принадлежность

Завтрак с Черной королевой и ее королем-консортом проходил несколько неловко. Джекейрис только вернулся из Винтерфелла, и его прием накануне вечером отличался от того, что все ожидали. К столу он явился чисто выбритым и в непривычной одежде с Севера — прежний его гардероб теперь едва ли налезал на него. Взгляд Деймона проследил за тем, как молодой альфа занял место напротив своей матери, и насмешливо приподнял светлые брови, когда он не поприветствовал их иначе, чем чопорным «Доброе утро, матушка. И Деймон». Его глаза оглядели юного принца с макушки до пят, отмечая кожаную и меховую отделку его плаща, оленью шкуру и сапоги для верховой езды на лошадях, а не на драконах. Период мальчишества уже явно был оставлен позади, и больше он не мог требовать от Джекейриса соблюдения манер. Мальчишка вытянулся более чем на голову, стал шире в плечах настолько, что на них можно было надеть доспехи, голос стал глубже, а запах созрел до того характерного древесного дыма Таргариенов, который выдавал в нем драконью кровь. Никто не мог усомниться в том, что он — альфа Дома Таргариен, даже если другая его часть была против него. Во время его свадьбы на Рейнире по древним обычаям Джекейрис наблюдал за ними вместе с Люцерисом и Джоффри на пляже: братья обнимали друг друга, пока морской бриз трепал их плащи. Мальчики с бронзовой кожей и карими глазами смотрели, как их мать выходит замуж за другого альфу своей крови. В своем исключительном желании жениться на Рейнире Деймон пожалел, что не провел с детьми больше времени до свадьбы. После церемонии он подошел к ним с кровью племянницы — жены — размазанной по его губам, с их перемешавшимися ароматами, ее корицы с его перцем. Он никогда не забудет, как Джекейрис отпрянул от него. В его добром, но напряженном взгляде читалась борьба мальчика, приобретшего второго отца и все же не уверенного в своей истинной принадлежности. Первой заговорила Рейнира, ее ладонь потянулась через стол и легла поверх руки Джекейриса. Она заметила его красные ободранные костяшки пальцев, но предпочла не упоминать об этом. Она решила, что ее старший сын просто где-то выпустил свой гнев, как это часто бывало с молодыми альфами, когда в них накапливалось слишком много разочарований. — Как спалось, Джейс? — Прекрасно, матушка. Джекейрис поднял взгляд, когда слуга подошел налить ему вина. Ни еда на столе, ни изысканное вино в кубке не влекли его. Он убрал саднящую руку, вдруг обнаружив, что прикосновения матери уже не так успокаивают, как прежде. Его внутренний альфа ощетинивался под ее присутствием, и его инстинкты никак не желали считаться с родством между ними. — Хотя моя кровать кажется меньше, чем я помню. — Ты вырос, — Рейнира слабо улыбнулась ему. В ее глазах светилась смесь гордости и нежности, но не меньшая озабоченность. — Мы закажем для тебя новую кровать на твой вкус и новую одежду. — Спасибо, что спросила мое мнение, матушка, — Джекейрис не сводил с нее взгляда, пока брал нож и раскалывал скорлупу яйца всмятку, очищая его на серебряной подставке. — Хотелось бы мне иметь ту же свободу в выборе своего супруга. Деймон резко опустил свой кубок на стол, расплескав вино и запятнав скатерть. Он понимал чувства Джекейриса, и, тем не менее, альфа в нем был задет тоном, использованным по отношению к его паре. — Деймон. Рейнире достаточно было произнести его имя, ее предостерегающий взгляд устремился на него. Кольца на ее руке поблескивали на свету, напоминая о том времени, когда он преподнес их ей в качестве подарка. Как мать принца, она знала, как лучше всего успокоить его — не эмоциями и нежностью, как мог бы омега, или мягкой логикой, как мог бы бета, а вместо этого рациональной властью, как мог бы один альфа распорядиться другим альфой. — Джейс, мне действительно жаль, что все вот так внезапно свалилось на тебя. Война затянулась на слишком долгое время, но Зеленые не сложат оружия, даже если все королевство отступит. «Мужчины скорее предадут королевство огню, чем будут смотреть, как женщина восходит на Железный трон», — именно эти слова Рейнис когда-то сказала юной Рейнире. Она едва успела представиться альфой, когда Визерис наконец признал ее и назначил своей законной наследницей. Несбывшаяся Королева… Рейнира задавалась вопросом, что тогда было проблемой — ее принадлежность к женскому полу или к статусу омеги? Если бы Рейнис уродилась альфой, стала бы она королевой до ее отца? Веларионы поддержали ее притязания, но с ослаблением здоровья Морского Змея и уходом Лейны и Лейнора омеге пришлось взять на себя больше обязанностей по командованию. Если бы только Люк все еще был с ними… он бы провел свои месяцы на Дрифтмарке, обучаясь мастерству управления кораблями и морями, и помог бы разделить эти обязанности. Истерзанное застоявшейся болью и тоской сердце Черной королевы наполнилось свежестью при виде теплых карих глаза старшего сына. Она тяжело вздохнула: сейчас было не время вспоминать о Люке. — Как принц Драконьего Камня, ты имеешь свободу и предпочтения во многих вопросах. Но, как наследник Железного трона, когда дело касается брака, твой долг перед королевством превыше всего. — Она чувствовала на себе пристальный взгляд Деймона, морщинки в уголках его глаз словно обвиняли ее в лицемерии. Вместо этого Рейнира заставила себя сосредоточиться на сыне. — У тебя есть причины для разочарования. Тебе была обещана Бейла, прекраснейшая девушка и нежная омега. Быть обрученным с Эймондом… — Я не разочарован, что обручен с Эймондом вместо Бейлы, — прервал Джекейрис, заговорив тихим и твердым тоном. Если он действительно омега, то это должно положить конец войне, и я не осуждаю это решение. Меня возмущает, матушка, лишь то, что у меня не было времени подготовиться. Я твердо намеревался убить его и сделал бы это, если бы Деймон не остановил меня. Он сжал челюсти, и его карие глаза потемнели от едва сдерживаемой ярости и отчаяния. Его следующие слова вырвались из него шипением. — Как я могу простить его за Люка? Я еще не настолько великий человек и не альфа, чтобы не бороться с тем, чтобы лежать рядом с убийцей моего брата и считать его своей парой. Отхлебнув вина, Деймон намазал хлеб маслом и постарался скрыть гримасу. Он знал, что это может произойти. И знал, каково это — быть женатым на ком-то по долгу, а не по любви. Хотя какая-то часть его души сочувствовала парню, он не стремился раздавать советы, а сам Джекейрис, очевидно, не был готов принять их. Поэтому он позволил Рейнире самой заниматься сыном и оставался в стороне, взамен выбирая отборные кусочки сыра и фруктов и подавая их на тарелку жены. Он даже принялся намазывать масло и джем на ее хлеб с учетом ее предпочтений. Когда один из слуг шагнул вперед, желая помочь, Деймон немедленно отослал его. — Прочь, — он махнул рукой, отрезая кусок холодного постного мяса для Рейниры. Он не стал утруждать себя попытками угостить Джекейриса, предоставив ему самому выбирать из еды, исходя из его собственных пожеланий. За столом с тремя альфами следовало проявлять осторожность и не переступать границы без приглашения. Черная королева вздохнула, не замечая, как ее тарелка наполняется едой. — Ты не думаешь, что я тоже боролась с этой перспективой, Джейс? Когда мы потеряли Люка, я не представляла, что когда-нибудь смогу простить твоего дядю. Но, повторюсь, война затянулась. Я не желаю видеть, как Королевские земли превращаются в пепел и руины. Твой брат тоже не хотел бы таких разрушений, и мне кажется, что Эймонд стремиться искупить свою вину. На самом деле, он утверждает, что сожалеет о смерти Люка и что она была случайной. В тот миг разум Джекейриса заработал в такт его быстрому сердцебиению. — И ты веришь ему? — Нет, — мгновенно ответила Рейнира, — не верю, и Деймон тоже. Мы понимаем, что просим тебя о многом, Джейс, но раскаяние Эймонда может сыграть в нашу пользу. Только Боги знают, что на самом деле произошло в небе. — Только Боги… — повторил Джекейрис. Его рот был полон яйца с хлебом, пока он жевал и глотал, размышляя. — Только Боги и Эймонд. Он намеревался сам разобраться в этом вопросе. Что-то во всем этом казалось неправильным, поэтому он был полон решимости выяснить правду. У него был долг перед Люцерисом. В его сердце не настанет покоя, если Эймонд окажется лжецом, и что-то в том, как омега отводил взгляд накануне, задело его. Губы Рейниры искривились в жесткой улыбке. — Да, только Боги и Эймонд. Между ними наступило молчание, когда женщина вдруг наконец заметила еду, наложенную супругом на ее тарелку. — Ох! Клянусь богами, ты кормишь меня, будто я беременна. Ее светлая кожа окрасилась слабым румянцем, и ее внутренний альфа расцвел и преисполнился от внимания Деймона. Она подлила ему вина, а затем и Джекейрису, принявшему ее жест. По прошествии времени из-за двери показался слуга, нервно сообщивший им, что принц Эймонд отказался присутствовать на завтраке. В ответ на это лицо Рейниры исказилось в хмуром выражении; она поблагодарила слугу и отпустила его, прежде чем со вздохом оперлась на стол. — Не знаю, чего он добивается, отвергая мое приглашение, — пробормотала она, ни к кому конкретно не обращаясь, раздраженная тем, что омега не присоединился к ним вопреки ее надеждам. Был ли это его способ восстать против них? — Не припоминаю, чтобы он говорил, что посетит нас за завтраком, — непринужденно заметил Джекейрис, не выглядя слишком обеспокоенным. — Пусть поспит. Если уж на то пошло, его только порадовало отсутствие Эймонда. Вся ситуация казалась сплошной головной болью, и для разговоров с ним было слишком ранее утро. Альфе требовалось некоторое время для обдумывания всего, и он хотел снова побыть со своей семьей. Вскоре к ним за завтраком присоединился только проснувшийся Джоффри. Волнение витало вокруг мальчика, когда он бросился прямо в объятия брата и взъерошил ему волосы. Малыш сиял, не в силах скрыть восторга от того, что его старший брат наконец-то вернулся с Севера. Он тосковал по Джекейрису во время его отъезда, и теперь, когда Люцериса не стало, Джоффри не с кем было играть, болтать и спарринговать. Матушка казалась такой занятой все время — то руководством военными действиями, то заботой об Эйгоне и Визерисе. Хотя Деймон старался быть искренним с ним, Джоффри всегда чувствовал, что что-то не так. Быть может, Деймон тоже считал его бастардом. От мальчика не ускользало, как по-разному люди отзывались о его младших братьях, отмечая их серебристые волосы и светлые глаза. Оттого его не покидало чувство одиночество, пока Джекейрис отсутствовал. — Я пытался найти тебя вчера, но мама сказала, что не стоит, что ты устал, — пролепетал Джоффри, уткнувшись носом в грудь Джекейриса и глубоко вдыхая. — Ты пахнешь по-другому… Мальчик поднял голову и наморщил нос, громко чихнув, что заставило Джекейриса рассмеяться. Он был так рад вернуться домой, и теперь, когда Джоффри был здесь, все снова стало ощущаться более реальным. Иногда он считал Джоффри своим единственным оставшимся братом: дети его матери и Деймона были еще слишком малы, чтобы он мог иметь какую-то настоящую связь с ними. Но в его сердце все равно таилась надежда, что со временем им удастся сблизиться. Утро пролетело быстро и незаметно за обсуждениями семьи, что Джекейрис пропустил за время своего пребывания в Винтерфелле, и рассказом о его впечатлениях там. Деймон проявлял живой интерес и задавал несколько вопросов о жизни на Севере, однако молодой альфа отвечал ему просто и без той теплоты, которую он приберегал для матери и брата. Ему хотелось расспросить мужчину о его запахе на зеленом плаще Эймонда, но теперь из-за присутствия Джоффри такая возможность мгновенно отпала. Если Деймон и заметил это, то ничего не сказал. Рейнире пришлось объяснять Джоффри, почему именно Эймонд переезжает жить к ним. Мол, его дядя присутствовал здесь по какому-то дипломатическому делу, и ему было необходимо несколько дней для адаптации после переезда. Джекейрис не должен был вернуться домой так скоро, так что ни у Рейниры, ни у Деймона не представилось возможности нормально обсудить этот вопрос с мальчиком. Наблюдая за выражением растерянности и ужаса на лице младшего брата, Джекейрис словно заново переживал события прошлого вечера. Моментами ему казалось, что он находится во сне, что все это просто не может быть реальностью. Из-за одной лишь договоренности все его прежние представления превратились в хаос. Джоффри, очевидно, испытал то же самое, ибо мальчик сжал кулачки и выскочил из-за стола. — Джоффри! Рейнира попыталась встать, но была остановлена рукой Деймона, опустившейся на ее плечо. Он наблюдал за Джекейрисом и видел в нем вспышку о необходимости взять инициативу в свои руки, а Рейнира часто оставалась слепа к таким вещам, поскольку бремя ее материнства и долга перед троном возлагало на нее слишком большую ответственность. — Я схожу за ним, — бросил молодой альфа, поднимаясь со своего места и заворачивая в салфетку любимую, если он правильно помнил, выпечку Джоффри. — И… Деймон, могу я поговорить с тобой? Наедине. У него были вопросы, на которые он норовил получить ответы, и также было видно, что старший альфа многое хотел сказать ему, но не мог при матери. Мужчина поднял бровь, заинтригованный прямотой Джекейриса. — Конечно, — кивнул он, облизывая губы от кроваво-сливового вина.       

*****

Эймонд проснулся утром от ощущения тошноты и боли от одиночества. Его вновь посетил знакомый кошмар, который не давал ему высыпаться. Почему этот сон постоянно повторялся? Разве он не пришел к разгадке? После того вечера, проведенного под охраной рыцаря Баратеонов, он обнаружил того, кого пытался утопить — самого себя. Так почему же проклятый сон продолжал изводить его? Что еще он упускал? Сон всегда начинался мирно: он ловил рыбу или бросал камни. Он словно обладал искусством этого дела, находя его довольно расслабляющим. Крики утопающего о помощи неизбежно привлекали его внимание. Он плыл туда с намерением спасти. А в следующее мгновение уже держал голову человека под водой и топил. В конечном итоге это оказывался не кто иной, как он сам. Это леденящее душу открытие каждый раз заставляло его просыпаться, и он старался не зацикливаться на этом подолгу: размышления о кошмаре часто приводили его в тревожное оцепенение. Прошел всего день, а ему уже так хотелось вернуться домой, в Красную крепость. Здесь, на Драконьем Камне, ничто не пахло знакомо. Ничто не выглядело знакомо. Он даже не подумал захватить с собой вязаное одеяло Хелейны или старую ночнушку матери. Да даже жилет Эйгона, который он выкинул в окно… Просторные комнаты, выделенные ему Рейнирой, только заставляли его ощущать себя вдвое меньше. Выстроившиеся на огромных полках тома и свитки по большей части не представляли интереса; многие из них он уже читал или изучал прежде, и Эймонд не видел смысла тратить на них время ради удовольствия. В конце концов, история и философия читалась не ради удовольствия. С нежностью в сердце он вспоминал время, проведенное за чтением у камина с матерью и сестрой в их читальном зале. Из-за своей антикварности некоторые из книг в Красной крепости было трудно найти. Одной из самых редких была та, которую сир Сармион Баратеон притворно пытался прочитать. Тогда Эймонд бросил вызов альфе — произвести на него впечатление лично или с помощью пера и бумаги, прекрасно осведомленный, что рыцарь, скорее всего, не умеет ни читать, ни писать. Теперь это воспоминание казалось таким далеким, словно из другой жизни. События прошедшего вечера изрядно подкосили его. Угроза меча, резкость слов Джекейриса, его признание, что он не хочет иметь ничего общего с Эймондом и не может даже выносить его вид… Все это тяготило омегу и подавляло дух. Случившееся было ожидаемо, но все равно укололо. Он поймал свое отражение в старинном медном зеркале у нового туалетного столика. Когда в последний раз он действительно внимательно рассматривал себя? Его пальцы перебрали волосы, осторожно распуская и расправляя пряди, чтобы измерить их полную длину. Концы доходили почти до талии. Талии?.. Эймонд провел руками по животу и бедрам, с досадой замечая их утраченную четкость, которую он так старательно вырабатывал годами интенсивных тренировок. Из-за то и дело пропадающего аппетита его талия стала более тонкой. Или бедра, может быть, шире? Он вздохнул на свое странное тело в зеркале — длинные ноги и слишком бледная кожа. Его тело, напомнил он себе, бросив взгляд на отражение своего лица. Сапфир в глазу незряче посмотрел на него в ответ со слипшимися от пролитых во сне слез ресницами. Со вздохом Эймонд принялся за привычные процедуры по уходу за глазом. Он приготовил миску с водой, добавив в нее щепотку соли, и смочил ею носовой платок, который всегда имелся при нем. Ткань была сделана из тонкого шелка и не раздражала часто сухое веко. Странно, что он не забыл взять шелковый платок, но позабыл обо всем остальном. Он осторожно промыл ресницы, стараясь не давить слишком сильно. Затем чистой частью ткани он промокнул открытые участки сапфира, очищая глаз и увлажняя его для удобства. Раз в две недели он полностью вынимал камень и хорошенько очищал его. Удовлетворенный видом и ощущением сапфира, Эймонд закинул шелковый платок в чашу для стирки. Слугу придется наставить, чтобы не терял вещицу. Каждый слуга, когда-либо обслуживающий его в Красной крепости, знал о его трепетном отношении к его маленьким шелковым тряпочкам. Он вновь повернулся к зеркалу и, наклонившись, невесомо коснулся длинного шрама на левой стороне лица. Там, где рубец пересекал веко, ресницы больше не росли. Глаз тоже был немного неровным. Он стал носить сапфир вскоре после того, как оправился от потери прежнего глаза, но за прошедшие годы нижнее веко левого глаза все равно слегка опустилось. По словам мейстеров, он непременно бы чувствовал фантомные боли и дискомфорт в пустой глазнице, если бы не заполнил ее. К тому же, ее запавший взгляд так сильно беспокоил его в детстве, что его часто мучили кошмары с ее участием. Без вставного глаза он даже не мог поднять веки. Все казалось неестественным, и каждый миг этого напоминал ему о его потере. С тех пор как мать подарила ему сапфир, он носил его каждый день. Эймонд показывал его только ближайшим родственникам и Люку. Последний не дожил до того, чтобы поведать об этом кому-то еще. При открывшемся зрелище мальчишка тогда вздохнул, а затем в ужасе затаил дыхание. О чем Люцерис подумал, когда увидел глаз? Он смотрел на дело собственных рук и лицезрел Эймонда чудовищем? А что подумает Джекейрис, если увидит его увечье? Острый укол боли и унижения пронзил его грудь. В голове всплыла его фраза: «Я едва могу выносить твой вид». Оба его глаза, даже сапфировый, запульсировали и увлажнились от внезапных эмоций. Эймонд попытался отогнать эти мысли прочь и переключить свое внимание на что-то иное. Он обнаружил, что в нижней части живота стало тянуть от слабой, тупой боли. Если бы он еще находился в Красной крепости, то скоро должен был бы принять очередную дозу подавляющей настойки. По наставлению мейстеров она принималась им раз в две недели для предотвращения наступления течки. Здесь, на Драконьем Камне, он сомневался, что такое средство может быть доступно ему. Его желудок сжался при мысли о том, что ему предстоит первая настоящая течка здесь, в одиночестве и желании, в окружении альф, которые, по его представлениям, могли только навредить. Хватит ли у него духа и сил отказать Джекейрису во время течки? Или, хуже того, опустится ли он до того, чтобы самому умолять об узле? Его будущий супруг не мог даже смотреть на него. А захочет ли Джекейрис его вообще? Эймонда возьмут лицом вниз, как суку? Станет ли Джекейрис притворяться, что трахает кого-то другого? Сможет ли Эймонд представить на месте Джекейриса кого-то другого? Станет ли вообще легче от этого? Эймонд никогда ни с кем не был в роли омеги. У него не было ни сравнений, ни опыта, ни знаний. Ему пришлось подавить в себе негодование от осознания, что он никогда на самом деле не познает никаких сравнений: в момент страха он поклялся не брать в постель никого другого. Как он должен был выносить детей Джекейриса, если его пара не хотела иметь с ним ничего общего? Эти дети могут никогда не получить отцовской любви, как и он сам. К горлу внезапно подкатила тошнота, заставившая его ринуться к умывальнику. Он согнулся над ним и захрипел. В глазах вспыхнули звезды, но ничего не вышло. Самообладание вернулось к нему спустя время, и уже после он оделся и расположился в кресле для отдыха у балкона, ставшись оцепенело наблюдать за морскими птицами, счастливыми и свободными в небе. От мыслей его отвлек стук в дверь. Эймонд надел повязку на глаз и только после разрешил войти. Мальчик-слуга поспешно скользнул внутрь со сменной одеждой в руках. Мягкая пряденая шерсть и белье черного и красного цветов. Новый плащ, новые сапоги, новые перчатки, чтобы руки были в тепле. Черное, черное, все черное. Многозначительное послание от Черной королевы. Эймонд забрал одежду у слуги и подождал, пока он уйдёт, но, когда этого не произошло, он бросил на него взгляд. — Что? — гаркнул он. — Хотел бы… Хотел бы принц, чтобы я одел его? — осмелился спросить слуга. — Вон, — рявкнул Эймонд. — Но королева желает, чтобы принц присутствовал на завтраке в Большом зале… Он оскалился: — Я сам пойду туда, когда буду готов. Оставь меня! Решив не искушать судьбу в третий раз, слуга быстро оставил комнату. Эймонд без спешки переоделся, расчесал волосы, пока пряди не стали прямыми и послушными, и сел ждать, пока солнце не поднялось чуть выше. Аппетит отсутствовал у него с самого утра, и омега не желал высиживать еще одну трапезу, где был бы вынужден есть то, что ему не нравилось. Время завтрака наступило и прошло. Только тогда Эймонд поднялся со своего места и покинул свои покои. Возле дверей снаружи обнаружилось двое гвардейцев, по одному с каждой стороны от проема. Их нахождение тут вывело Эймонда из оцепенения. — О, — выдохнул он, нахмурившись, когда стражники вытянулись по стойке смирно, поприветствовав его. Прежде в Красной крепости его не охраняли подобным образом. Рейнира остерегалась его попыток сбежать посреди ночи? — Кто приставил вас? — осведомился Эймонд, испытывая некоторое неудовольствие от того, что с ним обращаются как с заключенным. С каких пор здесь появилась стража? Он не помнил, чтобы они стояли подле дверей по его возвращению ко сну предыдущим вечером. — Мой принц, — обратился один из стражников, — мы здесь по приказу принца Джекейриса Велариона. Удивленный подобной неожиданностью, Эймонд наклонил голову. — Хм, и каковы же ваши приказы? — Мы должны стоять на страже и никого не впускать, кроме как по вашей просьбе. Мы уволимся исключительно по вашему приказу. И мы должны сопровождать вас, мой принц, куда бы вы ни пожелали отправиться. Теперь для него было ясно, что один из охранников — бета, а другой — альфа. Предусмотрительный и мудрый выбор, ибо двух бет было бы легко подавить командой сильного альфы, а двух альф-стражников — спровоцировать буквально по щелчку пальцев. Бета и альфа будут следить за выполнением обязанностей друг друга, не пугая при этом омегу, которого им поручено охранять. Осмотрительность Джекейриса, как ни странно, впечатлила. — Прекрасно, — усмехнулся Эймонд. — Тогда мне хотелось бы, чтобы меня немедленно отвели к моему дракону. Исполните свой долг и сопроводите меня туда. От последовавшей нерешительности стражи он холодно ухмыльнулся. — Значит, у сопровождения все же есть пределы? Страж-бета покачал головой. — Нет, мой принц. Никаких пределов, куда мы можем сопроводить вас, нет. Мы сейчас же отведем вас к вашему дракону, если вы готовы идти. Омега с подозрением приостановился. В чем был подвох? Очевидно же, Джекейрис не допустил бы, чтобы он свободно приблизился к дракону, взобрался на него и безвозвратно улетел прочь. Джекейрис… Эймонд сказал, что прогуляется с ним. Было уже позднее утро, почти полдень. Омега тяжело сглотнул. — Постойте, — передумал он. — Отведите меня к принцу Джекейрису. И снова его повели через извилистый холл, вниз по двум винтовым лестницам, через длинный ковровый коридор. Слуги, рыцари, лорды и леди Черного двора Рейниры останавливались и глазели на него, когда он проходил мимо. Его рассматривали издалека, кто-то даже осмеливался подойти с приветствиями и любезностями. Эймонд не обращал на них внимания, утомленный незнакомцами, которые вели себя так, будто знали его. Он лишь коротко отвечал по необходимости, ни на секунду не замедляя своего быстрого шага, следуя за двумя стражниками. Почему его бастард-племянник должен был быть так далеко? Он затормозил только тогда, когда какой-то мальчишка встал у него на пути. Стражники незамедлительно остановились вслед за омегой и лишь сделали его колебание гораздо более очевидной для всех, кто наблюдал за ним. — Здравствуй, дядя, — чопорно поздоровался маленький Джоффри, выпятив грудь и уперев руки в бока, разглядывая его из-под отросших темных кудрей. Ребенку было около десяти лет отроду. Внешний вид мальчика был как после недавно законченной тренировки: от него пахло потом, на лице виднелись следы грязи, а под подбитым жилетом виднелась легкая кольчуга. На поясе болтался деревянный тренировочный меч, зазубренный и потрепанный. Он взглянул на двух стражников, а затем на Эймонда. — Джоффри, — поприветствовал Эймонд в свою очередь, возможно, слишком формально. Он не привык общаться с детьми. В Красном замке он в основном избегал детей Эйгона и Хелейны, находя их истерики истощающими его терпение. — Мама сказала, что теперь ты будешь жить с нами. Голос Джоффри тревожно дрожал, хотя, по мнению Эймонда, он проявлял больше храбрости, чем можно было бы ожидать от ребенка его возраста. Эймонд кивнул, всматриваясь в маленького принца Велариона. Джоффри был так похож на Люцериса. Те же волосы, тот же нос. Любопытно, что думал младший из трех сильных братьев обо всей этой ситуации. Убийца его брата здесь, будет жить с ними теперь. Джоффри перевел дыхание, собираясь с духом. — Мама велела мне быть вежливым с тобой, — объявил он, его глаза невольно прищурились, словно оценивая его. Через несколько мгновений мальчик беспокойно заерзал на месте. — Я постараюсь, но только потому, что Джейс настоял. Он почесал в затылке и переступил с ноги на ногу, а затем выражение легкого лукавства окрасило его лицо. Эймонд поднял брови, склонив голову. Дети часто сбивали с толку, а теперешнее поведение Джоффри вызывало особое недоумение. Он не знал, чем ответить. Мальчик был слишком взрослым для обмана и отвлечения внимания и слишком юным для оскорблений. Он ведь не враждовал с Джоффри, а расстраивать ребенка еще больше того, что Эймонд сделал, став причиной смерти его старшего брата, не хотелось. — Хорошо, — наконец признал он легким кивком. Джоффри, похоже, счел ответ приемлемым и фыркнул. — …Куда ты идешь? Эймонд поджал губы, отвечая с некоторым нетерпением: — Ищу твоего брата. Должно быть, растущее раздражение проступило на его лице, ибо мальчик будто бы заметил перемену в его поведении. — Эм, хорошо. — Джоффри огляделся, окончательно растеряв последние остатки своей бравады. — Пока, дядя. Не дождавшись ответа, он поспешил прочь и исчез так же быстро, как и появился, оставив Эймонда стоять в коридоре и недоумевать. Потратив мгновение, чтобы собраться мыслями, он продолжил путь на поиски своего суженого. Они прошли через внутренний двор, миновали ворота и попали в большой сад, где среди колючих изгородей росли темные деревья и дикие розы. На Эймонде был новый плащ, как оказалось, недостаточно теплый. Холодный свежий воздух заставлял его слегка съеживаться на протяжении всего долгого пути. Мощеная дорожка, по которой они шли, была обсажена полевыми цветами, деревьями и мелкими кустарниками. Внизу о берег разбивались волны, а в небе перекликались чайки. На самом деле Драконий Камень был весьма мирным местом. Он сильно отличался своей суровой красотой от ухоженных садов Красного замка. Наконец они приблизились к Септе, семиугольному зданию, освещенному изнутри жаровнями и свечами. Джекейрис не казался особо религиозным, так что Эймонд был заинтригован тем, что его привели сюда. Сегодня был священный день? Вроде бы нет. Так что не было причин находиться здесь в это время суток. Мейстер в Королевской Гавани поведал ему, что когда-то Красная крепость была полна каменных изваяний древних драконов и богов Старой Валирии. С распространившейся властью дома Хайтауэров статуи убрали и заменили знакомой Семиконечной звездой. Ее отличительные очертания сохранились в большинстве его детских воспоминаний как туманное наваждение. Он помнил, как хватался за украшение матери своими маленькими ручонками, как его водили по Великой Септе с широко раскрытыми от удивления глазами, пока над ним звонили колокола, а полы мерцали отблесками тысячи мерцающих пламенем свечей. И хотя он по-прежнему не называл себя набожным, в его душе явственно зрело чувство щемящей тоски по Великой Септе и успокаивающей монотонности нудных молитв матери. Было время, когда он закатывал глаза и насмехался над матерью за ее щебет и молитвы. Казалось, только на публике Визерис потакал вере Алисенты — в самом деле старый король благоговел перед своими снами о Старой Валирии, вылепленной из глины в его покоях. Таргариены слыли ближе к богам, чем к людям. Так ощущал себя Визерис, когда окровавленная плоть его первой жены была расколота на его глазах? Ощущал себя богом? Внезапно в голове раздался голос Джекейриса: «Твоя жизнь — моя». Омега вздрогнул, стряхивая с себя свои мысли, продолжая путь. Мощеная дорожка сменилась мостовой. Стража рядом с ним то и дело нервно поглядывала на него. Их мысли в отношении него пребывали в смятении. Родственник короля-узурпатора, вынужденный суженый наследного принца. Двери скромной Септы были закрыты на небольшую щель. Изнутри доносились различимые голоса, и Эймонд поднял руку, давая знак своим охранникам остановиться, и призывал их к тишине, поднеся палец в перчатке к губам. Разобрать ароматы вышло сложнее, ибо в септе также витали запахи свечей и благовоний. Зато голоса узнавались легко. Эймонд задержался у двери и прислушался. — …не думаю, что он останется доволен. Джекейрис. Звук его голоса, глубокого и уверенного, по-прежнему выбивал Эймонда из колеи. Он совсем не совпадал с голосом из его воспоминаний. — А это важно? Деймон. В его хрипловатом голосе слышалась досада. — Он уже поклялся жениться на тебе и спариться с тобой. Мы должны провести церемонию при первой же возможности. Пауза. — Он поклялся? — Да, твоей матери. Еще одна пауза, уже более продолжительная. Затем — низкий, едва различимый шепот. — Что он пообещал, Деймон? Смешок, резкий и насмешливый. — Ну же, Джекейрис! Ты должен быть благодарен своей матери за то, что она обеспечила верность твоей пары. — Ответь мне, Деймон! Крик с едва сдерживаемой яростью. Теперь настала очередь Деймона замолчать. Послышались звуки медленных шаркающих шагов. Эймонд придвинулся ближе к двери и, прищурившись, заглянул внутрь. Он увидел их через щель приоткрытой двери. Двое альф кружили вокруг друг друга под древними статуями Семерых. Исторические книги гласили, что эти изваяния были вырезаны из матч кораблей, которые когда-то привезли первых Таргариенов из Старой Валирии. Ответ Деймона был дразнящий и самодовольный. — Он поклялся жениться на тебе, стать твоей парой и подчиниться тебе. И не брать никого другого в постель и рожать только твоих детей. Он сразу же ощутил чужой гнев. Эймонд задержал дыхание и медленно закрыл глаза, борясь с накатившей на него волной тошноты. В груди горело от унижения. Он не хотел, чтобы его нареченный что-то знал об этом. Он поступил так только по принуждению, не имея другого выбора. И все же, почему Джекейрис так беспокоился? Разве он не должен быть счастлив, что Эймонд поклялся в повиновении ему? Вместо этого молодой альфа лишь хмурился. — Ты угрожал ему? — Нет, но твоя мать — да, — Деймон, судя по голосу, забавлялся, прислонившись к скамье. — Она заставила его поклясться жизнями своей семьи. Джекейрис расхаживал взад-вперед, пламя свечей колебалось и мерцало вокруг него. Неважно, кто угрожал — Деймон или его собственная мать, — он был недоволен, что Эймонда запугали и шантажом вынудили принести клятву подчинения. Он низко зарычал: — Я еще поговорю об этом с матерью. Но ты, Деймон. Я знаю, что ты сделал. Не лги мне. Губы Деймона медленно растянулись в ухмылке. — …О? И что же я сделал? Теперь Джекейрис действительно кричал. Под таким углом Эймонд не мог разглядеть его лица, но изменение тона его голоса ошеломило его. — Зачем ты прижался к его горлу? Я почувствовал твой запах на его плаще. Твою слюну и желание. Зачем ты сделал это? Напоминание о вчерашнем наступлении Деймона еще больше омрачило настроение омеги. Однако он слегка удивился тому, насколько сильно это, казалось, заботило Джекейриса. Эймонд еще не стал его парой, а племянник уже успел заявить, что не хочет иметь с ним ничего общего. Омега списал его поведение на то, что Джекейрис, вероятно, счел очернение Деймона угрозой своему господству. «Ужасно и примитивно», — вновь промелькнуло в его голове. Наступило долгое молчание, прерываемое лишь прерывистым дыханием Джекейриса. Деймон оставался совершенно неподвижным, опираясь на скамью. Затем, наконец, он небрежно пожал плечами. — Он хотел меня. Ты должен знать, как трудно бывает сопротивляться… — Я сказал, не лги мне! — оборвал Джекейрис и двинулся к нему. Эймонд шумно выдохнул, пораженный дерзостью молодого альфы. — Правду, Деймон. Перед богами. Деймон беспечно хмыкнул. — Ну что ж, хорошо. Если ты так настаиваешь на правде. Я хотел его. Я не смог устоять перед его запахом. Пришлось попробовать его. И, похоже, он умолчал о той части, как его заставили преклонить колено и попросить прощения. Джекейрис процедил сквозь сжатые зубы, ткнув пальцем в грудь старшего альфы: — Ты больше не прикоснешься к нему. Очевидное недовольство Джекейриса тронуло Эймонда. Неуверенное тепло разлилось в его душе — крошечный огонек, маленькая искорка симпатии к племяннику, который осмелился бросить вызов Деймону так, как хотел бы омега сделать сам. Он не смог удержаться от небольшой довольной улыбки. Возможно, он все-таки недооценил племянника. — Я буду поступать так, как захочу, — отрезал Деймон, отмахиваясь от руки Джекейриса и отталкиваясь от скамьи, вставая во весь рост. — Может, ты и вернулся с Севера с бóльшим ростом и весом, но я все еще принц-консорт. В свое время я стану королем-консортом, как только твоя мать займет трон. Не забывайся. Фактически ты должен называть меня отцом. Я стерплю твою дерзость, мальчик, но знай, ты не приказываешь мне. Его запах резко наполнил воздух — тяжелый бальзам, кожа и перец. Деймон наклонил голову и стал говорить что-то тихое и низкое другому альфе, повернутому спиной к двери. На это раз слова ему было не разобрать. Джекейрис, со своей стороны, прекрасно слышал, что Деймон шептал ему на ухо. — Мой совет тебе, Джекейрис, если ты позволишь мне подобную смелость. Я понимаю, ты считаешь себя сентиментальным, благородным… как бы ты это не назвал. Но твоя честь тратится на убийцу родственников. Твой дядя Эймонд — сын Алисенты Хайтауэр. Что мать, то и сын — змея в траве. Ты хоть осознаешь, что однажды станешь королем? Не тешь себя иллюзиями, мальчик: Эймонд может быть омегой, но он остается самой большой угрозой для твоих прав после Эйгона. Он брат узурпатора и всадник самого большого дракона из ныне живущих. Твой дядя знает толк в очаровании и умеет манипулировать им. Он без колебаний всадит кинжал тебе в спину. Не ведись на его ложь, не позволяй нанести удар. Всегда помни, почему твоя мать устроила этот брак для тебя. Немедля присмири его. Заяви права. Свяжи узлом и пометь его. Прикажи повиноваться тебе. Соедини свою кровь с его и вложи младенца в его чрево. Ни один омега не сможет убить отца своих детей — даже известный убийца родственников. Не мешкай. Если ты не подчинишь его, это сделает кого-то другой. Ибо многие вещи можно сделать и без кровати. Он увидел, как напряглась спина Джекейриса и сжались кулаки. Запах молодого альфы, прохладный и землистый, вытеснял запах Деймона, но доминирование мужчины все равно было сильнее. Что бы ни говорил ему Деймон, это приводило племянника в абсолютную ярость. В один момент аромат жгучего перца стал совсем невыносимым, и Эймонд чихнул. Двое мужчин в септе пораженно замерли, щель в двери мгновенно приковала их взгляды. Стало ясно, кто за ними подглядывал. Деймон тихо и мрачно усмехнулся, резко хлопнув Джекейриса по спине. — Удачи, юный принц. Он сжал плечо младшего альфы, а затем быстрым шагом вышел из Септы, грубо толкнув дверь. Джекейрис совершенно окаменел, вся краска отхлынула от его лица. Очевидно, он понял, что Эймонд подслушал их разговор. Омега отступил как раз вовремя, чтобы тяжелая железная дверь не задела его, и снова чихнул, когда ошеломляющий аромат перца хлынул наружу из закрытого пространства. Стража вытянулась по стойке смирно в ожидании приближения Деймона, а затем неловко расступилась, когда тот прошел мимо, не говоря ни слова. Недовольство старшего альфы Таргариенов ощутимо витало вокруг него, но он никак не обратил внимания на Эймонда, когда уходил. Джекейрис медленно приблизился к нему через несколько мгновений. Выражение его лица несло оттенок осторожности и настороженности, однако теперь он хотя бы смотрел на него. Эймонд инстинктивно напрягся, расправил плечи и вздернул подбородок при приближении племянника. Омега в очередной раз поразился, замечая, что разница в их росте практически отсутствовала. Он больше не мог смотреть на него сверху вниз, и отчего-то это вызывало холодный укол тревоги. Он даже не мог прочитать, сердится ли Джекейрис за то, что он явно подслушивал их. Спустя, казалось, целую вечность, Джекейрис наконец остановился в нескольких шагах от своего нареченного. Он двигался, как охотник, не желающий спугнуть свою добычу. Однако добыча не испугалась и не ринулась прочь. Эймонд заметил, что он решил держаться на удобном расстоянии между ними — достаточно большом, чтобы его присутствие не затронуло омегу. — …Как давно ты здесь? — тихим тоном заговорил Джекейрис. Эймонд слегка растерялся: это был такой контраст по сравнению с тем, как всего несколько мгновений назад Джекейрис кричал. Глаза альфы метнулись к земле, а затем вернулись к его лицу в поисках чего-то. — И как много ты слышал?.. — Я только что прибыл, — откровенно солгал Эймонд, пожимая плечами и изображая незаинтересованность. У него не было желания обсуждать произошедшее с Деймоном на мосту. То, что Джекейрис узнал об этом, просто понюхав его плащ, лишь смутило, а не принесло облегчения. Альфа выглядел неспокойным, как будто неубежденный. Когда Эймонд заметил, что племянник смотрит на стоящих позади него стражников, он повернулся и окинул их устрашающим взглядом. Стража молчала, повинуясь его лжи, и стояла в ожидании своего принца. — Добрый день, сир Седрик и сир Доррин, — поприветствовал стражников Джекейрис. — Будьте спокойны теперь. Благодарю за сопровождение принца Эймонда ко мне. Стражники быстро вытянулись по стойке смирно, двигаясь легко и отработанно. Они казались удовлетворенными, что их принц запомнил их имена. Джекейрис вновь переключил свое внимание на Эймонда, молча оценивая его черно-красный наряд. — Это распоряжение моей матери? — А чье еще? — Эймонд отвечал отрывисто, стараясь не делать явным свое робкое удивление прямолинейным поведением Джекейриса. Он испытывал растерянность, ибо ожидал чего-то более… взрывного. Наверняка Джекейрис просто разыгрывал спектакль? Все презрение, разочарование и сожаление, которые он видел в глазах своего нареченного накануне вечером, как будто рассеялись, по крайней мере, на время. Последствия плохого сна и подспудное смятение мешали ему сосредоточиться, и Джекейрис, похоже, заметил это. Альфа наклонил голову, наморщив лоб. — Ты в порядке? Он застыл на расстоянии вытянутой руки, стараясь держать руки при себе. — Да, — проворчал Эймонд, подавляя дрожь. Если бы он знал, что пробудет на улице так долго, то попросил бы слугу принести ему что-нибудь потеплее. — Мне казалось, ты сказал, что хочешь прогуляться. Губы Джекейриса дернулись. — Ты весьма нетерпелив, дядя, что даже пропустил завтрак и наше условленное время для прогулки. Тогда, может, отпустишь свою стражу? Эймонд замешкался, разглядывая альфу. Его запах каким-то образом оставался прохладным и невыразительным, вопреки недавней вспышке гнева Деймона. — Оставьте нас, — приказал Эймонд, и двое охранников быстро развернулись, покинув их. Оставшись с ним наедине, Джекейрис аккуратно прикрыл дверь Септы. — Я намеревался пройтись по садам, но, похоже, ты не слишком хорошо одет для них. Нам лучше вернуться в тепло замка. Альфа неторопливо двинулся по дорожке, пару раз оглянувшись, чтобы убедиться, что Эймонд следует за ним. Эймонд не спешил заводить разговор и оставался доволен затянувшимся, неловким молчанием между ними. Джекейрис был одет хорошо: винно-красный дублет, темные бриджи из оленьей кожи и крепкие сапоги для верховой езды. Племянник с недавних пор стал увлекаться ездой на лошадях? Он по-прежнему носил толстый плащ с меховым воротником на плечах. Теперь, когда в его аромате не ощущалось тяжести гнева альфы, Эймонд смог уловить прежде незамеченные им оттенки. От воротника исходил стойкий запах звериного мускуса, что заставило задуматься, не охотился ли Джекейрис на зверя на Севере. Кто это был? Эймонд мало что знал о диких зверях. Там был и запах чего-то пьянящего и тлеющего — запах возбуждения, понял он с легким удивлением. У него голова пошла кругом при мысли о том, кого может желать Джекейрис. Он знал, что это не он, так кто же? Джекейрис настолько разочаровался, что больше не может жениться на Бейле? Или нашел любовника в Винтерфелле? Только от этой мысли у омеги свело живот, что еще больше озадачило его. Почему его вообще волновали такие вещи? Омеге с трудом удавалось сопоставлять Джекейриса из своих воспоминаний с человеком рядом с ним. Неуверенность бурлила в его груди, сердце учащенно билось о ребра, словно пойманная в ловушку крошечная колибри. Запах желания… и крови. Он опустил взгляд, замечая отсутствие перчаток на руках альфы и ободранные костяшки на его правой руке. — Кого ты ударил, племянник? Он не помнил, чтобы предыдущим вечером рука Джекейриса имела такой вид, когда тот потянулся за его плащом. Вопрос как будто тронул Джекейриса — он быстро убрал раненную руку за спину. — Никого, — ответил он и оставил все как есть. Эймонд, однако, не желал оставлять это без внимания. Очевидно, племянник вступил в перепалку с кем-то вчера. Только вот с кем? Из всех людей Эймонд лучше всех был знаком с силой его кулака. От одной мысли, что ему предстоит сочетаться браком с этим человеком, у него засосало под ложечкой. Он не смог сдержаться, и слова сами сорвались с его насмешливо изогнутых губ. — Ты практиковался для второго удара по мне, племянник? Он пожалел о сказанном в тот же момент — Джекейрис мгновенно остановился, резко обернувшись. — Я не стану притворяться, будто того первого раза не было, — процедил альфа сквозь стиснутые зубы голосом низким и глубоким. — Но я не планирую нападать на тебя во второй раз. — В третий, — поправил Эймонд с чрезмерной смелостью и недостаточным здравым смыслом. — Или твой меч у моего горла вчера не считается? Острый запах мускуса и дымной перечной мяты ударил в нос, и Эймонд отступил на шаг. Джекейрис шагнул вслед за ним, возвращая утраченное пространство. Взгляд карих глаз нес холод зимы, но его дыхание обжигало там, где касалось его бледной щеки, как угроза драконьего огня. Внезапная перемена настроения Джекейриса застала его врасплох. Омега в нем дрогнул под давлением этого незнакомого присутствия альфы. Его язык, несмотря на все острые слова, теперь казался тупым и неповоротливым. Эймонд попытался заставить себя заговорить, но обнаружил, что не может открыть рот. Его глаз даже стал смотреть в сторону, не в силах встретить пристальный взгляд напротив. Нет, ни за что, нет! Эймонд вынудил себя вновь посмотреть на него и выпрямился во весь рост. — Ты по-прежнему плохо переносишь поддразнивания, племянник, — удалось заговорить ему со всей уверенностью, на какую он был способен. — Больше у тебя не будет шанса нанести мне второго удара. — Что именно должно было быть поддразниваем? — без промедления парировал Джекейрис. — Та ночь, когда ты назвал меня и моих братьев Стронгами, или то, как ты намекнул сейчас, что я опущусь настолько низко, чтобы, будучи альфой, ударить своего нареченного омегу? Я должен рассмеяться? Его карие глаза сузились, тон стал мрачным. — Ты дразнил Люка, когда вы покидали Штормовой Предел? Пара чаек пролетела над головой, их пронзительные крики слились с шумом близких морских волн. Эймонд сглотнул и отвел взгляд, норовя избежать темы разговора, но бежать было некуда. Их окружали покрытые водорослями галечные берега и бескрайние просторы открытого воздуха со слабым привкусом соли. Никаких назначенных встреч, которые он мог бы использовать в качестве оправдания, ни места, где он мог бы скрыться от Джекейриса. Он чувствовал себя загнанным в угол, хотя за спиной не было ни единой стены. Он предполагал, что альфа на вряд ли причинит ему вред, и все же чувство вины, страха и обиды съедало его изнутри. Джекейрис словно заметил его терзания или же устал от его молчания. Он отвернулся от него, направляя взгляд на небо, где раннее послеполуденное солнце то появлялось, то исчезало из-за облаков. Где-то вдалеке слышался далекий крик драконов. Чего бы он только не отдал, чтобы снова оказаться на спине Вхагар и улететь прочь из этого места. Отчего он не воспользовался этим раньше, когда была возможность? — Нет, полагаю, не должен, — Эймонд вздохнул, толкнув камень на их пути. — Вчера ты приставил меч к моему горлу, племянник. Я понимаю, ты злишься, презираешь меня. Я видел это в твоих глазах тогда, вижу и сейчас. Ты хочешь этого не больше, чем я. Здесь я пленник. Моя семья еще не знает о планах твоей матери. Я прибыл на Драконий Камень, ожидая казни, а не свадьбы с тобой. Прежде чем Джекейрис успел открыть рот и заговорить, Эймонд повернулся к нему лицом. — На самом деле, твоя мать и Деймон прислали мне в подарок петлю, ты знал? Джекейрис, казалось, не знал. Он отступил на несколько шагов и уставился на Эймонда с отвисшей от ужаса челюстью. Его голос прозвучал натянуто и тихо: — Они подарили петлю? И ты принял такой подарок? Потрясение на лице принца медленно сменилось озабоченностью, а затем нечто похожим на жалость. Эймонд отвел глаза, стиснув зубы от внезапного унижения, от которого его щеки вспыхнули румянцем. Ему не следовало говорить это. После восстановления пространства голос Эймонда снова зазвучал ясно и ровно. — Мы поговорим о договоренности между нами позже. Он откинул волосы и, избегая пристального взгляда Джекейриса, поспешил продолжить путь к замку. Ему нужно было отвлечься от насыщенности их неожиданного разговора. К тому же, его пробирал холод. Надо было перевести дух. Судя по звуку быстрых шагов за его спиной, Джекейрис не отставал от него. — Но я хотел бы поговорить сейчас, — настаивал альфа, ощущение искренней срочности коснулось его голоса. Угрозы больше не было — более того, его тон был обеспокоенным. — Мне бы хотелось узнать правду о том, что случилось с моим братом. Он следовал за Эймондом с левой стороны, невидимый для незрячего глаза. Его чувства становились все более запутанными. Во всех его нездоровых фантазиях о месте дяде ему и в голове не приходило, что Эймонд может счесть смерть Люка случайной. Что бы он выиграл, ложно заявляя о своей невиновности? Если бы Эймонд правда намеревался убить Люцериса, он бы с гордостью осуществил задуманное. Эймонд Таргариен, которого он знал, не изменил бы своим убеждениям. Он никогда не попытался бы вернуть сделанного, даже ценной огромных усилий. Это просто не сходилось. Его поведение этим утром еще больше укрепило подозрения Джекейриса. — Я хотел бы знать… Омега не замедлял шага, нервничая, что ему приходится почти полностью поворачивать голову, чтобы держать альфу в после своего зрения. Джекейрис делал это нарочно, чтобы досадить ему? Все члены его семьи в Красном замке знали, как расположиться рядом с ним, а этот идиот-альфа, конечно же, догадался? — А я хотел бы не быть омегой, племянник. Мы не всегда получаем то, что хотим, не так ли? Кажется, его будущая пара была не только бастардом, но еще и глухим. Джекейрис все не отставал, уже немного задыхаясь. — Ты хотел убить его? Когда Эймонд так и не ответил, он несколькими быстрыми шагами сократил расстояние между ними и грубо схватил омегу за руку. Крепкая хватка Джекейриса мгновенно остановила нареченного его. — Если ты не желаешь озвучивать всей правды, то хотя бы дай ответ на это, — он потянул Эймонда на полшага назад к себе, не осознавая своей силы. — Это произошло умышленно? Дыхание Эймонда участилось, когда необъяснимая паника охватила его. Рейнира не поверила ему, так почему это должен сделать Джекейрис? Альфа слишком крепко держал его за руку, а ему не нравилось, когда его внезапно хватали сзади и против воли дергали в любом направлении. Ему нужна была отсрочка, но кто бы дал ему это? Слова застряли в горле, и Эймонду показалось, что они душат его. Он повернул лицо, замечая, насколько расширены зрачки Джекейриса: чернота почти целиком поглотила его теплые карие глаза. Он вдруг увидел, как в глазах напротив отразилось его собственное испуганное лицо, и ответил напряженным шепотом: — Я не преследовал цели убить его, нет. Они стояли лицом к лицу на мощеной дорожке. Морской бриз колыхал высокие травы вокруг них. Вермакс кружил над ними в облаках, рядом с ним в игре повизгивала Сиракс. После долгой паузы Эймонд осмелился спросить: — …Ты веришь мне? Он затаил дыхание, ожидая ответа. Он не знал, что будет делать, если его будущая пара покачает головой и осудит его. В чем смысл правды, если она не дает ни свободы, ни облегчения? Для чего вопрос, если спрашивающий уже знает на него ответ? — Я… верю тебе, — неуверенно, но искренне сказал Джекейрис. Его пальцы отпустили руку, и тело стало холодным там, где когда-то было прикосновение альфы. — Я хотел бы узнать остальное, но могу и подождать. Пока что ты дал мне достаточно. — Хорошо, — прошептал Эймонд так тихо, что можно было усомниться, что он вообще что-то сказал. Он желал поблагодарить его, но не смог. Он прерывисто вздохнул и задрожал, каждый нерв в его теле вспыхнул огнем. Ему казалось, что он летит. Джекейрис верил ему. Эймонд вгляделся в лицо альфы и не обнаружил обмана — только скорбь. Первым пошевелился Джекейрис. Он повернулся, наклонил голову и слабо махнул рукой в сторону тропинки впереди. «После тебя», — говорил жест. Эймонд ускорил шаг, теперь дрожа не только от холода. Он едва мирился с тем, как Джекейрис обращался с ним и как требовал ответов от него. Но больше всего ему не нравилось, что он чуть не заплакал от облегчения, когда Джекейрис сказал, что поверил ему. Ему нужно было вернуться в замок и оказаться подальше от… — Ты, кажется, спешишь, — подметил источник его бед, прерывая его размышления. — Не представляю, как ты переносишь такой холод, — буркнул Эймонд. — Я больше не могу оставаться здесь. Джекейрис пошевелил челюстями, собирая все свое мужество, прежде чем стянуть с себя меховой плащ и попытаться укрыть им Эймонда. — Ну же, ты дрожишь. — Убери свой вонючий плащ, — ощетинился омега, отпрянув от предложенного тепла. Меха сильно пахли Джекейрисом, а Эймонд просто не мог вынести его аромата на своем теле. — Мне не настолько холодно. Его глупый племянник-бастард счел его отказ забавным. — Ты говоришь это, а сам дрожишь как лист. Насколько должно быть холодно, чтобы ты принял мой жест, Эймонд? Скажи мне на милость, раз уж мы скоро поженимся. Мне подождать, пока твои губы не посинеют? Или пока ты не превратишься в замерзший труп, чтобы я мог накрыть тебя своим плащом, утереть слезы и произнести «дракарис»? Эймонд вздохнул от изумления. — Ты пытаешься пошутить, племянник? — Возможно, — альфа имел наглость ухмыльнуться, продолжая держать плащ. — Давай, у меня уже болят руки. — Меня смущает, что мой будущий супруг шутит о моей смерти, — пробормотал Эймонд, не в силах смириться с тем, что Джекейрис действительно только что пытался подначить его, поддразнить. Он… предлагал свой плащ и ухаживал за ним. — При таком раскладе это все меньше становится шуткой, — Джекейрис улыбнулся чуть шире, наслаждаясь стеснением своего суженого. Полагая, что сейчас Эймонд, скорее всего, раздумывает над каким-нибудь резким ответом, он воспользовался колебаниями омеги и накинул плащ на его плечи. Эймонд попытался тут же возразить, но Джекейрис оказался быстрее и оборвал его, прежде чем тот успел заговорить. — Близится время обеда, нам следует поторопиться. Он продолжил идти, не сбавляя темпа и доверяя омеге следовать за ним. Эймонд пришла мысль сорвать меховой плащ и швырнуть его на землю, чтобы позлить Джекейриса за то, что тот посмел надеть его на него вопреки его желанию. Правда, вопреки этой мысли, он инстинктивно плотнее завернулся в него. Его окутал дымный, землистый аромат. Стало немного легче дышать, и Эймонд перестал дрожать. Его разум прояснился, мысли успокоились. Наконец-то ему стало тепло. Было бы стыдно отказаться от этого и мерзнуть остаток обратного пути. Пока они шли, Эймонд украдкой поглядывал на племянника. Был ли этот поступок веянием нежности? Или Джекейрис просто выполнял свой долг? Джекейрис прочистил горло, скрывая таким образом низкий рокот, вибрирующий в груди. Ему льстил вид Эймонда в его плаще. Альфа в нем довольствовался тем, что омега принял его жест, пусть и наполовину вынужденный. — …Ты хорошо спал? Эймонд подавил желание вздохнуть. Теперь им предстояли светские беседы. — Вполне, — снова солгал он, — а ты? — Не совсем. Джекейрис уставился прямо перед собой, и слабая нервная улыбка тронула его губы, когда его лицо расцвело пунцовыми красками. Это зрелище было настолько странным, что Эймонд не смог отвести взгляд. Видел ли он племянника таким прежде? Он не мог припомнить такого, разве что в их далеком и совсем юном детстве. Это была легкая и неуклюжая улыбка — выражение, за которым не стояли ни деньги, ни скрытые намерения. Улыбка, которую никто не должен был видеть. Выросший в Красном замке в окружении заговоров, интриг и раскрашенных фальшью лиц, Эймонд видел очень мало подобных улыбок. — Ты покраснел, — заметил омега, забавляясь. Дразнящая улыбка расплылась по его губам, когда он увидел, как Джекейрис напрягся рядом с ним. Альфа продолжал избегать его взгляда, точно охваченный ужасом. Его голова была слегка отвернута в попытке скрыть румяные щеки, выдавшие его смущение. Эймонд не был уверен, насколько далеко он может зайти в этом, но пока что ему нравилось, что Джекейрис испытывает явный дискомфорт. Его сегодняшнее поведение сильно отличалось от того, что было накануне вечером, и это заинтриговывало. Что могло измениться с тех пор? Его статус омеги настолько повлиял на Джекейриса, что тот потерял всякое чувство собственного достоинства? Чтобы проверить свою теория, Эймонд придвинулся к нему чуть ближе, слегка соприкоснувшись плечами с ним, наклонился к уху суженого и прошептал: — Этот цвет идет тебе, племянник. Эффект был мгновенным. Джекейрис резко развернулся, ошеломив его скоростью своего поворота. С удивительным проворством альфа потянулся и крепко схватил Эймонда, удерживая его в устойчивом положении, когда омега инстинктивно попытался отступить. Лицо Джекейриса по-прежнему пылало, но выражение его лица было резким и сосредоточенным, всецело внимательным. — Ты играешь, Эймонд? — спросил он хрипловатым тоном. Эймонд сглотнул, захваченный тем, как произнесли его имя. Он искал в себе раздражение и враждебность, но сумел найти лишь странную мерцающую симпатию. Омега трепетал в нем от интонаций в голосе Джекейриса. — …Может быть, — он с трудом вернул на лицо насмешливую ухмылку. Эймонд молился, чтобы Джекейрис ничего не увидел сквозь его сдержанное поведение. Крошечная колибри порхала в его груди, ударяясь о ребра. Он наклонил голову, заставляя себя сосредоточиться. Несомненно, это его новообретенная натура подводила его чувства, и он старался вернуть себе контроль над ситуацией. — Это беспокоит тебя, племянник? Он знал, что Джекейрис не любил, когда ему напоминали об родстве между ними, и поэтому он намеренно пытался раззадорить его. Раздраженный, злой Джекейрис был гораздо более предсказуем, и им было проще управлять. Этот Джекейрис был совсем другим. Альфа заколебался, скользнув взглядом по лицу Эймонда. Самодовольная ухмылка медленно сползла с губ омеги, когда замешательство и дурное предчувствие взяли вверх. Джекейрис продолжал держать его за руку, и тепло его прикосновения словно только росло. Эймонд, пытавшийся поддразнить своего нареченного, вдруг стал объектом его пристального внимания. Теперь настала его очередь зарумяниться. От касаний альфы исходил жар. Почему его прикосновение было столь горячим? Омега вздохнул, увлеченный внезапно захлестнувшими его ощущениями. Волнение лилось рекой по его венам, и он задался вопросом, что видит и о чем думает Джекейрис, смотря на него. Наверное, племянник сокрушался, как неприятно ему лицо Эймонда, как он презирает его за смерть Люцериса, как сильно возмущен их затруднительным положением. Эймонд закрыл глаз и медленно выдохнул, готовясь к презрению Джекейриса. — Я рад, что ты спишь хорошо. Но я всю ночь думал о тебе, — выпалил альфа странно отстраненным тоном. Он слегка ослабил хватку на его руке, но не отпустил. — Думал о нас. Глаз Эймонда распахнулся, и он уставился на него, ошеломленный и растерянный. Он вдруг обнаружил то самое тление под ароматом кедра, амбры, древесного дыма и перечной мяты… То самое возбуждение альфы, темное и сильное, вспыхивающее вокруг них с головокружительной силой. Человек, которого желал Джекейрис, был… он сам. Откровение было настолько неожиданным и странным, что Эймонд едва примирился с ним. Затянувшееся молчание омеги заставило Джекейриса обеспокоенно нахмуриться. — Эймонд?.. — Он придвинулся к нему чуть ближе. Эймонд почувствовал жар его присутствия на своей коже. Боги, этот мальчик пылал как солнце. Волосы на его затылке встали дыбом, а по телу побежали мурашки. Это было по-другому. Даже присутствие Деймона не ощущалось так. Это было слишком сильно, слишком быстро. «Слишком близко!» — вопили чувства Эймонда. Омега стряхнул его ладонь и поспешно отступил на несколько шагов, восстанавливая дистанцию между ними. — Я не хочу обедать с твоей семьей, — выпалил Эймонд, ожидая от Джекейриса обиды. Он не хотел, чтобы его заставляли поглощать еще одну порцию кровавой олениной и кислого вина. Альфа выдержал паузу в несколько ударов. Он держался на расстоянии, понимая, что переборщил, так часто прикасаясь к омеге без приглашения. Когда Эймонд продолжил молчать, Джекейрис посмотрел на него и спросил: — Тогда скажи мне, что бы ты предпочел. — Хм? — Он искоса взглянул на племянника, не совсем понимая, что тот имеет в виду. Джекейрис сузил темные глаза в явном неудовольствии и сцепил руки за спиной, когда они продолжили идти. Теперь это был сад. Воздух полнился ароматами диких роз, колючие кусты которых были хорошо подстрижены заботливым садовником. — Ты говоришь так, будто у тебя совсем нет выбора здесь. Только сетуешь на то, чего не хочешь. Какое бы соглашение ни навязали тебе моя мать и Деймон, мне все это безразлично. Что он позволяет себе? Эймонд нахмурился. — И почему же я должен верить, что могу выбирать во всем, что имеет значение? Когда я не хотел говорить, ты вынудил меня произнести слова. К чему еще ты намерен склонить меня? Джекейрис замялся рядом с ним, снова задерживаясь в слепом пятне его левого глаза. — Клянусь, я не буду… — Мне плевать, в чем ты там клянешься, — раздраженно оборвал его омега. — Иди справа от меня, племянник. Тихо, как ребенок, только что отруганный собственным родителем, Джекейрис обогнул его и наконец-то встал с правильной стороны, где омега мог видеть его. Возможность держать молодого альфу на виду помогла Эймонду немного расслабиться. — Это неважно, — пробормотал он, кутаясь в меха и возобновляя прогулку. — Но не для меня, — не унимался альфа, вновь догоняя его. — Ты не пленник, Эймонд. Ты не хотел бы навестить свою семью в Красном замке? Его взгляд метнулся к Джекейрису, и на его лице отразилось неверие. — …Ты отпустишь меня с Драконьего Камня? Джекейрис как будто насторожился от его смятения. — А я когда-то говорил иначе? — Твоя мать сказала… — начал омега, нахмурившись, однако был прерван альфой. — Я — моя мать? Я выгляжу так, будто у меня есть сиськи? — Я… — ошеломленно пролепетал Эймонд, а затем тихо рассмеялся. Когда в последний раз с ним было такое? Должно быть, месяцы назад, и уж точно не с тех пор, как он представился. Он был впечатлен. Легкий юмор Джекейриса немного взбодрил его. — Хорошо, племянник, ты высказался. Довольный собой, Джекейрис мягко кивнул, и его взгляд задержался на лице напротив чуть дольше, чем он намеревался, словно бы невольно запоминая картинку смеющегося Эймонда перед собой. — Мы обсудим визит в Красный замок, если ты пожелаешь. А теперь, что касается обеда… — Он многозначительно замолчал, давая Эймонду возможность придумать ответ. Омега неохотно обдумал варианты. Вновь вкушать пищу с Деймоном и Рейнирой не тянуло. Для трапезы на улице было слишком холодно. И ему хотелось держаться подальше от этого парня перед ним. — Я пообедаю в своих покоях, — решил Эймонд. — Один. От Джекейриса не прозвучало возражений, хотя он и выглядел несколько протестующе. Альфа в нем негодовал от отказа, и ему пришлось подавить это чувство. — Хорошо, я распоряжусь, чтобы принесли еду и питье. Наконец они пересекли внутренний двор и вошли в ворота замка, провожаемые взглядами и перешептываниями. И снова Эймонд заставил себя обменяться краткими любезностями по необходимости. Его относительное молчание, казалось, не беспокоило Джекейриса. Он не подталкивал его к общению с другими и не привлекал к себе внимания. Да ему и не нужно было, ибо одного вида Эймонда в его меховом плаще уже было достаточно, чтобы вызвать переполох. Омега окаменел, норовя сделать только одно — поскорее укрыться в своих покоях, где он смог бы собраться с мыслями наедине с собой. Как только представилась возможность, он тут же сбросил меховой плащ и швырнул его обратно Джекейрису. — Не хочешь оставить его себе? — нахально усмехнулся альфа. Эймонд проигнорировал его, оставив Джекейриса ловить меха. Он уже собирался подняться по лестнице, ведущей в его покои, как его во второй за день остановил один и тот же ребенок. Мальчик едва не налетел на него. Эймонд в раздражении отступил на полшага. Джоффри держал что-то за спиной, и вид у него был решительный и озорной одновременно. — Джейс! — воскликнул мальчик в приветствии. — …И дядя Эймонд. — Джофф! — Джекейрис широко улыбнулся, и в тот же момент нежность вспыхнула в его взгляде. Он надел свой меховой плащ и завязал его у воротника, после чего принялся ерошить волосы Джоффри. Это был машинальный жест, успокаивающий и знакомый вопреки тому, что младший успел подрасти за время их разлуки. Эймонд тихо наблюдал за счастливым взаимодействием между ними и ощутил горечь на языке, вдруг вспомнив, как Джекейрис делал то же самое с кудрями Люцериса. Он не мог припомнить ни одного случая, когда бы Эйгон разделял с ним столь ласковые жесты. Джекейрис был хорошим братом, но будет ли хорошим альфой? Это еще предстояло узнать. — Вы с дядей Эймондом идете на обед? Там еще осталось немного того сыра, который понравился тебе на завтрак! — Джоффри говорил так быстро, что его слова едва ли не сливались друг с другом. Эймонд лишь взглянул на Джекейриса, продолжая хранить молчание. Дети были поистине раздражающими существами с их неуемной энергией. Джекейрис сделал извиняющееся лицо. — Прости, Джофф. Эймонд не присоединится к нам сегодня за обедом, но, возможно, придет на ужин. — На периферии своего зрения он увидел, как омега покачал головой и одними губами произнес «нет». Так что он быстро нашелся с альтернативой. — Почему бы нам потом не провести спарринг на пляже? Это, казалось, успокоило Джоффри, и он радостно закивал головой. — Хорошо! — Он по-прежнему держал что-то за спиной, и от его движений это «что-то» уронило маленькие комочки грязи на пол. — Что это у тебя там? — полюбопытствовал Джекейрис. — О… — Улыбка Джоффри погасла. — Это… Это пустяки… Мама попросила мне нарвать для нее цветов в саду… — Он вытащил то, что прятал за спиной: горстку сине-фиолетовых цветов, слегка поникших и начинающих увядать, смятых между большими листьями в форме сердца. — Я принес ей это, но она сказала, что это сорняки. — Джофф, мне так жаль, — попытался утешить Джекейрис брата, — ты не знал. Они… Они очень похожи на цветы. Это была честная ошибка. Его попытка преуменьшить оплошность Джоффри лишь еще больше стеснила ребенка, который теперь начал слезливо сопеть. Разочарование матери, реальное или же надуманное, обожгло его нежную душу. Казалось, в эти дни Джоффри мало что мог сделать правильно. Ему не разрешали кататься верхом на драконе, как его братьям, и по-прежнему вынуждали тренироваться с деревянным мечом. Осознание того, что найденные им цветы на самом деле являлись сорняками, мало поспособствовало улучшению его душевного состояния. Внезапно заговоривший Эймонд удивил обоих братьев. — Они прекрасны, — его тон звучал спокойно и небрежно, когда он наклонился, чтобы оценить увядающие цветы в руках мальчика. — Если ты не знал, это дикие фиалки. И так уж вышло, они мне очень нравятся. Пока Эймонд изучал растения, его сладость разлилась и окутала Джоффри своим успокаивающим ароматом. Мальчик покраснел, тронутый ароматом омеги. Он неуверенно взглянул на Эймонда, а затем нахмурился. — …Не обманывай меня, дядя. Я знаю, что такое сорняки. Им не место здесь. Они лишь притворяются цветами, когда это не так, и никто не рад им. Ты должен знать. Все знают. Джекейрис побледнел, не зная, что сказать. Очевидно, сейчас Джоффри говорил совсем не о цветах. — Джофф… — Его сердце сжалось от боли за младшего брата, оставшегося в одиночестве защищаться на Драконьем Камне от злобных слухов, которые наверняка обострились из-за войны. — Послушай, это неважно, хорошо? Все равно, что они думают. Джекейрис умолк, растеряв все слова, когда заметил, что Джоффри еще больше замкнулся в себе. Говоря вот так, он делал только хуже и не мог найти способ выпутаться из сложившейся ситуации. Эймонд рядом с ним задумчиво хмыкнул. Если его и затронула эмоциональность вспышки мальчика, он никак этого не показал. — Хм, я не согласен, племянник. Я не обманываю тебя. Вообще-то я не верю в сорняки. Для меня это просто цветок, который, по чьему-то мнению, растет не в том месте. Если они негожи, я могу забрать их? Джоффри слегка оживился, и в его взгляде появилась искорка чего-то схожего с удивлением. Медленно, колеблясь, он отважился: — …Они правда тебе нравятся? Эймонд кивнул. — Правда. Джекейрис затаил дыхание, застывший от неожиданной сцены перед ним. Он и представить себе не мог, что Эймонд способен на подобную мягкость и изящество — не по отношению к Джоффри. Каким-то образом омега точно понял, как именно утешить его брата в столь критический момент. Он лишь надеялся, что это все не притворство. Случится ли, что однажды Эймонд сможет считать его чем-то большим, чем бастардом? Когда они скрестят кровь, Джекейрис станет сорняком рядом с идеальным цветком Эймонда. Он еще не знал всей правды о случившемся, но ему становилось все более ясно, что Эймонд не мог желать настоящего зла брату. Джоффри не выглядел полностью убежденным и прищурился. — И почему они тебе нравятся? — с вызовом спросил он, думая, что дядя держит его за дурака. Это ничуть не смутило Эймонда. Он кивнул в знак согласия с вопросом Джоффри и легко пояснил: — Все знают, как должны выглядеть розы или маргаритки. А вот полевые цветы — особенные. Их красота всегда удивляет. Теперь лицо Джоффри расплывалось в улыбке, он нетерпеливо протягивал смятые цветы. — …Тогда я отдаю их тебе в подарок, дядя. Принимая подношение обеими руками, Эймонд старался не повредить хрупкие стебли и листья еще больше. Он обращался с сорняками так, словно держал сокровище, а не обычное растение. — Спасибо, — поблагодарил он, приложив усилие, чтобы слегка улыбнуться. У Джекейриса пересохло во рту при виде этого. Тоска и желание, нещадно мучившие его на протяжении всей ночи, вновь всколыхнулись в нем в полной мере. Джоффри зарумянился, похоже, от радости, что ему все-таки удалось сделать подарок из выбранных им цветов. Более того, они стали подарком для омеги, которая приняла их. Он был не только доволен, но и горд собой. Джекейрис попрощался с братом и наблюдал, как тот счастливо убегает с приподнятым настроением. Он до сих пор дивился тому, что Эймонд способен на такую мягкость. — Это было очень мило с твоей стороны, — заметил он, повернувшись к омеге, а затем опустил взгляд на увядшие цветы в его руках. — Ты выбросишь их теперь, когда он ушел? К его удивлению, Эймонд выглядел оскорбленным вопросом. — Ты принимаешь меня за лжеца? — Он помолчал некоторое время, а затем тихо добавил. — Это гораздо лучший подарок, чем петля. Я не собираюсь выкидывать их. Джекейрис почувствовал себя так, словно кто-то вонзил клинок ему в грудь и повернул его. Если его суженый был змеей в траве, то Деймон наверняка не знал, кто такие змеи. А может, Деймон был прав, и он уже был безнадежно околдован. Движимый безрассудным порывом нежности, он осмелился протянуть руку к пояснице Эймонда. Мягкие кончики его длинных серебристых волос защекотала его руку в тех местах, где были сбиты костяшки. Омега вздрогнул от его прикосновения и бросил на него настороженный взгляд. — Спасибо, — прошептал он, без капли смеха в голосе. Теперь, когда они были в замке, запах Эймонда был таким чистым и сладким. Ему потребовалось все его усилие, чтобы убрать ладонь, прежде чем она смогла бы переместиться куда-то еще. Омега не казался впечатленным ни благодарностью, ни неожиданным прикосновением. От его разочарования у Джекейриса перехватило дыхание. — Я бы хотел, чтобы ты больше не касался меня там, — резко сказал омега. — Я возвращаюсь в свои покои. Эймонд отвернулся от него и продолжил подниматься по лестнице с цветами в руках. Джекейрис задержался у ее подножия, опасаясь, что расстроил омегу своим нежелательным вниманием. Он не сводил с него взгляда, пока Эймонд не добрался до вершины пролета и не оглянулся, казалось, удивившись, что альфа все еще стоит там и смотрит на него. Его племянник выглядел настолько искренне обеспокоенным, что он даже не смог заставить себя как-то колко пошутить над ним. Он вздохнул, решив, что может еще немного потешить глупого альфу. — Я успел получить в подарок петлю и горсть сорняков, а ты так ничего и не дал мне. Уверен, ты можешь больше, Джекейрис. Напоследок Эймонд окинул племянника многозначительным взглядом и, отвернувшись, продолжил путь к своим покоям. Альфа медленно улыбнулся, наблюдая, как его нареченный исчезает из виду, и наслаждаясь звуком своего имени на устах омеги. Да, он и впрямь мог сделать больше.