Корзинка мелочей

Он идёт по едва освещённому коридору. Всё серое. Где-то там, далеко впереди, белый яркий свет, но есть ли там выход — Чуя точно не знает. На нём потрёпанное старое пальто, которое, кажется, уже не способно согревать своего носителя. — И как часто тебе это снится? — Мори сидел за своим столом, слушая рассказ парня, развалившегося поперёк кресла, стоявшего напротив. Несмотря на то, что он сам вызвал Накахару к себе, заметив, что того что-то беспокоит, казалось, что он был мало заинтересован в разговоре и больше наблюдал за подопечными из окошка своего кабинета. — Каждую ночь. Вокруг слышится шёпот, голоса сотен детей. Он старается их не слушать. Но среди всех выделяется один: Чуе кажется, что его настойчиво зовут. И потому послушно идёт. — И что дальше? — Огай наконец-то перевёл взгляд на собеседника. Кажется, он всё-таки слушал внимательно. Чуе хотелось бы знать, зачем он сюда притащился, уселся в кресле непосредственного начальника и начал рассказывать свои сны вместо того, чтобы отмахнуться, мол, ничего меня не грызёт, отстаньте. Но это что-то важное. Он был в этом уверен. И потому продолжил пытаться вспомнить детали. Он проходит мимо неподвижных детей. Они застыли, словно каждый был занят своим делом, когда время остановилось. Их глаза мутные, мёртвые. Всё вокруг серое — они тоже. Их лица ему знакомы. И ему кажется, что эти дети за ним следят. — Я вижу их, — он кивает в сторону окошка. Вид оттуда — игровая площадка, где сейчас собралась большая часть детей, которая содержится в их организации. Почти половину из них Чуя лично привёл сюда. — Там. Он продолжает упорно идти вперёд. И видит, как впереди, из-за угла, выходит ещё один ребёнок. Он не успевает разглядеть лицо, как тот, едва повернув голову к Накахаре, начинает бежать прочь. Что-то заставляет Чую последовать за ним. — Только одного из тех, кто мне снится, я не знаю. — То есть? — Я его здесь никогда не видел. Всё как в замедленной съёмке. Мальчишка бежит куда-то вперёд, Чуя может разглядеть белую одежду — традиционную, тёмную макушку… Он бежит следом — но слишком медленно. Словно воздух стал плотной массой, в которой невозможно сделать движение, не приложив слишком много усилий. — Уверен? — скептический настрой Мори на подобное заявление был сразу виден. Чуя, заметив, что его словам не верят, лишь фыркнул. — Может, это один из… бывших подопечных? — Нет. Точно нет. Мальчик сворачивает в один из проходов в коридоре и скрывается. Чуя пытается успеть за ним. Кажется, впереди свет. И ещё — чувствуется прохлада. Чуя уверен, что почти ощущает запах первого снега. Он замирает, оказавшись на свежем воздухе, вокруг только высокие чёрные деревья, первый снег, успевший покрыть почти всю землю вокруг. Ветра нет. Крупные, пушистые хлопья снега падают медленно. Чуя оборачивается, но не видит за собой коридора, из которого только что вышел. Вокруг только лес… — И? — Мори уже внимательно рассматривал уставившегося в потолок парня. Он ждал продолжения, пытаясь понять, с чем всё-таки Чуя пришёл к нему и что его волнует уже несколько недель. — Я оказываюсь в незнакомой для себя местности. Он слышит голос. Чуя не может понять, что именно ему кричат: словно он под водой, — но чувствует, что это его зовут. Поворачивается в ту сторону. Тот же мальчишка — спрятался за деревом. Смеётся. И затем, когда понимает, что мужчина его видит, — снова бежит куда-то. Медленно. Чуя следует за ним. — Лес ты мог где угодно видеть. — Но не то, что спрятано посреди этого леса… Очень скоро он оказывается в деревне. Пусто. Ни души. Никого. Даже домашних животных не видно. И тишина. Мужчина смотрит по сторонам, оборачивается. Пытается увидеть тёмную макушку. И наконец-то видит следы на белом снегу. Бежит по ним. Но сам следов не оставляет… Он слышит смех, ему кажется, что его зовут. Но не может понять, его ли имя звучит на самом деле. Ему кажется, что да… «Эй! Сюда!» Ему кажется, что он догоняет мальчишку. Сворачивает за угол очередного дома. Никого. — Я вижу лестницу наверх. Там, кажется, храм должен быть… Тории старые… — Что за храм? — Не знаю. «Сюда!» Голос слышится уже с другой стороны. И Чуя оборачивается. Тот мальчишка ему машет рукой, стоя вдалеке. А после — снова убегает, скрываясь среди деревьев. Чуя спешит. Он чувствует, что это важно. Ему кажется, что от волнения сердце выпрыгнет наружу. — А потом я понимаю, что это пепелище. — Пепелище? — Мори нахмурился, пытаясь вникнуть в рассказ Чуи полностью. Получалось пока плохо, кажется. — Да. Чуя не задаётся вопросом как в секунду аккуратные дома оказались разрушены и сожжены. Его не волнует, где все остальные жители, что случилось с ними. Ему ничего не важно, кроме одного: он должен найти того мальчишку как можно скорее. — И зачем ты его ищешь? — Я не знаю! — парень всплеснул руками, приподнявшись в кресле. Откуда ему знать? Это же сон, в котором бессмысленно искать логику. Просто сон… Только слишком уж навязчивый. Поняв, что его реакция слишком бурная, он упал обратно, ударяясь плечами о подлокотник, и продолжил так лежать, уставившись в потолок. Огай только вздохнул, продолжая слушать. На его лице отразилось некоторое понимание, когда парень описывал деревню и местность вокруг… Чуя бежит в лес, в самую глубь. Он знает, где искать. Да, там он точно должен найти свою пропажу. Первый снег, несколько подтаявший и оттого мокрый, хрустит под ботинками. Чуя вдыхает свежий воздух. Мысли в голове спутаны, он не может понять, почему именно на душе ему так неспокойно, почему он так спешит. Выдыхает, задержав взгляд на облачке пара, рассеивающемся в прохладном влажном воздухе. Возвращается взглядом к старому дереву, пожалуй, самому старому во всей округе, судя по толщине ствола. Здесь он должен найти искомое. Всё ещё тихо… Толчок в спину, словно на него налетели с разбегу. Объятия. Смех. Чуя тоже почему-то улыбается. Волнение в груди уходит, уступая место теплу. Нашлась его пропажа. Из головы сразу вылетает, что он был на пепелище только что, что он видел там и что на самом деле толком и не понимает, что происходит. Нет ни одной мысли. Только тёплые чувства, которые он почему-то испытывает, когда его так обнимают со спины, цепляясь тонкими пальцами за его одежду, прижимаются и тихо бормочут, рассказывая о чём-то. Накахара прикрыл глаза рукой, устало вздохнув. На той много пятен и родинок, складывающихся в своеобразный рисунок. Обычно он не давал другим видеть их, но в кабинете Мори, который знал его чуть ли не с самого детства, он мог позволить себе закатать рукава рубашки. Их полно по всему телу на самом деле, даже на лице есть — хоть и немного. Нельзя сказать, что они очень яркие и выделяющиеся, но в детстве другие дети видели в этом отличный повод для насмешек. Сейчас он больше понимал, что для Огая его рассказ стал по-настоящему бредовым. Но он ничего не мог с этим сделать: это то, что он отчётливо запомнил… Снег продолжает падать, и Чуя наконец-то оборачивается. Мальчишка нехотя выпускает его из объятий. Но ненадолго — почти сразу снова прижимается к мужчине. Чуя обнимает его в ответ, согревая. Поглаживает лохматую макушку. Слышит довольное лепетание. Пока не может его разобрать, но уже чувствует удовлетворение, спокойствие момента… — И что потом? — Огай уже не смотрел на него, копаясь в ящике стола. — Потом? — Накахара тихо и даже растерянно повторил вопрос, в поисках мысли, продолжая вспоминать. «Ты снова уйдёшь, да?» Мальчишка не смотрит ему в лицо — утыкается в пальто. Кажется, он чувствует обиду. Чуя вздыхает. И говорит: «Я должен». «Тогда возьми меня с собой!» «Не могу.» Мальчик должен оставаться в деревне. В голове у Чуи какая-то смутная мысль, зачем, но полностью осознать её не может. «Не хочу, чтобы ты уходил.» Цепляясь пальцами за ткань пальто, мальчишка лишь сильнее прижимается к нему. И Чуя не может — нет, — не хочет отрывать его от себя, позволяет ребёнку так за себя цепляться. — Я отказываю ему не первый раз в этой просьбе, — Чуя констатировал факт, который просто знал: этот мальчик всегда просит позволить ему быть рядом, но Накахара всегда вынужден ему отказывать. — Почему? — Огай достал папку с документы. — Он… должен оставаться в той деревне, — Чуя хмурился. Пытался вспомнить. Почти получалось. — На нём одежда служителя храма. — Того храма из деревни? — Наверное… Не знаю я. Огай ничего не говорил, продолжая изучать документы. Но он всё ещё вникал в историю Чуи. — И зачем он просит об этом? — Я не знаю… Он хочет уйти со мной. Вот и всё… Наверное. Чуя может только гладить лохматую макушку, стараясь донести через эти заботливые прикосновения то, что он хочет от мальчика: тот должен остаться. Он и сам не хочет уходить, не хочет, чтобы это создание его отпускало. К сожалению, это необходимо. «Прошу…» — Вы… «Не уходи…» — …не знаете, что такое Арахабаки? — Что? — Огай удивлённо посмотрел на парня, думая, что ему послышалось. — Арахабаки. Мори лишь задумчиво хмыкнул, и Чуя повернул голову в его сторону, пристально глядя на него — ожидая ответа. Но мужчина не спешил с этим. — Почему ты интересуешься этим? Из-за сна? — Да. Там… упоминается это. Я поэтому к Вам пришёл, — Чуя встал с кресла, подошёл к столу. — Вы ведь знаете что-то? — он внимательно смотрел в глаза начальнику. Он уважал Мори. Он верил Мори. Но он слишком сильно хотел докопаться до ответов на свои вопросы. — Почему ты так решил? — Огай был спокоен, не отводил глаз от своего подчинённого. Чуя был ему слишком хорошо знаком, чтобы он не мог предсказать поведение парня. — Я вижу, что вам это знакомо. Накахара нахмурился. Он хотел понять, что ему снится, что это за место, кто этот ребёнок и что такое «Арахабаки». — А как того ребёнка зовут? Не знаешь? — Я его звал по имени, но не помню, как именно. И лица не помню. Мори смог только снисходительно улыбнуться на это: — Я думаю, что на сегодня хватит, Чуя. Ты можешь отдохнуть, а Ода и один справится. — Хотите оставить меня без ответов? — Хочу, чтобы ты больше деталей вспомнил, — заметив удивление на лице Накахары, Огай добавил: — тогда, может быть, я найду в архивах или доступных мне источниках больше информации. Секунды на раздумья… И Чуя лишь вздохнул: — Как скажете…

***

Чуя видел сон. Снова то дерево. Падает снег. Кажется, довольно холодно, но мужчина не чувствует этого. Тишину заснеженного леса резко прорезает детский голос: «Здесь не любят чужаков. Проваливай.» Он оборачивается. Мужчина раздражён тем, что до него докопался какой-то мальчишка. Он явно местный. Но болтается почему-то по лесу вместо того, чтобы помогать в деревне. А Накахара знает, что дел там полно в этот день. Он смотрит недовольно на упершего руки в бока мальчика. Встречает немного надменный взгляд карих глаз. Радушный приём ему здесь оказали, конечно. «Разве тебе нечем заняться?» «Я убежал!» Откровение не вызывает удивления. Чуя словно знает, почему мальчик это сделал. Но видит, что тот одет слишком легко для такой погоды: падает снег, а ребёнок явно выбежал из дома утром, почти сразу как проснулся. «Замёрзнешь.» «Не твоё дело!» У Чуи в руках — зонт, спасающий его от падающего снега. Он даже не думает о том, что делает. Он молча идёт к мальчишке, который продолжает упрямо стоять на месте, смотреть в холодные, уставшие глаза. Расстёгивает пальто, прижимает ребёнка к себе, прикрывая от холода. Смахивает легкими движениями снег с вьющихся волос. Почувствовав тепло, мальчик утыкается мужчине в живот. Всё-таки замёрз. — И почему же он убежал? — молчание затянулось, и Огай даже подумал, что его подчинённый уснул пока вспоминал новые детали. Чуя сдвинул руку с глаз и повернул голову к Мори. И коротко буркнул в ответ: — Храм. Мори сделал вид, что понял. Чуя сделал вид, что тоже. Но ответ, он уверен, был правильным: парень чувствовал, что дело именно в этом. — И как ты его отправил обратно? — Не знаю. Мори продолжил смотреть в документы, которые за последние несколько дней нашёл в архивах. Парень наблюдал за своим начальником, ожидая хоть чего-то. — А ты зачем туда наведываешься? — Не имею ни малейшего понятия. Чуя действительно не понимал, зачем он посещал местность недалеко от этой деревни. Но чувствовал, что это было важно. Словно это была некая обязанность. Но, кажется, это стало какой-то необходимостью лично для него. Он знает только, что их место — возле того самого старого дерева, где они впервые встретились. Чуя подсаживает мальчишку на своих плечах, чтобы тот дотянулся до ветки. Наконец-то отпускает, когда убеждается, что тот крепко ухватился. И тот смеётся, начиная раскачиваться. Чуя смотрит на это. Улыбается. И вскоре ловит мальчишку на руки, когда тот хочет спрыгнуть на землю. Его обнимают в ответ за шею. И мужчина чувствует, как ему это важно, как в груди становится тепло только от того, что они вместе проводят время. — Ты запомнил его лицо? — Я пытался, — Чуя готов взвыть. Трудно было контролировать запоминание настолько странных снов. — Тогда взгляни на это. Мори положил на край стола фотографию, дождавшись, когда Чуя встанет с кресла и подойдёт ближе. Она уже пожелтела и частично выцвела, её края были рваными, неровными — хорошо потрёпана временем и, возможно, теми, у кого она изначально хранилась. — Я нашёл этот снимок в архивах. Нам повезло, что документы сохранились. Чуя всматривался в детские лица на снимке, но часть из них — особенно по краям, были размыты. Парень и не ожидал, что ему доведётся когда-нибудь держать в руках настолько старое фото. Мори ждал, следя за подчинённым. — Это храм? — пытаясь разглядеть мыльный фон, Накахара приблизил снимок ближе к лицу, нахмурившись. — Смотри лучше на лица. Чуя продолжил всматриваться в фото, пока взгляд не зацепился за одно единственное лицо, уже знакомое. Парень сразу же ткнул пальцем на мальчика, стоявшего ближе к центру, показывая на него Огаю. — Кто это? — Один из служителей храма, как видишь. — Мужчина улыбнулся. Чуя стоит в стороне, скрываясь за деревьями и наблюдая за процессией из леса. Звук ритуальных барабанов его раздражает на самом деле. Но он старается не обращать на них внимания. Церемонию возглавляет тот мальчик. Явно старается, хотя — Чуя знает — не хочет этого делать. — Это он. Я его вижу там. — Интересно, — Мори забрал снимок, вглядываясь в него получше. И только тогда Чуя заметил пометку карандашом на обороте снимка — когда тот был сделан… Если это действительно так, то все участники съёмки давно умерли в глубокой старости, будучи не в состоянии дожить до нынешнего времени. Чуя нервно сглотнул. Он снова ничего не понимал… — Деревня, которую ты описал, была изолированным поселением. Её сожгли примерно в тот же год, когда было сделано это фото. А название стёрли с карт. «Забери меня с собой…» Чуя растерян, когда видит в карих глазах настойчивое желание уйти с ним. Мальчишка крепко держит его за руку, не пуская. Его явно что-то сильно беспокоит, но он боится рассказать, будто чувствует, что ему не поверят. — Значит, никого уже нет в живых? Мори кивнул. «Ты же знаешь, я не могу.» «Прошу! Скоро случится что-то плохое.» Мужчина удивлён такой ярой настойчивости. Всё-таки после отказа мальчик обычно соглашался остаться в деревне. Но не сейчас: он был более чем серьёзен. Чуя понимал, что не мог это игнорировать. Но и забрать ребёнка с собой он также не мог. — Всех жителей казнили. Недавно выпавший снег окрасился кровью. Крики запираемых в домах людей, просьбы о помощи и истошные вопли, когда дома начинают полыхать. Всё это ясно представляется Чуе. Трупы, разрушенные и горящие постройки, много крови на дорожке к храму, отрубленные головы… Всё это представало перед его глазами яркими вспышками. Зря он тогда не принял те слова во внимание. Накахара был готов завыть в отчаянии: он и раньше предполагал, что всё будет не так просто. Но оказалось, что его сны имеют какую-то реальную подоплёку, — и при этом все нити разом обрываются? это слишком. Однако, Огай ободряюще улыбался ему: — Но в этих документах есть кое-что и про Арахабаки. — Правда? Расскажите! Мори начал неспеша складывать документы, включая фотографию, обратно в папку, попутно объясняя: — Тот храм использовался неким культом, который поклонялся этому божеству. Хотя вернее было назвать подобное сектой, я так полагаю. — Сектой?.. — Ритуалы именно в этом храме отличались от тех, что были приняты при поклонении обычным богам. Впрочем, учитывая, сколько в той деревне веровали в него, находясь в изоляции, неудивительно, что это приобрело… определённый характер… Бинты, выглядывавшие из-под рукавов одежды, ясно представились перед глазами парня, словно он видел это ещё совсем недавно наяву. Вот почему мальчишка хотел сбежать из храма. Словно лично помогал мальчишке перевязать руки. — Ритуалы с кровью? — Хорошая догадка, Чуя. Думаю, из-за верований и традиций этого поселения жители близлежащих деревень устроили расправу. Мужчина протянул ему папку с документами, и Чуя, не задавая больше ни одного вопроса, забрал её. Мысли в голове сплелись в единый ком, не позволяя сформулировать хоть что-то конкретное. Парень почувствовал где-то внутри себя пустоту, когда снова достал фотографию и вгляделся в лица не ней. Все эти дети мертвы. Его просили помочь, но он ничего не сделал. — Я могу их одолжить на более долгий срок? — Конечно. Можешь вернуть их, когда посчитаешь нужным. — Благодарю Вас… Он уже собирался уходить, как Мори остановил его в дверях, окликнув: — Ты больше ничего из своих снов не вспомнил? Может, ещё какие-то детали? — Чуе не требовалось даже поворачиваться к начальнику, чтобы ощутить явный интерес того к истории. — Нет, — секундная заминка. Словно он пытался вспомнить что-то ещё. — Больше ничего, Мори-сан. — Я понял. Спасибо. Дверь закрылась. Идя по коридорам организации, Чуя погрузился глубоко в свои мысли. Настолько, что проигнорировал поздоровавшуюся с ним Наоми, Куникиду, задававшего какие-то вопросы (наверное, они были насчёт рабочего графика, хотя Чуя и не уверен в этом), не обратил внимания даже на окруживших его детей и Оду, пытавшегося что-то узнать. Сейчас гораздо важнее было то, что он всё-таки соврал Мори. Всего одна деталь, которая бесконечно крутилась в его голове, вытесняя все вопросы и мысли. Забинтованные руки, крепко обнимающие его. Первый снег, от которого они оба укрываются стареньким зонтом в руках мужчины. Он поглаживает лохматую макушку — почти успокаивающе. Вокруг — тишина, которую вскоре всё-таки нарушает голос этого мальчишки: «Прошу, только не в этот раз. Не уходи, Арахабаки…»