Зануда повзрослел, когда начал себя бить, и прекратил это, когда повзрослел.
Всё началось на следующий же день после той случайной помощи Волку. Случайной, удачной и желанной: надоело уже сидеть у Спортсмена в серой каморке. Манили животные на стенах, которые он никак не мог рассмотреть, проходя мимо их спальни. Манили игры в рыцарей, пиратов и индейцев, музыкант Фокусник и классный хомяк Горбача. Вот Зануда и постоял на шухере немножко. Он знал, что у Чумных какие-то тёрки с девчонками, но особо не вникал.
Казалось, живи себе да радуйся, ни к кому не лезь и находись в хрупком ощущении безопасности.
Нет, девочки над ним и раньше посмеивались. Немного. Это неважно, пусть и немного обидно. Что такое настоящая обида, Зануда познал, когда вдруг над ним начали смеяться, звать слепошарым и что какая-то Квази всё им рассказала.
— Да отстаньте вы от меня! — завопил он и в сильном порыве пнул стену с веселенькими надписями. — Простите вы! Прос-ти-те!
— Ага, щас!
На него ехало русое страшилище. Остальные бежали следом, подгоняемые пустотой коридора. Этажом выше творилась жизнь бурная, а Зануда не мог сбежать: Долговязая закрыла проход, а руки у неё длинные, так и норовят поймать. Стало по-настоящему страшно. К глазам подступили слёзы.
Он не может ударить их, нет…
«Ладно», — вдруг решил он. — «Хоть бегать не будут», — он прижался к стене и зажмурился. — «Все равно никто ничего не узнает»
От этого решения что-то разрушилось внутри.
Чумные молодцы, о том случае никому не сказали, так что вражини не знали, как сильно Зануда попал. Повезло! Узнает Спортсмен — вышвырнет, да ещё и скандал будет. Единственным, с кем Зануда поделился, был Плакса. Как лучший друг, он защищал Зануду, расхаживая с ним по коридорам и не боясь давать отпор. Доставалось почему-то обоим.
После избиения Зануда летел к себе, не видя ничего вокруг. А потом резко остановился — силы пропали, будто бы их и не было. Исчезнуть! Нет! Идти в кровать.
Он упал лицом в подушку. Сегодня, что совсем не в его стиле, он извинялся, отбивался, но почему тогда внутри, мать вашу, плохо.
Зашуршало. Это Пузырь.
— Эй, ты чего?
Зануда было открыл рот, но к глазам подступили слезы, и он промолчал. На кровать запрыгнул Плакса:
— Так, фигня. Уходи.
Пузырь надулся и уехал прочь.
Благодаря Прокаженным Зануда узнал о себе много нового. Что он подсосник, ревун, ссыкло. Особенно остро по нему били урод и одиночка. Вопросы красоты должны волновать мамашиных деток, а ему должно быть всё равно. Но глаз…а руки? А прыщи? Ну и что, что они у всех будут — у него хуже всех. А одиночкой Зануду назвали, когда Плакса был рядом. Вскоре Плакса начал раздражать. Зануда ссорился с ним по пустякам, хотел чаще быть один. Не с ним. После одной из перепалок Зануда кинулся к Волку, и, сцепив того за локоть, попросил о помощи.
— Мой совет зависит от твоего решения: остаться или переселиться, — сказал он. Зануда оторопел. Этого и хотелось, но такие резкие перемены…нет. — Тогда игнорируй. Сделай вид, будто они — твоя тень. И тогда отпадут тогда сами собой! — увидев взгляд Зануды, Волк вздохнул. — Нет, отрок. Вступаться за Здоровяков я не буду.
Прахом.
Чтобы игнорировать что-то плохое, нужно быть директором, глухим, неразумным. Ну какой из него терпила? Сколько ни затыкай уши, ни мычи, ни уходи с отстраненным видом, ты получишь, потому что нет защиты. И не будет, ведь кое-кто принял самое глупое в жизни решение. С печальными последствиями: в Зануде что-то порвалось.
Состайники любили подкалывать друг друга. Почему это начало так задевать — загадка. Он чуть ли не набрасывался на каждого из-за шутки, а потом жалел себя, лелеял тяжесть в груди. Зануда ходил по туалету и говорил сам с собой, пока не иссякали силы, и после этого он лежал в кровати до вечера. Иногда чувства, мерцая, пропадали.
Его кровать — его крепость, а крепость — заслон.
«Я переживаю из-за ерунды», — отмахивался Зануда и пытался ни о чем не думать. Перекатывался на другой бок. Опять. — «Да забей ты, идиот! Это всего лишь раз в день. Смотри: другим хуже. Чего ты ноешь?»
Пальцы хватали кожу на животе и сильно сжимали. Больно. Он наслаждался этим, зажмуривался и отпускал себя вместе со всеми переживаниями. Когда давал отпор Прокаженным, отходил в сторону и кусал себя за запястье, и весь следующий день ходил с красным следом. Это было его наказание за неправильные эмоции. Про порезы слышал и видел, но не смел: недостаточно ещё страдает.
От новой привычки становилось легче в первое время, потом без неё стало невозможно обходиться. Когда Крючок и Кролик, заклятые враги, швырялись вещами и раздирали друг друга в кровь…он глаз не сводил. Кусал себя за щёки. В этот раз он сбежал в туалет и начал сильно бить себя по ляжкам. Зашёл и Плакса. Они не разговаривали, но он все равно спросил:
— Ты чего делаешь?
— Чешется.
Плакса ушел, а Зануда упал на колени и заплакал.
Соратники нашлись не сразу. С Москитом он пересекался на уроках из-за странных предпочтений учителей: мол, не сойдутся и будет тишина. Москит делился с ним карандашами, решал за него примеры, словом, помогал, как мог. После уроков, когда всех вынесло из класса, а Зануда неспешно собирался, к нему обратились впервые:
— А покажи свои укусы.
Класс заливало зимнее солнце, от окна нараспашку мерзли ноги. Зануда поежился и кинул взгляд на своё запястье. Плакса?
— Ну пожалуйста! Ну чего тебе стоит?
— Пошел нахер, — прошипел он и поспешил ретироваться. Москит был из группы изгоев и залететь на нары не то что бы хотелось.
— Не хочешь, да?
— У меня их нет, — так же прошипел Зануда сквозь зубы и отскочил к доске. Вот зараза.
Зараза улыбнулся, показав жёлтые зубки.
— Есть, есть. Только ты это, кончай этим маяться. Знаешь, почему у Минорки ноги отрезаны? Она себя резала, резала, да и порезала ржавым гвоздем вену. Опасно это всё.
— Уйди! — Зануда отвернулся и уставился в пустую зелень доски. Ему было стыдно. Москит вздохнул.
— Боишься, да? — тут он подскочил к двери и крутнул засов. — Всё, смотри. Так уже не страшно? Будут стучать — сбегу.
Зануда упрямо глядел на доску, хмурясь и сжимая кулаки. Легкое оцепенение не давало ему открыть дверь и вылететь прочь. Это всё было так унизительно.
— Зачем? — выдавил он и сморгнул влагу с глаз.
— Захотелось с кем-то поговорить. Я такой, — в тонком голосе Москита прозвучала улыбка. — Коммуникативный.
Москит был такой же тощий, как и Зануда, но меньше и прозрачнее. В белой рубашке и то больше жизни, чем в бледной коже. Вся ходьба полагалась на костыль. Носик был маленький и заострённый, серые глаза часто моргали и все пытались то ли заглянуть в душу, то ли вытащить, рассмотреть ее и комком впихнуть обратно.
— Я все о вас знаю! — хвастался он тем временем, сидя на учительском столе. — Что делаете, как живёте, и если ты думаешь, что твои секретики незаметны, то глубоко ошибаешься. Плакса тут не причем, — уклончиво сказал он. — И вообще, он дружить с тобой хочет. На тебя поглядывает. У меня к вам обоим есть предложение…
Тут в дверь ручку двери дернули. Зануда так и подпрыгнул.
— Ай, блин! К черту! — сказал Москит, схватил рюкзак и выпрыгнул из окна первого этажа, пропав в ярком снегу.
***
Москит и правда знал всё. Друзей у него было четверо: Мартышка, Гибрид и Разберусь. Стая изгоев была в меру умной, проницательной и в то же время ей чего-то недоставало. Но сначала Зануда всего этого не видел — боялся разглядывать. Избегал, на протянутые карандаши не реагировал, ждал какого-то подвоха и не смотрел в глаза Спортсмену. Но он был один, а их целых четверо, жаждущих общения с кем-то извне. Его ловили, когда он прятался по углам, кидали в спину записки и убегали. А Зануда вскоре начал делать это в ответ. Намёк на дружбу стал её подобием. Свои бы убили. Но изгои оказались понимающими.
Как же мало информации должно быть в человеке, чтобы уместить её всю в нескольких записках! Гибрид был справедливым, хоть и жрал все без разбоя и часто попадал в Могильник. Мартышка стоял на руках, кувыркался и учился делать сальто на подушках. Смотреть на это было больно. Разберусь был молчаливым и ничего не написал. В Моските был дух…не лидера — секретаря. Он никогда не делал что-то для себя, не считая это нужным, но делал много для других.
Зануда здесь был не пятым колесом, а пятым олимпиадным колечком, и это чувство он обожал. Вдобавок ко всему появилось странное чувство
старшего: родился раньше, живёт в большом мире, а не в крохотной комнатке, единственный не стесняется петь и любит драться. Чем не крутизна?
— Ой, — Гибрид проводил глазами унылого Зануду. — вот это синюшник!
Они находились в классе — теперь это место официально было их. Пустующее по вечерам. Занавески прикрой — и даже наружники не спалят.
— Суки! — мотнул головой Мартышка. — Давай вступимся!
— Нет, — Зануда обреченно осел на стул и уронил голову на парту. В отличии от прошлых ударов, этот будет заметен. И попробуй вякни, кто именно обидел. — Тогда будет перевес. Мелкая Квази не в счёт. И вообще, это я виноват.
— Чего?
Зануда долго молчал. Его тишину никто не смел прервать, словно это был диалог. А потом он решился, поднял голову и вывалил на них всю историю с Чумными. Первым очухался Москит:
— А, ну это я знал. И ты не извинялся?
— Бесполезно.
— А искренне?
Зануда зарылся руками в короткие волосы, в этот раз подавив желание укусить себя за губу со всей мочи.
— Надо поговорить с ними, — сказал Москит.
— Я сто раз с ними говорил!
— Неправильно, значит, говорил.
— Правильно, — буркнул Гибрид. — я слышал.
— Тогда наподдать. Пусть либо прощают, либо дуются в тишине. Мне кажется, они вообще бьют тебя в десять раз больше, чем ты заслужил.
— Почему в десять?
— Потому что десять Чумных.
— Предлагаешь пойти к ним и попроситься под крылышко? — спросил Зануда.
— Как хочешь, — пожал плечами Москит.
«Хочу!» — чуть не крикнул в ответ он, но вновь испугался такой возможной перемены. А если Волк его затравит из-за глаза? А как там отнесутся к изгоям, если пронюхают? Тема осталась открытой.
Позже Мартышка представил им Генофонда — новичка из Птиц. Его особенностью была чёрная кожанка, которую подарили родители. Состайники обзавидовались, а из-за его крупных размеров бить побоялись. Все знали, что он общался с изгоями, но не трогали. Зануда это просёк и тоже перестал скрываться. И да, — сюрприз, — от своих ноль реакции.
Он стал замечать, что в Доме есть те, кто подходил к ним. По внешности или характеру, проглатыванию последнего слога и покусанным губам. Большеголовый Лопотун, дородный Хохотун, Прыщ — их общий друг. Такие же. Неспособные дотянуть до метки «нормально» по всем пунктам. Свои.
Летели месяца, пошёл уже третий, а обиженные на весь мир Прокаженные не отставали. Зануда словно проходил вступительные испытания перед реальным переходом к Чумным. Он не знал, что делать. Ладно девчонки — Плакса не говорил с ним! А, видя большое окружение вокруг Зануды, убирался прочь. Так хотелось плюнуть на все и сбежать в Наружность!
Но было и что-то хорошее. Он больше не лежал лицом в стену и перестал себя кусать. Прыщ, талантливая душа, сделал ему грушу: простынь с грязным бельём внутри. Её Зануда колотил на чердаке изо всех сил. И однажды, упав от усталости на деревянный пол, он понял: пропали черви-загоны. Есть только их девятка и реальные проблемы.
Идея стать вожаком пришла не сразу. Для этого не нужно было страдать ерундой и поножовщиной, а ещё быть избранным, ярким, самым-самым. У Зануды были преимущества: старшинство, страшная тайна, громкий голос и тесные отношения с Москитом. Он всегда говорил, что их главное преимущество даже над директором — владение информацией. Поэтому самые грязные сплетни, весточки, счастливые концы и страшные начала — все, что слышал, передавай друг другу, а потом приноси в свою стаю, если надо.
Главной целью Зануды было предотвратить эпидемию, войну или ещё что покрупнее. И дело пошло. Они узнавали угрозы и предсказания о смене вожака подслушиванием, затаиваясь, расписывая стены, перекидываясь словом в коридоре со своими. Идею называться Бандерлогами предложил тоже он. Жизнь пошла в гору.
***
Ладно, Зануда все равно злился на Прокаженных, как бы ни был занят. Нельзя же быть святым, в конце концов.
Ну вот что его дернуло в один момент полезть туда? Кто просил?
Как всё закончилось, Зануда помнил смутно. Отхаркиваясь на крыльце, и «хоть бы не кровь, хоть бы не она» он стоял, зажмурившись и качаясь. А потом он, тот самый, кого ждали, схватил друга за локоть и посадил на ступеньки. Принёс воды. Извинился, что стоял на другом конце толпы и не смог защитить ранее. Плакса, собственной персоной. Ребята разговаривали долго и не могли не помириться.
А ведь во всём виноваты они — девчонки.
С ощущением неопределенности, сосущим под ложечкой, он связался с предками Генофонда, чтобы дали на благотворительность, и вскоре лучшие в Доме облачились в кожанки. Все десять. У кого-то острыми были уши, у кого-то колени и локти, кто-то выделялся ребрами. Всё это нужно было спрятать, придать объём, запугать опасным взглядом. Утренние тренировки, — слово «зарядка» слишком детское, — на наращивание мышц. Всем руководил Лэри, перекрещенный, счастливый. Спасибо отцу Генофонда, что звал его по настоящему имени.
Они выходят на охоту каждый день и собирают новые данные, включая охоту на Фазанов. Что сделал мир всем остальным Логам, Лэри не знает, и, пожалуй, уже и не узнает. Главное, что он в курсе своей проблемы: бьёт одних в воображении, а в реальности отхватывают Фазаны. И он считает себя идиотом, когда прижимает к себе Спицу и рассказывает, как разбил Джину очки.
