Cadavre exquis

Лишь тонкая бледная полоска света смогла проскользнуть сквозь плотно задёрнутые шторы этим непривычно холодным летним утром. Бертуччо поморщился, когда полоска бесцеремонно забралась в постель и устроилась прямо у него на лице и, лениво махнув рукой, отвернулся, уткнувшись носом в подушку. Возможность проспать больше положенного выпадала ему крайне редко. Обычно, он даже солнца ещё не заставал, когда сидел возле окна и курил в качестве ритуала и в ожидании его сиятельства и бесчисленного количества поручений. Со временем организм к такому режиму привык, да и доспать всегда можно было в экипаже, опираясь о чужое плечо, но всё же если выпадал шанс лежать вот так, как сейчас, и лениво отгонять от лица солнечные лучи, то Бертуччо пользовался им с преогромным удовольствием. И благодарить за это, как и за большинство благ его жизни, можно было того же человека, что заставлял его эти редкие моменты отдыха ценить. Бертуччо открыл глаза, тщательно поморгал, отгоняя остатки сна, и улыбнулся с едва слышным вздохом. Никогда не перестанет его поражать тот факт, что даже спустя долгие девять лет, его главной мечтой и по сей день оставалось видеть это чудесное лицо, слышать ровное дыхание. Может быть, только ради этой картины он тренировал себя просыпаться хотя бы на пять минут раньше. И пока получалось. И оно того стоило. Бертуччо подался вперёд, оставляя на ровной переносице беглый поцелуй сухими со сна губами. Морщина, мгновенно образовавшаяся между нахмуренными бровями, тоже не осталась в стороне — Бертуччо поцеловал и её. — И не стыдно вам? — голос Монте-Кристо несколько хрипел со сна, но, кажется, это ему не мешало, — Я нахожусь в полной уверенности, что вы ещё видите десятый сон, позволяю вам прохлаждаться в моей постели, а вы… — И вам доброго утра, Ваше сиятельство, — усмехнулся Бертуччо, запуская пальцы в его волосы и с предельной осторожностью, вызванной, скорее, переменчивостью настроения Монте-Кристо, взъерошивая их. Лишь тень улыбки промелькнула на его лице, сразу скрывшись под маской сонной лености. Широким жестом закинув руку на плечо управляющего, граф уткнулся ему в шею. Видимо, для того, чтобы даже сейчас никто не смел видеть красных щёк и блестящих глаз. Пусть даже и один единственный человек. — Ты обещал. По утрам никакого «Его сиятельства», — прошептал он тем сдавленным голосом, каким говорил «люблю» и вскрикивал одно единственное имя ночами. Бертуччо ласково улыбнулся. — Прошу прощения, мой милый ангел. Тихое, кажется, даже немного возмущённое фырчанье прямо в шею. — Как вульгарно… — И всё же вы не противитесь. Монте-Кристо посчитал себя слишком гордым для ответа. Лишь стало крепче его полуобъятие; знак, что, каким бы вульгарным ни было прозвище и как бы нежность ни возмущала (или всё-таки смущала) его, он бы хотел, чтобы Бертуччо остался. Будто бы он сам собирался уходить. Сила ли привычки, усталость после вчерашней ночи или же то самое слово, которое Монте-Кристо и под страхом смерти бы не произнёс, но определённого рода сила держала его подле Его сиятельства. Или же, как верно было замечено, его ангела. И продолжала держать с каждым прикосновением, с каждым поцелуем. Словно Монте-Кристо был способен заколдовать его только лишь этими незначительными актами нежности. А может быть и мог. В мире Бертуччо они были очень значительны. — Я бы хотел, чтобы мы больше времени проводили так… — прошептал он, уткнувшись носом в чужую макушку. Монте-Кристо вопросительно хмыкнул ему в шею, и Бертуччо пришлось продолжить, — Когда ты такой ласковый, когда много улыбаешься. Я бы тогда тебя никогда из постели не выпускал. — Какая заманчивая возможность, — усмехнулся граф, и Бертуччо почувствовал пробежавший по позвоночнику жар, когда он ласково потёрся носом о шею и коснулся её губами. Совсем по-кошачьи, — Но ты, к сожалению, на меня работаешь, а ещё, к сожалению, опаздываешь. Уже десять минут как должен был работать. — А вы, Ваше сиятельство? — Бертуччо поцеловал дразняще где-то за ухом, — Разве не должны уже час как быть на ногах, а не греться в моих объятиях? Несправедливо вы меня судите. Резкое движение, и Бертуччо больше не чувствовал губ на собственной шее. Зато теперь видел их плотно сжатыми в тонкую линию. А следом увидел и строгий прищур не столько ангела, сколько Его сиятельства. Но за столько-то лет, он таких прищуров бояться перестал. И сейчас только из уважения перестал улыбаться. — Не вам меня в этом упрекать, господин управляющий, — фыркнул Монте-Кристо, резко качнув головой. Чёрные кудри легко скользнули с плеча, и Бертуччо было протянул к ним руку, но, видимо, заметив движение, граф резко поднялся с постели. «Кто бы сомневался» усмехнулся про себя Бертуччо, наблюдая за тем, как Монте-Кристо накидывает на плечи длинный халат, размеренными движениями разминает шею, направляясь к столу. Он, как и много других вещей в покоях Монте-Кристо, почти уже престал принадлежать только ему одному. И как бы то ни было для него прискорбно, но с каждым «Побудь со мной» и «Останьтесь сегодня» всё больше и больше вещей заслуживали бы обращение «наши» вместо «мои». Как прикроватная тумбочка, с которой Бертуччо забрал очки. Или как ширма, на которой покоилась белая, слишком дешёвая, чтобы быть графской, рубашка. Или как стол, с которого Монте-Кристо взял что-то и, не оглядываясь, перекинул через плечо в сторону кровати. С поразительной ловкостью, какой обладают верные хозяевам псы, Бертуччо поймал прилетевший ему в руки предмет и только после на него взглянул. Спички. — У тебя три минуты на твои отвратительные сигары, — заметил Монте-Кристо, придирчиво оглядывая себя в зеркало. Судя по движениям рук, больше всего его беспокоила шея, совсем не идеально белая в это утро. — Спасибо, сокровище, — ласково улыбнулся Бертуччо. Монте-Кристо отмахнулся. То ли от прозвища, то ли от благодарности. Уже направляясь к окну, Бертуччо не смог отказать себе в удовольствии, сделать крюк возле стола и украдкой поцеловать острое плечо Его сиятельства. — По моему скромному мнению, Вы сегодня особенно прекрасны. — Три минуты, Джо. Не забудь окно открыть, — ответил «особенно прекрасный» и удалился одеваться. Что в определённой трактовке означало, что комплимент был одобрен и принят к сведению. А большего Бертуччо и не надо было. Если бы каждое утро могло так начинаться, у него была бы самая счастливая старость. Ему, конечно, и сейчас жаловаться не на что: платят славно, добрая половина мировой таможенной службы за ним не охотится, и крыша над головой имеется. Но получив однажды что-то большее, сверх возможного до того момента удовольствия, сложно бывает спуститься с небес на землю. Что-то такое и сказал ему однажды его ангел, когда его мучила бессонница, и он коротал время, стоя на балконе одной дождливой ночью. Эта была одна из лучших ночей на памяти Бертуччо. В любом случае он был прав, как и в большинстве случаев. Когда утро начинается так размеренно и тянется так долго, разве можно захотеть вернуться к бешеному нещадящему ритму и, самое главное, одинокой постели? Вот и Бертуччо к ней возвращался с сожалением. Но, надо признать, в последние дни это случалось всё реже. Следуя просьбе (или вернее, приказу) Его сиятельства, он выдохнул дым в приоткрытое окно и поёжился, стоило холодному ветру непрошенным гостем заскочить в комнату. Только середина лета, а погода уже портится. Досадно. — Забавно, — Бертуччо не нужно было оборачиваться на голос, но всё же он взглянул на подошедшего Монте-Кристо. Несмотря на его любовь к утончённости и одеждам до невозможности дорогим и захватывающим внимание, почему-то в совершенно простой рубашке и брюках от него не хотелось отводить глаз. Возможно, от того, что такая простота может существовать только в пределах этой комнаты, — Забавно, что мы знакомы уже девять лет, а я только сейчас узнаю, что ты левша. Бертуччо взглянул на руку, которой держал сигару, и улыбнулся. — Мы знакомы уже девять лет, а я только сейчас узнаю, что ты этого не знал. Монте-Кристо цокнул языком и с какой-то усталостью ткнулся лбом в плечо управляющего. — С каждым разом убеждаюсь, что немые слуги куда удобнее. — В отличие от Али, язык мне нужен для работы, Ваше сиятельство, — заметил Бертуччо. Граф спрятал смешок у него в плече, но дёрнувшиеся резко плечи ни с чем не спутаешь. — Твоя правда, — вздохнул он и, выпрямившись, взглянул на едва горящий кончик сигары в пальцах Бертуччо, — Джо, — позвал он и только дёрнул пальцами, не требуя дальнейших расспросов. — Так «отвратительные» же, — сказал Бертуччо, послушно сигару протягивая. Монте-Кристо пожал плечами. — Довольствуюсь тем, что есть, — ответил он, чуть откидывая голову назад и поднося сигару к губам. Даже почти не стыдно признаться, что на это простое действие Бертуччо засмотрелся как заворожённый. Кто знает, может, этого его ангел и добивался. — Благодарю, — кивнул Монте-Кристо, возвращая сигару законному владельцу. — Всё для тебя, мой ангел, — улыбнулся Бертуччо и словно невзначай подался вперёд. Быть может излишне драматично Монте-Кристо вздохнул, но немую просьбу уважил, бегло целуя губы управляющего и шрам, тянущийся от них к подбородку. Бертуччо улыбнулся в поцелуй и в то мгновение, что Его сиятельство оставался в такой чудесной близости, ответил таким же беглым поцелуем. — Не привыкай слишком к этим глупостям, — заметил граф, — «Мой ангел» — только по утрам и в постели. — Как много правил для одной спальни, не находишь? — вздохнул Бертуччо, прекрасно зная, что спорить с этими правилами — пустое. Конечно, Его сиятельству важно что-то контролировать в этом неконтролируемом потоке из беглых поцелуев, совместных ночей и утренних сигар у окна. Пусть даже это и будут правила навроде времени для прозвищ и мест для поцелуев. Всё, что этой упрямой и противоречивой душе угодно. — Не нахожу, — подтверждая собственное упрямство, кивнул граф, — А ты? — Я тоже, — пожал плечами Бертуччо и, выдохнув дым в последний за это утро раз, спросил, — Позавтракаем вместе сегодня? — Увы, никак, господин Бертуччо, — Монте-Кристо покачал головой, а голос его приобрёл этот неповторимый оттенок строгости, который полюбился Бертуччо за эти долгие девять лет, что привели его сюда. В эту спальню и в это непривычно холодное утро, — Вы сегодня без завтрака, дорогой мой. Я вычитаю его из лишних десяти минут в постели, а в кармане вашего жилета уже лежит записка со всеми адресами, куда вы непременно должны сегодня заехать. Вас же это не затруднит? Ох уж эти риторические вопросы с намёком на улыбку. Бертуччо слишком привык, чтобы возмущаться, хоть и не в силах был подавить усталый вздох. Вот и кончилось его чудесное утро. И его ангел превращается в Его сиятельство. А он сам превращается в господина Бертуччо. Он затушил сигару и пробормотал: — Конечно, не затруднит, Ваше сиятельство. — Отлично. А ещё я бы рекомендовал Вам приступить прямо сейчас, — уже уходя к двери, заметил Монте-Кристо, — Если, конечно, вы рассчитываете на возможность пообедать со мной. А путь у вас неблизкий. — Но обедаете вы поздно, мой ангел, — улыбнулся Бертуччо. — «Ваше сиятельство», — строго заметил он, но уголок губ предательски дёрнулся вверх, — Не забывайтесь. На мгновение они встретились взглядами. Всего лишь мгновение занял короткий кивок Его сиятельства и ответный кивок господина Бертуччо. И лишь в одно мгновение уложились слова на одном, только им одном ясном, языке. — Не опаздывайте, — «Люблю вас». — Не посмею, — «Больше жизни, Ваше сиятельство».