Party Favours

Ну вот и всё, подумала Розали. Всё это было небольшим… разочарованием. Астарион не совсем ошибся. Всё это тщательное планирование. Вся эта тревога, страх и (если она была честна), принесенное в жертву достоинство. За один четырехминутный разговор, который теперь был окончен с относительно небольшой болью. В груди Розали всё ещё оставалась небольшая рана, но это был уже не тот кол, который жил там раньше и раздражал её при каждом вздохе. Как и было сказано, она ничего не почувствовала к Тренн, увидев её. Была лишь капля горя из-за того, что девушка потратила впустую первые несколько лет, тоскуя по бывшей. Пока ни одного из этих сожалений не осталось. Только пустота утраты, поглощающая всё и каждое оставшееся воспоминание. Более коварная, чем иллитид. Но всё было сделано. Окончено. И совершено примерно столько же ошибок, сколько и следовало ожидать, если использовать Астариона в качестве решения проблемы. Итак… почему же Астарион так старался? Люди не часто задавали этот вопрос об Астарионе. Розали думала, что как только его долг будет выполнен, её друг будет просто флиртовать с официантами, пока у него в руках не окажется украденная бутылка вина, и дальше всё пойдет под откос. И только после того, как она закончила свой поход в ванную, где она стояла перед зеркалом и тщательно проверяла, не собирается ли она учащенно дышать, и обнаружила, что ответ отрицательный, вернулась. Вернулась, чтобы увидеть Астариона, занятого разговором со слегка мечтательным стажером из Бдительного Ордена, почтившего их своей версией их битвы с драконом-ловцом разума, на что, как она поняла, он… решился. Для роли её партнёра. И у него это неплохо получалось. Ну, если не считать его личность. Но Розали подумала, что спустя восемь лет пришло время признать, иногда ей нравился его характер. Иногда. Когда он не был паршивцем. Теперь он разговаривал с её бывшим боссом, Улькорией Стоунмарро — её боссом. Человеком, стоящим на высоком месте в списке людей, к которым она никогда, никогда не подпустила бы Астариона ближе чем, на пять футов, если бы у неё было хоть какое-то слово в этом вопросе. Что-то, что он сказал с одним из своих театрально пренебрежительных взмахов рукой, на самом деле заставило гнома, обычно с каменным лицом её прозвище было «Горгулья» — ухмыльнуться, что было настолько близко, насколько она когда-либо могла быть к улыбке. — Ах, дорогая, вот ты где! — он улыбнулся, когда Роуз вернулась, выхватив из её руки полный бокал вина, который, честно говоря, итак предназначался ему. Затем он схватил её за руку и в знак благодарности поцеловал костяшки пальцев. Розали бросила на него предупреждающий взгляд. С её точки зрения это было опасно, близко к нарушению их правил, и она стояла перед своим боссом. Он просто улыбнулся, явно в своей стихии, притянув её к себе и прижав к своему бедру. — Я только что рассказывал милой Улькории о том, как впервые сделал предложение! Роуз была рада, что у неё не было собственного бокала вина. Потому что она бы точно подавилась. — Эм… зачем? — Ну, она спросила, какие у меня намерения! — он улыбнулся и, не отпуская её руки, начал массировать большим пальцем её костяшки пальцев. — Я объяснил, что, к моему ужасу, они всегда были честными с самого начала! Даже если ты не будешь им ни в малейшей степени потакать. Роуз изобразила быструю улыбку, хотя знала, что, вероятно, всё было не на должном уровне. Она вспомнила это конкретное «предложение». Это был первый раз, когда они встретились с Казадором. Первый раз, когда они по-королевски облажались. Астарион растянулся на земле, истекая кровью. Она была запястьями глубоко в его раскрытом животе, пытаясь удержать его внутренности внутри его тела, со слезами на глазах, отчаянно крича, призывая Шэдоухарт через поле битвы. Он изливался кровью, почти без сознания, и как всегда, ей хотелось, чтобы он просто заткнулся и задержал дыхание внутри своего тела. Не то чтобы ему требовалось дыхание в теле. Но она всегда была поклонницей Астариона, который не тратил лишнюю энергию на то, чтобы её позлить. — У меня были причины не воспринимать тебя всерьёз, — ответила она, не зная, что еще она может сделать. — Каждый раз, когда ты делаешь предложение, ты либо при смерти, либо пьян. — Тогда, когда это произойдет сегодня вечером. Пусть это будет по весомым причинам, дорогая, — ответил он, глотнув вина и заговорщически подмигнув Улькории. Женщина улыбнулась — улыбнулась! — на него, словно потакая своенравному внуку. Почему он это делает? Роуз быстро огляделась вокруг: она нигде не заметила Тренн, но предположила, что это не значит, что он не упреждает свою игру. — Леди Ледяная Песнь? — раздался голос у её локтя, и она повернулась, чтобы увидеть одного из слуг Признанных. — Если бы вы могли пройти со мной? Церемония вот-вот начнется. — Конечно, имея такое сказочное имя, как «Розали Ледяная Песнь», вы можете понять, почему она не хочет уступать мне какую-либо его часть, — сказал Астарион, улыбаясь, в то время как Розали кивнула слуге, игнорируя его. Не то чтобы она держала свою фамилию в секрете. Если бы он когда-нибудь удосужился просмотреть какой-либо юридический документ, который она и Уилл составили, чтобы сделать их партию официальной, это было бы написано там ясно как божий день. И, честно говоря, это было относительно распространенное имя среди тифлингов, чья родословная возникла в неумолимом холоде Карнии. Она собиралась уйти, не сказав больше ни слова, когда он потянул её за руку, о которой она забыла, что он держит. Она оглянулась, сначала не впечатленная, затем немного пристыженная, когда поняла, что начала оступаться. — Удачи, любимая, — пробормотал он, снова целуя её руку. Открытый рот, но лишь малейшее давление — целомудренное, но только по меркам Астариона. И все же нарушил согласованную границу. Он это прекрасно знал. Он улыбнулся, когда она молча посмотрела на него. — Я найду место без твоей помощи, обещаю. Я знаю, ты беспокоишься о том, что я буду делать без тебя. Ты ведь любишь меня так сильно. — Ты пьян? — она не могла не спросить. — Я хорошо подвыпивший, — признался он без тени стыда. — Каждый раз, когда я думаю об этой ужасной даме, на которую ты потратила годы своей жизни, я выпиваю. Ну, это объяснило многое. Хотя Розали не совсем оценила этого вклада. К своему ужасу, она увидела, как Улькория подняла бровь, услышав комментарий к катастрофическому эпизоду её личной жизни, который, как она молилась, ускользнул от внимания женщины. Но её бывший босс была настолько нечитаемой, что она понятия не имела, было ли это согласием или молчаливым порицанием. — Я имею в виду, правда? Это тот человек, кого ты видела в своих грязных снах с головастиками? Когда ты уже была со мной знакома? На самом деле я невероятно оскорблен. Розали пристально посмотрела на него, так как это была ещё одна вещь, которую она очень не хотела обсуждать перед своим боссом. — Напомню тебе, — сказала она с опасно размеренным спокойствием, — я никогда не использовала паразита. Так что это скорее промах. — Конечно, конечно. Ты образец добродетели и удручающе неподкупна, — вздохнул он, махнув рукой. — Что угодно, только бы не признать, что у тебя ужасный вкус. — И что именно это говорит о тебе, песня моего сердца? — сказала она чопорно, взмахнув ресницами и взглянув на Улькорию, чтобы напомнить ему, что все думают, что он её нынешний любовник. Она нырнула и лёгким касанием, будто шёпот, поцеловала его в щеку. Если он мог нарушать правила, почему, чёрт возьми, она не могла? Астарион на секунду заколебался, и в эту очень редкую возможность она подмигнула и ушла с Признанным помощником, лишив его шанса украсть у неё последнее слово. Ха! Подумала она, быстро оглянувшись назад и увидев, как Улькория борется с очередной ухмылкой. Один из немногих случаев, когда весь этот сценарий обернулся для него неприятными последствиями. — Нужны какие-нибудь компоненты, мисс Ледяная Песнь? — спросили Признанные, когда они вели её сквозь толпу к узкому ряду сидений слева от сцены. — Они у меня с собой, спасибо, — ответила она, вытаскивая из кармана колоду карт, обрамленных настоящим золотом. Она не отдала их церемониймейстеру — возможно, это чистое суеверие, но ей не нравилось, если кто-то к ним прикасался. Она села на своё место, поправляя мантию, чувствуя, как нервно дергается хвост, и осознавая, что этот небольшой нервный тик полностью и навсегда останется на виду. Тяжесть взглядов на ней была ношей, и её невозможно было игнорировать, но… Никакой паники не было. Она всё ждала паники. Она всегда будет её ждать. В какой-то части себя, наверное. Но её там не было. И это не должно её удивлять. Она сталкивалась с драконами, демонами, вампирами и пожирателями разума. Что было страшного в исполнении написанного ею заклинания, ритм, рифмы и жесты которого отпечатались в глубине её сознания после месяцев и месяцев экспериментов? Карты в её руке имели подпалины по бокам от осечки. Признаки повреждений были старыми и тускнеющими. Заклинание давно усовершенствовалось. Шэдоухарт была права: не было необходимости делать всё о Тренн. Это было о ней. Она увидела, как Астариона провели во второй ряд, и поняла, что это должно быть места, зарезервированные для гостей, тех, кто получит награду. Он поднял перед ней новый полный кубок, улыбаясь, и она поймала себя на том, что улыбается в ответ. И это было всё, что ей нужно было сделать. Сосредоточиться на нём, и никто другой в толпе не будет иметь значения. Астарион был кем угодно, но никак не неблагодарной публикой. — Мы хотели бы пригласить на сцену, — Признанная жрица нахмурилась, глядя на листок бумаги, прежде чем продолжить: — Розали Ледяную Песнь, Храбрую и Смелую, Хранительницу Рощи, Убийцу Гоблинов, Защитницу Невинных, Укротительницу Паразитов, Обладательницу Посоха Старших, Победительницу… Со второго ряда Розали увидела (или может быть, просто почувствовала), как Астарион удивлённо поднял бровь в её сторону, и именно это, наконец, заставило девушку покраснеть. Воло и Альфира были в городе, когда она записывала свои титулы на маленьком бланке, который ей прислал Кендлкип, и она только сейчас вспомнила, сколько рома было задействовано в этом процессе. Когда драматический список титулов — всего шестнадцать и, честно говоря, каждый из них, черт возьми, заслужен, закончился, она встала. Тишина в зале легла на её плечи бременем. Но оно было ей знакомо. Не с высоты своих приключений, а из прежней жизни, наполненной тишиной смотровых комнат и полной страха перед неудачей, которая так и не наступила. Её каблуки щелкнули по сцене, когда она заняла свое место в центре и повернулась лицом к публике. Это не было похоже на пребывание в обычном или оперном театре. Людей не закрывал резкий свет прожекторов. Если бы она захотела, она могла бы увидеть каждое из их лиц. Она, конечно же, снова увидела копну седых волос Астариона, прежде чем сосредоточила взгляд на задней стене и позволила напряжению покинуть свое тело. Пусть всё отпадет. Это было то, чем ей всегда приходилось заниматься — чтением заклинаний. Она могла оказаться посреди поля битвы (множество раз), и ей все равно нужно было бы полностью отстраниться от него, войти в тихое пространство в своей голове, где сидели все эти расчеты и часы записанных призывов. Она уже давно отказалась от необходимости держать книгу заклинаний позади, хотя она и висела у неё на бедре, в основном для её собственного комфорта. Ныне она была сильна и знала почти тысячу страниц. Несколько сотен не хватало архимага, каждая из которых представляет собой тонкий, частично полупрозрачный пергамент, который большинство людей видит только в священных текстах. Вместо этого она держала карты перед собой, размахивая ими между двумя захватами, образуя идеальный отточенный круг. Затем она начала призыв на Инфернальном языке — идиолекте, вышедшем из моды три столетия назад, но принадлежавшем сообществу друидов Круга Звёзд, которое каким-то образом жило на Нессе, самом нижнем уровне Преисподней, как можно дальше от ночного неба, насколько это было возможно. — Я приветствую небо, как друга и прошу Вселенную осветить мой путь и указать его мне, — напевала она. Эта часть заклинания не была её изобретением, хотя реквизация и реконструкция рукописи шестисотлетней давности была её собственной работой четыре года назад, после того, как она сломала ногу в двух местах в Авернусе и ей чётко прописала Шэдоухарт почти шесть недель постельного режима. Это был важный первый шаг в ритуале, для работы которого требовался непосредственный доступ к звёздам на материальном плане. Это заклинание давало беспрепятственный доступ к ночному небу, независимо от того, в каком домене проживал заклинатель или были ли они под крышей, точно так же, как и она сейчас. По сигналу шлейф тьмы вырвался из её ладоней и поднялся в воздух над ней, поднимаясь, как пар, а затем затвердевая и развеваясь, как простыня, взбитая на ветру. Копия тёмного, усеянного звёздами неба, не затененного облаками или световым загрязнением, простиралась над головой Розали на шесть футов в каждую сторону. Когда она подняла глаза, ей показалось, что крыши крепости больше нет. В зале послышался ропот: точные ли звёзды? Да, Роуз знала это после нескольких месяцев проверки фактов. Это было то же самое, что стоять прямо под открытым небом снаружи. Теперь, когда её путь был свободен, она сосредоточила свое внимание на позолоченных картах. Золоченные панели по краям и сзади начали светиться сначала золотом, затем белым от жара, когда она начала читать. Это был тот же самый архаичный Инфернал, но на этот раз слова были её собственными, их ритм тщательно продуман. Заклинание было произведением искусства, а разум Розали был кистью: мазки оттачивались месяцами практики письма и диалекта, являясь результатом отупляющих попыток восстановить полный словарный запас. Карты начали вибрировать от энергии, а затем поплыли перед ней, оставляя перед глазами белые полосы. Над ней, в беспрепятственном воссоздании неба, в ответ на её зов некоторые созвездия начали вспыхивать ярче. Карты вращались, как раскрывающиеся лепестки цветка, а затем перетасовывались в шквале движений, подобно взмаху крыльев стаи птиц. Они сбились в три кучки перед ней, оставляя после себя послесвечение, похожее на дым. К этому моменту её глаза, вероятно, светились, что лично она считала излишним. Но Гейл настоял на том, чтобы добавить немного бликов: «Идеально подходит для таких выступлений, Роуз!» — сказал он ей, когда она упомянула о том, что подала заявку. «Может быть, мы и не фокусники, но немного зрелищности не помешает!». И потребовалось всего три дополнительных слога. Так почему бы и нет? Ночное небо потемнело, колебалось, стабилизировалось. Карты перестали светиться, хотя и продолжали парить в воздухе на уровне плеч. Заклинание закончилось, и после него в зале воцарилась тишина в ожидании. Во втором ряду Астарион молча изогнул бровь, а Роуз изо всех сил старалась не повторить то же самое выражение в ответ. Наберись чертовского терпения, подумала она про себя. Розали когда-то была волшебницей по профессии, несмотря на все свои палящие лучи. И однажды она использовала Палец Смерти (заклинание, которое она надеялась никогда больше не произносить ни в этой жизни, ни в следующей). Это всегда была область её интересов и одна из немногих, которыми она могла заниматься, когда стала посещать библиотеку. Чтение призывов на страницах стало практикой, которую никто не мог одобрить. Вместо этого это тихое царство гаданий было в основном просто уравнениями, бесконечной математикой, пока она не поняла, как разделить минуты на секунды, а секунды на кусочки, как отделение мяса от панциря. Однако те части гадания, которые впервые очаровали её … Были запрещены. Ночное небо было не совсем приятным занятием для агорафобов. Только в дикой природе после крушения наутилоида она получила помощь Гейла в отслеживании звезд (наряду с удивительным количеством информации от Шэдоухарт и Уилла). Сформировались новые навязчивые идеи. И будущее открылось перед ней. — Теперь я начну Астральное Чтение, — объявила она, проецируя свой голос в комнату. — Я не прошу вас подтвердить или опровергнуть мои выводы: их законность уже проверена и одобрена посредством тщательного тестирования, и я хочу, чтобы вы все имели право на конфиденциальность. Обычно чтения проводятся один на один. В такой большой комнате оно ответит тем, чьи чувства сильнее всего. Но я надеюсь, что анонимность останется возможной. Я понимаю, что такие вещи не всегда полезно разглашать перед публикой. Она указала на разделенную на три части палубу перед ней. — Первая карта — «Внимательное чтение». Это говорит вам о безопасности человека, которого вы хотите защитить. Вторая карта — «Интроспективное чтение», полагаю, я не стану раскрывать ваши секреты, не раскрыв несколько своих собственных. Третья карта — «Личное чтение»: вы думаете о человеке, которого знаете, и чтение расскажет о его чувствах к вам, хороших или плохих, сильных или слабых. Я не вижу имен, пока вы сами мне их не скажете, чего вам делать не нужно. Поэтому я обещаю вам, что они останутся в абстракции капризов. Теперь позвольте мне начать. Подняв два пальца, как благословляющий священник, она сделала жест, перевернувший первую карту. Прилив эмоций и тайной энергии на мгновение пронесся в её сознании, доставив послание , которое пришло без слов. Чем бы ни была сама карта, на самом деле она не имела никакого значения. Это не было чтением Таро: карты были её центром внимания, их символический вес — инструментом, с помощью которого она оттачивала свою практику гадания. Она нахмурилась, моргнула, а затем объявила толпе. — Ваш сын жив. Его корабль затонул пять дней назад, но он смог найти спасательный плот среди обломков, и он в безопасности. Сейчас голодает, но в безопасности. Он… — она остановилась в процессе измерения. Рывок за трос сказал ей, что связь слабеет. — Боги, в трехстах милях отсюда? Но… — она прищурилась, и у неё в левом виске заболела голова, — завтра вечером его найдет корабль. Десятый ряд, рыдание. Мужчина в толпе встал и тут же выбежал из комнаты. Чёрт, подумала Розали. Что ж, по крайней мере, это доказывало, что заклинание сработало. Следующая карта была перевернута: Интроспектива. Еще один прилив энергии, еще одна мысль, сливающаяся в её голове, словно образ формирующегося созвездия. — Я… — она сделала паузу, а затем улыбнулась. Её сердце приподнялось от этой новости в тот же момент, когда она почувствовала огромное облегчение от того, что не собиралась раскрывать ничего унизительно личного. — Сегодня вечером я приняла правильное решение, кого взять с собой. Бремя облегчилось, и в результате я обрету хорошие воспоминания в будущем. Оуу. Она задавалась вопросом, покраснел ли Астарион. Скорее всего, она просто дала ему боеприпасы, которых хватит на несколько недель. — Теперь перейдем к личному чтению, — продолжила она, сохраняя свой профессиональный голос. Даже несмотря на то, что триумф успеха, неизбежное завершение дела и эта небольшая поддержка её уверенности начали делать её улыбку все ярче и ярче. Она сделала этот жест ещё раз, перевернув карточку и… Ничего. Роуз сделала паузу, ожидая формирования сообщения. Но его не было. Это было похоже на то, с чем она никогда раньше не сталкивалась, когда использовала это заклинание, созданное ею же, черт возьми, — не ответ, а вопрос. Вот дерьмо. Было ли самое сильное личное чтение в комнате для… неё? Но… это была комната, полная людей! Половина из которых знала её. Среди них один из её лучших друзей и её бывшая. Она не могла знать наверняка, кто спрашивает! Я не могу ответить!. Она попыталась произнести заклинанию. Не без знания получателя… А она уже использовала свою интроспективную карту, так что её нельзя было использовать, чтобы дать ей подсказку. Карта ярко вспыхнула. Соответствующее созвездие вспыхнуло в построенном небе над ней, и через неё пришёл прилив. Казалось, звёзды сначала прислушались к её мнению и были рады протянуть руку помощи. Изменили ли они вопрос или просто подсказали ответ? В любом случае, теперь все стало совершенно ясно. Роуз переполнили эмоции, которые были ошеломляющими по своей силе. Но это было… чудесно. Наполненный теплом и заботой, и лаской, и — — Любовь, — сказала она комнате. — Они любят тебя. Всегда любили. Это легко пропустить, потому что им это проще понять, чем вам. Но, эм… — она закусила губу, — и это говорят звезды, а не я. Но… Вам, наверное, стоит просто… спросить самостоятельно? Заклинание завершилось, карты ярко вспыхнули. Затем свет погас, и моргнули блики, мешавшие ей видеть. Роуз поспешно произнесла заклинание Падения Пера, когда карты начали падать на пол. Перья быстро подхватили их, ненадолго удержав на месте по инерции. Ночное небо над ней закружилось и исчезло из виду, сменившись люстрами и высоким сводчатым потолком Очага. Боги, это было много волшебства за один раз. У неё определенно болела голова. Роуз прижала карты к груди в аккуратной стопке, затем поклонилась, прежде чем повернуться к церемониймейстеру и передать свой декоративный свиток. — Песнь Звезд Ледяной Песни теперь будет добавлена в нашу коллекцию, — объявила комнате суровая эльфийка, — где она будет увековечена: в умах наших Признанных, в чернилах наших ученых и в голосах многих будущих магов. Раздавшиеся аплодисменты были типичны для собрания волшебников — вежливые, сдержанные, что не совсем соответствовало явному восторгу, который Розали испытала при получении похвалы. Затем внезапно раздался громкий возглас и пронзительный волчий свист, и она точно знала, от кого это исходило, поэтому даже не удосужилась посмотреть. Несмотря на то, что улыбка на её лице стала шире, пока она не стала настолько большой, насколько это возможно. Почти абсурдной. Остальная часть церемонии прошла в тумане. Другой волшебник, канонизированный на этом конкретном собрании, прорвал ткань реальности прямиком в Царство Теней. Роуз не могла не чувствовать, что это посрамило её маленький ритуал гадания. Слава богам, что Гейл подтолкнул её к включению театрального блеска глаз. Волшебники действительно были чудовищно конкурентоспособны, как бы они ни пытались притворяться иными. Затем церемониймейстер произнес ещё несколько слов в речи о наследии, которое полностью захлестнуло поспешно отключающийся мозг Роуз. Раздался ещё один, более продолжительный период вежливых аплодисментов, за которым последовал скрип стульев, когда люди начали вставать и расходиться для следующего раунда освежения и вежливого общения. Роуз встала со стула, кивнула дроу, которая также получила награду в краткий момент общего признания, прежде чем поправить юбки, готовясь спуститься с подиума. — Извините, да, пожалуйста, спасибо, извините, я пройду… Вы не возражаете? Услышав характерный звук его голоса, Розали подняла глаза и увидела, как Астарион проталкивается сквозь толпу людей, задевая плечом кого-то, пока он идёт против потока выходящих людей к краю сцены. Розали остановилась на краю помоста, наблюдая за его приближением, глядя на него с улыбкой. Он вытянул шею, чтобы встретиться с ней глазами, несмотря на разницу в росте. Она ожидала, что чтобы найти его, ей придется продираться сквозь толпу людей в комнате, но предполагала, что он волновался после её предыдущего приступа паники. — Твоё мнение? — спросила она его. Астарион молча протянул ей руку, чтобы помочь с небольшим трехфутовым спуском на пол атриума. Это было ужасно, да? подумала она, немного удрученная. Роуз не знала, чего еще она ожидала. Даже она могла признать, что это было не так уж захватывающе, и её вкусы к веселью были далеко не такими эклектичными, как его. По крайней мере, он остался на протяжении всего выступления, и этого маленького акта доброты было достаточно, чтобы сказать ей, что он заботится. Она потянулась, чтобы взять его за руку, и сказала вслух. — Извини, я знаю, это было немного скучно, не так, как в тот раз, когда Гейл чуть не взорвался — подожди, ты что — эй! Что бы она ни собиралась сказать, это было потеряно в недостойном крике, поскольку, не обращая внимания на её руку, Астарион вместо этого обхватил её обеими руками за талию, оторвал её от края сцены и покружил с достаточной силой, чтобы её парадная мантия вздымалась, пока она пыталась вырваться. — Поставь меня! Ты абсолютный придурок. Люди смотрят! — прошипела она, прижимаясь к нему. И это были несколько шокированных и много озадаченных взглядов, когда они завершили два оборота в совершенно неволшебной самоотдаче. Роуз отчаянно боролась за равновесие и зажимала рукой свои волосы, чтобы косы не распустились. Затем, к счастью, он поставил её на землю. Головокруженная и недовольная, она положила руки ему на плечи, пытаясь восстановить равновесие, и открыла рот, чтобы снова отругать его, только… Только он её целовал. По меркам Астариона это было целомудренно — или, вероятно, так и должно было быть. Вот только она открыла рот, чтобы что-то сказать. Ошибка новичка. Поэтому она предположила, что это её вина, что его язык внезапно оказался у неё во рту. Не то чтобы у Астариона когда-либо были проблемы с импровизацией или испытанием удачи. Руки потянулись к обеим сторонам её лица и притянули её ближе, когда он поймал её нижнюю губу немного больше, чем верхнюю, и воспринял её открытый рот как приглашение (предлог) углубить поцелуй ещё больше. Розали уже знала, каково это — быть в объятиях Астариона, но её атаковали новые знания о том, каков он на вкус. В этот момент у него ещё сохранялся тонкий горьковатый оттенок вина, но также был какой-то бальзам для губ, который казался слегка сладким на вкус её языка и наполнял её рот, когда их угол прикосновения менялся. Потому что, конечно же, у него будет бальзам на губах, подумала она в какой-то логической части своего мозга, — он был Астарионом, и то, что он не мог видеть свое отражение в зеркале, не означало, что это не занимало каждую его чертову мысль наяву. Языки сплелись, зубы сцепились, и её глаза сами собой закрылись. Она не знала почему, кроме того факта, что это был просто очень хороший поцелуй. Это было именно так, как она себе представляла. И в этот момент Розали осознала, насколько сильно она это представляла на протяжении многих лет. О некоторых из таких случаев она уже знала. Например, те маленькие задумчивые моменты, когда она была пьяна, когда она была очарована его руками и тем, как свет падал на его скулы и ямочки, о существовании которых он даже не подозревал. Несколько раз он питался от неё из-за необходимости приключений, потому что никто другой не сделал этого. И он был раздражительным, когда голодал. Мысли росли именно в этих местах, потому что она отчаянно старалась об этом не думать. Моделируя первый раз, когда это произошло недалеко от места крушения, она всегда старалась инсценировать эти небольшие интерлюдии вне поля зрения, но в пределах слышимости их товарищей, успевая пристыдить себя и стать сдержанной. Она знала, что на неё это повлияло не раз. Борьба за молчание была её единственным отвлечением: она засовывала руки в юбку или в карманы мантии, чтобы не дать себе потянуться к нему, когда кровопотеря и возбуждение оставляли её дрейфовать по течению и отшвартовываться. Близость сыграла свою роль, хоть она никогда и не действовала, руководствуясь этим диким, странным чувством. Иногда она задавалась вопросом, знает ли об этом Астарион. Конечно, он, чёрт возьми, знал: он делал вид, главным образом ради неё самой, что её сердцебиение не выдавало её чувства относительно его рук и губ в определенных местах. Он и его глупые вампирские чувства. Она знала, что у неё была изрядная доля фантазий об Астарионе. Она отмахнулась от этого, назвав это чем-то вроде профессионального вреда: ты работаешь с горячими людьми, ты получаешь много пищи для фантазий в качестве выходного пособия. Но нет: оказалось, что она фантазировала об Астарионе даже больше, чем предполагалось ранее. На самом деле слишком много раз, чтобы просто возлагать вину на окружающую его сексуальную привлекательность, которую он бросал в сторону каждого, кто смотрел на него дольше секунды. Казалось, она была… О боги… Но ведь она не могла, не так ли? Чёрт, подумала она, потому что, честно говоря, это было просто неловко. Осознание того, что она далеко не так непобедима и невосприимчива к его чарам, как ей нравилось думать, что, возможно, на самом деле она уже проиграла, заставило её напрячься в его объятиях. Астарион, который в какой-то момент притянул её ещё ближе и обнял её за шею, зарывшись пальцами в её волосы, почувствовал, что она все ещё прижата к нему. Он остановился на мгновение. Его рот всё ещё был в опасной близости от её губ. Когда она выглянула из-под одного глаза, его тоже были открыты. Он наблюдал за ней, ожидая ответа на очевидный вопрос. Прежде чем она успела сделать что-нибудь глупое, например, подойти ближе и просто укусить, Роуз использовала руки, уже сжимавшие его плечи, чтобы оттолкнуть его, приложив немного больше силы, чем было необходимо. Они были единственными людьми, оставшимися возле сцены, за исключением пары Возвышенных, которые смотрели на их выступление и ухмылялись. — Что, чёрт возьми, это было? Я… Я сказала не целоваться! — прошипела она достаточно тихо, чтобы только его уши могли услышать, и начала яростно краснеть. Она убрала руки с его плеч, пытаясь привести себя в некое подобие спокойствия. — Сколько же ты выпил вина?! — Ты… потрясающая, — сообщил он ей грубым и предельно искренним голосом, а красные глаза ярко горели в свете свечей. Она не понимала, что увидела в его лице, но от этого у неё зачесалась кожа, и ей захотелось посмотреть куда угодно, только не на него. Не каждый день Астарион делал человеку комплимент, не оставляя в конце оскорбление. — И именно это сделал бы парень, если бы ты была такой же блестящей перед ним, — продолжил он, демонстрируя редкий момент разрушительно безупречной, идеальной логики. Именно тогда, когда Розали слегка повернулась, чтобы избежать его пристального взгляда, она увидела Тренн в краю толпы, которая стояла в зале, разговаривая с Лламрил и ещё одним мужчиной. Тренн оживленно жестикулировала и отводила взгляд в их сторону с живостью, которая подсказала Роуз, что она, вероятно, смотрела на них обоих всего несколько секунд назад. И Астарион… Вероятно, знал это. Итак, всё это было представление. Ради Тренн. Как они оба согласились — или почти так же, учитывая, что он сделал её правила бессмысленными, как и её здравомыслие. Ну… чёрт.