О ЧËМ МОЛЧИТ ВЕТЕР

С силой толкнув дверь, Ши Цинсюань вывалился из дверного проëма. Несмотря на глубокую ночь, вокруг было не протолкнуться. Сбиваясь в шумные стайки, люди жадно тянули шеи туда, где измученный несправедливостью молодой студент Хэ чинил кровавую расправу над своими обидчиками. Симпатия толпы была всецело на стороне юноши, уже неоднократно раненного, но продолжающего призывать к ответу злодеев, долгие годы безнаказанно измывавшихся над простым окрестным людом. -Ну и что ты намерен делать? – бесшумно подкравшись сзади, полюбопытствовал Пустослов. – Убьёшь мерзавцев или позволишь им отправить ни в чëм неповинного парня на тот свет? – увидев блеснувшую в глазах Повелителя Ветров решимость, демон покачал головой. – Хочешь пожертвовать собой? Разумно, но бесполезно. Ты не можешь биться против людей. Во-первых, потому что ты Бог, а во-вторых, потому что у тебя нет при себе абсолютно никакого оружия. Ни веера. Ни меча. Ни метëлки. Лишь подаренный братом ошейник, который немногим лучше пресловутой Проклятой Канги. Скажи мне, Сюань, что будет, когда вооружëнная до зубов тюремная Стража понаделает в тебе лишних дыр? Правильно, Уду тут же явится сюда и покарает всех, кто принимал в этом участие. Всех, включая самого Хэ Сюаня, который с момента твоего вознесения застрял у него в глотке словно рыбья кость. -Тогда нужно сделать так, чтобы он ни о чëм не узнал, – Ши Цинсюань снял с себя золотой Замóк Долголетия и без колебаний передал его в руки Пустослову. -Глупый ребëнок! Ты же понимаешь, что это ничего не изменит. Ну, пожертвуешь ты собой, и что дальше? Это воскресит тех, кто рассыпался в прах? Нет. Это вернëт Хэ Сюаню его счастливую судьбу? Нет. Это поможет тебе принять то, что произошло? Думаю, тоже нет. Тогда ради чего всё это? Скажу по своему опыту – умирать весьма болезненно, Сюань. Даже «понарошку». -Ты прав. Только такой непроходимый глупец, как я, мог всерьёз поверить, что, распивая вино в беседке, можно заслуженно вознестись на Небеса. Ха-ха-ха-ха! – нервно рассмеявшись, Повелитель Ветров бросил на демона затравленный взгляд. – В моей жизни с самого рождения всë было как-будто бы «понарошку»: «понарошку» навлëк на родителей беду, «понарошку» долгие годы выдавал себя за сестру своего брата, «понарошку» вознëсся, «понарошку» разбрасывался добродетелями в сети духовного общения, «понарошку» вошëл в десятку сильнейших Богов на последнем празднике середины осени, «понарошку» распивал дорогие вина во время небесных пиршеств, «понарошку» стал причиной гибели целой семьи. Скажи, разве такая жизнь, по-твоему, менее болезненна, чем та, что с самого начала была уготована мне судьбой? -Думаю, нет. -Тогда не нужно меня отговаривать. Резко сорвавшись с места, Повелитель Ветров кинулся прямиком в самую гущу событий. Под ногами противно хлюпала ещё не остывшая вязкая кровь, отзываясь во рту едким металлическим послевкусием. Его мутило. От накатывающей волнами истерики, от вида изувеченных мёртвых тел, от звуков и запахов, от собственного отражения, мелькавшего в бурых зловонных лужах. «Это всë моя вина... Мне так жаль... Это всë... Это всë из-за меня...» Сожаление неумолимо затягивало юного Бога в свои тëмные пучины, и он безропотно шëл ко дну, утопая в загнивающем море чужого безумия, позволяя его мутным протухшим водам проникать в свои лëгкие, немилосердно сдавливая грудь. Ши Цинсюань сглотнул подступившую к горлу желчь. У вероломства родного брата оказался до омерзения гадкий вкус. В памяти против воли всплыло воспоминание из далëкого детства. *** -Глотай! – в десятый раз повторил Уду, с нарастающим беспокойством вглядываясь в слезящиеся аквамариновые глаза. Ну что за напасть! С момента гибели родителей прошло всего ничего, а маленький Цинсюань умудрился уже трижды тяжело заболеть. И это при том, что Уду всегда одевал его по погоде, пичкал здоровой пищей и не позволял задерживаться на улице дольше положенного. Лекари все как один твердили, что это нервное, однако признавать у своего шестилетнего диди наличие душевной болезни Уду отказывался наотрез. Присев на край кровати, он достал из рукава мешочек с засахаренными фруктами и похлопал себя по коленям, выманивая забившегося в угол ребëнка. – Сюань-эр, я знаю, тебе не нравится это лекарство. Оно и правда очень горькое. Но ты должен его проглотить, потому что иначе сбить твой жар у меня не получится. А после мы с тобой полакомимся чудесными сладостями, которые я купил для тебя сегодня у госпожи Мин. Ты согласен? Цинсюань утвердительно кивнул и, забравшись к брату на колени, доверчиво ткнулся носом в распахнутый ворот одежд. Он был таким горячим, что Уду чуть ли не впервые в жизни по-настоящему испугался. Сюань-эр был его единственной семьëй, и потому потерять диди было для него гораздо страшнее, чем умереть самому. Бережно прижимая к себе своë сокровище, Уду осторожно провëл ладонью по слипшимся от пота непослушным каштановым волосам. -Оттого, что ты так долго держишь микстуру во рту, вкуснее она не станет. Да и будет весьма обидно, если во время твоего любимого фестиваля Дуаньу, до которого, между прочим, осталось всего шесть дней, мы останемся дома из-за того, что тебе не хочется пить лекарства. Что скажешь? Готов пропустить гонки на драконьих лодках и праздничный фейерверк ради того, чтобы провести весь день в постели? При упоминании близящихся праздничных гуляний Цинсюань заметно оживился. Комкая в своих маленьких пальчиках белый шëлк братовых одежд, он сделал глубокий вдох и, морщась от отвращения, проглотил смешавшуюся со слюной микстуру. Уду улыбнулся. Достав из мешочка ломтик сушëной дыни, он протянул его диди, который наконец-таки снова мог говорить. -Гэгэ, мы не можем не пойти. Ты ведь обещал! – воскликнул Цинсюань, принимая из рук брата любимое лакомство и переключаясь в режим построения грандиозных планов. – Сначала мы посмотрим на представление, которое будет проходить на площади, потом пойдëм к реке и посмотрим на гонки драконьих лодок, а после купим цзунцзы с начинкой из красных фиников и будем смотреть фейерверки. Они такие красивые, гэгэ! А если забраться на крышу... -Сюань-эр, умерь свой пыл. Вот когда станешь бессмертным небожителем, тогда будешь скакать по крышам столько, сколько тебе вздумается. А пока будешь смотреть на фейерверки исключительно оттуда, откуда и все остальные. -Но, бра-тик, – обиженно протянул Цинсюань, вытаскивая изо рта наполовину обоссанный ломтик дыни. – Тогда давай заберëмся на дерево и будем смотреть оттуда. -Какой же ты всë-таки неугомонный! А что, моя шея больше тебя не устраивает? -Устраивает. Просто я хотел, чтобы гэгэ тоже смог получше рассмотреть фейерверки. -Это лишнее. -Но почему? – возмутился Цинсюань, медленно дожëвывая засахаренную дынную дольку. -Как минимум потому, что фейерверки из нас двоих любишь именно ты, – нежно мазнув губами по тëплой детской щеке, Уду облегчëнно вздохнул. За последние двое суток он вымотался настолько, что готов был на месте провалиться в глубокий сон, однако благополучие диди несомненно стоило в его глазах всяких жертв. -Братик, а что же тогда любишь ты? -Тебя, Сюань-эр. Я люблю тебя. *** Прогоняя непрошенное воспоминание, Повелитель Ветров с силой хлестнул себя по лицу. Ещё никогда в жизни ему не доводилось испытывать разом столько разрушительных эмоций. Разочарование, страх, вина, стыд, ярость и гнев – всë смешалось внутри него, приводя в движение самую опасную и своевольную из всех четырёх стихий. История об этом умалчивает, но когда Ши Цинсюань вознëсся, Небесная Столица была практически полностью уничтожена стараниями семи ветров: Сифэна, Дунфэна, Баофэна, Хэйфэна, Наньфэна, Бэйфэна и Сюаньфэна, которые на радостях от встречи со своим долгожданным хозяином снесли добрую половину дворцов, включая Дворец Божественной Мощи, принадлежащий самому Небесному Императору. Неизвестно чем бы тогда закончился сей злополучный инцидент, если бы не спасительное вмешательство Цзюнь У, который проникся к юному Богу неожиданной симпатией, отказавшись от причитавшейся ему компенсации и запретив своим подчинëнным обсуждать случившееся за пределами Верхних Небес. После такого даже самые недовольные умерили свой пыл, боясь разгневать сильнейшего Бога Войны, потому как есть очень мало вещей более ужасающих, чем обнажение Владыкой Шэньу своего меча. Однако если в тот раз Повелитель Ветров не знал, как управлять своими божественными силами, то сейчас у него не было ни малейшего представления о том, как управлять собой. «Ха-ха-ха! Ну почему меня все вечно недооценивают? Брат «одарил» чьей-то счастливой судьбой, решив, что я не справлюсь даже с собственной смертью. Пустослов рассказал правду, но к моему желанию спасти загубленную стараниями Уду жизнь отнëсся весьма скептически, посчитав, что без веера и метëлки я не Бог, а пустое место. Ха-ха-ха! А я ведь и вправду пустое место. Ложный Бог, увязший в чужой крови. Ничтожный самозванец, которому заказана дорога в Диюй. Ха-ха-ха-ха!» Щеки коснулось ласковое, слегка шершавое дуновение, в котором Ши Цинсюань сразу же признал одного из своих любимцев. Несмотря на вздорный характер, западный ветер Сифэн прекрасно различал все оттенки и настроения своего хозяина, зачастую первым из собратьев приходя ему на выручку. Ближе него Повелителю Ветров были разве что ураган Сюаньфэн и пыльная буря Хэйфэн, которым он ещё пару мяо назад строго-настрого запретил вмешиваться в сложившуюся ситуацию. Не сбавляя скорости, Ши Цинсюань сделал глубокий вдох. С того момента, как он бросился навстречу истинному владельцу своей судьбы, минуло не более десяти фэней, и за это время его дыхание ограничилось разве что парой поверхностных вдохов-выдохов. Однако с появлением Сифэна дышать стало легче. Воздух больше не застревал в горле ржавым металлическим комом, окружая ветреного Бога терпким ароматом пустыни и ненавязчивым тамарикса. Это было приятно, но не имело значения. Ничто больше не имело для него значения, кроме бледного худого силуэта, который подобно морскому крайту, плавно скользил по заваленной трупами площади, смертоносно жаля своих противников. -Хэ Сюань, – чужое имя слетело с губ так естественно, словно Ши Цинсюань только и делал, что на все лады склонял его последнюю тысячу лет. Силуэт неверяще замер, едва не выронив зажатый в руке меч. За последние три года он успел отвыкнуть от звучания собственного имени, потому что урны молчат, а всем прочим давно уже нет до него никакого дела. Или всë-таки есть? -Хэ Сю... – силуэт резко развернулся, впери́в в Повелителя Ветров сверкающий жидким золотом взгляд. Время остановилось. И сердце как-будто тоже. Ши Цинсюань почувствовал, как под взглядом этих обжигающих золотых глаз набухает ровная красная линия, с самого рождения опоясывающая его правую щиколотку, и едва не потерял сознание от невыносимой, разъедающей душу боли. Где-то в паре чжанов от него Хэ Сюань пошатнулся и, припав на одно колено, издал слабый задушенный стон. «Буду должен», – коротко бросил Пустослов, выходя из сети духовного общения. Кто же знал, что сделка, заключëнная им больше девятнадцати лет назад, принесëт в итоге такие удивительные плоды.