исполнять не спеша

— Он не причинял тебе боль? — Нет. Серафим всегда был светлее, чем слишком яркая пустота вокруг них и его рук. Кроули почти не надеялся сегодня и уснул через пару минут, как закрылась дверь его камеры, не думая о том, что будет завтра. Было темно. Было холодно. Было противное чувство тоски, и оно прилипало к языку каждый раз, когда нужно было отвечать Азирафаэлю. Подслужные демоны вешали перевёрнутые кресты и ставили свечи, не обжигая коротковатые кривые пальцы. Кроули давно не был в церквях — наверное, почти не скучал. — Ты можешь сказать мне правду. — Что изменится от этого? Рабов перестанут распинать? Им станет скучно оставлять ожоги в форме крестов? Серафим не просил Кроули снимать рубашку, но всё равно откуда-то всё и всегда знал. И терпел, когда ангел чувствовал, что тело обретает жгучий до желания расчесать контур, и срывался. Кричал. Расправлял тяжёлые, как огнестрельное оружие, крылья. Бил эту не слепящую глаза пустоту. Азирафаэль говорил ему, что даже в самом святом месте святости Кроули больше не станет, и касался языком пламени толстоватой свечи. В последний раз, когда ангел занял последний ряд на человеческой службе, ему хотелось, скорее, сбежать, а не писать отчёт о том, как вера людей в его нерадивую Матерь с каждым годом становится всё слабее. — Тебе станет чуть легче. Я же знаю, что ты даже с другими ангелами не можешь поговорить. — Поговорить о том, что над нами весело издеваться? За эти годы Кроули мог говорить только с демоном и серафимом, и иногда ему казалось, что он сойдёт с ума, когда ему придётся говорить со столькими людьми на суде. Воск капал на плечи, на ключицы, на голые икры. Кроули знал, что температура горения человеческих свечей гораздо ниже, и думал, что негромкий вой проклятых душ ничем не лучше бесконечного плача и стонов. Хорошо, что не было икон, и стоять без их равнодушия на коленях было чуть легче. — Их настигнет возмездие после всего, что они с вами сделали. — Ты думаешь, это правда самое важное? — Небеса не могут оставить это просто так. Кроули хотелось верить, что серафим просто забыл, каково это — быть под начальством Небес. Не помнил, как небо бьётся о темечко и крошится на сжатые ладони. Когда Азирафаэль сказал ему молиться, поклоняться ему, как святыни, Кроули больше не смог сглотнуть вязкую пенящуюся слюну. Медленно опускаясь на его колени, ангел, едва ли громче грешников, просил о прощении каждой души. Через пару минут демон сказал ему закрыть свой рот и отвернул лицом от себя. — Осталось всего немного. — Ты не оставишь меня после? Его голос никогда не мог заполнить эту недостаточно белую пустоту, и Кроули было страшно, что серафим однажды попросту не услышит его. Как будто они в открытом космосе. До ужаса холодном и пустом. Демон не давил на его лопатки слишком сильно, но ожоги от проклятого металла в форме непропорционально растянутого креста оставались слишком быстро и легко. Это помогало немного отвлечься от хриплых стонов того серовато-вымотанного ангела, распятого на стене. Когда Азирафаэль приложил крест к затылку Кроули, распятый ангел затих. Кроули не нужно было поворачивать голову, чтобы увидеть, как демон с треснувшими глазами вгоняет член глубже в расслабленную глотку. И потом почему-то раздался слишком громкий крик, не похожий на ангельский, и Азирафаэль быстро снял ангела со своего члена, впихивая его в руки сменщика и говоря, что сегодня можно, ведь завтра ни черта хорошего в этом проклятом месте не будет. — Ни за что, дорогой. Серафим оказался так близко, что Кроули вспомнил, как подтягивал его к себе демон. Сжимал пальцы на талии, снова и снова расплавлял воск на коже, любовался чужой покорностью. На той службе, ещё на Земле, ангелу казалось, что он давно остался один. И если он вдруг исчезнет — никто даже и не заметит. Кроули уже давно не верил, что его отчёты правда читаются и принимаются во внимание на бестолковых небесных собраниях. Он давно не хотел на Небеса — только хотел, чтобы он тогда оказался не прав. Только зал сегодня было почти не отличить от той церкви. — Он почти не сделал мне больно сегодня. Ожоги скоро пройдут — всё могло быть гораздо хуже. Главное, что я сейчас здесь. С тобой. Серафим устало, как будто завтрашнего дня не наступит, улыбнулся, на пару секунд прикрывая глаза и становясь слишком похожим на демона. Демона, чьи глаза были сегодня так плохо видны из-за полутьмы.