Инсайт

Он отвозит её домой. Последние секунды четвёртой четверти, и решающий бросок Джексона — победа достигнута. Вся толпа аплодирует, в том числе и Лили, потому что волейбол — её страсть. Это что-то вроде катания на скейте, только без него, и поэтому он ей нравится. В сравнении смысла мало, и в той части мозга, которая ещё нормально функционирует, Лили знает это. Когда толпа выходит из спортзала, Лили понимает, что совершила огромную ошибку, отказавшись от предложения подруги отвезти её домой. Чуть раньше Майли с отцом уехали давать концерт Ханны, и Лили, не желая их задерживать, сказала, что её подвезут другие друзья. Но, как оказалось, единственный её друг после Майли — Оливер. И сегодня из-за пневмонии он даже не пришёл на игру. Они с Майли собираются навестить его завтра, но это никак не решает её проблему. И вот она сидит в вестибюле, свесив ноги со скамейки, и чувствуя себя первоклашкой, поскольку её ноги всё ещё не касаются пола. Но сейчас Лили больше озадачена тем, как она будет возвращаться домой. Сотового телефона, благодаря отцу, у неё нет, а таксофоном пользуются только странные дети, и она ещё не настолько отчаялась, чтобы прибегнуть к такому варианту. Поэтому остаётся сидеть на месте и мысленно уговаривать толпу выйти хоть немного быстрее. Наконец, поток людей замедляется, и за раз выходят лишь один-два человека. Джексон уходит одним из последних, и даже тогда она не ожидает, что он её заметит. Но он замечает. — Лили? — удивляется он её присутствию. — Что ты здесь делаешь? Кого-то ждёшь? Она кашляет, прочищая горло, и неуклюже пытается пригладить волосы, которые спутались под шапочкой, что она сняла ранее. Глупо, но по какой-то причине она начинает нервничать. Может быть потому, что впервые находится с Джексоном наедине. Даже уборщицы, кажется, нет. — Мне надо позвонить маме, — объясняет Лили, чувствуя себя смущённо и гораздо младше, чем она есть. — Она приедет примерно через полчаса. Джексон кладёт свои вещи на скамейку, и роется в спортивной сумке в поисках потёртой кожаной куртки. Он накидывает её поверх волейбольной формы и предлагает: — Хочешь, я тебя подвезу? Тогда тебе не придётся беспокоить маму и ждать полчаса. — Я не хочу тебя обременять, — отвечает она, и он явно замечает, что она нервничает. Потому что такие слова как «обременять» Лили никогда не использует, если только пару раз произносила на уроках английского. — Всё в порядке, — пожимает Джексон плечами. — Твой дом по пути, так что это не будет проблемой. — Оу, — Лили перекидывает свою сумку через плечо, и берёт шапку. — Тогда ладно. Они выходят на улицу и как-то так получается, что идут бок о бок, но, как ни странно, она не чувствует себя неловко. Подошвы её кроссовок шаркают по асфальту, и Лили думает, что, возможно, перестала нервничать, потому что на свежем воздухе легче дышать. Звёзды гаснут, луна полная, и, что удивительно, довольно холодно для калифорнийского вечера. Джексон открывает перед ней дверь машины, и нервозность возвращается с новой силой. Тем не менее, она садится, пристёгивается и ждёт, пока он сделает то же самое, после чего они выезжают со стоянки и едут в сторону её дома. Ей кажется странным, что он знает дорогу к её дому, ведь она не называла ему адрес. Но Лили не зацикливается на этом, потому что у неё и так хватает забот. В конце концов, он вроде не раз подвозил к ней Майли. Первые несколько минут езды проходят в молчании. Затем оба тянутся к радиоприемнику, что приводит к ещё большей неловкости, извинениям с обеих сторон, и звучанию песни Дэвида Боуи «Ziggy Stardust». Зато тишина исчезла. — Купер любит эту песню, — говорит Джексон, включая левый поворотник и, глядя по сторонам, выкручивает руль в соответствующую сторону. Лили не знает, что на это ответить, поэтому молчит. Она никогда близко не общалась с Купером, и никогда раньше не замечала, что у Джексона такие широкие ладони. Не то чтобы она зацикливалась на незначительных мелочах, конечно. — Итак… Новые колёса мне нравятся, — она говорит первое, что приходит на ум, потому что сказать хоть что-то кажется менее жалким, чем не сказать ничего. — Спасибо, — с гордостью отвечает Джексон, выпрямляясь и глядя в зеркало заднего вида. — Думаю, старая машина прожила свою жизнь на полную катушку, доехав до конца дороги, если ты понимаешь, о чём я. — Честно говоря, она понятия не имеет, что он имеет в виду. Ох уж эти мальчики и их машины. — К тому же, нет ничего более крутого и мужественного, чем Ford Taurus 1992 года. По крайней мере, так считает мой отец. Он смеётся, она смеётся в унисон с ним. И впервые с момента поездки Лили чувствует себя комфортно, будто они с Джексоном каждый день так общаются, будто каждый день он подвозит её до дома и открывает для неё двери машины. Ощущения очень приятные, но с её уст слетает вопрос, который может всё испортить: — Ну, а как у вас дела с Дженни? Она, конечно, не хочет этого знать. От одной мысли о том, что Джексон с Дженни вместе, ей до тошноты плохо, но по какой-то причине слова вылетают изо рта, как рвотный снаряд. В ту же секунду Лили жалеет, что не выбрала другую метафору. Джексон не выглядит рассерженным, только раздражённым. То ли из-за её вопроса, то ли из-за Дженни — остаётся только догадываться. — Ну, как оказалось, — он переключается на заднюю передачу, подъезжая к дорожке, ведущей к её дому. — У нас с Дженни не так уж много общего. К тому же, у неё негусто здесь, — стучит он указательным пальцем по голове. Лили хихикает, и он ей улыбается. — Наверное я просто ищу девушку, у которой есть и мозги, и много смелости, — добавляет он. «Ну, так это я» — проносится в голове Лили. Это нелепая реакция, от которой нужно избавляться. И да, Лили без зазрения совести игнорирует тот дурацкий инцидент с фотосинтезом. — Ну, спокойной ночи, Джексон, — говорит она, когда машина останавливается. Лили открывает дверь, и прежде чем выйти, оборачивается к нему. — Большое спасибо, что подвёз. После того как дверь машины за ней закрывается, Джексон со стороны пассажирского сиденья высовывает голову из окна. — Без проблем. Всё, что угодно, для товарища, ненавидящего «Классный мюзикл», — он возносит кавычки на слове «классный», они снова вместе смеются, и как по команде сердце Лили начинает громко стучать. Глупое сердце! — Береги себя, Траскотт, — произносит Джексон, после чего поворачивает ключ в замке зажигания и переключается на первую передачу. Это уже второй раз, когда он называет её по фамилии. Лили смотрит, как он уезжает, и смело признаёт, что от этого ей становится грустно. Но, чёрт возьми! В который раз она повторяет себе, что НЕ влюблена в Джексона. Она влюблена в Джексона. Лили уже давно пытается убедить себя в обратном, но это отнимает слишком много эмоциональных сил, а она никогда не была настолько целеустремлённой. Она морально устала бороться с этими чувствами, это давит на неё. Кроме того, слишком много сил и времени тратится на то, чтобы скрывать это от Майли, ведь как будет ужасно, если она узнает. Это совершенно нелепо. Обычно Лили волнует только домашнее задание и как сделать фронтсайд 180 на своём недавно модифицированном скейтборде, а также то, выполнит ли Оливер свою часть уговора — явится в школу без штанов. Она не очень романтичный человек. Она морщится каждый раз, когда Майли заставляет её смотреть «Пока ты спал» или «Неспящие в Сиэтле», хоть и помешана на Томе Хэнксе. И каждый раз, когда видит канал Lifetime, её передёргивает. К сожалению, это не меняет того факта, что уже долгое время она думает только о Джексоне, и это, на самом деле, просто угнетает, потому что он брат Майли, и на два года старше её. К тому же, список девушек, с которыми он встречался, длиннее любого уравнения алгебры, с которым Лили сталкивалась за всю свою жизнь. Он любит фисташковое мороженое, и считает шоу Бенни Хилла уморительным. Он незрел, у него было больше подружек, чем настоящих друзей, а она окончательно и безнадёжно в него влюблена. Это самая безумная вещь, которая когда-либо могла с ней случиться. Она не может уснуть. Сегодня кровать Майли оказалась не такой удобной, как обычно. Поэтому Лили отправляется вниз, потому что помимо того, что у неё бессонница, она ещё и проголодалась. А в холодильнике вроде оставался сэндвич «Рубен» и даже шоколадный пудинг. Спустившись вниз, она видит Джексона, он смотрит телевизор. Кажется, какое-то реслинг-шоу, которое Лили тоже нравится, но сейчас она озабочена тем, что на ней нет лифчика, ведь она не ожидала встретить здесь кого-то ещё. К счастью, в гостиной темно, если не считать свечения экрана телевизора. Она скрещивает руки на груди и тихо крадётся на кухню, надеясь избежать столкновения. Но как только открывает дверцу холодильника, Джексон замечает её. Дурацкий свет в холодильнике со всем его сиянием! — Лили? — окликает он. — Это ты? — Да, — смущённо бормочет она, доставая чашку с пудингом. Кто-то съел последний «Рубен», и Лили подозревает Роби Рэя. — Почему не спишь? — спрашивает Джексон, и она не может не заметить, что на нём рубашка. К сожалению. — Не спится. — Лили садится на другой край дивана, и подтягивает колени к груди. По крайней мере, теперь она прикрыта. — К тому же, я проголодалась. — Мне знакомо это чувство, — усмехается он, и подвигает к ней чашку с пудингом, идентичную её. Она вежливо смеётся. — Итак, что мы смотрим? — тихо спрашивает она, стараясь не перекрыть громкость телевизора. — О, эмм. — Джексон тянется к пульту. — Просто реслинг, если не хочешь… — Нет! — она тоже тянется к пульту, их пальцы соприкасаются, и Лили одёргивает руку. — Я имею в виду, всё в порядке. Мне нравится эта программа. — Отлично, — как ни в чём не бывало отвечает он. — Тогда будем смотреть реслинг. К сожалению, молчание опять становится между ними основной темой разговора. Они сидят и смотрят, как взрослые мужчины в комбинезонах укладывают друг друга на лопатки, и если не считать молчания, то всё не так уж плохо. По крайней мере, диван сегодня удобнее кровати Майли. — Лили. Она вздрагивает от звука собственного имени, но потом понимает, что это всего лишь Джексон. Поворачивает к нему лицо, и вопросительно приподнимает брови, показывая, что слушает его. — Наверное это прозвучит очень глупо, — он заметно нервничает. — Но… Вообще, знаешь, забудь об этом, ладно? — Что? — её любопытство только разгорается. Она наклоняется и подбадривает: — Ну же! Что ты хотел сказать? Лили знает, что это будет одна из его дурацких шуток, но в глубине души надеется, что это может быть что-то серьёзное. Может, что-то личное, глубокое, но не обязательно. — Ты мне нравишься, Лили. — Это… Она хочет сказать что-то остроумное, но не может заставить работать ту часть мозга, которая отвечает за речь. Когда же она, наконец, справляется с этим, то единственное, что вырывается из её рта, это громкое изумлённое: — Что? Потому что она не верит своим ушам, и если это сон, то довольно паршивый. А шоколадный пудинг не так уж и хорош. Он какой-то жидкий, и желудок начинает сжиматься. — Чёрт подери! — ругается Джексон, вставая с дивана. Хотя, технически, это не совсем ругательство. Лили никогда не слышала, чтобы он матерился по-настоящему, что очень героично с его стороны. Так, минутку, кажется, он ещё что-то говорит. — Извини. — Джексон намеренно избегает её взгляда. — Это… Это вышло гораздо хуже и менее решительно, чем я представлял… Ты окажешь мне огромную услугу, если просто забудешь о том, что я сказал, хорошо? — Нет, Джексон, — Лили взволнованно цепляется за его руку. Это либо самый смелый поступок в её жизни, либо самый глупый. — Всё в порядке. Я… Ты мне тоже нравишься. Её голос едва превышает шёпот, но она уверена, что он её услышал, потому что он смотрит вниз на их руки, потом поднимает на неё глаза. — Правда? — шепчет он. Она сглатывает. С трудом. — Да. — Тогда ладно, — с удовлетворительной улыбкой пожимает он плечами, и опускается на своё место. Она ослабляет хватку на его руке и чувствует, как он, словно в знак протеста, легонько сжимает её ладонь. К счастью, ладони её не вспотели. И вот они, держась за руки, смотрят реслинг, как будто это самая обыденная вещь на свете. И Лили думает о том, что хоть она и не романтична, но могла бы привыкнуть к этому. К тому, чтобы вот так держаться за руки и смотреть реслинг. А ещё, кажется, глупая Сара больше её не раздражает. Ну, по крайней мере, пока.