исполнять не спеша

Это менялось слишком быстро, и Кроули чувствовал, как кожа становилась тоньше от этого. Сосуды набухали, лопались, сшивались и снова рвались в его пальцах, ладонях, кистях. А потом оставались никому не нужными. Пустыми и пересохшими. Кроули прислонился поясницей к столу, смотря, как Азирафаэль тёр пальцами край пиджака. Ему было нельзя — но так нужно поймать его руки. Сжать. Успокоить сосуды и вновь наполнить их чем-то живым и имеющим запах. Демон молчал — минуту, две, десять, — и ангел не знал, куда ему деть его свободные ладони. У него эти последние года были только запреты и приказы — и Кроули больше не знал, что ему делать с его опустевшей безвольной душой. Он умел выхаживать цветы, поворачивать их листьями к солнцу и высчитывать граммовки удобрений — но понятия не имел, что делать с душой. А Азирафаэль всё молчал и не смотрел на него. — Мне надо заплакать, да? — Кроули обернулся на вывешенную тему сегодняшнего собрания и представил, как ладони демона успокаиваются в его руках. Как это противное, безлицее что-то вокруг и на их плечах наконец отворачивается. — Скажите, что мне для Вас сделать, — ангел оттолкнулся от стола и через пару шагов оказался на коленях перед демоном. Души умеют успокаиваться в чужих глазах? А испачканные? Порванные? Азирафаэль выдохнул и поднял глаза — только легче от этого Кроули не стало. Сосуды лопались и давили на кожу изнутри. Ангел знал, что сегодня будет по-другому: тот демон, называющий его по имени, остался за дверью, в которую никогда не было позволено заходить серафиму. Он знал — но не был готов. Кроули знал, что ему придётся стоять над койками покойников, но не был готов к оставшимся на подушках недосмотренным снам. Когда Азирафаэль замахнулся, Кроули тихо выдохнул, не зная, чему отдаёт жертву. Демон не бил сильно — щёку едва обожгло, но ангел рефлекторно дёрнулся, отворачиваясь. Азирафаэль прекрасно знал, как добиться от ангела слёз. Кроули устало повернул голову назад — лицо однобоко краснело, а демон всё смотрел на него. И там нечем было лечить душу. Не сегодня. Не сейчас. Цветы травились солнцем и швырялись листьями по всей квартире, не доживая до заката. Как я могу Вам помочь? — не сказал Кроули. Демон снова замахнулся — и ангел отвёл взгляд. С чем я могу Вам помочь? — не сказал Кроули. Красное расползлось по обеим щекам — и демон задел и губу. Кроули хотелось растереть кожу, но он снова поднял взгляд. Он распустил вчера все легионы и обезоружено раскрывал перед демоном высохшую душу. Вчера серафим не спрашивал, почему его ресницы всё ещё влажные. Он молча вытирал эти непозволенные слёзы и останавливался, когда Кроули вздрагивал. Наверное, ангел был за это благодарен, потому что эта правда больше никому не была нужна. Серафим слишком давно обещал ему выпить вместе. Там, на свободе. Азирафаэль наклонился ближе к нему, и его губы были такими же. Не испачканными словами. Демон запустил руку в волосы Кроули и дёрнул вверх, на себя. Это не было настолько больно, чтобы плакать. От этого просто хотелось хватать воздух чаще и искать, искать, искать в чужих глазах про что-то знакомое. А не сегодняшнее, другое, изменившееся. Не только в Азирафаэле — в сменщиках, в подслужных, в том десятке демонов, которые тоже отправятся под трибунал и будут изворачивать факты, чтобы процессу пришлось останавливаться и лучше продумывать тактику. Это стекало с пальцев демона и заполняло приоткрытый рот ангела. И Кроули не знал, о чём бы он спросил не ошибающегося Господа: что случилось в бесконечных узких коридорах Ада или как он может успокоить всего одного демона? Ему не дозволено знать ни то, ни другое, но ангел столько лет отправлял отчёты в Рай, что Бог мог бы хотя бы выслушать. Азирафаэль дёрнул сильнее, и Кроули почувствовал, как захлёбывается. Неправильно глотает воздух, и позволяет этому течь в глотку. Демон прекрасно знал, как заставить Кроули плакать, но и ангел знал, от чего Азирафаэлю может стать легче. Только едва ли мог дотянуться. Ни одного воина после вчера не осталось — только выпотрошенное пустое поле. Просто все его глупые чувства под тонкой липкой душонкой, что выли, ныли и испражнялись, оказались едва ли способными жить под землёй, а Кроули не просчитал риски. Когда Азирафаэль вновь замахнулся, Кроули показалось, что он чувствует контур вытончившейся кожи. И вакуум там, где должна тянуться к солнцу и подставлять листья лучам душа. Ангел не сразу заметил, как толстоватая слеза медленно скатывается по щеке, — только когда демон смахнул её пальцем, отпуская его волосы. — Меня не будет завтра. Будь осторожен. Завтра и после, — у Азирафаэля был чужой голос — не его, не серафима. И Кроули не смог повернуть голову, чтобы увидеть, как это будет трепать волосы демона и растягивать пальцами рот по форме чужого голоса. У него едва были силы подняться и оторвать прилипшие к ледяному полу ступни — это уже ждало его, расцарапывая кожу на плечах. А Кроули даже не знал его имени. Это Ад — и ангел, прячась за чужими дверьми, так просто забыл об этом. В камере не спящему ангелу казалось, что он слышит топот тысячи ног, и он всё боялся, что он теперь не узнает среди них Азирафаэля. Ни сегодня, ни завтра, ни после. Осталось слишком мало времени.