Когда умирает солнце

Когда на литературе к нему подсаживается Синджу, Ран почти не удивлён. — Вы с Юри были великолепны, я так считаю, — замечает младший из братьев Ли, параллельно продолжая конспектировать главу из учебника. — Создать хёну столько проблем за такой короткий срок — это искусство. Признаться, вы даже почти превзошли меня на этом поприще. И стоит заметить, что страдал установкой новых замков хён вчера вполне заслуженно, вот что я думаю. — И Ран поднял взгляд на несколько обескураженного Ку Синджу, чтобы завершить свой пламенный спич совершенно великолепной фразой: — Серьёзно, неужели так сложно было просто отдать тебе ключи с самого начала, не устраивая этих безумных игр в чехарду?!.. Взгляд Синджу очаровательно растерянный. Парнишка словно не ожидал такой внезапной поддержки со стороны брата Ли Ён-нима, однако вот он Ран, сидит, не прогоняя Синджу прочь, даже вроде как положительно высказался относительно их с Юри действий… Невероятно. В целом, литература проходит как обычно. Потом наступает время истории. Талуипа-щи обыденна до неподражаемости. И даже небольшая пересадка в кабинете не нарушает её сдержанного спокойствия. Когда наступает время перерыва, Ран уже готов сорваться с места и буквально лететь в направлении кабинета физики… Но в этот момент Джиа подлавливает его в коридоре: — Ран-а, нам нужно поговорить. *** Они приходят в библиотеку, в которой Ран никогда в жизни не был до этого. — Мы просто здесь частенько бываем с Ли Терри в последнее время, — пояснила зачем-то Джиа. Ран смотрит на неё, и трудно не ощущать эту стену отчуждённости, выросшую между ними. — Понятно, — отвечает он, и смотрит выжидающе, готовый выслушать, что ещё она скажет. Стеллажи протянулись из одного конца комнаты в другой. Словно дороги и мрачные перекрёстки, пропахшие выцветшими страницами не случившихся историй. Кажется, ещё немного и заблудишься в этом обилии печатной информации. — Так о чем ты хотела поговорить, Джиа-я? — теряя терпение, уточняет Ран у неё. — Мы стали отдаляться друг от друга… Она произносит это таким тоном, которым обычно говорят «мне так жаль» человеку, пережившему трагедию, на самом деле ни черта не сопереживая этому человеку и просто поддерживая разговор чисто из вежливости. И как же Рана тошнит от этой приторной фальши… — А разве мы когда-то были близки? — спрашивает он у девушки прямо и в лоб. Джиа широко распахивает свои удивленные глаза, хлопает ресницами, словно один этот жест должен привести окружающих в умиление… как бы не так! — Но я ведь хочу просто помочь… — лепечет девушка, словно ей и правда есть до него дело. — Да иди ты к дьяволу со своим желанием помочь! — не выдержав, взрывается Ран. — Вечно лезешь, куда не просят… — он готов зубами скрежетать от негодования. — Госпожа староста, так охота заботиться об успеваемости каждого ученика нашего грёбаного класса? Ты бы сначала о себе позаботилась! Тоже мне… спасательница нашлась… Смотреть на неё после всего высказанного нет ни малейшего желания. Хочется вскрыться, выйти в окно, и как можно скорее. Предметом тошноты Рана на сей раз становится он сам, и боги, решение этой дилеммы будет не из простых. А потом он уходит прочь, оставляя Джиа наедине с её не произнесенными признаниями, не высказанными чувствами. *** — Он не стоит твоих слёз, — Терри спокоен, как буддист, нашедший нирвану, когда произносит эту фразу со всем знанием дела до мельчайших деталей и подробностей. — Просто глупый мальчишка, который не хочет никого слушать, презирает авторитеты. Даже слово учителя для него — пустой звук, чего же ты хочешь от него Джиа-я?.. Нам Джиа и сама не знает, что ей конкретно нужно от Ли Рана. Просто… так обидно. Она ведь и правда как лучше сделать стремится всегда. Даже сейчас, когда друг отрицает сам факт их дружбы и гонит её прочь. Что же она делает не так, где оступилась?.. Внезапно воздух прошивает словно разряд электрического тока. Расстояние между ней и Ли Терри стремительно сокращается, и это так естественно и правильно, что она не может этому сопротивляться. Просто позволяет парню, после стольких косвенных поцелуев коснуться её губ своими губами напрямую. *** — Мне понравилось, как ты играл… Воздух встаёт поперёк горла, когда эта неожиданная фраза возвращает его в эту реальность. Чан Ёхи стоит прислонившись к стене и глядит на него пристально внимательно. Он кожей ощущает, что она не озвучивает и сотой доли своих мыслей, и вместе с тем… каждое её слово имеет свой вес, свою значимость. — Ты хочешь сказать… — растерянно бормочет парень. — Хочу сказать, что это было очень круто, особенно учитывая тот факт, что ты едва ли месяц учишься, а уже такие успехи! — подытоживает она в некотором роде, прежде чем прийти к самому странному выводу, к которому только можно было прийти: — Ты теперь скрипачом будешь, да? На секундочку Ран чувствует, что его застали врасплох. То есть он тут суицид красивый спланировал, уже место для могилки своей распрекрасной искать отправился, а за него уже решают, кем он работать будет в своём почти угробленном будущем? Что за ерунда? Но Ёхи уже не остановить: — Вот я, например, тоже хотела однажды на скрипке играть. В смысле, не просто играть, а профессионально играть… И представляешь? — руки переиграла! Она трясёт перед ним своими кистями с изящными пальчиками, словно жизнь — не запутаннейшая в мире головоломка, а детская примитивная раскраска по цифрам, где всё ясно и понятно. Эта абсурдность невероятна в своей невозможности, но тем не менее, это происходит именно с ним, с Ли Раном. — Но я всё ещё могу петь! Вот как повезло, верно? Конечно, с небольшими нагрузками я и на инструменте могу иногда играть, но это уж совсем нечасто происходит… Интересно, она умеет молчать? Кажется, нет. И он даже не пытается её заткнуть. Просто слушает… и слушает… постепенно позволяя своему рассудку немного проясниться. Освобождая понемногу голову от тяжёлых мыслей. — Знаешь, однажды я организую свою музыкальную группу, — неожиданно говорит Ёхи. — И если бы ты стал её частью… я, правда, была бы очень рада! Она улыбается. Так широко, искренне, открыто. Наверное, так мог бы улыбаться он сам, если бы не эта нестерпимая боль, пронзающая его грудь острейшими осколками битого стекла… — Хорошо… — выдавливает в конечном итоге из себя парень. — Я, Ли Ран, даю тебе, Чан Ёхи, слово девятихвостого лиса, что обязательно стану частью твоей музыкальной группы… *** Ветер пронзителен и свеж. Порывист и безумен. Наверно, именно таким ветром снесло крышу персонажам романа Маргарет Митчелл. У их школы четыре этажа. Он стоит на крыше. Это ниже, чем крыша небоскрёба: ещё меньше шансов убиться насмерть. И всё же… легкое чувство опасности оказывает отрезвляющий эффект на его рассудок. Ран смотрит вниз, где идеальным прямоугольником лежит неподалёку от здания их школы поле стадиона. Сейчас там никого нет, и можно до мельчайших деталей разглядеть эту обстановку, симметричную до безумия больного обсцессивно-компульсивным расстройством. Зелёное покрытие, ровная белая разметка беговых дорожек, скамейки в два ряда… Неподалёку от школы пролегает парк, в котором есть речка, маленькая до такой степени, что утопиться в ней не представляется никакой возможности. Вот же незадача. Твёрдые ладони ложатся на его плечи столь неожиданно, что кажется, сердце из груди выскочит в тот же миг. Странно… хён пришёл, а он даже звука шагов его не слышал. — Поздравляю с прогулом биологии, — шепчет на ухо младшему Ли Ён, и Ран ощущает этот поток энергии брата, дотрагивающийся до самой сути его существа. Хочется спрятаться, закрыться в глухой раковине, и не выходить больше на свет. И в то же время… — Ревнуешь? — сама собой слетает ответная фраза с уст парня, когда он перехватывает чужие ладони, обнимающие его — А есть повод? — уточняет Ён. — Может, я просто хочу, чтобы ты ревновал, — резонно замечает Ран. — Что ж, поверь мне, в таком случае людей, нас с тобой окружающих, сделалось бы в разы меньше. И Ран верит, потому что когда хён говорит таким тоном, даже если произнесенное им есть суть ересь несусветная, звучит это достаточно убедительно. Потому что такому Ли Ёну невозможно не верить. А ещё, возможно, дело в том, что глубоко внутри он на самом деле гораздо более толерантен к разного рода проявлениям жестокости. Даже слишком толерантен. — Ран-а, пойдём домой, — произносит в конце-концов Ён. Пальцы на плечах Рана сжимаются чуть крепче, прежде чем его утягивают в восхитительно крепкие объятия… а потом Ён в один прыжок спускается с крыши на землю. *** Пока они едут в машине, Ран молчит. Шум двигателя ровный и ненавязчивый. Лучший способ отвлечься от своих сводящих с ума мыслей. Брат тоже пока что не произнёс ни слова после их небольшого диалога на крыше школы. Следит за дорогой, ведёт машину в направлении, не известном, наверное, даже ему самому. — Знаешь, триггер возвращения памяти это вовсе не физическая близость, как я решил было сперва. Суть в эмоциях, — неожиданно произносит Ён, даже не поворачивая головы в сторону младшего. Ран тут же обращается весь в слух. Апатично безразличное состояние разбивается вдребезги, уступая место любопытству и почти не скрываемой заинтересованности, что дальше скажет хён, как объяснит суть своей идеи, над которой он, очевидно, размышлял ещё с воскресенья. — Попытаюсь объяснить попроще, — произносит после некоторой паузы Ли Ён, убедившись, что младший Ли слушает его. — Смотри, когда мы с тобой возобновили наше хм… общение, не было и намёка на возможное сближение, однако… однако в тот четверг твоя лисья сущность вышла из-под контроля. И случилось это именно в тот момент, когда ты был максимально зол на тех парней. Естественно, ты израсходовал сразу весь свой запас, поэтому исцелять твои раны пришлось уже мне… — Т-ты… — Ран даже не знает, как правильно на подобное откровение реагировать. — Ты уже тогда всё вспомнил, хён?!.. — Что? — лёгкий смешок слетает с уст старшего брата, параллельно продолжающего следить за дорогой, направляя их машину явно не в сторону жилого комплекса с квартирой, а куда-то почти за город. — Ран-а, я даже сейчас уверен, что не помню всего. И уж тем более не помню истинных причин, предпосылок, что привели нас именно к этой точке истории. — Но тогда как ты смог?.. — всё ещё непонимающе вопрошает Ран. — Исцелить тебя? Не знаю. Я просто увидел количество твоих синяков и ссадин и решил, что хорошо бы смыть эту кровь и грязь. Ну и наверное, я слегка перестарался, вложив некоторое количество духовной энергии, о потенциале которой тогда даже не подозревал… Они снова молчат, а Ран обращает внимание на то, как меняется обстановка. Кажется, они едут в сторону моря. Ран даже не помнит, когда был на побережье в последний раз. Наверное, в прошлой жизни. — Знаешь, — произносит вдруг Ран, — я вспомнил, почему хотел умереть. Обстановка в салоне машины становится чуть более напряженной. Венки на тыльной стороне ладоней хёна проступают чуть более явно. — Ты хотел умереть… — ни разу не вопросительно, но почти что убито произносит Ён, у которого внутри всё скрутилось в какой-то узел, развязать который нет никаких сил и возможностей. — Это было давно, не помню когда и где, — продолжает меж тем младший Ли. — Я не помню даже конкретные обстоятельства, но… я помню, что не было тебя. Нигде и никогда больше. Ты, кажется, исчез без единого шанса на перерождение… Дыхание перехватило, а в горле встал комок, мешающий продолжить говорить… Но Ран должен был закончить эту фразу. — Ты знаешь эти беззвёздные ночи? Когда небо пронзительно чёрное, суровое, предвосхищающее грозу, а воздух тяжёл и невыносим… Ты знаешь это чувство выжженной пустыни в непрестанно раздираемой нестерпимой болью груди? Ты знаешь… — Ран звучит так, словно уже несколько раз исхлёстан и распят был, а теперь его страдания и пытки начинаются по новому кругу этой жестокой Сансары. — Мир, в котором не было тебя не имел смысла. Наверное, без тебя я просто не умею жить… Ён останавливает машину у обочины. Он сидит слегка сгорбившись над рулём машины, плечи его едва заметно трясутся. Кажется… хён плачет? Ран слабый. Он всегда был таким: слабым, безвольным, никчёмным… Но именно сейчас он знает, как он может помочь. Отстегнув ремни безопасности у себя и у брата, он разворачивает последнего, увлекая в крепкие утешительные объятия, позволяя тому, кто устал быть сильным и справляться со всеми трудностями, дать волю чувствам и порыдать в его ни разу не мужественное, но юношески хрупкое плечо. Кажется, даже это страдание было у них самым странным образом поделено на двоих.