***
Сегодня ужасный день. Нет, на самом деле в жизни юного школьника не было действительно хороших дней. Но и настолько скверных совсем немного. Возможно, даже не было. Школа — áдовый рассадник, называйте как хотите, но на каждом лице высечено "дьявольское клеймо". Ведьмины заморочки, если знаете. Пип боится школы, детей там, и всего того, что витает около них. Разгромленное и как-будто проклятое здание, собирает в себе чертей всех мастей. Толстых задир - одна штука. Занудных моралистов - две штуки. Остальная нечисть на глаз попадается реже. Геи, бабники, отродье "чьё имя у нас не станут называть". Дышать одним кислородом с ними вредно для жизни.***
Бог учил меня, не презирай своего ближнего и не осуждай брата. Иногда мне кажется, что покровитель соврал. Никакая помощь свыше не является ко мне, когда я становлюсь мясом для подростков внутри школы. Мои растерзанные вещи радуют чужие глазёнки. Игра в школу напоминает триллеры на основе "частей тела". Боже, кто бы собрал меня после одного дня внутри класса, когда я становлюсь набором Лего. Наверно, о чём-то настолько извращённом мечтать вредно, грешно. Я не инвалид, у меня на месте руки, развит мозг, не утеряна мораль и душа. Возможно, я бы даже мог рассчитывать на ссылку в рай. Но Иисус не приходит за мной. Очень жаль. Сегодняшний день не похож на все остальные. Школа всё так же собирала в себе всех грязных подростков, но их глаза… Чересчур оскорблённые взгляды мечутся за мной, догоняя тень. Она кажется такой мелкой и стыдливой на фоне их жирных, грешных. Туши моих одноклассников как-то по особенному косятся в мою сторону, становится очень страшно. Каждый квадратный метр сковывает мои тонкие ножки, и я иду по почти пустому коридору, но путь даётся всё сложнее. Как-будто пробираюсь сквозь густые джунгли. Клайд Донован. Грех - похоть. Шестнадцать лет - как и мне. Ступня подростка преграждает намеченный до класса путь. Топнув громко, так, что даже я дёрнулся, кабель привлекает внимание всех в коридоре. Глаза, боже все глаза направлены на меня, звезда театра унижений. Господь, если мне суждено умереть сейчас, знай, что это была ужасная жизнь. Подростки вокруг подтягиваются в ожидании моей казни. Я не совсем понимаю, чего сделал такого на неделе, чтобы сегодняшнее появление здесь сулило такими разборками. Страх подкрался быстро, пробираясь сквозь старую кофту, оставляя холодок на спине. Хочется спросить, что происходит, но бесятина и горло сковала, сейчас я не вымолвлю даже последних слов перед собственной гибелью. Эрик Картман. Грехи? Я думаю все. Пятнадцать лет. Его появление нагоняет ужас несравнимый ни с чем. Второе пришествие не кажется событием столь пугающим, как выражение лица этого человека. Стремительно сжимаюсь, выгляжу жалко, но оно и ясно, мне не выстоять против такого давления. О нет. Воспоминание о том, чего не стоило делать, врезалось в голову настолько ярко, что собственная кончина кажется очевидным развитием событий. — Пи-и-п. — Противным скрежетом, прозвище зазвучало из толстых губ Эрика Картмана. Бог учил меня, не презирай своего ближнего и не осуждай брата. Но покровитель никогда не рассказывал мне, как реагировать на нападки людей в школе. Наверно, он как и я, не думал о том, что станет с обществом к этому времени. А может, так нужно. Но больше не хочется. Совсем не хочется, будто нагим стоять перед зверьми в детских обличиях, что с мерзким чавканьем готовы меня сожрать. Я читаю молитву. Эрик улыбается. Кайл смотрит сочувственно, но это фальшиво. Среди них мелькает неясный мне образ. Жалко, что он исчезает сразу перед моим эшафотом.***
Дверь в захламлённый домик со скрипом открывается, пропуская внутрь зачахшего парнишку. С подбитого носа уже ничего не течёт, он просто пропитан тупой болью. Кофту придётся выкинуть, очень жаль. Это была любимая и последняя вязаная вещь от ушедшей мамы. Но тут уже никакая швея не спасёт уничтоженную тряпку. В целом, почти все вещи на худощавом подростке превратились в ошмётки, кровавые или дырявые лоскуты. Филиппу очень обидно за свою одежду. Уж лучше умереть в школе, чем возвращаться домой так. Чтобы потом завтра, снова придти в "ад", надеясь, что обида одноклассников утихомирилась. Парень ковыляет до своей комнаты, хотя ныне его комнатой считался весь дом. Такой же опустевший, как надежда в его сердце на спасение. Ходить мимо икон по углам стен, становилось всё тяжелее с каждым днём. Это неправильно, но внутри мальчика хранилась и росла обида на главу души. Сколько бы он не молился, не ходил в церковь, его жизнь не становилась лучше. Так самое удивительное, что грехи сравнимые с проделками самого дьявола - вытворяли священники! Пип помнит как бежал в тот день со всех ног в церковь, лишь бы донести до Бога свою боль. И в ещё пущей агонии убегал прочь, страшась педофилов внутри. Áдово место. Подросток разваливается на кровати, мнёт аккуратно уложенное одеяло. Тихий голос неуверенно звучит сквозь мрак дома. Страдальческие всхлипы заглушаются, мальчик плачет лицом вниз. Слёзы обиды, беспомощности и самого страшного чувства внутри - отчаяния, оставляют пятна на ткани. Эти пороки зародились ещё с времён второго класса младшей школы, когда его впервые начали обижать. Длинные языки пускали колкости, детские, но всё же задевающие. Волосы как у бабы, манера слишком вычурная, и вообще откуда ты такой нелепый на наши головы взялся. Так и полетели года унижений, разборок и помешательств на чужой внешности. А вскоре, внешний вид стал второстепенной причиной оскорблений, теперь личность "не такой" персоны, являлась её главным отличием от всех ребят школы. За окном темнеет так же, как и в разуме Пипа. Здравый смысл всё чаще покидает божье дитя по ночам, бесы в темных углах дома провоцируют набирать "запретные" темы в интернете. Вот же дьявольская услада, любой странный запрос найдет тысячу откликов, каким бы извращенцем ты не был. Расчленённые животные? Хорошо, без проблем. Убитые младенцы, проданные извращенцам? Лады, чего пожелаешь. И так, на каждый свой самый ужасный запрос, человек найдет то, что хочет. На фоне интернет - аморалов, Филлип чувствует себя лучиком света в этом дерьмище. Потому, некоторые его собственные желания не кажутся ночью настолько же убогими, как чужие. "Продать душу Дьяволу"; "Сделка с демоном";"Как не обмануться в договоре с бесом?". Эти и подобные запросы, отчаявшийся мальчик изливал в интернет каждую ночь. Чем темнее сумерки, тем больше открытых вкладок по пропаганде антихриста. Но собственные проказы не оставались прощёнными. Каждый день Филипп на утро приходил в себя. Извинялся на коленях, слёзно выпрашивая у икон прощение за грехи в интернете. И каждую ночь он заново лез в эти дебри, пытаясь понять, что с собой сделать. Сегодняшний грех был последним.***
Бесовщина мразь скользкая, не обойдёшься простым знанием правил. Хочешь составить договор действительно имеющий вес, будь хитёр. Хочешь составить договор, который не будет калечить тебе - будь хитрее самого беса. Ночь - моё самое страшное время. Тогда я сам начинаю теряться в плавающих внутри моего котелка мыслях. Они не столько злые, сколько жалкие. Такие тонкие, писклявые, как я сам иногда. Вся моя суть хотела освобождения от каждодневных пыток, несколько уроков казались кругами садизма. Собственно, как я решил, ими и являлись. Оттого желание самозащиты внутри меня росло, однако мышечная масса не набиралась. Хотя, сейчас я думаю, вряд ли она бы смогла мне помочь? По крайней мере, зря втягиваться в драки, лишь бы отстоять свои права, не хочется. Становиться популярностью среди этих одержимых, я тоже не хочу. И того, мне нужно что-то такое, что заставит их просто начать… забывать о моём существовании. Воображение рисует мне школу, всё такую же грязную, но где я больше никому не сдался. Жизнь без прилетающих в пиджак слюнявых комочков бумаги, без потасовок, без насилия. И самое заветное, где я просто учусь, может, даже завожу приятную беседу с кем-то, кто не опустился так низко. Я отгоняю эти оптимистичные позывы. В лучшем случае, про меня забудут. В худшем, проиграю сделку. Я сажусь за свой стол, сдуваю пыль с деревянной поверхности. Когда осознаю свои будущие действия, ладони начинают обильно потеть. Перед глазами проигрывается навязчивая картинка, как я содрогаюсь перед Господом, подобно осиновому листу. Мои руки жалко впиваются в друг друга, взывая к пощаде. Но он зол, справедливо разочаровавшись смотрит на меня, своего раба. И мне кажется, будто я предал кого-то родного, того, кто ещё пёкся обо мне. Становится прохладно, левую часть тела как обжигает холодом, затем мурашки. А правая кажется столь горячей, будто я только вышел из сауны. Паника состояние дикое, кидает с севера на юг, это как восстать и умереть сразу. А возможно, какое-то уцелевшее благоразумие внутри меня требует отодвинуться от стола, выбросить ручку и смять листок бумаги. Я замираю. Над ухом звучит шёпот, похожий на мой собственный. Слова неясные, но оно как подначивает отписать письмо демону. По сердцу скребёт когтистой лапой, в первую очередь становится страшно за свою жизнь. За свою душу. За свою веру. А с другой стороны, я уже сижу отписывая дрянные требования к Сатане, рядом лежит не помню откуда возникшее лезвие, дабы сплотить уговор. Если я мог упасть в глазах Бога, я уже сделал это, ударился так низко, что возможно, нигде меня больше не примут. Требования моей души, которые обязаны выполняться при любом раскладе событий. Первое. Сущность обязана заботиться о моём здоровье и долголетии, предусмотренном высшим планом. Второе. Я получаю защиту от всех обидчиков, неприятелей, злыдней что посягнут на меня и моё тело. Третье. Защитник появляется и находиться со мной столько, сколько мне это понадобится вне зависимости от ситуации. Четвёртое. Я имею право сам призвать свою защиту, когда мне это заблагорассудится. Пятое. Все условия должны быть однозначны и не иметь ложных истолкований, нацеленных на причинение мне вреда. Шестое, седьмое, восьмое, девятое … Я стеклянными глазами пробегаюсь по написанному. Перечитываю каждую буковку, лишь бы бесятина не нашла лазейки. Как назло, от столь усердных мыслительных процессов голова тяжелеет, читать и понимать написанное становится всё труднее. Не найдя ни одной слабины в своём тексте, я отчёркиваю три горизонтальных линии. Первая линия - моя подпись. Размашистая, красивая. Мы вместе выводили её когда-то с мамой. Могла ли она знать, что наша общая задумка пригодится мне в дьявольских контрактах? Вторая линия - моя кровь. Это кажется болезненным, а я совсем не люблю боль. Но всё-таки, лезвие проезжается по пальцу, раскрывая кожу и мозоли. Тихо ойкая, я провожу разрезанной фалангой по линии, оставляя широкую алую полосу. Это странно, но палец перестаёт болеть сразу же после этой процедуры. Я сглатываю, жутко. Третья линия - демоническая подпись. Всё, что я слышал об этих знаках, это то, что их достаточно много, и все они имеют свой замысловатый контекст. Возможно, прежде чем устраивать такие ритуалы, стоило обратиться к готам. Хотя, разве стали бы они со мной общаться?***
С ужасом осознаю, что не помню совершенно ничего после сжигания договора. Всё, что я вижу, это лежащий передо мной пожелтевший листок, со всеми моими требованиями. Третья нарисованная мною линия, больше не пустовала. На ней красовалась длинная, неясная моему разуму подпись. Я хватаюсь за края собственной футболки. Господи. Мой контракт был одобрен и принят. Это несуразно осознавать, но я действительно продал свою душу? В следующую секунду произошло худшее. По всему дому раздаётся глуховатый, деревянный стук. Быстро оборачиваясь я теряю дар речи. И возможно сознание, так точно и не понял. Все стоящие по углам иконы, святые рукописи, библия.. Они упали, лицевой стороной вниз. В доме как-будто по особенному потемнело. Страх. Ужас съедает пуще, чем перед озлобленным Эриком сегодня. Назад дороги нет, я еле как поднимаюсь из-за стола на дрожащих ножках. Ещё раз прохожусь глазами по упавшим иконам, в голове бьёт чечётку кровь. Зрение мутнеет черной виньеткой вокруг, пол отдаляется. Впервые появляется желание срочно исчезнуть, возможно даже раскаяться и совершить суицид. Не знаю, в какой момент я испугался до смерти, но точно помню как теряю равновесие, канув куда-то вниз. И тогда весь мир темнеет.***
Парнишка очнётся утром, с резким вздохом срываясь с лежачего положения. По лбу течёт прохладный пот, напоминающий о увиденном кошмаре. В недоумении Пип оглядывается, его тело лежит на кровати. Синяков совсем не видно, разрезанный недавно палец выглядит здоровым. Как-будто весь вчерашний день был просто очень плохим сном. Филипп верит этой идее в своей голове, мама всегда объясняла: "Бывают плохие дни, бывают хорошие дни". Про себя подросток тихо поддакивал матери. Бывают хорошие сны, бывают плохие сны. Раз он на кровати, здоровый, в любимой вязаной кофте, значит этот кошмар был просто слишком реалистичным. От сердца отлегает, намного приятнее проснуться с солнышком и под одеялом, нежели на холодном полу и во тьме. Страдальчески улыбнувшись, лежебока прощается со своим грешком. Никакой сделки не было, никто не избивал его вчера, всё в порядке. Твёрдо убедившись в своём прощении в глазах всевышнего, парень поднимается с ночного пристанища. Стоит покинуть кровать, как тело содрогается, тяжёлым мешком Пиррип падает на ослабевшие коленки. Утреннюю эйфорию как ладонью сняло. С паникой глаза бегут по периметру стен в комнате, обнаруживая вчерашнюю картину. Все иконы лежат вниз, ровно так же, как и бесовской ночью. Ушедший грех ложится на плечи с новой силой, угрожая сломать хрупкий скелет провинившегося своей тяжестью. Кошмар не был ложным, всё произошло наяву. В отчаянии Пип притуплено смотрит на пол, затем на свои руки. Всё такие же бледные как раньше. Внимание привлекает лишь крючковатый красный символ на мизинце. Со страхом в глазах, подросток протягивает правую ладонь ближе к себе. Демоническая подпись глядела на него в ответ, подтверждая реальность происходящего. По привычке мальчик крестится, а потом осознаёт насколько теперь это глупо. Расчерченные на коже дьявольские линии начинают жечь, лучше больше не богохульствовать проклятой рукой. Прийти в себя удаётся только через тридцать минут. Отчаяние и отвращение к себе не ушли, но по крайней мере, получается хотя бы встать. Мимо всех ужасных чувств прокрадывалось любопытство. Если сделка выполнена, он свою часть уже отдал. Душа, клеймо божье ушло к бесам в руки, остаётся ждать появление той самой внеземной защиты. Пиррип хотел бы молиться, что все написанные им пункты действительно были настолько устойчивы, что ни один бес не нашёл слабинки. Однако, полное отсутствие физической силы внутри себя пугает, наводя и так не хороших мыслей. Его связующая часть с Богом испарилась, оставив неудачника ни с чем. Отогнать внутреннюю рефлексию приходится ради того, чтобы начать собирать манатки в школу. Проведя весь вечер и ночь за ритуалом, одержимый потерял возможность сделать уроки. Хотя теперь, волноваться об этом казалось мелочным. Пока учебник один за другим скрываются в портфеле, Пип ощущает непривычную тревогу. Не перед задирами в школе, и не перед злыми учителями, у которых он будет оправдываться за отсутствие заданных докладов. В доме что-то не так, парень не чувствовал рядом некую сущность, но и одним явно не был. Глаза разочарованно проскальзывают по отмеченной демоном руке, понимая какую беду он сам на себя навлёк.***
Я неуверенно прохожу сквозь порог школы, вступая на грязную плитку в коридорах. Былого негатива не чувствуется, но и доброжелательности не находится. Возможно, так даже лучше. Всё приятнее, чем порванные вещи и разбитый нос. Мимо меня проносится какая-то чересчур быстрая тень, я неловко спотыкаюсь. Никто не обращает внимания, мне же приходится отдышаться. После ужасного утра чувствую себя лучше, но полностью силы не вернулись. Прокручиваю в котелке мелькнувшую тень. Странный силуэт, то ли нелепый до безобразия, то ли просто перекошенный. Я не успел разглядеть ничего в этой кривой сущности, её очертания пролетели у глаз слишком стремительно. Первые подозрительные мысли касаемо "моей защиты" начинают реализовываться, быть может всё не так плохо. Боязливо захожу в класс, надеюсь стать достаточно маленьким, чтобы никто не заметил моего прихода. И вправду, все подростки в помещении шумят, матерятся, спорят, но уж точно не обращают внимание на моё нахождение здесь. Я спокойно занимаю своё место, изредка оглядываясь по сторонам на наличие насмешек. Звонок рассекает споры своим криком, школьники шумят до появления в дверях дряхлого учителя. Мистер Гаррисон, "Тот чьё имя вне урока называют только геи". Я поёжился. Что-то было пугающее в его морщинках, чересчур слащавом тоне и странном прошлом. Он достаточно резко доходит до стола, такое чувство, будто старик напряжён не меньше меня. — Молчать Ироды! У нас, — Старикашка бьёт кулаком по столу, затем, сделав паузу, тычет первым партам в лица каким-то журналом. — У нас новенький! О котором меня, не удостоились предупредить сверху… — Класс в любопытстве замолкает, я тоже. Ещё один ученик, так ещё и явившийся в середине года, достаточно странное явление. За моей спиной начинают шептаться любопытные подростки, тихий гул проходит по классу. — Проходи, как тебя там-то … Дверь класса отлетает достаточно резко, но не издаёт ни единого хлопка встречаясь с стеной. Я сглатываю, почему-то внутри зарождалась не слабая тревога. В класс проходит среднего роста фигура. Его неправильного цвета глаза сразу уставились на меня, тело трясёт. Чёрный переливается в зрачках новенького, отрываясь от моей жалкой фигуры и пробегаясь по головам всего класса. Смоляные, совсем неаккуратные волосы лежат просто дико, подчёркивая чужую бледность и жуть. Одежда ничуть не отличается цветами от всего мною отмеченного. В его ухмылке я не чувствую нахальства, только тихое превосходство. Как-будто слегка очевидное. Даже любивший накидываться на новеньких Эрик Картман молчит, сжавшись всей своей жирной фигурой в колобок. Я усмехаюсь в кулак. Новенький, закончив без интереса нас разглядывать, приветствует всех. — Дэмиен Торн. — Мысли в голове путаются ещё сильнее, когда я осознаю, что не могу описать его голос. Он абсолютно обычный, не высокий и не низкий. Не бархатный, но и не раздражающе прямой и громкий. И это крайне жуткая деталь, невозможность отметить отличия в нём. Кажется, что даже после нескольких часов телефонных разговоров с таким человеком, слишком стандартный голос выветриться из головы. Всё в этом подростке выглядит неправильным, искажённым. Не знаю, пугает меня это или привлекает. Гаррисон после минутного молчания подаёт голос. — Торн… хорошо? Класс, не обижайте только пришедшего, поставьте себя на его место. — Цепкий взгляд учителя останавливается на Картмане, затем возвращается к новому однокласснику. — Садись где угодно. После уроков ко мне подойдёшь. Толпа глаз бредёт вслед за Дэмиеном, и я с ужасом осознаю, в чью сторону стремится подросток. Впервые замечаю рядом с собой свободную парту. Эдакая чертовщина, вижу её здесь как-будто впервые. Непринуждённо, новенький садится вблизи от меня, по телу прокатывается леденящая волна неловкости и дискомфорта. Все взгляды уставлены на нас, Торну как-будто бы льстит подобное внимание. Я сглатываю, дурная неделя.***