***
Тарталья был ужасным любовником. Сначала слишком маленьким, не понимающим разницы между защитой и прислужением. Всего лишь маленькое тело, которое бог весть каким способом попало в это адское место, которое научило его главному — ценить жизнь. Потом он был слишком горячим для нее, желающим только мстить, найти ее, чтобы убить. Он уже был достаточно силен и его имело смысл бояться. Пришлось его подчинять, заставлять склоняться, знать свое место. Ее бесило его отношение к ней и одновременно возбуждало. Люмин знала, что если будет нужно он всегда ее предаст, вспомнит о своей другой жизни, воспылает очередным революционным этапом и без труда сделает выбор не в ее пользу. Она избегала его, когда был юн, чтобы понять свои шансы, пыталась отдалять его от себя, не допуская даже касания. Тарталья должен был понять, где его место, изнывать от бессилия перед бездной и желать постичь её. Ей было известно, что он порядочный карьерист. Чайлд всегда ищет схватки, и ни в чем больше не видит смысла. А уж различного рода драками Люмин могла обеспечить его сполна. Когда он стал старше, он начал искать ее сам. И это очень тешило ее, она приказывала монстрам не трогать его, следила за ним из-за каждого угла, но никогда не показывалась. Принцесса постепенно приручала его, уже не боясь, что он исчезнет навсегда. Она заставила его сделать выбор, поскольку ей надоело быть вечной наблюдательницей, как он стареет, находит себе женщин, входит с ними в контакт, а ее заставляет только наблюдать, выдав ей позорную роль лишь голоса в его голове. Она хотела сломать его, чтобы потом вырастить снова. Она хотела, чтобы он забыл все то, что принесло ему столько бед, по-новому взглянув на мир. Он приходил с докладами. Доклады оставались на потом, как будто они не были так уж важны. Люмин уводила его в свои покои, накладывая точные заклинания непроницаемости на комнату, в которую никто никогда не мог войти, не мог подглянуть. Тарталья всегда упивался этими моментами, как будто это были последние минуты его жизни. Он переставал быть воином, переставал быть служивым псом с кучей обязанностей. Оставаясь наедине с этой луной, которая сделала все для этой встречи. Он целовал ее, впиваясь губами, слегка покусывая. Люмин подавалась вперед, запуская руку в рыжую копну, теребя надоедливую красную сережку, срывая маску, которая вечно мешалась. Все пиджак гремел какими-то железяками. От него всегда скорее хотелось избавиться в первую очередь.***
Тарталья вошел в бездну и побежал во дворец. Вестники склонились перед ним, но он даже не обратил на них внимания. Все в голове как будто горело и он не понимал почему. Люмин думала о нем, вспоминая каждую минуту и это порождало сильные волны, которые уже давно были введены в голову предвестника. — Ты… — она широко открыла глаза и не успела договорить, как Тарталья подхватил ее на руки и унес в самую дальнюю комнату. — Аякс, я думала… Он не отвечал, целуя ее в шею, щеки, проводя языком по подбородку. Она неумело ерзала по кровати. Он одарил ее поцелуем, как обычно, слегка надкусывая губу, изучая языком нёбо и танцуя какой-то неведомый танец своим языком с языком принцессы. Он опустил руку на её бедро, проводя по внутренней стороне бедра, она отвечала телом, слегка подаваясь вперед, сгорая от мучения. Чайлд отбросил пиджак и теплющие ботинки. Развязав шарф, который держал ее платье, он спустил его вниз и вдохновенно одарил взглядом её белое тело, которое освещало ему путь в этой бесконечной тьме. Он навис над ней, одну руку поставив ей на горло, а вторую положив на половые губы, аккуратно очерчивая их контур пальцем. Но он не спешил, задержавшись на вздымающейся аккуратной груди, которая манила его своими изгибами. Он докоснулся языком до зениц и аккуратно прикусил их, вызвав тяжелый просящий стон. Люмин не могла больше терпеть, она ерзала, прося лишь одного, взять ее здесь и сейчас, не продлевая эту пытку. Но Чайлд и не думал внимать просьбам своей принцессы. Закончив с зеницами, он опускался ниже, делая дорожку из поцелуев, останавливаясь на лобке, зная, что за несколько сантиметров до цели это будет раздражать и задорить ее. Он переместил руку с горла, накрыв рукой грудь. Когда он наконец дошел до половых губ, Люмин казалось, что стоит ему только прикоснуться у ним языком, чтобы все закончилось. Он аккуратно подул на клитор, приобнял его губами и вобрал в себя его. Люмин прижала его голову, он лишь ухмыльнулся, продолжая вылизывать все известные ему узоры. Она неожиданно вскрикнула и опустила ноги, которые были согнуты в коленях. Тарталья отодвинулся от нее, не смея задавать вопросов. — Сядь, Аякс, — приказала она. Она ему помогла снять штаны и отбросила их к платью. Она видела, что он на пределе. Люмин села на колени, обхватила рукой член и провела языком по уретре, слизывая смазку. Тарталья испустил протяжный вздох и закрыл глаза. Голова кружилась, настолько невозможно было это выносить, он немного боясь опустил руку на ее голову, слегка задавая нужный темп. Люмин брала глубоко, вызывая волны возбуждения, которые выливались через непрекращающиеся стоны. Она прошлась по всей длине, к низу задержавшись у мошонки, слегка прикусив ее. Тарталья похлопал ее по голове и сказал лечь на спину. Он облизнул пальцы на всякий случай, хоть и чувствовал, что это было излишне и вошел в Люмин, подготавливая ее. — Вы готовы, госпожа? Она ничего не могла ответить, ее мысли давно спутались и словно клубок кишели в голове. Через секунду она почувствовала толчок, давая немного привыкнуть, сначала двигаясь медленно, после он начал наращивать темп, сорвавшись до такого, что сам, казалось, начал терять рассудок. Она проводила языком по мочке уха дразня его, прикусывала плечи, оставляя следы, как бы закрепляя за собой свое собственничество. Тарталья окончил во внутрь, тяжело упав в объятия принцессы. Он не мог вспомнить ни одно из своих имен, не мог даже понять где он, настолько в голове гудело от улья мыслей. Она никогда не говорила, что любит его. И даже сейчас не скажет. Зачем? — Сколько было цариц на твоем пути, Тарталья? — Не счесть. — А скольким ты служил по-настоящему? — Одной.