Сектор 85: Спуск

Накрапывающий мелкий дождь, взметающие вверх жухлые листья порывы холодного ветра и мрачное, низко нависшее над землёй небо. Когда-то это время года называлось весной, но сейчас превратившись в очередную осень. Теперь сложно было различить что-то, кроме зимы и лета, потому что всё, что было между — осень. Холодная, дождливая и наполненная демонами. Не теми, что показали Данте персональный Ад, и не теми, что разжигают котлы для грешников. Настоящие демоны жили не в загробном мире и далеко не в Аду. Они были гораздо ближе, чем может представить каждый из нас: ходили по тем же дорогам, что и мы, и дышали с нами одним воздухом. Жили среди нас. Четыре года назад мир пережил глобальную радиационную катастрофу, а по земле стали ходить те, кого человечество предпочло бы никогда не знать — мутанты. Уродливые существа, когда-то бывшие людьми и животными, а сейчас представляющие собой вечно голодных тварей, ведомых лишь голодом и инстинктом размножения. В них не осталось ничего разумного, только физиологические потребности, которые теперь определяли всё их существование. Мутанты стали новой проблемой пытающегося оправиться от пережитой катастрофы мира, сплотив выживших и заставляя всех работать над восстановлением былой цивилизации. За первый год жизни после катастрофы, пока весь мир отчаянно пытался адаптироваться к новым условиям жизни, на территориях разбитых на части государств стали отстраиваться новые пригодные для жизни зоны, куда тут же начали стекаться все выжившие, преодолевая порой просто немыслимые расстояния. Спустя три года после катастрофы существовало всего триста семьдесят два безопасных сектора по всему миру, восемьдесят четыре — на территории Китая. Места, где были еда и оружие и не было мутантов. Люди пытались заново наладить хозяйство и быт, производить необходимые вещи, выращивать аграрные культуры и исследовать то, во что теперь превратился мир. Маленькие колонии присоединялись к более большим, образуя альянсы, где каждый, в конечном счёте, хотел добраться до одного из безопасных секторов — новых городов, где теперь заново возрождалась цивилизация. Сейчас, спустя четыре года после катастрофы, новый мир всё ещё был слишком далёк от того, что существовал раньше, а за последний год безопасные зоны сократились почти что в четыре раза из-за междоусобных войн и борьбы за власть и ресурсы. Люди истребляли сами себя, позволяя мутантам без труда заполонять их территории и пожирать ослабленных жителей. Во всём мире осталось не больше пятидесяти Секторов, самым благополучным из которых был расположившийся в Австралии Тридцатый сектор. Окружённый океаном и имея благоприятный климат для жизни, за прошедшие четыре года он смог полностью истребить мутантов на своей территории, медленно, но верно возрождая сохранившие своё плодородие земли. Отстроенные дома, системы водоснабжения, электричество и газ — Тридцатый сектор располагал всеми необходимыми для жизни ресурсами, открывая свои двери для всех, кто в них постучит. За все четыре года пересечь ради новой жизни океан смогли лишь единицы, погибая от встреч с мутировавшими морскими обитателями или от погодных ненастий. Морские мутанты были ограничены своей средой обитания, не имея возможности выйти на сушу, а значит, контролировать их было куда проще, чем превратившихся в тварей наземных обитателей. Тридцатому сектору повезло: воды океана сдерживали внутри себя морских мутантов и помогали поглощать мутантов с суши, оставив людям лишь заботу о защите пригодных для жизни земель. Тридцатый сектор был безопасным и обустроенным, но слишком далёким, являясь досягаемым лишь для жителей своего материка. Подобно Тридцатому сектору, сумели оправиться от катастрофы и Двадцать третий и Сороковой сектора, располагающиеся на территориях Японии и Америки: там было далеко не всё так гладко, но популяцию мутантов удалось взять под контроль. Хуже обстояли дела в Тридцать шестом секторе, расположившимся на территории Гонконга, где люди сумели отвоевать себе небольшой клочок земли, возведя там настоящую крепость и существуя в ней одной большой колонией, но за пределами этого убежища по-прежнему было полно мутантов, истребить которых просто не хватало ресурсов. Хуже всего пришлось Секторам островных государств: из-за своей отдалённости от большой земли и нехватки собственных ресурсов они все были полностью уничтожены мутантами без шансов для выживших сбежать куда-либо ещё. А что оставалось делать другим выжившим, не изолированных от большой земли и не защищённых со всех сторон океаном? Продолжать бороться не только за жизнь, но и за не сильно пострадавшие от радиации территории, на землях которых можно было взрастить хоть что-то. Кто-то вполне успешно сумел приспособиться к новым условиям жизни, а кому-то приходилось ломать себя каждый новый день, через силу смиряясь с тем, что теперь происходило вокруг. Некоторые отчаянно пытались прибиться к Секторам или бродячим колониям, другие же сторонились контактов с другими выжившими без серьёзной для этого причины, находясь в твёрдом убеждении, что выжить в одиночку гораздо легче. Были и те, кто пытался приручить мутантов, тратя время на их изучение, но в итоге приходя к выводу, что они не способны отличать друг от друга ни людей, ни других мутантов, воспринимая всех окружающих существ либо как еду, либо как потенциальных врагов. Мутанты не собирались в группы, не были способны организовывать собственные колонии или вступать с кем-то в симбиоз: они были одиночками, избегая контактов друг с другом всегда, кроме случаев, когда их интересы пересекались из-за еды или поиска партнёра для размножения. Эти существа не были способны думать или анализировать, повинуясь лишь животным инстинктам, их нельзя было надрессировать или приручить, но легко можно было обхитрить или увести по ложному следу. Мутанты были опасны и безобидны одновременно, слишком примитивные в своём устройстве, но обладающие огромной физической силой. По прошествии четырёх лет людям удалось достаточно изучить мутантов, чтобы иметь возможность побеждать в схватке с одинокими особями, но выиграть бой со сворой мутантов по-прежнему оставалось невозможным. Было лишь одно существо, способное противостоять этим тварям во всей их силе — химеры. Люди, чей организм слился с мутацией, подчинив и сделав её своим сильнейшим оружием. Ещё год назад химеры считались кем-то мифическим, за кем велась настоящая охота, сейчас же в существование химер, может, и не все верили, но больше никто не пытался это отрицать. Химеры были реальными, а самое главное — они разумны, и с ними можно было договориться. Никто по-прежнему не знал, как найти химер и где они обитают, но многие Секторы стали заключать с ними договоры, прося у них защиту или сопровождение в пути. Некоторые, особенно смелые, пытались переманить их на свою сторону или подчинить, и в этом случае каждый повторял печальную судьбу Десятого сектора, который решил, что сможет насильно пополнить свои ряды химерами, удерживая их силой. Десятого сектора больше не существовало, а на его руинах в назидание всем кучей были свалены разлагающиеся тела военных, устроивших на химер охоту. Химеры по-прежнему не афишировали свою сущность и скрывали своё местонахождение, выходя на связь лишь в тех случаях, когда чьё-то предложение их действительно заинтересовывало, но теперь выжившие знали, что они реальны и с ними можно договориться. Химеры были единственными, кто полностью адаптировался к условиям нового мира, быстро приняв его правила: не доверяй никому и не ищи друзей, а их Восемьдесят пятый сектор по-прежнему оставался недосягаемым. Найти его так никому и не удалось, а те, кто подходил к нему достаточно близко, не могли ничего рассказать, так и не возвращаясь из своего пути. Те смельчаки, что хотели получить помощь химер, могли попытаться оставить для них на базах связи свои письма, но далеко не на все из них химеры откликались. Теперь выжившие знали, что химеры действительно существуют, но о самих химерах по-прежнему не было ничего известно. Существа, держащиеся в стороне от всех межсекторных конфликтов и дел, являющиеся по собственному желанию и преследующие только свои цели. Недосягаемые и непредсказуемые в своих действиях, но такие необходимые в новом, разрушенном до основания мире. За ними всё ещё охотились, но теперь каждый знал, что ждёт того, кто выступит против химер. Она тоже знала. С самого начала знала, но всё равно ввязалась в это. Женщина, достигшая вершины мира, построившая огромную империю и проигравшая собственным амбициям. У неё было всё: власть, деньги, успешный бизнес и любящая семья. Что осталось у неё теперь? Ничего. Выжившая лишь чудом, она теперь была зависима от того, для кого существовали лишь собственные интересы. От такого же, как и она. Они познакомились несколько лет назад, когда среди процветающего хаоса стали появляться безопасные зоны — Секторы. За всю свою жизнь эта женщина поднималась с колен столько раз, что и не сосчитать, выгрызая каждый свой шанс и сумев занять место в высшем обществе. Умная, красивая, расчётливая и слишком целеустремлённая, она шаг за шагом прокладывала себе дорогу наверх, поднимаясь на свой пьедестал триумфа. Она получила всё: деньги, власть и молодого холостяка из списка «Форбс», создав своё «долго и счастливо» и прожив в нём несколько лет, пока змея амбиций внутри неё вновь не подняла голову, требуя ещё и больше. Сколько Ли Мэйлин себя помнила, ей всегда было мало. Чувство довольства успехами быстро истончалось, а на его место приходило неуёмное желание. Родившись в семье корейских иммигрантов, ставших фермерами в небольшой деревушке, с самого детства она видела, как сложно достаются деньги, впитывая в себя вездесущие нищету и голод. Часто ссорящиеся друг с другом родители, престарелый дедушка, не встающий с постели последние пару лет, и младшая сестра, совсем недавно научившаяся ходить — их семья едва сводила концы с концами, работая с утра до ночи и принося в дом жалкие гроши. Привычная обстановка, из которой она так отчаянно хотела сбежать. Всё её детство прошло на рынке, куда родители отправляли её торговать овощами и мясом. Она помнила, как видела там не только забитых жизнью работяг, но и явно не бедствующих приезжих, кто забирался в этот полудохлый город, чтобы подешевле закупить продуктов для своих ресторанов и лавок. Наполированные машины, добротная одежда и дорогие часы на запястье — мало кто в этом городе мог себе такое позволить, что уж говорить про её деревушку: никто из её односельчан точно не видел подобного. Мэйлин тоже не видела, теперь жадно рассматривая людей перед собой. Их было не так уж и много, но среди торговцев за внимание этих господ разворачивалась настоящая война, в которой десятилетняя девочка была явно не в выгодном положении. Она видела, как некоторые приезжие мужчины платили гораздо больше, чем предполагала стоимость купленного ими товара, а потом уходили вместе с молодыми продавщицами куда-то в подворотню или в подсобку магазина. В то время она ещё не могла понять, что происходит, но точно знала, что тоже хочет денег. Они были необходимы её семье, как воздух, и, если ей удастся принести домой на несколько юаней больше, это будет настоящим праздником. Так она начала воровать. Сначала совсем понемногу, чтобы соседствующие с ней продавцы ничего не заметили, а потом, приловчившись, стала таскать деньги и вещи и у приезжих. Почти полгода ей удавалось быть достаточно незаметной, чтобы легко затеряться в толпе, и это стало для неё таким же привычным, как торговать овощами и мясом. Приходя домой, она отдавала деньги родителям и прятала под матрас своей кровати украденные часы и украшения. Так продолжалось достаточно долго, чтобы в какой-то момент начать думать, что её никогда не поймают. Она до сих пор помнит крепкую хватку толстых пальцев на своём запястье и перекошенное злобой морщинистое лицо. Старик не кричал и не угрожал полицией, но смотрел на неё так пристально, что каменело всё тело. Тогда она впервые узнала, что за ошибки можно расплачиваться не только деньгами, но и собой. Старик не говорил с ней и ничего не спрашивал — просто отвёл её в ближайшую подворотню, заставив упасть на колени, и использовал её рот, молча бросая потом на землю перед ней пару сотен юаней и так же молча скрываясь из виду. Это было противно, но не страшно. Она смогла сделать это, блюя потом в той же подворотне от тошнотворного горького вкуса на языке. Ей было десять, и она уже понимала, что, если постарается, сможет сбежать от своей жизни. После того случая она больше не воровала. По-прежнему продавала овощи и мясо, но уже не подставлялась так глупо, смекнув, что гораздо проще повторять то, что сделал с ней в подворотне старик. Кого-то смущал её возраст, и тогда они подкидывали ей несколько лишних юаней из жалости, кого-то же, наоборот, привлекал именно её возраст, и они охотно шли за ней в тёмные безлюдные закутки или туалет в ближайшей забегаловке. Это случалось не часто, но подобные услуги значительно помогали зарабатывать больше, немного облегчая жизнь семьи. Теперь им хватало еды, а в холодильнике стали появляться не только продукты с их огорода. В двенадцать, когда их неходячий дедушка умер, а сестра немного подросла, дела немного улучшились, и они с родителями продали свою ферму, переехав жить в соседний небольшой городок. Ей больше не нужно было торговать на рынке и не нужно было пропускать из-за этого школу, теперь она сидела дома с сестрой и занималась учёбой, пока родители до ночи пропадали на работе. Под подушкой у неё лежали накопленные украденные вещи, напоминавшие о цене заработанных денег, а в голове по-прежнему сидела мысль о том, что всё может быть лучше. В её предыдущей школе из-за частого отсутствия на уроках она не слишком сильно общалась с одноклассниками, здесь же, когда больше не нужно было зарабатывать деньги, у неё завелось несколько друзей. Девочки из таких же бедных семей, как и её, часто обсуждали старшеклассников и как ловко их можно развести на деньги. Мэйлин не нравился никто из парней её школы, но разговоры одноклассниц она запомнила, решив, что эта схема применима не только к мальчикам, но и к мужчинам постарше, у которых денег было явно больше. Так, в свои тринадцать, она поняла, что на желаниях людей можно зарабатывать гораздо больше, чем на рынке. Несколько раз она случайно становилась свидетельницей того, как одна из старшеклассниц садится в ждущую её за углом школы машину, такую же, как были у приезжих мужчин на рынке, и ей не нужно было ни о чём спрашивать, чтобы понять, что происходило. Она быстро поняла, как использовать своё тело с наибольшей для себя выгодой, и вот уже через несколько месяцев наполированные машины дожидались за углом школы и её тоже. Лёгкие деньги и довольные мужчины, удовлетворяющие свою нездоровую тягу к детскому телу. Она никогда не позволяла им слишком много, устанавливая чёткие границы того, как далеко они могут зайти, а в пятнадцать, впервые в жизни влюбившись и начав встречаться с парнем из их школы, и вовсе отказалась от этого способа заработать. К тому времени она уже сумела накопить немного денег, чтобы самой обеспечивать свои нужды, и это можно было считать самым спокойным временем в её жизни. Её любовь продлилась не долго, закончившись выпускным вечером парня и его новым увлечением другой девушкой, ещё быстрее закончились потраченные на еду и развлечения деньги, и тогда она вернулась к тому, от чего так долго убегала. К этому моменту она уже точно знала, что хочет уехать из их убогой квартиры и этого города, доставая спрятанные под матрасом наворованные когда-то вещи и продавая их на улице. У неё снова были деньги и на этот раз она сохранила их, засунув в наволочку и начиная продумывать, что делать дальше. До конца школы оставалось три года, и за это время можно было попробовать собрать нужную сумму на учёбу и поступить в соседний город побольше. Это был не крупный мегаполис, но отличный шанс поменять свою жизнь и вырваться из круговорота нескончаемой нищеты. В шестнадцать, когда её уже могли принять куда-то на полставки, она устроилась подрабатывать в небольшую книжную лавку по соседству с домом, уже заранее понимая, что этих денег не хватит практически ни на что. Тогда Ли Мэйлин снова вернулась к оставленному когда-то занятию. Теперь она не ограничивалась лишь быстрым отсосом в машине, предлагая всё своё тело и продавая себя как девственницу, которой она не была ещё со времён своих отношений со сбежавшим от неё после своего выпускного Ши Суном. Образ невинной школьницы оказался желанной фантазией для многих мужчин, что позволяло поднимать цены вдвое и угрожать полицией в случае нежелания платить. К своему последнему году обучения она смогла накопить сумму для поступления в не самый хороший, но находящийся в другом городе институт, окончательно отделив себя от семьи. Новый город, новые люди вокруг, новая жизнь — теперь всё было совсем по-другому. Кроме неё самой. Она была всё той же, кто в десять лет воровал у прохожих вещи и кто использовал своё тело, как инструмент для заработка. Ли Мэйлин сумела сбежать от своей прошлой жизни, и теперь её уже не связывали ни обязательства перед семьёй, ни тусклые стены школы. Она начала всё заново, переехав жить в университетское общежитие и зарабатывая так, как считала наиболее для себя выгодным: своим телом. Она никогда не была глупой, а теперь ещё и научилась этим пользоваться, обретая полезные связи и сильных покровителей. Если у неё недостаточно ресурсов, чтобы улучшить своё положение, значит, она использует для этого ресурсы других. Так, спустя год своей студенческой жизни, в одном из баров она познакомилась с Рю Ядзухиро, японским бизнесменом, решившим тем вечером отдохнуть за бокалом виски после трудного дня. Мужчина, которого она прочитала сразу: состоятельный, чувствующий себя одиноким и уставший от рутины рабочих будней. Женатый, работающий сутки напролёт и потерявший интерес к жизни, он, почувствовав к себе внимание и понимание, быстро стал для неё лёгкой добычей, влюбившись и разведясь ради неё с женой. Поженившись, они переехали жить в Японию, где Ядзухиро использовал свои связи, чтобы устроить Мэйлин учиться в один из престижных юридических университетов Осаки, который она, будучи далеко не глупой, потом успешно окончила. Пожалуй, их четырёхлетний брак можно было бы даже назвать счастливым, если бы Ли Мэйлин была из тех, кто ищет простого семейного счастья. Она, конечно же, как и все, искала счастья, но совсем не семейного. Почувствовав вкус своего нового положения, она захотела большего: денег и власти. Её муж мог обустроить ей хорошую жизнь, но Мэйлин знала, что может быть и лучше. С дипломом её университета она была желанным кандидатом во многих юридических компаниях, и она выбрала для себя самую лучшую, разведясь с Ядзухиро и начав прокладывать себе путь по карьерной лестнице всеми доступными ей способами. Через три года усердной работы и умению находить правильный подход к людям, она поднялась до заместителя начальника своего отдела, а после — и до должности начальника отдела. Расчётливая и умеющая считывать ситуации и людей, она очень быстро смогла подыскать для себя место получше — крупную строительную компанию в Шанхае, куда устроилась работать штатным юристом, вернувшись обратной в Китай и сделав всё, чтобы оказаться под покровительством своего босса. Они не были в браке, но за пару лет их связи ей удалось неплохо потрепать его финансы, прежде чем уйти к другому — влиятельному бизнесмену, владеющего строительным холдингом. Привлекательный и входящий в список «Форбс», он стал для неё идеальной целью, в которую она вцепилась мёртвой хваткой. За несколько лет их брака у них родилась чудесная дочь, и это было тем временем, когда она была по-настоящему умиротворённой и довольной жизнью. Пока не захотела ещё большего — собственное дело. Её муж помог ей взять под управление одну из небольших юридических контор в городе, и она с радостью сделала это, очень быстро расширив её и мастерски обходя конкурентов. Растущие с каждым днём всё больше амбиции привели её компанию к оглушительному успеху, став практически номером один на рынке юридических услуг, и к этому моменту Ли Мэйлин уже не могла остановиться, почувствовав вкус власти и денег. В момент, когда Шанхай накрыл звук сирен, а улицы города заполонили паника и суматоха, она читала присланный ей на почту договор о покупке нового офиса для её компании, далеко не сразу включаясь в происходящее. Когда в голову пришло осознание, что произошло, было уже поздно: ни она, ни её семья не могли покинуть город даже на частном самолёте. Шанхай был парализован, а все обеспечивающие город системы отключены. Всю жизнь она выгрызала зубами каждый свой шанс, чтобы забраться так высоко и потерять всё в один миг. Баррикадируясь в своём пентхаусе, она ещё не представляла, что её ожидает впереди, но точно знала, что так просто не сдастся. Вся её жизнь была одной сплошной полосой с препятствиями, и превращающиеся в жрущих всё подряд тварей люди уж точно не могли заставить её остановиться. Она выжила. Снова. Пользовалась всеми доступными ей ресурсами и смотрела, как люди пожирают друг друга живьём. Оказалось, что выживать она умеет превосходно. Её муж и дочь погибли в первый же день, а она была до сих пор жива. Неубиваемая и слишком быстро приспосабливающаяся к любым условиям. Казалось, новая реальность была создана специально для неё: теперь можно было не скрывать своих мотивов и пренебрежительного отношения ко всем вокруг. Это был мир паучьих паутин, где одни были попадающими в неё мухами, а вторые — плетущими свои сети пауками. Ли Мэйлин всегда была превосходным пауком. Она научилась скрываться, убивать и вновь обзавелась знакомствами, став одним из основателей небольшого Сектора. В новом мире не было рамок морали, а её амбиции больше ничто не сдерживало, здесь не действовали законы, но прекрасно действовали холодный расчёт и манипуляции. Она поднялась с самого дна в старом мире, а значит, сделает это и здесь тоже. Теперь у неё было другое имя и другая жизнь, которую она вновь собрала по частям. Обзаведясь поддержкой и устранив главу новообразованного Сектора, она провозгласила себя новым лидером, окончательно сбрасывая маски. Она сделает это место своим, создаст собственную армию и придумает новые законы. Построит свою империю, как всегда и желала. Этот мир был словно чистым листом, на котором можно было написать всё, что пожелаешь. И она желала записать на нём своё имя. Амбиции привели её к оглушительному успеху и в новом, и в старом мирах, а сейчас эти же самые амбиции погубили всё, что она с таким упорством строила из руин былой цивилизации. Тяга к превосходству не давала ей покоя, а мысли о собственной империи казались такими реальными, что стали стирать все границы дозволенного. Она смогла воздвигнуть собственный Сектор и обзавестись поддержкой как внутри, так и извне, укрепив свои позиции, нашла материалы для своих исследований и собрала команду, дойдя до финала и в итоге проиграв всё. Что было у неё сейчас? Лишь чудом сохранённая жизнь, которая теперь в руках того, кому она сама же когда-то и дала власть. Кем он был? Мародёром, полным психом, которого она подобрала в одном из брошенных городов, дав ему и ещё кучке таких же псов место в своём Секторе и закрывая глаза на все их выходки. Эта дворняга оказалась такой же живучей, как и она сама, только ещё более везучей. Он вытащил её, еле живую, из-под обломков собственных погоревших амбиций, выходив и оставив себе. Теперь она оказалась на месте тех, кого сама ещё совсем недавно считала расходным материалом. Просто человеческий ресурс. Теперь она тоже была просто человеческим ресурсом. Она не знает, какой сейчас день или месяц — все дни теперь одинаково серые, пустые и бесконечно долгие. Его тоже потрепало от всего произошедшего тогда, но, как известно, дворняги всегда были самыми живучими из собак. Он оклемался за пару дней: бредил, горел, стонал от боли и метался в беспамятстве, но, в конце концов, открыл глаза и встал на ноги. Выжил, что б его. Не сказать, что она его ненавидела — вовсе нет, но определённо злилась за то, что ему удалось стать тем, кем не смогла стать она. «Недостаточно сильный иммунитет», — так он сказал, когда она пришла в себя. Она и сама это прекрасно знала. Знала, как это работает, знала все стадии и знала, каким бывает исход. Её исход застрял где-то между отметками «неудачно» и «успешно». Уже не человек, но ещё не тот, кем является он. У неё была чудесная регенерация тканей и одновременно очень слабая свёртываемость крови, прекрасное обоняние, но сильно ухудшившееся зрение, отличный слух и периодические судороги во всём теле. Можно сказать, она стала своим собственным неудавшимся экспериментом, который либо завершит трансформацию, либо убьёт. Что-то ей подсказывало, что умрёт она гораздо раньше, чем её организм примет или отвергнет мутацию. — Опять не ешь, — качает он головой, и она лишь отворачивается от него, переворачиваясь на другой бок и сворачиваясь в клубок. — Я добыл мясо специально для тебя, знаешь? Она знает. Он специально добывает ей мясо, поддерживая её силы, пока они не добрались до конечной точки их пути. Кормит её животными и человечиной: смотря что найдёт. Сегодня, например, на ржавом штыре, приспособленном под вертело, болталось чьё-то бедро, зажаренное и очищенное от кожи. Он никогда не скрывал, что приносит, а ей было всё равно, что есть. Они остановились в этом облезлом гараже на ночлег и завтра непременно отправятся дальше. Последние два дня ей тяжело ходить: периодически парализует конечности. Когда это случается, он устраивает их на привал и ждёт, когда её состояние стабилизируется, одновременно продолжая испытывать возможности её полумутировавшего тела. В прошлый раз он отрезал ей язык, чтобы посмотреть, отрастёт ли он. Не отрос. Возможно, когда-нибудь он именно так её и убьёт, и она будет совсем не против. — Неужели совсем не голодная? А раньше, помню, ты очень любила мясо, — усмехается он, вытягивая вперёд ноги. — Если не поешь сейчас, завтра уже не будет шанса поесть. Просто предупреждаю. Ну так что, всё ещё не хочешь? Она смотрит на него из своего угла, с трудом поднимается, чувствуя слабость во всём теле, и, немного помедлив, протягивает руку, тут же получая довольную улыбку в ответ. — Вот умница. Держи самый большой кусок, — отрезает он от бедра зажаренный кусок мяса. — Я очень хочу, чтобы ты жила, Ми. Даже если ты сама этого не хочешь. Ты же знаешь, что ты мне очень нужна, да? — усмехается он, наблюдая с улыбкой, как она жуёт плоть. Она знает, что он не даст ей умереть. Не так точно. Если она и умрёт, то от его руки. От очередного эксперимента, когда он решит вырезать её сердце, вспороть живот или ещё что-нибудь. Он будет продолжать называть её этим ненавистным Ми и говорить о том, как она ему нужна, в очередной раз разрезая её кожу или просовывая под ногти остриё ножа. Он называет это «испробовать новые возможности нового тела», она называет это просто пытками. Не имея возможности говорить и возражать, она молча жуёт свой кусок мяса и очень просит бога, в которого она никогда не верила, позволить ей наконец-то умереть. Потому что дальше будет только хуже. Он всегда был жестоким: к своим, к чужим, к людям, к животным, к детям — ко всем. В отличие от многих он никогда не притворялся, всегда говорил прямо и показывал своё истинное «я». Ей всегда нравилась эта честность и неприкрытая жестокость, он идеально подходил для своей роли ручного хищника, который убирал бы с дороги всех, кто ей не угоден. Она закрывала глаза на его зверства и давала полную свободу, а он поддерживал неприкосновенность её авторитета среди других, избавляясь от всех, кто начинал в ней сомневаться. Сейчас у неё больше не было силы и ей нечего было предложить ему, зато он упивался своей силой сполна. По всем законам мироздания такой подонок, как он, должен был уже давно умереть, и каждый раз он выживал. Выживал и становился сильнее. Она помнит, как однажды нашла его в лесу с колотой раной в животе, посиневшего и истекающего кровью, он провёл в таком состоянии почти два дня, без еды и помощи и всё равно остался жив. Его не брали ни пули, ни огонь, ни вода — поистине везучий ублюдок. Он должен был умереть и в этот раз — и вот он снова жив. Впитал в себя весь отравляющий яд, переборол его и сделал своей силой. В какой момент они с ним поменялись местами? Когда она стала настолько беззащитной перед ним? Вероятно, так было с самого начала. Всё это время не он был её ручным псом, а она его, теша себя иллюзией, что у неё всё под контролем. С самого первого дня всё было под его контролем, а она была слишком ослеплённой собственными амбициями, чтобы это увидеть. Сейчас каждый из них имел то, что имел, и она впервые готова была сдаться. Каковы её перспективы? Если она сможет успешно подчинить мутацию, то у неё были все шансы убить его и выбраться отсюда живой, но если нет — он непременно убьёт её раньше. Всё зависело от реакции её организма и его совместимости с ядом, и это был первый раз в её жизни, когда она ни на что не могла повлиять, сходя с ума от долгого ожидания и мучаясь от того, как медленно проникает в клетки её тела эта отрава. Она дожёвывает чёрствый кусок пережаренного сухого мяса и отворачивается к стене, сворачиваясь калачиком и закрывая глаза. Хотелось кричать, но она не могла. Больше не могла. За спиной слышится звук снимаемого с огня вертела, и ей не нужно видеть происходящее, чтобы точно знать, что он сейчас с аппетитом ест остатки чьего-то бедра. Ему всегда было всё равно, кого есть: животное или человека, он не делал между ними разницы. Всё это было мясом. Просто топливо для их тел. Она с этим смирилась, тоже больше не делая различий.