Лучше быть российским Калининградом, чем немецким Кёнигсбергом.

1939 год Август. Уже 6 лет у нас другая власть, всё становится лучше. Германия процветает, как бы я раньше не относился к главному и его ужасным замашкам о захвате мира и чистоте крови, он сделал то, что хотел, сделал народ счастливым, ведя политику ненападения на другие страны, а только составляя соглашения и разностороннюю политику миру. Сегодня я как обычно был вызван Берхардом в его кабинет. В последнее время он изменился и стал много от меня утаивать и говорить какими-то загадками, о светлом будущем. Кажется, он сильно подвержен власти, но ничего я рядом. Он обещал, что если будут проблемы, то обратится ко мне, я ему, верю и не спрашиваю много, лишь самое простое "Как он? Как самочувствие? Отдыхает ли он? " и всё такое. Как только я подъехал к зданию Рейхстага, я увидел на дороге Берхарда со своим портфелем и понял, мы опять отправляемся на деловую встречу, где мне опять будет определена роль советника. Кажется, с каждым разом это становится всё утомительнее, сначала пакт о ненападении с Польшей, потом Англией, Францией, Литвой, Латвией и Эстонией. Кто следующий? Союз? Америка? Сев ко мне в машину он сразу же направил её в аэропорт, а со мной даже не поздоровался, кажется, эта встреча будет хуже других. Уже в самолёте Берлин заговорил: - Вильгельм, мой друг и верный соратник, мы отправляемся в Советский союз. Там мы подпишем пакт о ненападении и разделе Польши. Но этот пакт продержится не долго, правительство хочет расширить свои земли и возможно это коснется какой-то части союза, весь мы не собираемся пока что захватить, но до Сибири дойдём. Я помню тот город, что в 35-м смотрел на тебя внимательно, если ты за него или за старого знакомого Ленинграда, будешь беспокоиться, а они во время битв не намерены будут сдавать, так как такова их натура, думаю, ты сможешь их отговорить и попросить их сдаться. Ты же понимаешь, что они проиграют, а они же такие красивые города, да и Александру с тем городом у нас будет лучше, ты же видел их состояние, когда мы были в союзе прошлый раз. Мы их спасём от коммунизма, вдвоем ты и я. Во время этого разговора мурашки от страха меня не покидали. Ещё война? Правительство там из ума выжило? Нет. Какие захваты? Союз? Вы хотите до Сибири? Я? Уговорить сдаться? -Ты чего так смотришь? Боишься, что проиграем? Не бойся! Мы уже разработали тактику! Она поможет победить! Знаешь, я давно хотел расширить свою территорию поближе к тебе, чтобы не пришлось так долго ехать. Да и твою территорию расширим, а то она у тебя такая маленькая. Не беспокойся, посиди, отдохни, выпей чаю, я понимаю это сложно осознавать ведь столько возможностей. Германия будет великая, как никогда! Весь оставшийся полет я не мог успокоиться от ужаса мыслей о будущем. Пока Берлин веет грёзы о счастливом будущем, я хоть и немного был в Российской империи, но знаю, они не сдадутся и не остановятся. Это ужасно. Прилетев в союз, я чуть успокоился, и даже не помню дорогу, и как мы оказались на нужном этаже, помню только, что около меня, кажется, проходил кто-то знакомый, но сейчас не до этого. Мы совершаем ошибку и за эту ошибку мы поплатимся, я уверен. Но кажется уже поздно. Я ничего не могу сделать. Ничего. Кажется, придется плыть по течению. Подписание договора я помню смутно. Я как будто был здесь и не здесь одновременно. Я что-то переводил от лица Берхарда, видел подписание, пожимал руки, прощался, меня, кажется, кто-то окликал, когда я садился в машину, но это не важно. Вернувшись в Берлин, я попрощался со Шпрее и отправился домой. Дома набрав ванную, я попытался расслабиться и успокоиться, но понял, что у меня на душе и в голове сейчас пусто от того, что я пережил, но это же только начало. В этот момент я понял 2 вещи. Первое, вода стала холодной, и второе у меня идут слезы. Я не плачу нет, это просто слёзы... Что я натворил... В итоге он так в ванной и уснул. ----------------------------------------------------------------------------------------------- С такой кашей в голове засыпал не он один. Гриша, лёжа в поезде, так же не мог заснуть, гадая, почему Твангсте находится в таком же состоянии, что и Александр? Чувствовалось, будто он не здесь, даже глаза были как будто стеклянные. Когда он, стоял рядом с Ленинградом, в момент прощания Москвы и Берлина, они оба были, как предметы мебели, не более, только переводили за столицами и всё. Что с ним случилось? У них с Берлином, что-то произошло? Да, я, кажется, поверил в рассказы прибалтов о них, ведь у Ленинграда с Москвой так же. Но что больше всего меня сегодня ошарашило, это то, что когда я позвал Вильгельма по имени, он даже не посмотрел в мою сторону и только этот гад Берлин, заметил и стал поторапливать Твангсте, чтобы он быстрее сел в машину. Я думал, если его окликнуть он хоть обернется, но, кажется, я ошибся. Я не понимаю. Что с ним? Что со мной? Почему я о нем думаю? Почему мне не плевать на него? Он же немец, не наш, сколько у нас было сражений, войн, конфликтов? Помню даже, что после какого-то сражения, какой-то город немецкий был наш, но потом его отдали обратно. Я тогда этим не интересовался, поэтому не помню, но это не важно. Немец есть немец. Он может, и нож в спину воткнуть, нельзя терять бдительность. С этими мыслями, под стук колёс поезда, я уснул.