Детективное агентство "Анна и её духи" - 2. История девятая. Итальянская канитель.

Спустившись вниз и открыв входную дверь, Штольман обнаружил, что Гастона на улице нет, по крайней мере поблизости. Приветственно подняв руку и поклонившись в ответ мадам Дюмолле, прогуливающейся со своим мопсом Сильвестром по мостовой и по обыкновению пристально изучающей соседние дома, Яков вернулся в дом и, покачав головой, направился к черной лестнице. Он знал, где скрылся Гастон. В особняке было место, которое возвращало ему душевное равновесие. Логично было бы предположить, что подросший Гастон интуитивно поднялся туда, где маленький он чувствовал себя в безопасности. Штольман на секунду остановился перед тяжелой дверью на чердак, поморщился и толкнул створку. Она распахнулась без скрипа: за вещами в этом доме ухаживали бережно и своевременно. Так и есть — шорох в глубине чердака сказал Якову, что он был прав в своих умозаключениях. Пройдя дальше, он увидел подскочившего с места Гастона, который сжимал кулаки. Выражение лица у него было такое, что Штольману почудилось, что еще секунда и юноша сиганет вниз прямо через слуховое окно. — Я не твой отец! — сказал Яков спокойно. Гастон замер, ошарашенный его словами, и заморгал, стараясь понять, зачем Штольман это говорит. Кулаки разжались, злость пропала с лица, вместо неё появились растерянность и скрытая боль. Яков вздохнул про себя. Он добился своего — переключил внимание Гастона — теперь им стало возможно поговорить. — Я не сплю с горничными, — пояснил Штольман. Он знал, что в последнее время его воспитанник стал резко интересоваться своим отцом, изучая документы, фотографии и ища людей, которые были знакомы с ним лично. В детстве такой тяги юноша не выказывал, наоборот, избегая любого упоминания о финансисте Потье. Сейчас, видимо, пришло для Гастона время понять, кто он, что делает на этом свете и чего можно от себя ждать, и то, что он узнавал о своем родителе, его совсем не радовало. — Я не ищу удовольствий на стороне, не унижаю близких предательством и не обрекаю своих детей на существование вне семьи в странном положении человека без роду и племени. И даже если мы на секунду представим, что так случилось — по какому-то невероятному завихрению судьбы, — что у меня появился внебрачный ребенок, я бы не оставил его в положении безотцовщины. Говорил Штольман тихо, искренне и не пытался ораторствовать. Он говорил правду, и это подействовало на Гастона, как ушат холодной воды. Он вдруг осознал, каким детским, истеричным и дурацким было его поведение. Теперь он и сам уже не знал, что заставило его усомниться в том, кого он всегда считал образом для подражания. Это показалось ему настоящим предательством, и Гастон принялся корить себя теперь за это. Штольман, который читал по его лицу, как по открытой книге, вздохнул в этот раз уже вполне реально. Молодые люди в восемнадцать лет бывают крайне неуравновешенны. Ему вдруг вспомнилась совсем молоденькая Аня, которая не умела скрывать эмоций и пылко отстаивала свою точку зрения. — Я не твой отец, — повторил Штольман. Нужно уже договорить и закончить эту тему, чтобы она не всплывала хотя бы в ближайшее время. — Я не собираюсь никуда уходить и оставлять свою семью. Я, честно говоря, не знаю, что бы могло заставить меня даже подумать об этом. Гастон выглядел так, будто врач только что провел серьезную операцию и спас ему жизнь: было страшно и больно, но в сердце поселилась надежда. — Прости, — прошептал юноша и без сил прислонился к перилам, которые отделяли помост с диванчиками перед книжным шкафом от остального чердака. Ноги его почти не держали. Яков кивнул. Прощение Гастону сейчас нужно было больше, чем отрицание его вины. — Я не знаю, почему я вообще… — не нашел слов Гастон, чтобы охарактеризовать своё поведение. Ему тогда казалось, что мир перевернулся. Сейчас он не мог понять, что ему взбрело в голову. Не мог же он на полном серьезе подумать, что Штольман предал бы Анну и их детей. — Я знаю, — прервал его Яков. Сейчас это самокопание было ни к чему. — Давай сейчас оставим эту тему и спустимся вниз. У нас там Анна и Марта, которых надо успокоить, и неизвестный ребенок, который называет меня папой. Надо со всем этим разобраться. Гастон с облегчением кивнул. Действовать! Это сейчас было тем, что ему надо. Думать он больше не мог.