исполнять не спеша

— Это идиотизм. Знаешь, почему так происходит? От Азирафаэля слишком сильно несло алкоголем, и Кроули сразу же выставил руки, когда демон слишком резко притянул его к себе на колени. — Эти идиоты почему-то решили, что смотреть на раскрепощённость людей — хорошая идея. Конечно, ты считаешь, что у демонов нет мозгов, раз они пали, но мы тоже умеем анализировать. И знаешь что? Кроули знал, что Азирафаэль всегда любил ругать начальство, любил бары на широких улицах, когда выбирался на поверхность. Но от демона не пахло Землей — только спиртом и чем-то уставшим. От этого почему-то казалось, что ладонь на ангельской пояснице двигалась слишком нежно. — Люди стали больше возбуждаться от похвалы. Думаешь, я буду хвалить тебя? Называть хорошим мальчиком? Мою похвалу ещё надо заслужить, и ты это знаешь. Ты умный ангел, только никогда сам не проявляешь инициативу. Это расстраивает меня. Так ты не заслужишь похвалу. Азирафаэль усмехнулся и, чуть откинувшись на спинку кресла, потянулся к волосам ангела, убирая несколько прядей за ухо. Рука дрожала, и Кроули зачем-то так сильно хотелось поймать её и прижаться вечно холодными пальцами. — Ты знаешь, что у людей слишком низкая самооценка? Мы столько лет старались над этим, а в итоге это приводит к подобному дерьму. Это настолько скучно, что мне иногда хочется, чтобы эти идиоты с двух сторон скорее уничтожили друг друга. Борьба добра со злом, представляешь? Кроули помнил, как, работая на Земле, всё никак не мог представить, что Апокалипсис правда начнётся. Его никогда не звали на собрания, не обсуждали с ним планы по победе над Адом — его сбросили подальше от глаз и, возможно, иногда просматривали отчёты. Вряд ли что-то слишком сильно изменилось с тех пор, как он под Землёй. Ему осталось всего два пера — а с начавшимся Апокалипсисом у него точно не будет шансов. Азирафаэль опустил пальцы ниже ушной раковины, надавливая на выпирающую кость под тонкой кожей и улыбаясь. — Ты ведь знаешь, что мне придётся уйти, когда всё это начнётся. А ты, моя маленькая идеальная шлюха, останешься один. Кто тебя заберёт? Ты ведь только и можешь, что так хорошо принимать мой член, правда? Тебе будет одиноко без меня, про тебя забудут, тебя вышвырнут. Никому не будет дела до тебя и твоих маленьких желаний. Конечно. Азирафаэль тоже прекрасно понимал это. Однажды тот демон с треснувшими глазами и новым рабом сказал ему, что, когда они выиграют у Рая, у них будут сотни ангельских шлюх. А это так — репетиция. Разминка. Если бы Азирафаэлю предложили выбрать среди всех ангелов Небес — он бы снова выбрал Кроули? Или ему бы хотелось кого-то посвятее, почище? Нового, не сломанного, опять непокорного и до тошноты правильного? А если задать этот вопрос серафиму? Если сказать, что нельзя отказаться от этого выбора — Кроули или кто-то другой? Серафим правильнее, чище, святее Кроули — что бы он выбрал для Азирафаэля? Кроули позволил себе не заметить, как склонил голову чуть ближе к руке демона. Азирафаэль ведь сегодня пьян — он тоже не заметит. Демоны ведь не знают, что такое нежность — они могут только имитировать. Так им говорили на Небесах. А что если демон случайно позволит себе нежность? Он поймёт, что совершил? — Ты ведь знаешь, что твоё тело сводит меня с ума. Они опять будут всю ночь обсуждать какой-то бред, а я буду думать о том, как ты изгибаешься, как прячешь глаза, как кусаешь губы, чтобы я не знал, что тебе нравится и тебе хочется стонать для меня. Вот оно что. Завтра собрание. Поэтому Азирафаэль заперся в своём кабинете и пил, пил, пил, подсмотрел как-то у людей, что они привыкли так заставлять заткнуться всё противное, жалкое и излишне тоскливое под рёбрами. Поэтому демон сейчас совершенно не думал о том, почему, растягивая слова и звуки, так медленно водил пальцами по шее ангела. Не давил, не сжимал — только задерживался иногда и считал пульс. Раз. Два. Мне нельзя оставаться с тобой. — Посмотри меня. Давай. Покажись, — Азирафаэль не толкался бёдрами, не заставлял ангела ёрзать — Кроули не чувствовал его возбуждения. Только что-то, что ему запрещено называть нежностью. — Я в Аду практически не вижу красоту. Я бы показал тебя всему Аду, если бы у нас не было этого идиотского запрета. Ну же, давай. И демон вдруг притянул Кроули за шею ближе к себе. Так, что ангел ударился подбородком о плечо и замер. — Ты, ты понятия не имеешь, что делаешь со мной, — Азирафаэль шептал быстро, пьяно, с вымученным надрывом, и Кроули так хотелось, чтобы речь хоть один раз в этой его чёртовой неудавшейся жизни шла не про его тело. Однажды Рай решил отправить его на задание — проверить, могут ли люди противостоять искушению. Кроули перед этим каждый раз экономил чудеса, чтобы можно было вовремя сбежать, чтобы не позволить себя касаться больше, чем по протоколу. А в отчётах всегда писал, что всё прошло успешно и напивался. Пил и тренировался в умении забывать. Получалось через раз, а через пару десятилетий Небеса снова присылали ему конверты с новым заданием. — Я бы забрал тебя, если бы можно было. Я бы не отпускал тебя ни на секунду, ты всегда был бы рядом. Ты бы сутками напролёт грел мой член. Ты бы спал на моих коленях — ты ведь так любишь это. Видишь, я помню об этом. Ты должен ценить это. Ты бы взял меня, нет, отправился со мной на поверхность? Ты бы разрешил, нет, ты бы смотрел вместе со мной, как садится солнце? Ты бы слушал, как правильно пить виски? Как выбирать его в этих крохотных человеческих магазинчиках? Ты был бы остался со мной ? — Ты должен был попасть ко мне — если этот идиот на ваших Небесах хоть что-то и может, то он точно создал тебя для меня. Кроули устал не думать о том, почему его серафим выглядит именно так. Это неправильно — и Бог знает об этом. Швыряется судьбами, смотрит в чужие сны и обедает не по расписанию. У Бога столько дел — и Он всё равно послал именно Кроули, его забытому сыну, это испытание. Он ведь хотел сделать всё иначе. Правда? А в последнюю секунду всё поменял. Кому первому он оставил на столе в кабинете мысль похитить ангелов? Кроули столько лет не видел Отца, но всё равно слишком хорошо может представить, как он зачёркивает изначальный План. Рвёт страницы. Позволяет им сгореть в разрождающихся звёздах. Выпивает и садится писать заново. Представить это оказывается так просто, что Кроули хотелось выронить это чувство на пиджак демона и глазеть на него весь оставшийся вечер. Не касаясь и не шевелясь. И вдруг Азирафаэль рядом с ним смотрит, как Ева впервые сжимает руку Адама и бросается к нему, ещё не зная, зачем. Опускается рядом с ним на скользкий мрамор римских бань и жалуется на начальство. Подсказывает Шекспиру, что легче всего достать яд. Случайно касается его руки на балу в холодной мятежной империи. Это так просто, что Кроули казалось, что Азирафаэль снова вдохнул в его лёгкие тяжёлый фенольный пар, а Отец бьёт ему по плечу большой жилистой рукой. И Кроули подался вперёд чуть сильнее — какая разница, Азирафаэль всё равно слишком пьян, чтобы это запомнить, а он уже практически умеет забывать — и положил подбородок на плечо демона, прикрывая глаза. Это всегда было так просто, но до такой степени больно, что едва ли получится сделать новый вдох. Открыть глаза. Продолжить жить. Азирафаэль всё говорил, говорил, говорил, но уже слишком бессвязно и всё водя пальцами по его спине. И Кроули казалось, что там, наверху, больше нет Небес. Только пахнет спиртом и пьяной усталостью. Демон заснул, всё ещё держа его между рук, и сменщик забрал его, кидая в пустую камеру. И Кроули вслушивался в плач младенцев до самого утра, не думая о том, какова цена демонической нежности.