И кровью брызнут тростники

ГЛАВА 5. Кто принимает решения 22-23 октября 1792 года Ла-Манш, борт шхуны «Гермес”- гавань в Бресте Склянки на «Гермесе» отбили полдень. Из камбуза потянуло вкусным запахом горячего хлеба и мясного рагу, и матросы, свободные от несения вахты, поспешили на трапезу. Пока Фло раскладывал по мискам щедрые порции простой и сытной пищи, Кико и стюард - красивый мулат по имени Коджо - старательно накрывали стол для капитана и пассажиров. В прежние времена к обществу, обедающему в кают-компании, присоединялись еще старший помощник и судовой врач. Сейчас же помощник распоряжался на «Афине», грузовом барке, что вместе с «Аресом» поджидал флагман в брестской гавани. А Эстебана Мендосы, увы, вот уже полгода не было в живых: превосходного медика, способного лечить самые страшные раны и самые тяжелые болезни, убила корь, случайно подхваченная на стоянке. Беспокойная ночь осталась позади. Укрывшись под плотным плащом из дождя и тумана, шхуна благополучно обошла три британских фрегата, караулящих французские суда в проливах у Джерси и Гернси (1). Алехандро, которому удалось урвать на сон вполовину меньше времени, чем обычно, чувствовал себя не лучше матроса, отстоявшего первую в жизни «собачью вахту». (2) Завершив утренний обход шхуны, он выбрался на полубак и с удовольствием подставил лицо крепкому соленому ветру с Атлантики. По левому борту темнела длинная гряда утесов Бретани, по правому — клубились тучи, покинувшие пролив и медленно накрывающие Корнуолл плотным фиолетовым плащом. Прямо по курсу расстилалась голубовато-серая водная гладь, блестящая, как стекло под лучами полуденного солнца, размеченная клочьями пены, похожими на рваное кружево. Шум моря смешивался с пронзительными криками чаек, следующих за кораблем, как почетный эскорт морского царя. Попутный северо-западный ветер сменился слабым юго-восточным. Высота волн постепенно нарастала — отлив закончился, и теперь «Гермесу» предстояло побороться еще и с силой океанского прилива, вдвое замедляющего ход парусника. Бонни поднялся следом за капитаном, полюбовался пейзажем, пока неспешно раскуривал трубку, и, показав на флюгер, веско заметил: — Зюйд-ост крепчает! — Да, вижу. — Какие будут приказания, мой капитан? — Полдень. У Фло хлеб допекся, чуешь? — А то нет! Пахнет, как на кухне у самой Божьей мамочки! — Значит, самое время подкрепиться! — Оно так! А с курсом как? — Норд-ост, чтоб не попасть в левентик. После обеда переложим галс и пойдем короткой лавировкой (3), чтобы нагнать время. — Мож поставить уже стаксели (4)? — Пока рано. — Так с ними резвее ход будет! — Да, ты прав. Но и болтает сильнее, не хочу испортить нашим гостям первую трапезу на борту. Пока довольно гафеля и фока (5). — Как скажете, капитан. — проворчал Бонни с явным неудовольствием и вдруг взмахнул рукой, указывая в сторону кормы: — О, гляньте-ка, кто из каюты нос показал! Даже не сильно зеленый… Тока кабы не свалился ненароком за борт этот ваш… маркиз! — Маркиз? Ну ты и выдумал! — Алехандро повернул голову и с радостным удивлением обнаружил Поля. Юноша, одетый чересчур легко для ветреной осенней погоды в открытом море, предпринял честную попытку пройтись по качающейся палубе. Он широко расставлял ноги, ловя ускользающее равновесие, и отчаянно цеплялся за все, что подворачивалось под руку. Соленые брызги то и дело перехлестывали через фальшборт и кропили его, как новичка, посвящаемого в матросы. Алехандро быстро спустился с полубака и с ловкостью бывалого морехода пошел по шкафуту навстречу Полю, не притронувшись по пути ни к одному крепежному канату или лееру. — Вы с ума сошли, гражданин Дастен! Не ровен час, подхватите грудную лихорадку! Где ваш плащ? — Еще не просох, господин капитан. Не волнуйтесь, я не такой уж неженка, каким вы меня считаете и не боюсь ветра. Подойдя к Полю вплотную, Алехандро обхватил его за плечи, развернул к себе спиной и слегка подтолкнул в направлении кают-компании: — Приказываю немедленно прервать прогулку и вернуться в тепло! Вопреки обыкновению, Поль не возмутился самоуправством, не ощетинился диким котом — и проговорил тихо, с самой милой интонацией: — А мне так значительно теплее, капитан… Напускная кротость, в сочетании с дерзким и горячим взглядом эфеба, поразила Алехандро в самое сердце. Он снова ощутил знакомый прилив нестерпимого жара, но сдержал свой порыв и замаскировал волнение шутливой репликой: — Вижу, пилюли Эстебана подействовали как надо! Рыбы ужасно разочарованы — ты пока ни разу не свесился с борта! — Рыбы терпеливы и дальновидны. Внутри меня пока что нет ничего, кроме горьких пилюль и нескольких крошек той безумной галеты, которую я не мог разжевать без риска сломать зубы… и ты полночи размачивал ее в роме… так, а что у нас сегодня в обеденном меню? Кажется, на кухне готовят котлеты или ростбиф. Простите мою наглость, капитан, но это рыбы просили узнать. — Да это просто отлично! Вижу, кое-кто тоже проголодался, помимо рыб! — Не могу отрицать столь очевидный факт… — Ну так пойдем скорее к столу! К ночной галете мы добавим жареные колбаски, фаршированные яйца, жаркое, сыр и десерт! Ах да, еще и подогретое вино с лучшими магрибскими специями… хотя, помнится, мой ром тоже тебе пришелся по душе! — Пришелся-то пришелся, но голова у меня слабовата для столь мужественного морского напитка. В твоей фляжке он покрепче, чем в пирожных… — Поль вдруг заметил, что за ним и капитаном с нескрываемым любопытством наблюдают и рулевой, и вахтенные, осекся и предпочел принять более официальный тон: — Господин капитан, возможно, я нашел бы для своей прогулки другое время, и не рискнул вас тревожить, пока вы стоите на капитанском мостике… или — простите мое невежество! — как это правильно называется? Но дело в том, что меня снова послали к вам делегатом. — Что? Опять партия «Сестры Дастен»? Неужели вы и здесь намерены продолжать эту вашу дурацкую игру в демократию, месье? — непритворно возмутился капитан. — Почему же — игру? — обиженное огорчение Поля тоже было вполне искренним. — То, что мои сестры и матушка были вынуждены покинуть Францию, совсем не означает, что они утратили свои права гражданок… — Так, гражданин Дастен! Придется мне разъяснить и вам, и вашим дамам, что на борту этой шхуны — а равно и на других моих судах — не действует никакая демократия! Здесь царит абсолютная монархия, и капитан на борту — это персона, которой беспрекословно повинуются все — и команда, и пассажиры! Таков морской закон, и тот, кто попытается его отменить в моем присутствии — немедленно проследует за борт! Устанавливать демократию в царстве рыб! — Туше, господин капитан… но, надеюсь, морской закон не отменяет обедов и ужинов в вашем обществе? Моим сестрам и матушке будет крайне досадно узнать, что… — Что капитан опаздывает к столу из-за одного особенно упрямого пассажира! Шагайте же, месье, склянки давно пробили время обеда, нехорошо заставлять ваших дам ждать! **** Госпожа Тереза Дастен, урожденная виконтесса де Равель, со дня своего венчания больше всего сожалела о том, что ей никогда не носить титула маркизы, и не называть с гордостью вслух подлинную фамилию своего супруга — д’Эстен… Она мечтала о балах в Тюильри и праздниках в Версале, где регулярно бывал ее свекор, но семейная тайна есть семейная тайна, и путь в высший свет оказался для нее закрыт. Приходилось довольствоваться обществом поскромнее. Для знатных друзей, охотно посещавших ее богатый и обставленный с большим вкусом особняк на улице Вожирар, муж ее оставался всего лишь мещанином во дворянстве; а сама она представала бесприданницей с гербом, вышедшей за мешок с деньгами. Не меньшую боль ей причиняли занятия мужа торговлей. Спору нет: несколько крупных лавок, в самом центре Парижа, под общей вывеской «Колониальные товары Карибов и Санто-Доминго», доверху набитые кофе, какао, табаком и сахаром, приносили устойчивую прибыль и позволяли семье жить на широкую ногу; но они же были причиной постоянного участия Антуана Дастена в рискованных спекуляциях и сомнительных махинациях, грозивших тюрьмой, и появления в доме разнообразных сомнительных личностей, успешных в своем деле, но с подпорченной репутацией или с темным прошлым, как у капитана Рэя. Тереза старалась глубоко не вникать в дела мужа, памятуя о том, что лучший способ не выдать тайны — это вообще ее не знать, лишь предъявляла денежные счета и по мере сил старалась уберечь дочерей от внимания и притязаний нежеланных гостей, а сына — от дружбы с вконец испорченными людьми. Она не очень преуспевала как мать, но делала все, что могла. Надежды ее заключались в свободе, которую ей даст непременное удачное замужество Софи и Катрин, и возможная выгодная женитьба Поля-Луи на одной из многочисленных кузин. После этого Тереза могла бы полюбовно и окончательно, но тихо разойтись с Дастеном, переехать в давно прикупленное именьице вблизи Сен-Клу, поселиться неподалеку от Версаля и свести дружбу с кем-нибудь из придворных дам, не из числа самых приближенных к Марии-Антуанетте, но все-таки время от времени вхожих в Трианон. Со временем она открыла бы двери своего дома для избранных, сформировала кружок, куда вошли бы и дамы, и кавалеры, и сама стала центром этого кружка — у виконтессы де Равель были все задатки для подобной роли. Это сулило ей веселую и беззаботную жизнь на лоне природы, исполненную неги и утонченных удовольствий, и она рассчитывала еще по меньшей мере на десять, а то и пятнадцать лет земных радостей, до поры, пока ее красота окончательно не увянет. Проклятая революция, грянувшая, как гром среди ясного неба, не оставила от планов госпожи Дастен камня на камне. Поначалу она только отстраненно наблюдала, как рушится привычный умиротворяющий уклад, как один за другим сбегают в эмиграцию аристократические знакомые (и среди них — ее молодой и пылкий любовник, виконт де Кавеньяк), как растут очереди за продуктами, как парижские улицы и городские сады все гуще заполняются озлобленной чернью, вечно орущей, вечно требующей чего-то, с глазами, лезущими из орбит, как у бешеных собак… как принимаются немыслимые законы, невозможные правила, обязательные к исполнению под страхом тюрьмы, а то и смерти, и как над благоуханными садами улицы Вожирар начинают выть адские ветры войны и разрушения. По-настоящему Тереза встревожилась, когда ее дети, надышавшись тлетворным революционным духом, стали вести себя как сумасшедшие. Поль-Луи, связавшись с компанией журналистов, днями и ночами пропадал в редакции газетенки с громким названием «Патриот Франции» (откуда нередко являлся только под утро, совершенно пьяный и в обнимку с каким-нибудь лохматым то ли студентом, то ли клерком, не разберешь). Дочери же начали заявлять, что не собираются замуж, что неизбежное подчинение супругу нарушает священный принцип равенства и права гражданок, утверждали, что роды портят фигуру и отнимают свободу, и без конца упоминали какую-то Олимпию де Гуж (6), с неизменным придыханием и восхищением… а в ближнем кругу их друзей стали появляться такие же неприятные и наглые типы, как «коллеги по редакции» Поля-Луи. Самым страшным ударом стала недавняя конфискация имения в Сен-Клу для «блага и пользы государства». Когда же Тереза попробовала возмутиться, побежала искать адвоката, с намерением обратиться в суд и требовать возврата своей собственности — ведь она не была изменницей, не плела заговоров и не собиралась бежать (могущественный свекор-адмирал, ценимый новым правительством, гарантировал семье безопасность!) — на пути у нее встал супруг. Антуан, белый как простыня, заявил жене, что ей следует молча попрощаться с имением, никак не возражать и не обнаруживать не то что гнева, но даже и сожаления о потере! Она упорствовала, и тогда он в безумном гневе заорал: — Как ты не понимаешь, поганая дура, что мы все ходим по тонкой нитке! Высовывать сейчас голову — верный способ потерять ее! На тебя мне наплевать, но ты погубишь Поля! Погубишь моего сына и своих дочерей! — впервые в жизни он поднял на нее руку, отвесил пару пощечин и едва не избил тростью… Дикая сцена напугала Терезу, она присмирела, но с тех пор стала смотреть на все происходящее вокруг с нарастающим ужасом. У нее первой зародилась мысль об отъезде из Франции, а когда супруг предложил ей перебраться подальше, в Луизиану, где несколько лет назад купил большую плантацию сахарного тростника, она не стала сопротивляться… Вот только Тереза никак не ожидала, что сборы в дорогу будут такими стремительными, а человеком, которому Антуан доверит жизни жены и детей, станет капитан Рэй, о котором чуть ли не открыто говорили, что он авантюрист, спекулянт, мужеложец и самый настоящий пират, способный обмануть даже своих собратьев по ремеслу. Накануне у госпожи Дастен попросту не было сил ни на какие долгие разговоры, но теперь, после более-менее спокойной ночи в теплой каюте, и вполне приличного кофе с бриошами, который ей и девочкам подали рано утром, она с нетерпением ждала обеда… не ради жареных колбасок и жаркого, но ради подробной беседы с владельцем временной плавучей тюрьмы. Когда он вошел в кают-компанию — вместе с Полем-Луи, чуть ли не под руку с ним, как на прогулке в саду Тюильри! — и галантно поклонился дамам, Тереза едва заставила себя улыбнуться и вежливо поздороваться: — Добрый день, господин капитан. — Добрый день, господин капитан… — как эхо, повторили обе юные девушки, сидевшие друг напротив друга. Тереза Дастен занимала почетное место справа от капитанского кресла. — И вам доброго дня, дамы! Прошу меня извинить за опоздание. — сдержанно ответил Алехандро и, пригласив Поля сесть по левую руку от себя, сам опустился в кресло. При одном взгляде на богато сервированный стол, у капитана проснулся волчий аппетит. В обычное время он не стал бы ждать, пока стюард подаст кушанья «как положено», и сам бы наполнил свою тарелку; но присутствие дам и юного месье требовало соблюдения светских манер. Пока стюард по порядку обносил гостей горячими закусками, а Кико ловко наполнял кубки, Алехандро развлекал гостей беседой: — Не обессудьте, дамы, что предлагаю вам угощение без особых изысков… Мой кок, Фло, далеко не так искусен, как ваш Огюстен, но все, что вы отведаете на борту «Гермеса», приготовлено из лучших даров земли и моря, и в лучших бретонских традициях! — О, капитан, право же, у вас на борту готовят не хуже, чем на нашей парижской кухне! — Тереза поспешила возвратить любезность. — Все так аппетитно выглядит… и на вкус — просто объеденье! Вот это ассорти галет с утиным паштетом и сыром… и со свиной колбаской… не думала, что мне доведется в море отведать что-то подобное! «Конечно, мадам, никаких отличий в закусках вы и не отыщете, пока в трюмах не иссякнут запасы всего, что прислал на борт ваш заботливый супруг! Но если путешествие затянется, не приведи святой Николай, то и матросская солонина покажется вам изысканным угощением!» — иронически подумал Алехандро, вслух же сказал: — Я приложу все старания, чтобы на каждой стоянке пополнять запасы чем-нибудь, что вам привычно, чтобы вы ни в чем не испытывали нужды на протяжении всего пути в Новый Свет. — У нас в семье у всех довольно простые вкусы… — заметил Поль-Луи, как будто подслушал мысли капитана и уловил насмешку. — Папа не приветствует изысков, как вы изволили выразиться, господин капитан, и всегда стоит на том, что пища должна быть простой, обильной и разнообразной… и по возможности горячей. А заодно он научил нас при необходимости довольствоваться малым, хоть и не соблюдал никогда ни постов, ни диет… так что мы не привередливы. Сестры Дастен, за столом открывавшие рот только затем, чтобы есть, заулыбались и одобрительно закивали, показывая, что полностью согласны с братом. — Отрадно слышать, месье, о вашем аскетизме истинного последователя Руссо и спартанской стойкости. Но… разве правильно подвергать вашу матушку и сестер таким же суровым испытаниям воли? — Алехандро поднял бокал и отсалютовал дамам. — Все-таки Господь в своей неизреченной мудрости неспроста создал женщину натурой столь слабой и нежной, бегущей всего грубого и жестокого, с тем, чтобы мужчина рядом с ней мог сполна проявить силу и отвагу, быть для нее и защитником, и опорой! На сей раз сестры Дастен покраснели отнюдь не от удовольствия и не от вина, и взглянули на капитана с упреком и разочарованием, а Тереза чуть приподняла брови и негромко проговорила: — Значит, вот какого вы о нас мнения, капитан Рэй! Неужели вы и в самом деле считаете женщин… изнеженными? — В сравнении с мужчинами — конечно! Речь о благородных дамах, разумеется. Я не беру в расчет бретонских рыбачек или бургундских крестьянок, что могут потягаться со своими мужьями в разных ремеслах. — Да, да, месье… но разве благородные дамы рожают детей каким-то иным способом, чем упомянутые вами рыбачки и крестьянки? Смею вас заверить, капитан — тяжесть и боль этой работы такова, что ее не под силу выдержать ни одному мужчине… чего бы он о себе не воображал! Сестры захихикали, а Поль-Луи прошептал на ухо Алехандро: — Лучше остановись, пока не поздно… а то мама тебе еще не так задаст! — Туше, мадам! Ваше сравнение звучит убедительно… к счастью, ни одному мужчине не довелось и никогда не доведется пройти через подобное испытание! Ловкий Кико не упустил момент и принялся подливать всем вина, Коджо тем временем внес глиняный горшок с дымящимся жарким по-бретонски и ловко водрузил его на стол. — А вот и знаменитое жаркое от Фло! — капитан обрадовался поводу сменить тему, и гости с явным облегчением перешли от философского спора к дегустации превосходно приготовленного мяса с артишоками, картофелем, томатами и цветной капустой. Ближе к десерту мадам Тереза сочла возможным возобновить беседу, и высказала капитану то, что с самого утра лежало на душе тяжким грузом: — Месье, позвольте поблагодарить вас за то, что предоставили нам на ночь вашу каюту… она была так хорошо протоплена вашей чудесной переносной печкой, что мы не страдали ни от холода, ни от сырости, и даже качки почти не замечали! Спали все трое, как младенцы в колыбели… но из разговора с моим сыном я поняла, что вам ночью было совсем не так удобно и покойно. — Почему же? Вполне удобно. Каюта судового врача — это не подвесная люлька, она отличается от капитанской разве что размерами. — О… вероятно… но вам пришлось еще и лечить моего сына. — С этим я тоже справился, как видите. — Алехандро бросил на Поля немного сердитый взгляд, гадая, что он еще утра пораньше успел разболтать своей въедливой матушке. — Да, к счастью, у вас нашлось чудесное средство от недуга! Как мать, я благодарна вам всем сердцем… и в то же время меня мучает совесть, что не только Поль-Луи, но и мы с дочерьми становимся помехой. Доставляем лишние хлопоты капитану корабля уже в самом начале плавания… лишая возможности как следует выспаться и отдохнуть в одиночестве. — О, пустяки, мадам! — отозвался Алехандро с излишней беспечностью. — Это временное неудобство, которое разрешится в самом ближайшем будущем. — Временное? Как же так, капитан? — Тереза озадаченно нахмурилась, а сестры озадаченно уставились на брата, предполагая, что он наверняка знает о планах капитана больше, чем они. — Прошу прощения, но я не понимаю, каким образом «неудобство», если речь идет о нашем присутствии, может разрешиться в ближайшее время. — Да очень просто, мама! — усмехнулся Поль. — Нас всех могут выкинуть за борт, как только мы окажемся в водах Атлантики! И каюта снова окажется в распоряжении капитана! Мадам Дастен отмахнулась от неуместной и злой шутки, вызвавшей у девушек приступ нервного веселья, и вопросительно взглянула на Рэя: — Вы ведь сами сказали, месье, и вчера, и минуту назад, что путешествие может затянуться на долгие месяцы… — Я вам не солгал, мадам. Как только мы дойдем до Бреста, в вашем распоряжении окажется еще более удобная и просторная каюта, чем моя. — Разве здесь есть такая?.. — Здесь нет, но на борту «Афины» есть. — Что это еще за «Афина»? — подозрительно поинтересовалась Тереза, и по лицам Поля и его сестер Рэй понял, что они тоже хотят узнать ответ. — Это бригантина из моей флотилии. Она ожидает нас в гавани Бреста, вместе с другим грузовым кораблем и корветом сопровождения. «Афина» примерно в два раза больше «Гермеса», и, кроме того, теперь куда лучше приспособлена к перевозке пассажиров через Атлантику. — Как же так?.. — Все очень просто, мадам. Я готовился к вашему прибытию и заранее отдал плотникам и мебельщикам распоряжение произвести на бригантине все необходимые улучшения, а ваш супруг позаботился о том, чтобы у вас, мадам, и у вас, демуазели, на всем протяжении плавания были и удобные кровати, и прочая знакомая домашняя обстановка. — Но позвольте, капитан Рэй! — Тереза возвысила голос и, преисполненная возмущения, подалась вперед. — Разве вы об этом договаривались с Антуаном? Разве не брались лично доставить нас в Новый Орлеан, и лично отвечать за нашу безопасность?.. Кровати и ковры — это прекрасно, но… на таком опасном маршруте куда важнее опытный капитан!.. А вы, стало быть, решили от нас избавиться, бросить на произвол судьбы?.. Мне страшно и предполагать такое, но… не сговорились ли вы с каким-нибудь другим пиратом, продать нас, как ценный товар? — Мама! Ты в своем уме?! Сейчас же замолчи! — воскликнул Поль, прежде чем Алехандро успел открыть рот. В обычно мягком голосе юноши неожиданно прорезалась сталь и зазвучали басы закипающего гнева. — Как ты смеешь так оскорблять нашего капитана! — Оставьте риторику, месье. — показывая, что не нуждается в адвокате, Рэй своей ладонью слегка прижал запястье Поля-Луи, холодно посмотрел на женщину и отчетливо проговорил: — Госпожа Дастен вправе думать так, как думает, ведь моя репутация далеко не безупречна. И, если вы, мадам, настолько не доверяете ни мне, ни вашему супругу, то еще не поздно отказаться от моих услуг. Вы и ваши дочери вольны сойти с «Гермеса» в Бресте и вернуться в Париж… — Вернуться в Париж?.. Да вы что, месье, как же мы вернемся?.. — С любым попутным судном, или же в дорожной карете. Что до вашей каюты на борту «Афины» — уверяю вас, пустовать она не будет. В Бресте половина французской знати готова отдать любому из капитанов все свои сокровища, включая жен и детей, лишь бы покинуть страну, где каждый аристократ с каждым днем все больше рискует остаться без головы. — Прекрасное предложение… просто превосходное… — пробормотала Тереза, сжала виски кончиками пальцев и вдруг, что-то осознав, вскинула голову: — Вы говорили обо мне и дочерях… чтобы мы вернулись… а мой сын? — Месье Поль-Луи останется на борту «Гермеса» и продолжит начатое путешествие без вас. — Нет, ничего подобного не будет! Я не допущу! Мы или все сойдем на берег в Бресте… или все останемся! Таково мое решение, месье Рэй! — Вы здесь ничего не решаете, мадам. Здесь решаю я и условия моего договора с вашим супругом. Примечания: 1. острова Джерси и Гернси в проливе Ла Манш входят в группу Нормандских островов, и, несмотря на их гораздо более близкое географическое положение у берегов Франции, относятся к подданству британской короны, и в то время используются в качестве одной из баз военного флота британцев. 2. «собачья вахта» — самое тяжелое для бодрствования на судне время — с полуночи до четырех утра и с четырех часов пополудни до восьми вечера. Вахты длятся по четыре часа, полувахты — соответственно по два. Матросская вахтенная смена в то время могла быть по четыре вахты за сутки (16 часов) с перерывами на еду и короткий сон. 3. Левентик — ход судна против ветра, при котором паруса перестают правильно работать и теряется ход. Лавировка — способ идти против ветра на парусном судне: вместо движения по прямой, как при попутном ветре, шхуна двигается зигзагом, перекладывая галс, т.е. меняя положение парусов так, чтобы ловить ими силу ветра, толкающую корпус судна вперед. 4. стаксель — косое парусное вооружение, ставится между фок-мачтой и бушпритом для улучшения управления судном, особенно при боковом ветре. 5. фок и гафель — фок — название передней мачты, несущей как косые стаксели так и прямые паруса (марсель, брамсель и т.п.), гафель — подвижный элемент рангоута (деревянной оснастки) на грот- или бизань-мачте, к которому крепится большой косой парус (гафельный или бермудский). На шхуне «Гермес» мачт всего две — фок и бизань, и парусное вооружение смешанное — есть и прямые и косые паруса. 6. Олимпия де Гуж — французская революционная активистка, феминистка, писательница, в 1791 году написала Декларацию прав и свобод гражданки, где сформулировала принцип полного женского равенства. Казнена по делу жирондистов в 1793 году. 7. В данном случае подразумеваются galettes de sarrasin — тонкие несладкие блинчики из гречневой муки, традиционное бретонское блюдо, «визитная карточка» региона.