Было бы глупо сказать, что сознание возвращалось по мере того, как он приходил в себя. Даже полностью открытые карие глаза, казалось, ничего перед собой не видели. В ушах пищало, и будто этот писк — единственное, что оставалось понятным. Перед фоном белого шума.
Со стороны было бы заметно, что Сеиджи испытывает трудности с пониманием. Только помимо него в подвале никого не было.
Если мозг можно включить через тумблер, заставив реле механизма трещать, то по выключателю следовало долбануть с силой. Сеиджи двинулся — жест повлёк лязг металла по трубе. И мозг включился. Через толчок, щелчок позвонка и невыносимую боль в спине, разливающуюся по телу яркими вспышками.
Сеиджи закричал. Зажмурился и закрыл рот ладонью, вдавливая ногти в кожу щёк. По тумблеру прошлась отрезвляющая волна боли, реле трещало, сыпалось искрами, и он действительно
понимал, что ему следует быть тише.
Ладонь в наручнике сжалась в кулак. Плотно, до тупой боли в безвольно подвешенном предплечье.
Жмуриться Сеиджи перестал в секунду. Без промежуточных вариантов, сразу раскрыл глаза в округлые. Щёки болели от собственной хватки. Однако, чуть отпустив, Сеиджи вполне нарочно
поцарапал себя. Не меняя ошарашенного выражения лица. Может, будь это сон, покрасневшие линии, выведенные ногтями по щеке, разбудили бы его.
Но этого не произошло. От следующего крика Сеиджи отгораживала прохлада бетонного пола. Задница охлаждалась. В то время, как позвоночник нагревался и прошибал стреляющей болью, казалось, по всей протяжённости.
Сеиджи старался больше не двигаться: боль с первым движением включила тумблер и предупреждающе продемонстрировала последствия этого. Он чуть повернул голову в бок, покосившись в сторону стены.
Надо же. Отсюда даже не видно, что происходит за той баррикадой. Стена действительно делит помещение на условные два. Но эта стена была здесь не всегда.
Сеиджи уже как-то собирался вспомнить былую жизнь. То воспоминание крутилось вокруг печи, и он планировал рассказать об этом Чуе. Помешала связь: Чуя, вроде, ничего не услышал, но саркастично бросил, что это было увлекательно.
Трубы идут по периметру подвала. Но древняя печь иногда открывала рот — нижний отсек. Чтобы отапливалась большая часть помещения, без чрезмерных пробегов давления по трубам. Раньше в подвале хранилось много различных припасов. Не тех, что следует держать в холодильнике.
Сеиджи был ребёнком. Может, поэтому не слишком вдавался в суть полноценного прогрева.
История, которую хотел бы рассказать Сеиджи Чуе, наверняка бы того не удивила. Чуя стоял там, разглядывая трещину на стекле.
Сеиджи был ребёнком. Может, поэтому не слишком понимал, почему отец кричит и куда так невероятно поползло давление. Стоя возле распахнутой двери в подвал, Сеиджи слышал, как трещит жим рычага, не решая опуститься вниз. И слышал, как печь начинает…
посвистывать? Он простоял там до момента, когда отец рявкнул убираться всем из дома. Потому что?.. Что должно было произойти?..
Сеиджи шире раскрыл глаза, продолжая смотреть в стену. Печь нагревалась старческим шипением, поднимая давление; стрелка наверняка умоляюще задёргалась за треснутым стеклом.
Печь нагревалась. Печь нагревалась, и Сеиджи слышал это.
Было бы глупо сказать, что сознание возвращалось по мере того, как он понимал, что валяется на полу комнаты мотеля. На висках Дазая выступил пот. Его трясло.
Осаму подвёл дрожащие ладони к лицу, чтобы смахнуть влагу. Одну руку проширнуло. Как укус пчелы. Осаму дышал из ряда вон плохо: иногда чаще положенного, иногда задерживая собранное в лёгких.
Нахмурившись, Осаму повернул ладонь к себе и проследил за местом «укуса». Синяк ровно на сгибе локтя. Он разросся и ближе к запястью, и ближе к плечу. Попасть в вену явно получалось отвратительно: вена была проколота насквозь. Сколько раз? Хах. Кто знает.
Думаю, это… ломка, — говорил… кто? Кто сказал это?
Осаму вспомнил вот это: «отец» держал запястье свободной руки крепкой хваткой, сальными толстыми пальцами. И, когда Осаму посмотрел на него, столкнул взгляды, скалясь и отводя шприц с пустой полостью дальше.
— Ублюдок… — сквозь зубы процедил Осаму.
И прикрыл глаза. Было невыносимо, будто в голове пчёлы устроили улей и непрерывно жужжали. Иногда отправляли своих кентов покусать Дазая по всему телу. Куда только те смогли бы долететь. А те твари смогли долететь абсолютно везде. Осаму внезапно понял, что ненавидит пчёл и летающих, кусачих пауков.
Кого?
Осаму медленно разлепил веки. Кусающихся и летающих пауков не бывает.
Выпей это, — говорил парень, стоящий над сидящем на полу Дазаем. И протягивал… что?
Лимонный чай. Осаму с перебоями дыхания чуть скатился на бок и повернул голову. Лимонный чай в банках — Осаму вспомнил треск открываемой тем парнем. Вон там, куда Осаму смотрит, склад пустых банок лимонного чая.
Придётся проблеваться, — говорил тот парень. Осаму тогда протяжно простонал и почувствовал тошноту.
Осаму слабо покачал головой. Теперь он вряд ли найдёт в себе силы добраться до ванной комнаты и опустошить желудок. Потому что он
один.
Тебе нужно взять себя в руки, — говорил он.
Почему?
«
Тебе нужно взять себя в руки» — «
Чтобы… не… мм… чтобы…»
Осаму не мог вспомнить. Почему ему нужно было взять себя в руки?
Постарайся сбежать отсюда, Дазай, — говорил он.
Осаму плохо справлялся с выравниванием дыхания. Но упёрся локтем в пол. Пока всё. Казалось, тело не планирует слушаться и помогать в запланированном.
«
Тебе нужно взять себя в руки» — «
Чтобы… не… не привлекать внимание?» — «
Чтобы не привлекать—»
Чуя. Его зовут Чуя.
Осаму поднялся на локте. Совсем немного, и сразу отворачиваясь в сторону кровати.
Дазая трясло, его дыхание прерывалось. Пот стекал по вискам крупными каплями. Осаму подался ближе к кровати. Тело, казалось, хрустнуло, как тонкая пергаментная бумага, сложенная пополам. Осаму зажмурился и поменял руки, упором ближе к кровати.
Мы вывезем тебя отсюда, — говорил Чуя.
Ноги Дазая, казалось, отказывают, ломая болью от поясницы вниз. Освободившейся рукой Осаму переставил одну ногу. И умоляюще посмотрел на кровать. Высоко. Слишком высоко, если смотреть с пола. Замыленным болью взглядом.
Я вернусь, — говорил Чуя.
А если нет?
Осаму зацепился ладонью за край кровати и через силу подтянулся ближе. Стиснул зубы и зажмурился. Рука, подтаскивающая тело ближе, дрожала, покусывалась пчёлами.
Осаму посмотрел наверх. Вот она, кровать. Приглашающе подмигивает. «Забирайся, если сможешь».
«
Я вернусь» — «
А если нет?»…
Осаму положил локоть на кровать для опоры. Вцепился второй рукой. И постарался подтянуться.
«
А если нет?» — «
Постарайся сбежать отсюда, Дазай, пока он будет занят разделыванием наших тушек».
Осаму на секунду шире раскрыл глаза. Следующим моментом, правда, болезненно зажмурился снова. И подтянулся к кровати, пытаясь заползти, несмотря на сопротивление неработающих ног.
Осаму подтянулся. И пополз, упираясь руками. Наверх. Наверх. Наверх.
Было бы глупо сказать, что сознание возвращалось по мере того, как менялся рельеф вдавливаемой земли. Чуя никогда не бежал так отчаянно. Болело в груди. В голове. Гудели ноги, не останавливающиеся ни на секунду с момента старта.
Чуя внезапно осознал, что траектория больше не прямая. Впереди, потухшая осенью, выцветшая горка из остатков сухой травы и жёлтых листьев.
Чуя мимолётно обернулся — никого. И побежал. Вниз. Вниз. Вниз.
К дороге. Склон привёл к дороге. Сзади никого. Никакого преследования.
Чуя не остановился, но пошёл, вместо бега. Пошёл вдоль дороги, озираясь по сторонам. Он здесь не был. Никогда не был.
На другой стороне дороги такой же холм, с какого сбежал Чуя. Будто этот путь проходит ниже местности.
Чуя приложил ладонь к груди. Лёгкие жгло раскалённой лавой. Дыхание было не менее горячим, как если бы Чуя стал огнедышащим драконом. Сухое горло скребло. Сбросить скорость будто было плохим решением: Чуя отчаянно бежал, теперь, с переменой на пеший ход, ноги заплетались и подгибались в коленях.
Весь измазанный в крови и волочивший ноги через силу, Чуя походил на восставшего из могилы. Чуя склонил голову вниз и зашёлся в бесслёзных рыданиях. Болела, казалось, каждая клеточка тела.
Чуя сжал в кулак толстовку в районе груди. Лёгкие. Одно лёгкое. Трещало, распадаясь изнутри, как лобовое трактора, зашедшееся трещинами. Эту боль сравнить было сложно: будучи мальчишкой, Чуя перепрыгнул со второго этажа на крышу их гаража. Оттуда из-за неосторожности свалился прямо на бетонную кладку и сломал руку. Он громко кричал тогда. Казалось, что слышал хруст перелома кости. И вот это — не стояло даже рядом с тем, что он чувствовал сейчас.
Чуя жмурился и шёл вдоль дороги, едва волоча ноги. Если он остановится, —
если только остановится… — он упадёт, перестанет стоять на ногах. И вряд ли найдёт в себе силы подняться. Чуя шёл вдоль дороги, шевелясь по инерции. По мышечной памяти. Если бы он остановился, если бы он только остановился…
Продолжая идти, Чуя поднял голову к небу. Плотно собравшиеся тучи посмотрели в ответ. Чуя хмыкнул. Настолько дерзко и небрежно, что даже нашёл в себе силы приподнять уголок губ. Он был прав. Эй, ну что там? Кто-нибудь?
Плотно собравшиеся тучи смотрели в ответ. Никого. Он был прав. Он и не надеялся на кого-то, кто мог бы управлять происходящим.
В отличии от Сеиджи — где он теперь?
В отличии от Дазая — тот хотя бы в мотеле.
Чуя знал, что не стоит ждать помощи. Чуя знал, что многое зависит от них. Не всё, это допускалось, но чтобы этим «не всем» руководил кто-то свыше… Хах.
И как оно? Приятно осознавать, что оказался прав? Чуя опустил голову, снова смотря вдоль дороги. Тень мимолётной эмоции растворилась с лица.
Он был прав. А что толку?
Он один в незнакомой местности, чувствует себя полуживым и проколото ответственным за брошенных парней. Нет того, кто отвёл бы его за руку, помогая спасти их. А что толку?
Чуя шёл вдоль дороги. Поджал губы, не нарочно слизывая с лица грязь. Что же ему делать?..
Чуя бросил скорлупу и проигрыватель — зелёный проигрыватель — у входа в дом. Чуя видел, как отец забирает Сеиджи в грузовик. В чужой грузовик. Они убили старика Курихару? Как Китамура оказался там?
Чуя давился слезами от бессилия. Он даже не знает, где находится. Что он может сделать?
Осаму перебрался на другую сторону кровати. Там тумба. Осаму снял трубку телефона. Подцепил и поднял. Наверх.
Чуя осознал, что толстовка теперь перепачкана сильнее в том месте, где он сжимал окровавленные пальцы. Чуя коротко задохнулся и длительно втянул воздух носом. Безвольно бросил руку. Отпустил сжатую ткань. И опустил. Вниз.
Чуя больше не соображал. Веки закрывались, прикрывали голубые глаза, потерявшие смысл брождения. Чуя едва волочил ноги. Чуя шёл, не останавливаясь. Но если бы он только остановился…
Сзади прогудел короткий сигнал. Веки внезапно распахнулись. Шум? Это шум колёс? По дороге кто-то едет?
Чуя развернулся, но продолжил идти спиной вперёд. Легковая машина тормозила, и остановилась рядом. Окно уже было опущено. Из салона на Чую смотрел незнакомый мужчина.
— Вы в порядке?
Чуя непроизвольно рассмеялся и приложил ладонь к груди: боль прострелила лёгкое с новой силой. Похоже, что он
в порядке? Чуя слабо покачал головой и продолжил идти по направлению спиной вперёд, несмотря на то, что машина рядом остановилась. Если бы он только остановился сам… он чувствовал это. Он чувствовал краем сознания, цепляющегося за жизнь, что ему нельзя останавливаться.
— Что произошло? Вам нужна помощь? Стойте.
— Я не могу стоять на месте.
Незнакомец выглядел непонимающим ту долю секунды, до момента, когда чуть прижал педаль газа и медленно поехал, сопровождая Чую.
— Вы ранены.
— Ещё как, — ответил Чуя и задохнулся. Его брови сошлись на переносице. Он не открывал глаз, когда продолжил говорить свистящим воздухом: — Послушайте… мой друг там… я не знаю, где. Я не знаю, где я нахожусь… Но он в опасности… его похитили и… не могу знать, что с ним сейчас…
Чуя запнулся, путаясь в ногах. Резко открыл глаза, смотря на обеспокоенное лицо незнакомца. Свистящий воздух выходил из горла вместе со словами. Будто ветер гулял внутри.
— Остановитесь. Не прыгните же вы сюда с разбега, чтобы я помог вам добраться до больницы? Эй? Вы слышите? Я отвезу вас в больницу, только
остановитесь.
Чуя ухватился запачканными руками за автомобильную дверь, стекло которой опущено. И остановился. Смотря замыленным взглядом на лицо, которое стремительно распадалось за пеленой зрения, Чуя из последних сил просвистел:
— Только не в местную. Меня там добьют.
И потерял сознание. Ноги подогнулись, он падал, оставляя кровавые полосы на двери автомобиля.
Осаму не был в себе. Ломка по неизвестному веществу выкручивала не только кости, но и сознание.
Распластавшись на кровати, Осаму мог только ждать. И совсем неудивительно, — в его-то состоянии, — что он забыл, чего ждал. Будучи мытым, — с помощью Чуи, — он снова был грязным и мокрым от пота. Организм будто самоуничтожался. Эта болезненная пытка заставляла сжиматься и мечтать о смерти. Просто поразительно, насколько ничего не поменялось со сменой местоположения.
Осаму через силу разлепил веки и упёрся взглядом в потолок. Как же долго он просил…
Спаси или убей
К кому он обращался? Его услышали?
Осаму вспомнил, как… — Чуя, его зовут Чуя — он тянул его по лестнице, ругаясь. Тянул на себе. Потому что Осаму не мог передвигаться самостоятельно. Нижнюю часть тела пронизывало так, будто в поясницу вонзались зубы акулы. Схватив, челюсти этой акулы таскали туда-сюда, в попытке оторвать.
Оторвать ноги
Что?
«
Поторопись, пока у тебя ещё есть ноги», услышал Осаму собственный голос где-то в туннелях сознания.
Раз уж… — Чуя, его зовут Чуя — он не вернулся… должно быть, «отец» поймал их.
Осаму забыл, что уже попытался сделать что-то с этим, и покосился на тумбу со стационарным телефоном. Пот прошибал ледяной волной и стекал по спине. Тело трясло, Осаму физически чувствовал это.
Он оторвёт ему ноги
Что?
«
Полностью» — «
Меня следует наказать за то, что я…»
Он оторвёт ему ноги.
Осаму снова отвёл взгляд в потолок. Мантра вылетела из головы, переставая быть там отпечатком напуганного —
смирившегося — сознания. Вместо неё, громко, как августовский гром.
Спасай или спасайся.
Что?
Одно из двух.
Чуя не вернулся.
Осаму в секунду лишился той боли, которая пронизывала нервную систему, и сел на кровати, напугано смотря на дверь. В дверь постучали. Требовательно. С расстановками.
Осаму метнул взгляд на стойку с телевизором: там валяется кошелёк. Его — Чуя, его зовут Чуя — кошелёк.
В дверь снова постучали. Осаму неосознанно закрыл рот двумя ладонями, накладывая их.
В голове разгулялась странная мысль — будто в последнее время у него были нормальные, ага. Что, если парни уехали без него? Обстоятельства не смогли позволить остановку возле мотеля, и они просто не забрали Дазая?.. Просто в таком случае в дверь мог стучать…
В дверь постучали снова.
Нет, это абсурдно. Откуда бы «отцу» знать, где находится Осаму? Ну вот откуда? Осаму не ответил бы, почему решил вообще пропустить эту мысль. В больной, покалеченной фантазии слишком ярко всплыло лицо «отца». Осаму перепугался. И осознал, что снова задерживает дыхание.
В дверь постучали, и тонкий голос из коридора что-то сказал. Осаму бы не разобрал слов в том ужасе, который внезапно охватил его.
Осаму сполз взглядом по стойке ниже. Под ножку подложен какой-то кусок квадратной деревяшки, какие продают в паркетной коробке более длинными. Как если бы это действительно был кусок паркета, просто распиленный…
Он оторвёт ему ноги
Распилит их… поперёк колена
Осаму, конечно, напрочь забыл, что совершал звонок.
Он подорвался, ведомый инстинктом. На секунды яростная боль действительно притупилась вопящим сознанием.
Осаму навалился на стойку, приподнимая уголок на ничтожные миллиметры. Руки тряслись, но та, которая придерживая стойку на весу, — сильнее, до спазмов в предплечье.
Деревяшку Осаму завёл чуть наверх, — как Чуя направлял на него зелёный проигрыватель — когда подошёл к двери ближе.
Осаму сбросил защёлку и резко открыл дверь. Увидев девушку с аккуратно сложенными полотенцами, непроизвольно закричал. Он бы в любом случае закричал, кто бы ни оказался по ту сторону двери. Она закричала тоже, выронив полотенца — три, кстати — на пол.
Осаму отшатнулся от двери и бросил кусок паркета в сторону. Ему срочно нужно было обнять себя на плечи. Кричать он перестал, но теперь шумно переводил дыхание — так же, как Сеиджи в гараже, будто через кислородный пакет, которого на самом деле не было.
— Почему вы кричите?! — девушка спешно подняла выпавшие полотенца и прошла внутрь. — Вы меня напугали! Я пришла заменить полотенца!
— Я уже понял!
— Не кричите на меня!
— Вы на меня тоже!
Работница мотеля оскорблённо подавилась воздухом и промолчала. Осаму с шумом затянул воздух через нос и провёл ладонями по лицу.
— Простите…
— Звонок на ресепшен… поступил из этой комнаты, правильно?
Осаму отвёл ладони, посмотрел на неё и покивал.
— Я могу помочь чем-то… за время ожидания?
Осаму вздохнул и снова обнял себя за плечи. Он потупил взгляд просто куда-то, не координируя это: изображение реального мира расплывалось. Но работница проследила траекторию.
Обнаруживая там склад пустых банок лимонного чая. Её глаза блеснули пониманием.
«
Пиздец тебе, кусок вонючего подобия на холодильник с драными спиралями…» — «
Эй! Прекратите немедленно, я вызову полицию!».
Она резко повернулась обратно, Осаму поднял на неё взгляд, продолжая мелко дрожать от ломки.
Дверь в подвал открылась, петли коротко скрипнули, а скромную дверь — она стеснялась закрыться за Чуей в своё время — пришлось с силой дёрнуть за собой. Хлопок заставил дёрнуться — жест повлёк лязг металла по трубе. По позвоночнику прошёлся разряд. Но горло сжалось, не позволяя даже крикнуть от ширяющей и пульсирующей боли.
Грузные шаги разрезали пространство — Сеиджи никогда не нравилось эхо и отзвук ботинок по бетонному полу. Будучи ребёнком, он как-то предложил постелить какой-никакой ковёр. Отец только усмехнулся и кивнул нерациональной просьбе…
Отец встал напротив, но на расстоянии, которое точно не торопился сокращать. Сеиджи смотрел на ботинки, не решаясь поднять взгляд. Эти ботинки отец брал не здесь, выезжал в соседний город. Какое-то время не обувал, потому что нога там болталась с растоптанностью. Теперь, видимо, они — из-за набранной массы и отёков — были в пору.
Тихий лязг металла по трубе был статичным, но Сеиджи не осознавал, что его руки трясутся.
— Ты знаешь, за что тебя следует наказать?
Сеиджи поднял взгляд, но он бы сказал, что не планировал делать этого. Получилось непроизвольно. И суровый, отрывистый тон, и осунувшееся, посеревшее лицо путали картины в голове. Не мог
он быть его отцом. Кто-то другой, кем-то другим, но…
— Ты…
хотел уйти из родительского дома?
Сеиджи смотрел снизу вверх прямо в лицо, едва различая силуэт за подвальными тенями. Совсем не узнавая своего отца. При скверном освещении он выглядел настолько незнакомо, настолько монстром в человеческом обличии, что…
Сеиджи надломил брови и начал плакать. Вышло непроизвольно. Тихий лязг металла по трубе был статичным, но Сеиджи не понимал, насколько трясутся его руки. Насколько…
༒
Когда вы просыпаетесь вот так, первое, что вы понимаете — запах лекарств. Обступающий со всех сторон, приторный и резкий. Сначала это понимание даёт чувство безопасности: да, допустим, что-то произошло, но за мной ухаживают. И только после вы понимаете: что-то не так. Что-то не так с вашей перевязанной тугим бинтом головой и… лёгкими?
Теперь Чуя услышал своё дыхание слишком громким. Теперь он понял, что его лицо — нос и рот — закрыто ингаляционным фильтром-респиратором. Но также он осознавал, что дышит сам. Вот, он вдыхает — горло обдаёт прохладным воздухом — и выдыхает — в герметичный прозрачный респиратор, который за счёт своей маленькости и закрытости делает звук выдоха громче, а на его внутренней стороне проявляется пар. Ещё раз.
Чуя вдохнул — он попытался сделать это осознанно, проконтролировать, и заблокировать поступающий извне кислород, если бы такой решил сделать это за него. Он вдыхал лекарство, и по ощущениям это был лёгкий, жидкий дым, мимолётно лизнувший горло по мере движения к лёгким. Чуя выдохнул. Громко, в респиратор, который снова на секунды покрылся паром. Чуя вдохнул. Выдохнул. Он дышит. Сам.
А пока он дышит, нет ничего невозможного.
Чуя поднял и потянул руку к респиратору. Движение вышло плавным, будто замедленным. Будто воздух был такой же жидкой дымкой лекарства. Будто его слегка подморозили. Будто его собственная рука слушала его нехотя, через уступку.
Чуя нащупал толстую рельефную трубу, которая соединяла его респиратор с… с чем? Чуя покосился по направлению. Труба соединяла его респиратор с точно таким же устройством, похожим на банкомат, какие бы он ни за что не различил между собой. Какая-то больничная система, решил Чуя. Само собой, он был прав. Никто бы не смог дать ему подробностей. Потому что, неудивительно, некому сидеть возле больного, который вполне дышит самостоятельно, и охранять его хрен знает зачем.
Пальцы тоже были ленивыми, непослушными. Когда Чуя перебирал трубу. Бесцельно, добираясь до респиратора. В который вцепился умоляющей хваткой. И снял, отводя от лица.
Пелена на голубых глазах не позволяла видеть слишком чётко, сознание бы не разрешило узнать, насколько глаза раскрылись с надеждой.
Чуя вдохнул. Кислород без лекарства резкий, сухой, грубый. Но Чуя его вдохнул. Сам. На выдохе Чуе показалось, что его грудная клетка чуть просела, как если бы он втягивал живот, но грудь. Обычно такого не было.
Впрочем, ему некогда тут валяться. Привет, сознание, давно не виделись! Пора спасать парней.
Если есть ещё кого… Нет. Ну-ка заткнись, сознание.
Чуя бросил респиратор куда-то рядом, на койку. Просто разжал пальцы, а куда оно там выпало — без разницы.
Чуя приподнялся на локте в другую от больничной системы сторону. Голова разгуделась. Как если бы в затылок воткнули шприц и болючий укол волнами отступал от места начала по всему периметру…
Он что-то вколол ему в вену
Да, Чуя помнит это. Но сейчас не о нём.
Чуя нахмурился от пронизывающей боли в голове и попытался всмотреться в тумбу рядом с койкой. Окей… Должно быть, респиратор поменьше, соединённый трубкой поменьше с пузатым пакетом — его переносное лекарство. В середине респиратора круглая выемка с выступающим язычком. Давай, Чуя, если напрячь мозг, можно догнать, что язычок следует крутануть в сторону, чтобы лекарство начало поступать по трубке. И его — лекарства — явно ограниченное количество в этом пакете. Но мы справляемся и без него, правильно?
Чуя сел на койке. Протянул и чуть надавил пальцем на пакет. Тот отозвался полу-пушистой, — как воздух, — полужидкой консистенцией. То есть слегка продавился, булькнув, но быстро выправил давление…
Давление печи никто не контролирует
Да, Чуя помнит, как умоляюще дёргалась стрелка.
Это именно то, что заставляет Чую опереться перевязанными бинтами руками в койку и напрячься. О, как многочисленные порезы на ладонях зашлись пульсирующей болью! Стоило надавить на них. Обработанных, закрытых перевязкой…
Чуя встал, но пошатнулся. Бинты проходили по ладоням до запястий. Пальцы остались свободными, именно поэтому Чуя смог очертить ими линии бинта на голове. Чуя мрачно спросил в никуда, что произошло с его дурной башкой. И ни за что бы не вспомнил, что пробил своей «дурной башкой» стекло трактора.
Просто чтобы успокоить душу. Чуя особо ничего не ожидал, выдвигая ящик тумбы. Но нашёл там плотный пакет, верхний край которого подвёрнут вниз. Надо же, разбитая штука внутри пакета когда-то была вполне здравым телефоном. Чуя, конечно, шустро подобрал и распаковал, небрежно отбрасывая пакет на койку. Но уже заранее знал, что телефон не включится, как бы он эту кнопку не вдавливал.
И всё же, перед выходом из палаты Чуя прихватил с собой неработающую железку и переносное лекарство. Такой у него теперь багаж.
Чуя прошагал по больничному коридору пару шагов, прежде чем до него допёрло, что он шастает в больничной рубашке. Чуя выругался и вернулся в палату. Но его одежды — перепачканной кровью, кровью перепачканной насквозь! — там не было.
Чуя выругался так громко, что голова заболела снова. Обезболивающего ему почему-то рядом с пакетом не насыпали. Под кроватью он нашёл свои кроссовки. Тоже в пакете. Но одежды — перепачканной кровью, его собственной кровью… — не было.
Теперь Чуя шагал в больничной рубашке и своих — почему-то чистых… без крови? — кроссовках. Лекарство с трубкой перекочевало подмышку, телефон мог бы порезать битым стеклом ладонь, но, к счастью, там был бинт.
В таком виде будет понятно, что он сбежал с больницы. Несмотря на отсутствие смирительной рубашки, можно и предположить, что с психиатрической. Учитывая его безумный, пусть и усталый, взгляд. С этим надо было что-то сделать.
Чуя спешно шагал по коридору. Однажды этот коридор закончится, и он выйдет либо к лифту, либо к лестнице. По пути ему встретилась медсестра. Чуя спросил, где находится. Ответ «в больнице» его не устроил, но это была своеобразная шутка медсестры. Когда к «в больнице» добавилось название округа и города, Чуя выдохнул. И облегчённо, и настороженно. Сколько времени потребовалось, чтобы вывезти его из того злосчастного города?.. Пусть это всё ещё в том округе, но их разделяет некоторое расстояние.
Чуя спросил, не даст ли девушка ему свою одежду. Медсестра решила, что это была его очередь глупо шутить, коротко хихикнула и кивнула на прощание. Чуя был серьёзен, потому оставил разочарованный взгляд ей вслед.
Фыркнув, Чуя развернулся и пошёл дальше. Вскоре упёрся в лестницу. И постучал чистыми — от крови — кроссовками по ступеням. Вниз-вниз-вниз.
Больничная рубашка скользила по ногам, время от времени подпрыгивая в тон безостановочным передвижениям, и Чуя решил, что так не годится. Не шастают в таком виде по городу, тем более — осенью. Но и что с этим делать — не представлялось.
Чуя спустился на первый этаж. Вдали, за поворотом стояла стойка регистрации, и рядом по периметру несколько человек. Совершенно в Чуе не заинтересованных. Сначала Чуя просто отметил их нахождение, и уже после был рад, что им на него глубоко плевать.
«
Кража» — «
Ограбление».
Никогда бы не подумал, что поймает около-истиной мысль, когда для спасения преступника придётся думать, как преступник. Это, конечно, сыграло против Дазая в своё время, но он — второстепенная задача. Чуе нужно торопиться, не взирать на мораль, чтобы спасти Сеиджи. Самого близкого друга, отец которого окончательно сошёл с ума и успел поймать его. Некогда Чуе размышлять о бренности.
Ему даже не было жаль пациента, к которому врачи так поспешили из ординаторской. Чуя проследил за их вылетами, дожидаясь последнего. И надеялся, что тот реально последний в той комнате.
Проследив взглядом, Чуя поймал дверь, чтоб не успела закрыться. Мимолётно огляделся, но люди в коридоре были заняты своим здоровьем. И он прошмыгнул в служебное помещение.
Должно быть, он вполне в риске быть пойманным после — по камерам. Но ему всё ещё не до этого. Оказавшись в ординаторской, Чуя быстро осмотрелся. Там действительно никого больше не было, а узкие шкафчики возле стойки-вешалки бросились в глаза самостоятельно. Они не закрывались: закрыта обычно дверь, обычно — это когда врачи и остальной персонал не заняты спешкой.
В любом случае, будем считать, Чуе банально повезло. Он перебрал пару шкафов, прежде чем найти — и украсть — что-то ему хотя бы подходящее. Чужие шмотки. Супер, есть что накинуть, пусть голова снова затрещала, и Чуя не слишком трезво понимал, что его бы никто не отпустил на этой стадии лечения.
Чуя сгрёб замотанные в свёрток вещи, подобрал ближе переносное лекарство и телефон, чтобы последними как-бы закрыть узнаваемость украденных вещей. Не приведи пересечься с доктором, которому они принадлежат. Тот пойдёт домой в ошеломлении и, возможно, медицинском халате, но Чуя обеспокоен этим не слишком сильно. Плевать ему на всех остальных, прямо говоря. Ему нужно спасти друга, а для этого — слинять из больницы.
Осталось шмыгнуть мимо стойки регистрации, потому что: «Куда пошуршал без справки о выписке?». Это представлялось трудным, а других выходов Чуя не знал. Ещё бы, находясь здесь впервые.
Чуя ещё не раз поблагодарит себя за то, что взял переносное лекарство с собой. Когда он проходил мимо стойки, его, ожидаемо, окликнули. Чуя развернулся и ему не пришлось говорить почти ничего. Заметив крошеный респиратор, сотрудница спросила про астму. Чуя мысленно усмехнулся, но согласился — астма, да. Тогда сотрудница решила, что в палате идёт уборка — как раз от опасной астматикам пыли — и Чую попросили погулять. Чуя же решил погулять на улице — на территории, да-да, конечно — и взял с собой куртку — куртки среди украденных вещей не было, но это осталось неочевидным.
Чую отпустили под закатанные глаза, и он быстро покивал, время от времени проверяя дверь ординаторской.
Оказавшись на улице, он поднял потерянный взгляд наверх. Незнакомый город, незнакомая местность… знакомое небо. Оно будто везде одинаковое. И неизменно пустое. Да, пустое. Кажется, Чуя имеет представление, чем сейчас мог бы быть занят Сеиджи.
И он был прав. Протянув вторую руку к той, что в наручнике, Сеиджи сложил ладони и зажмурился. Боль прошибала ногу от колена вниз статично, сверляще…
Чуя остановился за каким-то магазином, не имеющим заднего двора. Сразу позади — забор. Потому это показалось хорошим местом для переодевания. Чёрные джинсы были чуть велики в талии, — из-за разношенности, — но нормально держались на бёдрах, а голубая рубашка оказалась длиннее, чем можно было рассчитывать — Чуя ведь проверил размер.
Больничную рубашку он скатал в ком и затолкал в мусорное ведро.
По неизвестной дороге расспросил о нахождении остановок. После ждал автобус. Несмотря на хмурость погоды и порывы холодного ветра, дышалось здесь легче. Где угодно дышалось легче, чем в том злополучном городке.
Забравшись в автобус, Чуя спросил, доедет ли до полицейского участка. Водитель устало посмотрел на него, поднимаясь к перевязанной бинтом голове. Ответил, что Чуя доедет, и назвал цену проезда. Чуя глуповато посмотрел на него, разлепляя губы.
Чуя бросил кошелёк в мотеле. Допивая третью банку лимонного чая, Осаму покосился на стойку и поймал этот кошелёк в поле зрения…
— Вы чеки принимаете?
Водитель просканировал Чую неизменно ленивым взглядом.
— По-вашему, это смешно?
— Нет, — Чуя непроизвольно улыбнулся и качнул головой. Ничего смешного. Просто у него нет денег.
— Я вижу, что вас только выписали. Льготный билет, может?
— О, секунду… Надо… Надо проверить.
Чуя скинул на ближайшее сиденье лекарство и разбитый телефон. На чужой рубашке был верхний карман, Чуя хлопнул по нему замотанной в бинт ладонью достаточно небрежно: понятно, что там ничего не было. Он полез пальцами по карманам джинсов. Те были пустыми, за исключением…
— Хотите жвачку? — улыбнулся Чуя, двумя пальцами приподнимая пластину.
Водитель закатил глаза и отвернулся. Двери закрылись, автобус тронулся.
Чуя пожал плечами и отправил в рот найденную жвачку. Сел на место, которое как-бы забили его вещи. Люди в автобусе пялились на него, но единственное, о чём он думал — чтобы автобус полз быстрее.
После Чуя вылетел на нужной остановке и подокапывался до прохожих, чтобы узнать дорогу к полицейскому участку.
Ворвался туда он, надо сказать, как к себе домой. Только завидя сотрудника за столом, двинул к нему.
Чуя опёрся забинтованными руками на стол.
— Пожалуйста, выслушайте меня!
Полицейский скривился и нахмурился, поднимая взгляд от бумажек. Он покачал головой, медленно сканируя Чую.
— Я даже не принимаю заявления, — и ручкой указал куда-то за спину.
Чуя обернулся. Там камеры, где задерживают мелких преступников на мелкий срок. И полицейский как бы намекнул, что он просто охраняет их, чтоб не буйствовали. Между делом занимается бумажками. Но уже имеющимися, а не новыми.
Чуя вернул внимание полицейскому, и тот продолжил:
— Здесь даже нет стула с вашей стороны, если не заметно.
Чуя, не думая, опустился на колени перед столом, и лицо полицейского мгновенным реверсом разгладилось в яркое удивление.
— Пожалуйста. Моего друга похитили, это очень и очень срочно, он может быть мёртв в любой момент…
Полицейский вздохнул, теряя все былые эмоции в диапазон камня.
— Не знаю… Бригады все заняты…
— Вы чеки принимаете? — с надеждой вскинул брови Чуя. Без дополнительной оплаты им не договориться, это понятно.
— У меня диктофон в переднем кармане формы…
Чуя широко раскрыл глаза, но полицейский продолжил:
— К счастью, он выключен сейчас. Потому что я на этом месте, а не принимаю заявления.
Чуя выдохнул, отмечая, как полицейский отсоединяет один стикер от стопки остальных и протягивает ручку:
— Она, у меня, конечно, единственная. От сердца отрываю. Пишите адрес. Посмотрим, что можно сделать.
Чуя зубами поддел бинт с запястья. Полицейский внимательно следил за манипуляцией и даже успел изучить бинт на голове. Чуя не слишком парился за свой внешний вид. И принялся быстро-быстро разматывать ладонь.
На месте бинта остались изломы, кожа, сморщившись, повторяла изгибы. Многочисленные царапины едва успели затянуться, некоторые кровоточили от давления, когда Чуя вдавливал ладони в койку, потом — в стол. Кровь также заляпала ручку, которую полицейский «из рук в руки» брать не стал: головой указал швырнуть на стол. Чуя подобрал стикер с адресом пальцами, но также заляпал, когда протягивая обратно, чуть сжимая.
Прочитав, полицейский снова устремил брови наверх. Перевёл на Чую непонимающий взгляд.
— Это в нашем округе, но другой город. Не наша зона ответственности. Вот совсем не наша, приятель.
Чуя побито надломил брови и защебетал:
— Я знаю, знаю, но… но похититель…
Сеиджи говорил, его отец — полицейский в отставке.
— …Там ему не помогут. Они там двинутые все…
Полицейский тяжело вздохнул.
— Туда не так просто добраться, да и бригады сейчас…
— У вас ведь есть чековая книжка? — Чуя впёрся в полицейского немигающим взглядом. — Хотите в отпуск? Я выпишу вам чек, покрывающий отпуск, если вы мне поможете.
Полицейский смотрел на Чую, но промолчал.
— Это другой разговор? Это ведь другой разговор? Пожалуйста, я выпишу вам чек, жирнее задницы похитителя, только помогите мне…
— Это, конечно, немного другой разговор… — полицейский наклонил голову и теперь смотрел достаточно хмуро, по-полицейски. — Но… Откуда бы вам знать всю эту информацию? И адрес, и зад похитителя? И его бывшее место работы…
— Эй, у меня нет времени… Мы говорим про ёбаный чек, а не заявление! Я просто знаю, это долгая история, только вы можете мне помочь…
Чуя замолчал, провожая полицейского взглядом. Тот не сказал, куда намылился, и Чуя внезапно почувствовал тревогу. Что, если полицейский пошёл за наручниками, и следует обернуться к мелким хулиганам, радостно сообщая: «
Эй, вам нужно бы подвинуться, я к вам!».
Чуя поднялся с колен, задерживая взгляд в сторону, где пропал полицейский. Он бесцельно понажимал на неработающий телефон — интересно, который час?..
С тревогой горло начало сжиматься, и Чуя решил, что вот-вот задохнётся. Потому прикрыл глаза и постарался дышать медленнее. Контролировать дыхание, которое, оказалось, сбилось с волнением. В груди протяжно жгло. Чуя дышал шумно. И с ужасом услышал свист, выходящий на выдохе. Он снова свистел, как чайник.
Хотелось что-то ударить. Прям разнести в щепки. От несправедливости, от злости на недомогание. Чуя злился и, наверное, из-за этого продолжал свистеть. Руки тряслись, но несильно. Размотанная и недавно напряжённая гудела, пульсацией напоминая нахождение порезов.
Чуя открыл глаза на шлепок. Сразу проследил за звуком. Полицейский садился на место и кивнул:
— Я понимаю, что ваши руки болят, но вам придётся сделать это дважды. Слишком большие суммы я не обменяю. Не с моей зарплатой.
Чуя глухо усмехнулся и открыл чековую книжку. Пока он выписывал чек, полицейский продолжил:
— Мы проверим это место. Да. Проверим.
Недостаточно «
проверить»! — мысленно завопил Чуя.
— Вы вывезете его оттуда?
— Похитителя с большим задом?
Чуя остановил ручку и поднял на полицейского мрачный взгляд. Тот сухо усмехнулся.
— Шучу. Это полицейский юмор.
— Это
дерьмовый юмор.
— Правильно говорить через «
чёрный».
Ну, конечно, мистер плевать хотел на друга Накахары. Ему только стоило выбирать выражения: договорная основа несёт ему внушительную сумму. Придурок.
— Вы должны вывезти его оттуда.
Пока Чуя вернётся за вторым. Да, Чуе придётся вернуться. Дазая, по идее, потом должны проверить — и проверку он не пройдёт из-за вещества, которое ранее растянулось по его венам. К тому же, он в розыске. А Чуя сказал, что вернётся… Знать бы, который час. И сколько произошло, пока он был без сознания.
— Мы должны проверить это место. И мы проверим.
Чуя почти закончил с выпиской второго чека, ручка застыла на поле подписи.
— Что вы нахрен имеете в виду? Это не работа по заявлению, вы получаете не опыт, а деньги, в обмен на то, что от вас требуется, и это не грёбаная «проверка»…
— Если будут основания верить вам, верить вашим словам о «похищении». Мы сделаем всё необходимое. Но только после того, как проверим и найдём основания. Если найдём.
Чуя застыл взглядом и снова услышал свист. Он сейчас разнесёт и стол — в щепки, — и полицейского, и впихнёт ему в зад его драный выключенный диктофон.
— Вы вывезете его оттуда, — твёрдо сказал Чуя.
— Мы сейчас вообще не будем рассматривать ваше заявление… — полицейский сделал удивлённо-задумчивое лицо. — Погодите-ка…
Нет никакого заявления. Чуя сжал челюсти. Голова протяжно затрещала, а желание отпинать полицейского возросло в прогрессии. Вот мудак. Мудила, мудачище.
Чуя опустил голову и подписал второй чек. Двинул его по столу ближе к полицейскому, смотря ему в глаза.
— Окей. Рассматривайте.
После развернулся в сторону выхода. Планы поменялись. Теперь Чуе следует двинуть вслед за выездной бригадой, чтобы проследить. За тем, как они будут вывозить Сеиджи. И сделать это за них, если они окажутся тупоголовыми. В любом случае, старик Китамура ничего не сможет ему сделать при полиции. Надо действовать.
Чуя забрался в автобус наглее, чем в прошлый раз. Удобнее расположив в руках лекарство и телефон, сразу уселся на место, ближайшее к кабине водителя. Тот повернул голову, ожидая оплаты.
— Мне нужно к аэропорту или в любое другое место, где можно арендовать машину. Денег у меня нет, только выписали из больницы, льготного — тоже. — Он слегка кровоточащей рукой достал жвачку изо рта и протянул: — Хотите жвачку?
Водитель брезгливо изучил и порезы на ладони, и пожёванный кружок. Двери закрылись, автобус тронулся. Чуя пожал плечами и отправил жвачку обратно. Сообразил затолкать бесполезный телефон в карман. Лекарство бы туда не поместилось.
Чуя благополучно проигнорировал вывеску на двери, распахивая ту настежь. Он ворвался в каморку. Парень сложил ноги на стол, за которым сидел, и пялился в телефон.
— Вы чеки принимаете?
Парень тяжело вздохнул и не отвёл взгляд от своего устройства.
— На двери жирными буквами, для идиотов, написано: карты не принимаем.
Чуя выдрал его телефон из рук, парень ошарашено свалил одну ногу на пол и уставился в ответ, приподнимаясь.
—
Чек, придурок. Вата в ушах?
Парень выглядел достаточно молодо: наверняка заменял кого-то, потому и не особо чесался по поводу клиентов. Он просканировал Чую, мрачнея.
— Где ж тебя так помотало? Вся морда лица исцарапана.
Отлично, у Накахары ещё и отметины на лице, вот этого он не знал.
— Ты тачку мне дашь?
Парень помолчал, ещё недолго рассматривая перебитого, перевязанного бинтами Чую.
— Могу дать действующий каталог. Или ты уже присмотрел что-то?
— Мне плевать. Вообще. Механика, автомат — тоже без разницы. Я
трактор вёл, чувак.
Парень сильно сбил губы, но пропустил смешок, чем выдался в сдерживании улыбки.
— Что? — нахмурился Чуя.
Парень ещё раз внимательными глазами пробежал по Чуе. До Накахары начало доходить, и он заранее закатил глаза, но парень всё же сказал:
— Неудачно, видимо, вёл, — и взорвался смехом.
Чуя стиснул зубы, скулы рывком поднялись. Жест отправил в виски новую порцию боли.
— Окей, окей… — отсмеявшись, парень сел нормально и перебрал каталог. — Сейчас что-нибудь подберём. А, да. Чеки принимаем. И… телефон верни, тракторист.
Чуя положил телефон на стол, когда, конечно, хотел швырнуть в лицо владельца. Тот поднял взгляд и мимолётно указал на стойку в углу помещения.
— Карта, кстати. Если нужна. Их берут за наличку, но… тоже чек выпишешь? — он снова похихикал, качая головой, и вернулся к изучению свободных для аренды машин.
— Нет, я просто спизжу, — отозвался Чуя, перебирая имеющиеся карты.
— Э…
Чуя обернулся, не слишком хорошо справляясь с переносным лекарством и кипой карт.
— Что? Я серьёзно.
Чуя выбрал и оставил себе нужную.
— Запишу недостачу на ночного сменщика.
— Да мне плевать, — Чуя снова повернулся, вовремя сбивая лекарство и карту в одну руку.
Второй ему внезапно довелось ловить летящие ключи.
༒
В этот раз стук в дверь сопровождался представлением. Достаточно коротким, но вполне понятным, чтобы Осаму не допустил лишних предположений. К тому же, теперь это не сыграло бы с ним.
После повторения процедуры по очищению желудка ему стало легче. Теперь можно было сказать, что он снова трезв. Полноценного сознания после всего произошедшего дерьма ждать и не приходилось, но насколько-то ясность вернулась.
Осаму поднялся с кровати и прошёл к двери, но последние шаги будто давались сложнее, будто перешли в замедленную съёмку. Осаму поднял и протянул руку, но остановился. И с недоверием поднял взгляд перед собой, зависая.
Его будто потоком сознания понесло отсюда, из комнаты мотеля, из этого проклятого города, дальше, ещё дальше, из округа, раньше, ещё раньше…
Туда, где он стал студентом-экономистом, там, где он распоряжался большими суммами, каких ни он сам, ни местное население не смогли бы вместить ни в сознании, ни в руках. Туда, где он грыз высшую математику, будто она ничего не стоила, где он грыз её, перебрасывая суммы так, будто не вышел из неблагополучного района, дома, недалеко от стока и мусорного контейнера.
Туда, где он грыз глотки, препираясь с комитетом. И это не прошло удачно.
Его отнесло назад, в тот солнечный день, когда он бесцельно шатался по улице. Блажь разливалась по телу от… той финансовой подушки. У него были деньги. Это было хорошо. Те деньги он добыл, но «добыл» — похоже на слово «заработал»?
Ему плевать на эту формальность: он держался на плаву. Нечестно, но держался. Когда вы вспоминаете жуткие вещи, произошедшие ни с кем другим, а именно с вами, вам всё меньше хочется возвращаться назад, к этим вещам. Неприятная, холодная дрожь пробивает изнутри, когда вы пытаетесь осознать, что такое происходило на самом деле, а не стало частью больной фантазии. Тогда-то вы начинаете плевать на
способы достижения. Что не слишком правильно, если вы подадитесь в храм. Но, если вы не планировали, какая, впрочем, разница?
Осаму был где-то на дне, тогда, когда вообще ничего не мог решать самостоятельно, соответственно, сделать что-то со своим положением. Но после он вырос — неожиданно, правда? И ответственность за каждое решение оставалась на нём. Так происходит всегда: вы вырастаете и несёте ответственность…
В тот день Осаму точно вышел из какого-то магазина и быстро прижал глаз от яркости на улице. После пошатался дальше. Бесцельная прогулка возвращала мысли на место — и пусть они были слегка мрачноваты, они были на месте. Прохладный ветер время от времени обдувал лицо, его языки приятно облизывали кожу, не давая голове перегреться.
Так продолжалось до момента, когда телефон в кармане прожужжал входящим сообщением. Осаму отвлёкся насколько-то: большую часть мыслей неизменно занимали брошенные отношения, это проявлялось в несколько отсутствующих глазах.
Которые, опустившись на экран, быстро вернулись в «здесь и сейчас». Сообщение от однокурсника было коротким: «
тебя ищут». Следом пришла ссылка, но Дазаю не требовалось кликать по ней, чтобы понимать контекст.
Осаму поднял голову, озираясь по ближайшим доскам и столбам. Если бы только объявление о розыске висело хоть где-то… он бы знал это раньше и не светился так. Но таковых не было. Своеобразная ловушка: дать электронное объявление, о котором преступник не узнает, но узнают заинтересованные на портале. Те же поймают его за зад и приведут. А укрыться он не сможет. Не успеет: из-за незнания. Ловко, мимолётной мыслью подумал Осаму. Его чуть не одурачили.
Осаму опустил взгляд на следующее сообщение в открытом чате: «
лучше бы тебе куда-то смотаться, пока не уляжется». Он мрачно вздохнул. Куда? Домой? Под дулом пистолета — нет, а без него так тем более. Телефон провибрировал последним: «
удачи», и Осаму спешно убрал его в карман.
Дальше был короткий, быстрый забег по кампусу — собрать вещи. Спортивная сумка свисала по плечу перекинутой лямкой и била по бедру из-за скорости шагов. Осаму часто оборачивался и торопился. Спустившись в метрополитен, опустил ладони по обе стороны конструкции. И перемахнул через турникет.
Да, у него оставались деньги, но кто знает, как ему придётся жить там всё то время…
— Эй ты, чудила.
Осаму остановился и обернулся. От ближайшей стены отлип парень, сокративший расстояние в миг.
— А теперь… — он прочистил горло. — Вернись и оплати путешествие своей задницы.
— О… А ещё чего? Кажется, твоё горло барахлит, могу предложить использовать мой болт как прочищающее.
— С полицией в таком тоне поболтаешь.
— Сразу после того, как ты поболтаешь со своей мамочкой о том, куда устроился. Не позорно ли, стоять на «зад-контроле» возле метро? — Осаму развернулся и начал отдаляться. — Не отвлекаю. Развлекайся.
— Следи за своим языком, придурок.
— Я подумаю, — Осаму обернулся через плечо и чуть сощурился. — Вообще-то… нет. Не подумаю.
— Куда бы ты ни сел дальше, желаю тебе аварии.
Осаму остановился, полностью разворачиваясь к собеседнику, пусть соблюдая набранное расстояние.
— О… — он мимолётно подавился воздухом и усмехнулся. — Так грубо.
— Нечего лезть к родителям.
— М. Сходи поплачься им. Пусть пожалеют.
— Сам не пожалей, — вздохнув, парень отошёл обратно к стене и сунул руки в карманы. — Однажды тебя кто-нибудь проклянёт за твой грязный язык.
— Я? — Осаму поднял брови и прижал ладонь к груди. — Я? Буду проклят? О нет… О, как же так!..
Парень ответил средним пальцем. Осаму рассмеялся и вернул жест, прежде чем отвернуться и пошагать дальше.
У него не было идей, где можно скрыться. Он садился в подходящие вагоны и автобусы, пока не выбился из сил путешествия.
О, и, кажется… он был проклят.
Когда остановился не там, когда спрашивал про отель у полноватого старика с грустным, осунувшимся лицом, когда смеялся с его говора, когда глупо, соглашаясь, кивал в ответ на услугу, когда встал лицом к счётчикам…
Когда проснулся в комнате, привязанный по рукам и ногам к инвалидной коляске.
Когда писк в ушах прекратился, и до него начали долетать обрывки фраз. Сначала кто-то прочистил горло. Осаму престал дышать, старясь прислушаться. Ещё до момента, когда попытался освободиться. Или заявить о себе…
«
Почему вы ушли в отставку?». Ответ прозвучал не сразу, но заставил внутренние органы сжаться: то был голос «отца».
«
Горе», — ответил он.
Осаму застыл в оцепенении. Когда с вами происходит травмирующее событие, воспоминания парализуют. Тело становится как-бы беспомощным, противится мозгу. Сознание, бесполезно давящее на кнопку «заблокировать», сначала справляется плохо. Это выглядит тревожным и чрезмерно быстрым, но бесполезным, если смотреть через хуманизацию сознания.
«
Что за горе?», — спрашивал Осаму, подбираясь к подвальным счётчикам.
«
Горе делает с людьми… разные вещи. Настоящее горе. Жгучее, беспощадное горе, сынок…» — «
Я понял, что похож на него, но я не ваш сын», — хихикнул в ответ Осаму. Хотя стоило удрать из того дома в ту же секунду. Откуда же он мог знать это?
«
Почему вы ушли в отставку?» — «
Горе».
Голос «отца» дробил мозг. Жужжал отголосками эха в голове, гуляя там, как по пустынному — бетонному — помещению. Пустынному, бетонному…
Подвалу.
«
Горе, сынок. Горе.»
Пустынный, бетонный подвал… Бетонный подвал, сынок. Вот,
что с людьми делает…
Горе.
Но тот голос был не единственным. Кто-то прочищал горло и задавал вопрос…
«
Почему вы ушли в отставку?»
«Отец» ушёл в отставку?.. Едва ли у каждого гражданина есть
наручники в доме, пусть и
одна-единственная пара.
«
Почему вы ушли в отставку?»
«Отец» — полицейский в отставке. Осаму широко раскрыл глаза и потихоньку вспоминал, как дышать. Осаму в грёбаном розыске. «Отец» — полицейский в отставке.
Осаму проверил задвижку и отшатнулся от двери, смотря на неё удивлённым взглядом.
༒
Разложенную на соседнем кресле карту Чуя проверял изредка. Коротко косился на неё с новыми указателями на дороге. Проверял маршрут, но это не было необходимостью.
Чуя вёл чёрный ниссан икстрейл по трассе, держа расстояние с полицейскими машинами. Те воздержались от включения сирен.
Чуя вздохнул и побил руль большими пальцами, отмечая черноту нависших туч. Последняя из вереницы полицейская машина вильнула задом, заворачивая. Когда автомобиль, который Чуя арендовал, завернул туда же, на лобовое начали падать первые капли дождя.
Чуя мысленно выругался. На улице свистел ветер, время от времени стучащийся в закрытые окна. Чуя пальцем поднял рычаг, заставляя дворники работать. Он имел понятие о том, что руки трясутся, но не позволял себе слишком мыслить об этом.
Слишком предполагать, что они могли опоздать. Слишком допускать, что его самый близкий друг мёртв. Слишком слабохарактерно считать, что разревётся в истерику, если это окажется правдой.
Он вернулся в место, откуда старательно сбегал. Потому что… Не столько он хотел унести свою задницу целой, как спасти Сеиджи. Он вернулся ради него и того парня в мотеле — но Дазай хотя бы в безопасности.
У всех бывают проблемы и трудные жизненные ситуации. Но, если вы знаете, что такое дружба: вы никогда не остаётесь в одиночестве на грани излома своей личности. И никогда не оставляете тех, кто был в такие моменты рядом.
Это звучит громко, даже если стараться не быть громким. Это можно сказать проще, но суть останется неизменной.
Мышцы в районе груди Накахары защемляет, когда он ловит мысли с вопросами о том, что сейчас с Сеиджи, где он и как себя чувствует.
Хуже становится с предположением, что полицейские не найдут никаких… «
оснований»? Сеиджи родной сын этого поехавшего старика. И, конечно, только попытайтесь вдуматься в тот факт, что у него есть свидетельство о его рождении!
Китамура старший не такой тупоголовый, как можно вообразить. Тупые шестерёнки не крутятся только в ту сторону, в которую крутятся у нормальных людей. Они делают движения, но в выгодную сторону больного разума.
Дазай Осаму, например, в инвалидной коляске.
Старик Китамура продемонстрировал его Чуе. Как вполне себе отдельного, здравого человека, только с небольшими трудностями в передвижении.
Чуя вздрогнул, случайно включая дворники снова. Те заелозили по стеклу с неприятным лязгом и скрипом. Дождь застучал.
Чуя вдруг понял, к чему было то представление. Он протяжно выдул воздух, бегая взглядом по заду последней из вереницы полицейской машины.
То была не отрава лекарствами, Чуя вполне верно распознал, что должен был присоединиться к отцовству ебанутого старика Китамура. Вывод подтверждался просьбой проверить счётчики, рассказом Дазая и удивлённым выражением лица Сеиджи.
Теперь Чуя выругался вслух. Тело мелко затрясло, но как бы изнутри, дрожью по коже на оборотной стороне. Никогда ранее он не чувствовал такой пробирающий холод, вырывающийся наружу температурой, которая поползла вверх. Это было так амбивалентно, что хотелось закричать.
Чуя опустил стекло рядом. Холодный ветер поблагодарил за возможность проникнуть к нему и скоро забрался, как бы расслабленной ладонью поглаживая щёки. Чуя ожидал, что он будет бить кулаком — учитывая неистовый стук по окнам ранее.
«
Дружище, просто будь живым», — последнее, что подумал Чуя. После — тот поворот.
Не так давно Чуя заехал туда на своей машине, пробираясь со скоростью улитки, по просьбе Сеиджи. В этот раз он — в отличии от полицейских машин — не заехал.
Припарковал арендованный ниссан икстрейл чуть на съезде и вышел. Почти ушёл, но развернулся и швырнул ключи через открытое окно на водительское кресло. На случай. На случай, в котором ему будет не слишком удобно рыскать в поисках ключа по карманам. Он не сказал бы, откуда в голове такая идея, это вышло машинально.
Чуя зашагал в поворот без машины. Дождь лупил по голове и лицу, разносимый ветром, который, казалось, начал весело посвистывать. Весело или издевательски? Ну, учитывая, что он заставлял дождь плевать Чуе в лицо, то, наверное, издевательски.
Бинт на голове как-никак спасал от дождя. Да, Чуя не подумал бы приводить себя слишком в порядок: было у него на то время? Вот именно.
Чуя напрочь забыл про оставленное лекарство в машине — оно расположилось под картой, которую Чуя расстелил позднее, на уже лежащее там лекарство. Чуя забыл и отдалялся, и,
эй, Чуя! Нет, до него не докричаться, он уходит.
Чуя отдалялся от арендованной машины, мрачно пиная расползающийся щебень. Иногда подошва кроссовок скользила по этой псевдо-дороге, и Чуя ругался на выдохе, пытаясь не упасть. Дождь размочил и без того некрепкое собрание камней, ветер посмеивался и посвистывал, как и Чуя — ругательства на выдохе сопровождал свист.
Но Чуя не размышлял об этом. Он думал только о Сеиджи. Пойманного какое-то время назад собственным сумасшедшим отцом, который мало того, что перехватил их, так ещё и забрал. Но забрал только одного. Чуя обязан его вытащить оттуда. Если полицейские окажутся…
Чуя широко раскрыл глаза и поднял голову. Оказались. Они оказались идиотами.
Полицейские машины разразились сиренами. Нет-нет-нет, какая тупость! Должно быть, они издеваются!
Старик Китамура услышит их и постарается подмести.
Чуя пошагал быстрее. Ветер свистел, дождь усиливался. Чуя поскользнулся и постарался ухватиться за воздух. Что, ожидаемо, провал.
Растянувшись на просевшем щебне, Чуя почувствовал острую боль в четырёх местах. Чужие чёрные джинсы на нём быстро запачкались зачерпнутой грязью, пока Чуя поднимался. Повторно оцарапывая порезы на руках. Щебень выпирал упрямыми камнями, будто их острые пуза — единственное, из чего состояло подобие дороги.
Чуя дышал с перебоями и свистом. Он потерянно смотрел вслед замигавших машин.
И после шевелил булками быстрее. Догнать их не получится, может, получилось бы, если бы он не бросил машину, но в любом случае. Крикнуть: «
выключите крякающий сигнал, придурки!» — было бы опрометчиво. Да и ветер бы наверняка перемешал слова, как фанты, и не довёл бы их до корпусов машин.
Вскоре Чуя доковылял — а именно так будет правильнее сказать — до… своей тойоты. Той, что с пробитыми колёсами. Той, которая довезла его сюда.
Чуя почувствовал, как сердце сжалось в тиски. Невероятная грусть заполнила и сдавила грудную клетку. Вы поймёте это, если у вас есть машина.
Вот она, бедная. Стоит. Брошенная. Столько раз она выручала Чую, который просто смирился с тем, что бросает её здесь. Гнить и ржаветь от дождей. Если кто-то говорит, что у машин нет души, это как раз означает её отсутствие у говорящего. Скажите ему, что он сам тупая железяка.
Стоя под дождём с пробитыми колёсами, она, быть может, уже и не ждала Чую. Чуя ругал щебень, когда тот заставлял бампер биться о камни. Капли дождя лупили по корпусу, и ладно, тойота выдержит этот дождь. Но не все бесчисленные следующие, если Чуя бросит её здесь.
Чуя надломил брови и провёл ладонью по корпусу. Вернулся, безответственный хозяин? Тебе в пору водить велосипед.
Чуя мысленно извинился. Но что это поменяло? Он здесь, но не уедет на этой машине: колёса пробиты, а в округе нет ближайшего места, где шины можно было бы заменить.
Не обижайся, мысленно попросил Чуя. Но, есть предположения, что он получил в ответ? Ага. Именно. Туда.
Двигатели по очереди заглохли. Чуя отправил взгляд на разведку: отсюда хорошо видно дом семьи Китамура.
Чуя попятился и спрятался за машину, чуть сгибаясь. Конечно, она спрячет его за собой, несмотря на то, что он её бросает. Последняя просьба, без проблем.
Это не было штурмом: машины легковые. Вышедшие полицейские направились к дому, но один из них остановился и указал на тёмные следы гари. Там была сожжена одежда Дазая — бывшего пленника, если вам интересно.
Нет, не слишком. Полицейские кивнули, либо делая вид, либо в самом деле принимая к сведенью, и подобрались к двери. Когда та открылась, один из них что-то предъявил: не настолько хорошо отсюда видно, чтобы различать буквы на крошечном документе, выставленном на уровень лица.
Полицейские засыпались внутрь, и Чуя вздохнул. Вроде, дело в процессе, но ещё не известен ни исход, ни что сейчас с Сеиджи.
Дружище, просто будь жив…
Дождь усилился и
шумел так громко…
Чуя разве должен был войти с ними, чтобы убедиться в жизни друга и не мучиться предположениями?..
Машина, соглашаясь, мигнула фарами и открылась. Чуя покосился на неё и вернул внимание дому семьи Китамура.
Чуя должен был пойти с ними или?..
Что?
Машина открылась?
Чуя выпрямился и отшатнулся. Машинально попятился, пока не стукнулся спиной.
Он резко повернулся.
И закричал: от кожи лица старика Курихары остались свисающие ошмётки.
༒
Бесполезные полицейские ушли. Если кого в этом драном городе и можно было благодарить — сотрудница мотеля. Осаму нахлебался лимонного чая и промыл желудок достаточно, чтобы начать соображать.
На самом деле, Чуя брал с собой вещи. И шапка у него была. Просто всё это лежало в конфискованной ранее машине, а с её возвращением Чуя забросил вещи в мотель.
Ну, именно поэтому Дазаю было, что нацепить. Осень разбушевалась дождём, Осаму аккуратно подглядывал за погодой через окно мотеля.
Своих вещей у него не было. Так что и задерживаться с окончанием ломки не имело смысла. Осаму задумчиво смотрел в окно.
«
Больше помощи ждать не от кого»
«
Мы вернёмся» — «
Если нет — постарайся сбежать».
Чуя не вернулся. Теперь Осаму понимал это трезво. Ясной, пронзительной мыслью.
«
Постарайся сбежать, Дазай, пока он будет занят разделыванием наших тушек».
Мешая ливень, завыл ветер. Застучал в стекло. Сильными, резкими порывами.
Он будто просил обратить на него внимание и выйти на улицу.
«
…постарайся сбежать…»
Чуя не вернулся.
Ветер с дождём стучали в окно, призывая, но явно не добавляя желания выйти.
Осаму вздохнул и перевёл взгляд на стойку, что покосилась без той дощатой поддержки. На стойке валялся кошелёк. Чуя бросил его там, после того, как принёс Дазаю чай. Перед этим Чуя тащил Дазая едва не на себе, пока тот был в болезненном бреду.
«
Больше помощи ждать не от кого»
Чуя не вернулся. Должно быть, «отец» поймал их.
Но они помогли Дазаю выбраться из того кошмара.
«
Больше помощи ждать не от кого»
Осаму смотрел на брошенный кошелёк, пока в окно стучал ветер, наперебой ливню.
Осаму должен что-то сделать. Или Осаму слишком напуган?
