What Fools These Mortals Be

— Доан? Лаэзель заметила первой, как чародейка упала на колени — невзирая на то, что она была в луже бурой жидкости неясного происхождения посреди иллитидской колонии. Cхватилась за голову обеими руками, сжалась почти что в клубок, словно бы стараясь отчего-то спрятаться или закрыться. Гитиянка склонилась к ней, не решаясь прикоснуться: она помнила, насколько разум ее спутницы был непостоянен, насколько та была опасна, особенно в такие непредсказуемые ситуации. — Пожалуйста, — несколько раз прошептала она это слово. — Пожалуйста, только не снова… Гейл же раздумывать не стал — ее состояние было похоже на очередной кошмар, который он уже слишком привык успокаивать за последние ночи. Разве что в этот раз он у нее случился словно наяву. Обойдя Лаэзель, Гейл встал на одно колено рядом с Доан, взял ее лицо в свои руки, заставил посмотреть на себя. В ее глазах снова были непролитые слезы и невыносимые страдания. — Все закончилось, милая, — произнес он тихим, мягким голосом. — Посмотри на меня. Я здесь, это значит, ты в настоящем. Прошлое давно позади. Она сфокусировала свой взгляд на волшебнике, вцепилась в него руками — до боли, явно оставив в нем синяки от своих пальцев, но он даже не подумал сбрасывать ее хватку, продолжая словно гипнотизировать взглядом. — Я здесь, Доан. — Гейл… Она зажмурилась и помотала головой, словно пытаясь стряхнуть наваждение. Отстранилась и оглянулась по сторонам. — Я в порядке, — уже твердым голосом сказала Доан, вставая на ноги и мягко, но настойчиво выходя из объятий Гейла. Волшебник нахмурился, но не возражал, сочтя, что дело, скорее всего, в гордости — все же они были не наедине. — Ты очевидно не в порядке, — сощурилась Лаэзель. — С тех пор, как мы ступили на проклятые земли, тебе все хуже. Объяснись наконец. — Она была здесь раньше, это очевидно, как то, что солнце встает на востоке, — раздраженно бросил стоящий чуть в стороне Астарион. — Пленницей. Что бы не произошло с Доан здесь, готов поспорить, именно это и повредило ее разум. — Он прав, — бесцветным голосом произнесла чародейка. Оглянулась и поморщилась. — Я помню эти коридоры… смутно. — С каждой минутой все больше загадок и все меньше — ответов. — Лаэзель покачала головой и вздохнула, но все же без с злости, с еле заметным в ее взгляде сочувствием. — Ты можешь идти? — Спросил Гейл. Доан кивнула. С мрачной решимостью произнесла: — Пришло время вскрыть свои шрамы. Они нашли капсулу с засохшей кровью, чью принадлежность Доан безошибочно определил Астарион. Сама чародейка молчала — никак не отреагировала на находку, только несколько минут неотрывно смотрела на разбитую крышку капсулы. Гейл помнил их по наутилоиду: ему казалось, их невозможно разбить, и точно не изнутри. Вот только эта явно была разбита именно так. Особое место, подумал Гейл, оглядывая окружение. Для особых пленников. Мизора, которую они выпустили, тоже находилась здесь. Даже дьяволица оказалась достойной спасения, даже она вынудила их группу через Уилла вытащить ее из плена. Насколько же было печально и странно, что никто не пришел за Доан. Никто не стремился спасти ее, пока она была здесь. Следом была своеобразная закуток-лаборатория некромантов Миркула, видимо, учеников Бальтазара, которого их отряд уже успел отправить к своему богу еще несколько дней назад. Место, где должны были быть ответы. Гейл испытывал естественное для нормального человека омерзение и брезгливость ко всему, что происходило в колонии, но его натура исследователя все равно брала верх — вместе с омерзением рука об руку шел азарт и интерес, что практически заставляли забывать обо всем остальном. Он никогда не считал некромантию изящным искусством, и все же то, что ему довелось изучать, в сравнении с изысканиями местных миркулитов было практически тонким мастерством, имевшим свою цель, и непохожим на гротескные, лишенные всякой меры эксперименты с плотью. Его внимание привлек журнал, который одна из местных некроманток подписала «исследовательским». Поморщившись перед тем, как прикоснуться к нему, он перевернул несколько липких страниц, пробежал глазами по строчкам, испытывая все то же отвращение, но понял, что не в силах оторваться. «…эксперименты над первой Верной…» «…день вивисекции…» «…попыталась задушить меня своими кишками…» «…пришлось вернуть их на место, продолжу в другой день…» Смутное подозрение коснулось его разума. Нет, этого не может быть. Он не помнил шрамов на ее теле, поэтому его собственные болезненно сжавшиеся от эмпатии к Доан внутренности чуть отпустило. Гейл не представлял, как вообще можно пережить что-то подобное. Возможно, это была не она. Но любые повреждения тела можно исцелить, и божественным силами, и даже иллитидскими биотехнологиями, которые он успел увидеть еще на наутилоиде. С повреждениями разума такой фокус не выйдет. Если это все же была Доан. Гейл обернулся, поискав чародейку во мраке колонии. Именно тогда он впервые увидел Убийцу. В отдалении, всего на несколько мгновений, когда в неверно-алом свете мелькнула огромная четырехрукая фигура с бесчисленным количеством шипов, зубов и когтей. Следом он услышал крик… Нечеловеческий звук, скрежещущий словно бы по костям изнутри. Он уже слышал его, определенно. Гейл вспомнил — когда впервые соединил свой разум в Плетении с ее. Что же, вот тебе ответ на один из твоих вопросов, архимаг: монстр, что временами владел ее сознанием, всегда находился внутри нее и только ждал возможности выбраться наружу. Где-то рядом грязно выругался Астарион и сверкнул меч Лаэзель. Гейл тоже заставил себя опомниться и перебрать оставшиеся у него заклинания, в тщетной попытке найти что-нибудь нелетальное, но действенное. Впрочем, Доан явно не интересовали ее спутники, но кто-то другой, о чем красноречиво свидетельствовали душераздирающие крики, прерывающиеся влажными ударами плоти о камень, и несколько кровавых фонтанов, пара капель от которых упала едва ли не Гейлу на сапоги. — Некроманты Миркула, — осторожно заметил Астарион. — Похоже… давние ее знакомые. Нужно дать Доан время. — Время?! — почти перешла на крик Лаэзель. — Пока она не решит закусить уже нами? — Это жажда крови, Лейза, — вампир снисходительно вздохнул. — Иногда надо дать свершиться неизбежному и утолить ее. Я знаю, это… сложно понять. Просто прими, как факт. — Па-врилк! Крик мгновенно вставшей в боевую стойку гитиянки и последовавшее дальше невнятное шипение, больше похожее на ругательство, ничуть не смутили покрытую алой кровью Убийцу, что появилась в центре своеобразного зала, вышла на свет, припав на переднюю пару… рук?.. лап?.. Неожиданно и пугающе-бесшумно для двухметрового монстра, с клыков и когтей которого стекала кровь. Гейл зачем-то задумался о том, что ее огромные челюсти с бесчисленными зубами явно способны в одно движение откусить ему голову. Кажется… до него наконец-то дошло, что она имела ввиду под «тебе грозила смертельная опасность». Волшебник думал, что, вероятно, не успеет сотворить заклинание. Подействует ли на нее его магия вовсе?.. Он смотрел в черные, блестящие глаза, в которых, как казалось, не было ничего, кроме бескрайнего, необъятного безумия и жажды убивать. Гейл смотрел в глаза собственной смерти. В тревожной тишине прошло несколько мгновений, прежде чем Убийцу охватил кровавый магический вихрь и Доан вернулась в свою привычную форму. Она упала на колени, и волшебник не задумываясь сделал к ней несколько шагов. «Остановись. Не сейчас, Гейл», — услышал он голос их общего «стража» в своей голове. — В самом деле, Гейл, прибереги порыв, даже если он благороден, — сказал оказавшийся рядом Астарион, уже готовый взять его за плечо, чтобы остановить. Судя по всему, он тоже слышал «предупреждение». Волшебник свел брови. Будто бы его могла напугать смена формы, пусть и довольно… гротескной. Будто бы он ожидал, что Доан — дочь кого-то из светлых богов, которая иногда, искрясь благостным светом, отращивает аасимарские крылья. Но, возможно, время требовалось ей, поэтому Гейл послушал обоих. Бросив еще один взгляд на чародейку, развернулся и сделал несколько шагов по залу. Понимая, что раз он ничем не может ей помочь, его разум жадно искал, чем бы занять себя и ушел в то, что у Гейла получалось чуть ли не лучше всего — анализ. Волшебник прошелся вдоль некромантской «лаборатории», стараясь пристально не рассматривать то, что осталось от самих некромантов. Задумчиво посмотрел на знак Миркула на дальней стене — огромный череп в треугольнике. Мертвая Троица. Миркул, Бэйн и Баал. Ни сама Троица, ни Баал, ни его отродья никогда не представляли для Гейла особого интереса. По заверениям и свидетельствам многих, их и вовсе не должно было остаться в Фэйруне — последний «семейный» кризис свел численность детей безумного бога на нет еще почти сто лет назад. Тем не менее, ему удалось повстречать одно Баалово отр… Дочь Баала, мысленно поправил он себя. Не просто повстречать. Найти в ней недостающее звено в хитросплетениях рассуждений о собственной судьбе. О том, что может быть причиной ее безумия, Гейл подозревал с самого начала, но надеялся, что правда окажется все же менее зловещей и более… решаемой. Вспомнил и труп девушки-барда, теперь совершенно точно оказавшимся ритуальным убийством во славу Баала, и намеки Эльминстера. Бааловы дети, преодолевшие свою природу, были невероятным исключением. Судя по Доан… этим исключением она вряд ли была. Он взглянул на ее сломленную кровавую фигуру. Не мог не сочувствовать ей. Любил ее. Кем бы она ни была — это не смогло бы изменить его чувств к ней. Гейл боролся с собой, желая подойти к ней и все же помочь. Терпеливо ждал, мягко напоминая о своем присутствии через иллитидскую связь: он здесь и только ждет, когда она позовет его. Но Доан молчала. Ее прошлое, однако, порождало массу других вопросов. Что Баалова дочь делала у самого сердца Абсолют? Как попала к миркулитам? Внутренний конфликт между богами смерти? Ее собственная неосторожность? Культисты стремились заразить личинками многих, в том числе и самых экзотичных существ — капсула с Мизорой не зря располагалась рядом с разбитой капсулой Доан. Эксперименты, опыты... Доан была жертвой, твердо решил для себя Гейл. Это многое оправдывало и объясняло. Она подняла голову, медленно оглянулась вокруг и, наконец, встала. Потянулась — долгим, изящным движением — и провела руками по насквозь промокшим волосам. Взглянула на свои ладони и тут же попыталась стряхнуть капавшую с ее пальцев кровь. — Полагаю, вы заслуживаете объяснений, — вздохнула чародейка, посмотрев на гитиянку и вампира перед собой. — Уж потрудись, Доан, — сказала хмурая Лаэзель. Но меч она все же убрала. — Если просто и кратко, то я — отродье Баала, а это был Убийца. Один из его аватаров… в каком-то смысле. Гейл вскинул бровь. Аватар Баала? Он в который раз пожалел, что никогда не интересовался конкретно этим богом и его детьми. Одно волшебник мог сказать точно: божества не наделяют способностью призыва аватара всех подряд, пусть даже и собственных отпрысков. Доан была его… Избранной?.. Его собственный карточный домик из объяснений и оправданий рисковал обрушиться с минуты на минуту. — Конечно, — устало вздохнула Лаэзель, пока Астарион весело ухмыльнулся, как обычно. — Ты — дитя злого и безумного бога. Почему я не удивлена. — У меня очень, очень, очень сложные взаимоотношения с Отцом, — резко сказала Доан, взмахнув рукой. — Но сейчас достаточно того, что он даровал мне силы, чтобы сразить моих врагов. Наказать моих мучителей. — она указала в сторону бесформенных гор плоти, которые оставила в образе Убийцы. — Я оказалась здесь не по своей воле. Кетерик заплатит за это. Другая догадка, которая пришла ему в голову, когда он прочитал имя на одном из саркофагов в склепе Кетерика. Изобель была его дочерью, которую Миркул, похоже, воскресил истинно, не в виде нежити. Сложно представить, чем генералу пришлось пожертвовать ради этого. А Доан снова убила ее. Гейл усмехнулся. Кетерик наверняка должен быть вне себя от ярости. Значит, это была месть? Она снова не сказала ему всю правду… Но знать, что гибель «Последнего света» хотя бы частично была не на его совести — чуть успокаивало. — Так в сути у нас ничего не поменялось, верно? — радостно объявил вампир. — Поздравляю с местью, Доан. Отдадим Кетерика тебе тоже, вряд ли по нему кто-то будет горевать. Чародейка коротко кивнула. Лаэзель в этот раз, очевидно, вполне удовлетворило объяснение, с коротким «выдвигаемся» она развернулась, подавая пример. — Ты в порядке? — Спросил Гейл, подойдя к Доан. Она заметно вздрогнула и обернулась. — Конечно. Более чем. Волшебник уже хотел идти дальше, как Доан спросила: — Как давно ты понял? — Догадывался. Почти с самого начала. — И решил ничего не говорить? Он оглянул ее с насмешливой улыбкой. Она только что попыталась его обвинить в том, о чем молчала сама? — Ты сама не торопилась рассказывать. Твоя память не настолько туманна, как ты убеждаешь всех вокруг, ведь так? Доан подошла к нему вплотную. Попыталась стереть ладонью кровь со лба и бровей, чтобы та не затекала ей в глаза. — Ты тоже был далеко не всегда честен, — она криво усмехнулась. — Говоришь, что хотел вернуть часть Плетения, чтобы польстить богине? Ты хотел забрать его себе. Гейл вскинул брови, совершенно не ожидая сказанного. Лучшая защита — нападение? Любопытно, искупавшаяся в чужой крови — фигурально и буквально — убийца попробует обвинить его… в чем? Чрезмерном тщеславии, легкомыслии, эгоизме? Он почувствовал, как в нем поднялся не гнев, не ярость, но давно израненное и все еще живое самолюбие. Догадалась? Умница. Но перед ней Гейл точно не будет оправдываться. Не после того, как увидел и принял все то, чем она являлась. Он взглянул на нее сверху вниз. Нахмурился и наклонился ближе. — Считаешь, я был этого недостоин? Доан рассмеялась — нервно и почти истерично, обнажив белоснежные на практически алом лице зубы. Смех слишком резко прорезал гулкую и утробную тишину иллитидской колонии. — Считаю, что ты прекрасен, когда добиваешься желаемого, — сказала она, перейдя на почти чувственный шепот. Выражение лица Доан резко стало серьезным, когда она потянулась кровавой рукой к его лицу. — Когда делаешь то, чего по-настоящему хочешь. Она сумела его удивить. От воодушевления, которое неожиданно всколыхнули в душе ее слова, ему захотелось жить, любить и целовать ее — даже несмотря на покрывавшую ее кровь. Он ждал и жаждал ее прикосновения: очередное неподходящее время и место для близости, но ведь так сложно не поддаться соблазну, верно? Доан почти прикоснулась к его щеке, но в последний момент одернула руку, взглянув на свои пальцы, с которых еще капала кровь. Одним резким и неуловимым движением — Гейл едва успел даже подумать о том, чтобы остановить ее, — развернулась и отошла на несколько шагов. Будто вспомнив что-то, обернулась. Всплеснула руками, словно от досады. — Я хотела, чтобы иллюзия продлилась как можно дольше, — ее голос снова напряженно прозвенел среди тишины. — Чтобы ты думал обо мне лучше, чем я есть на самом деле. Чем дальше, тем было тяжелее, а теперь... теперь ты точно увидел мою истинную суть. Не стану винить тебя за ненависть. Волшебник едва не закатил глаза и усмехнулся. Снова она об этом. Будто полагала, что именно сейчас, после всего, что было, он скривит нос и отвернется. Это скорее разозлило — будто сейчас его могли волновать подобные мелочи. Им предстояло встретиться с Абсолют. Придумать, как победить ее и… возможно, решить его собственную проблему. Гейл покачал головой и поравнялся с ней. — Принцип меньшего зла. Слышала о таком? Не дождавшись ответа, он пошел дальше. Доан с удивленным лицом последовала за ним, и тогда Гейл продолжил: — Он прост. Из двух зол всегда выбирай меньшее. Если тебе предстоит столкнуться с чем-то ужасным, грозящим уничтожить весь мир, так ли стоит переживать о методах борьбы с ним или о тех, кто с ним борется? Она чуть помолчала, обдумывая сказанное. — Значит… я — твое меньшее зло? Гейл подарил ей самую очаровательную улыбку. — Мы вдвоем, Доан, — сказал он, остановившись. Чуть склонил голову и галантно подал ей руку. — Миледи, моя возлюбленная и дочь кровавого бога, готова ли ты отправиться в самое сердце ужаса? Она приоткрыла рот от удивления. А потом улыбнулась и с готовностью накрыла ладонь Гейла своей темно-алой, сделав небольшой изящный реверанс. — Милорд и мой возлюбленный, проклятый своими амбициями маг, с тобой — куда угодно.