Сладкое вино твоих речей

— Привет! Извини, а где здесь двести вторая аудитория? С этого, казалось бы, обыденного вопроса, началась история непрекращающейся головной боли Аль-Хайтама. И, возможно, его плохого сна, неудовлетворённости и мозолей на ладонях, но к этому мы еще вернёмся. В тот первый учебный день нового семестра обучения, кампус Университета Дэвиса превратился в человеческий муравейник. По дорожкам, ведущим из корпуса в корпус, невозможно было пройти, не задев кого-то плечом или не встретившись взглядами. Аль-Хайтам не любил большие скопления людей. Его раздражали шумные зазывалы студенческих клубов, большие компании студентов, устроившие встречи однокурсников под каждым свободным деревом, но особенно бесили потерянные первокурсники, которые, отбившись от менторов, бродили, как неприкаянные души в лимбе, и липли ко всем с вопросами о том, куда им идти. Его, как отличника третьего курса факультета международного права, тоже сделали ментором, но благо он курировал не целую группу желторотых юнцов, а должен был всего-то сопровождать одного приставленного к нему студента по обмену. Не то, чтоб Аль-Хайтама очень радовала эта свалившаяся на его голову ответственность, но лучше так, чем целый курс угрюмых айтишников, которых поручили его соседу по квартире Сайно. Впрочем, тот тоже был угрюмым айтишником. И очень может быть, что они найдут общий язык. А вот Аль-Хайтам не имел представления, кто будет его подопечным. С какого направления, какого возраста и какого пола. Сейчас он только шел к аудитории, где кто-то должен был собрать студентов по обмену, и там уже он узнает, кого ему придется нянчить в течении первого месяца. Наушники немного заглушали окружающий шум воодушевленной болтовни, но не до конца. Хайтам с совершенно недовольным видом, наконец, преодолел путь, ведущий к зданию администрации,и тоскливо глянул в сторону своего корпуса, где его менее успешные однокурсники праздно болтали необременненые заданиями. А говорят, у успешных студентов есть привилегии. В чём радость быть наставником, Аль-Хайтам так и не понял, вновь думая, что, вероятно, отличная успеваемость в этом году — не его приоритет. Но его мыслительный процесс прервали весьма неприятным образом. — Привет! Извини, а где здесь двести вторая аудитория? С едва заметным акцентом спросил парень, возникший прямо перед ним. Если бы он просто спросил, Аль Хайтам, может, и ответил бы без обиняков и продолжил свой путь. Но этот хоть и симпатичный, но до жути наглый паренек ещё и стянул с Хайтама наушники, совершенно бессовестно ворвавшись в личное пространство. — А? — мог лишь переспросить ошарашенный таким фривольным поведением незнакомца Аль-Хайтам. — Двести вторая аудитория, — четко проговаривая и будто сам убеждаясь в правильности произнесенного, повторил молодой человек. — Ты знаешь, где она? Мне указали на этот корпус, но я не смог найти куда идти дальше. — И поэтому ты решил, что имеешь право трогать меня и мои вещи? — прищурившись, вопросом на вопрос ответил Хайтам, оглядывая парня перед собой. — Ой, прости. Я спросил, когда мы шли в толпе, мне казалось, ты идёшь сюда же, но ты не слышал. А я очень не люблю опаздывать, и… и вот. Извини. Так ты знаешь, куда идти? — Да, к этой аудитории очень сложный путь, запоминай: тебе нужно зайти в главный вход, он с обратной стороны здания, потом по лестнице подняться на пятый этаж, повернуть направо, идти до упора, там ты увидишь лифты, на одном из них поднимешься на восьмой этаж, затем повернешь налево и там будет пожарная лестница, она всегда открыта, как раз потому, что только так можно дойти до аудиторий на втором этаже. Вот по ней спустишься на второй этаж. В конце коридора будет двести вторая аудитория. — Спасибо тебе! — ответил воодушевленный студент и тут же помчался обходить учебный корпус. Аль-Хайтам ухмыльнулся и покачал головой. Откуда этот наивный студент, если так легко поверил, что на второй этаж можно попасть только таким путем? Но пусть побегает, чтобы знать как влезать в чужое личное пространство. По пути, обрисованному Хайтамом, он найдет аудиторию, но не так быстро. А сам студент международного вошёл в ничем не примечательную дверь и, преодолев два лестничных пролёта, уже через минуту был в той самой, ещё полу-пустой аудитории. Отметившись у преподавателей, которые будут вести студентам по обмену инструктаж, Хайтам получил бейдж с именем для себя и расписание своего подопечного. Зачем бейдж, он не понял. Словно в детском саду, неужели эти студенты настолько недалёкие, что имя не в состоянии запомнить? Но дискутировать сейчас было лень, а потому кивнув, он просто занял место возле окна и принялся изучать расписание некоего Кавеха Бёрда. Этот студент был не с его направления и к международному праву не имел никакого отношения. Ни одна дисциплина, кроме обязательного для всех базового английского языка, не была знакома Аль-Хайтаму. Он мог предполагать по названиям дисциплин, что были ему перечислены, на кого учится этот Кавех, но точной уверенности не было. Знакомых с направления энологии у Хайтама не было. Возможно, это навязанное наставничество будет даже интересным. Буквально спустя час Аль-Хайтам готов был взять свои слова назад. Это будет самый тяжёлый период его студенческой жизни, который наверняка принесет ему боль и страдания. Ведь его подопечным оказался тот самый паренек, которого он отправил в путешествие по закоулкам административного корпуса и который опоздал к началу инструктажа. Прямо сейчас, он стоял и пытался испепелить его взглядом, выглядя при этом забавно с ещё не сошедшим от пробежки румянцем и выбившимися из волос заколками. Преподаватели, сухо зачитавшие лекцию о правилах поведения в кампусе и раздавшие необходимые документы, ушли, бросив напоследок лаконичное «Знакомьтесь». И студенты тут же разбились по парочкам, согласно выведенному на доску списку. Вот, зачем нужны были бейджи. Аль-Хайтам молча и совершенно спокойно ждал, когда к нему подойдет некий Кавех, и так же спокойно смерил взглядом блондина. В ответ на злобное зырканье лишь кивнул на стул возле себя. — Ты, Аль-Хайтам, считаешь забавным отправлять первых встречных бродить по задворкам кампуса, или это только я удостоился такой чести? — всё же не выдержав игру в гляделки, спросил Кавех, складывая руки на груди. — Я, Кавех, не люблю фривольности и незнакомцев, которые распускают руки! — Я же извинился! — воскликнул блондин, тут же снова возмущённо взмахнув руками и придвигаясь ближе. — Ты и на лекции меня будешь водить окольными путями? Или попробуем познакомиться нормально и уладим недопонимание? — Недопонимания не было, было вмешательство в личное пространство, — Хайтам проследил вновь уменьшившееся расстояние между ними и продолжил. — Меня зовут Аль-Хайтам, третий курс международного права. И если ты не будешь слишком тактильным и болтливым, то так уж и быть, я проведу тебе экскурсию и покажу, как куда добираться без лишних телодвижений. — Да, точно. — чуть снова покраснев скулами и отпрянув, согласился студент. — Ну, а я Кавех, для друзей можно Кави. Изучаю энологию и виноградарство, когда-нибудь угощу тебя вином собственного приготовления. — Я не пью что попало, — отрезал Хайтам, уже переводя взгляд на расписание. — Твой учебный корпус соседний с моим, но ещё один раз в месяц ты посещаешь университетский виноградник и каждые две недели дегустационный зал, это за пределами кампуса, тебе придется добираться на университетском транспорте, если ты по обмену не привез с собой машину. Я покажу, откуда отъезжает автобус. На пары первую неделю я буду тебя сопровождать, дальше сам, уже большой мальчик. Здесь не указано, где ты живешь. Просвети, насколько рано мне придется вставать, чтобы найти тебя? Не хотелось бы получить жалобы на то, что мой подопечный лапает людей. Это отрицательно скажется на моей характеристике. — Фу, какой же ты сухарь, merde… ну слушай, — протянул Кавех на эту мини-лекцию, в конце выругавшись по-французски. Аль-Хайтам был благодарен, что говорил Кавех тоже сейчас разглядывая своё расписание. Потому что одно единственное слово, сказанное таким едким тоном на другом языке, оглушило. Будто небеса разверзлись, и его поразило молнией. Это звучало… сексуально и с оттенком злобы, но сам едва уловимо изменившийся в этот момент голос Кавеха был таким иным и пробирающим, что Хайтам едва ли не попросил ещё раз выругаться. Зачем ему это - он не знал. Но это чувство пробежавшего по венам тока и лёгкая тяжесть внизу живота были так приятны, что хотелось повторить. — … вот там я и живу. Но если тебе удобно, мы можем встречаться или у здания администрации, или я буду подходить к твоему общежитию. Как будет лучше? — А? — уже во второй раз с момента первой встречи переспросил Аль-Хайтам, выдохнув и, кажется, поняв, что не дышал всё это время. — Nique ta mère… Ты серьёзно? — Я прослушал. Ты очень невыразительно говоришь, повтори, пожалуйста, — сцепив зубы и стараясь не встречаться взглядами с Кавехом, сказал Хайтам, сжимая кулаки и ёрзая на стуле. Стараясь не отвлекаться на внезапно ставшие тесноватыми штаны, Хайтам выслушал информацию о том, что Кавех живет во втором корпусе студенческого общежития, который ближе к университету, и уже точно знает, как ему добраться до здания администрации и столовой. Он кивнул. — Хорошо, я живу в городе, до кампуса езжу на машине, буду забирать тебя от общежития. Мне по пути, так ты точно не потеряешься. Я тоже не люблю опаздывать, так что, надеюсь, ждать тебя не придется. Подходи к парковке к половине восьмого, а сейчас давай пройдемся по внутреннему дворику. Аль-Хайтам не очень хотел возвращаться на шумную улицу и лавировать в толпе студентов, но, возможно, свежий воздух пойдет на пользу. Его слишком узкие сейчас джинсы и мозги, внезапно лишившиеся возможности думать, нуждались в проветривании. И в стаканчике холодного лимонада. В идеале ему бы в холодный душ, но обязательства в виде уже вроде бы довольного Кавеха не давали шанса свалить сегодня пораньше. Однако, пока в его голове меньше крови, чем в нижней части тела, он лучше потолкается локтями в толпе и не будет следить за связностью речи. Рассказывать всё же придётся. Но Кавех делает большую часть работы. Он с энтузиазмом ребенка в возрасте Почемучки неустанно указывает на помещения с вопросом «а там что?», и Аль-Хайтам отвечает с некоторыми комментариями по типу «там есть аппарат с сэндвичами, но лучше не рисковать» или «на втором этаже автомат с кофе дает лишнюю порцию сиропа, если его стукнуть сверху». Вроде как их экскурсия проходит неплохо, и основные моменты они прояснили. А потому они оказываются в кафе неподалеку от кампуса и сидят за столиком напротив друг друга, пока ждут, когда им принесут их напитки и еду. Кажется, надо заполнить неловкую паузу, но Аль-Хайтам никогда не был силен в смол токе, а Кавех кажется каким-то потерянным и загруженным одновременно. Поэтому, ничего не придумав, Хайтам задает один вопрос, который, кажется, откроет ящик пандоры. — Так ты из Франции? — А? — кажется, пришло время Кавеха пропускать вопросы мимо ушей. — Ты ругался на французском, — Уже не спрашивая, говорит Хайтам, отводя взгляд к окну. — Ты из Франции? — А, нет. Я из Монако. Но моя мать француженка, и я с детства говорю по-французски, и ругаюсь чаще всего на этом языке. Parles-tu français? — Эээ, нет. Я просто хорошо ориентируюсь в языках, на международном учатся люди из разных стран, и я знаю, как звучит французский, — отвечает Аль-Хайтам, снова сходя с ума и поглядывая на официантов, где этот чёртов лимонад с кучей льда, которая ему так нужна. — Просто твой английский звучит с акцентом, вот я и подумал, что ты вряд-ли из Канады. — О, ну, Монако расположен неподалеку от Франции,и официальный язык тоже французский. К тому же, я мечтаю закончить обучение и начать работать где-нибудь в Бордо. — Ты изучаешь, — Хайтам задумался, вспоминая расписание собеседника, — виноград? — Не только. Работа энолога заключается не только в изучении винограда. Мы должны знать составы почв, и как они влияют на урожай. Особенности экспозиции виноградников, методы производства вина, его хранения и вообще всю цепочку производства - от посаженой лозы до вина в бокале. Это ужасно интересно и сложно. — Ну не знаю, — тянет Хайтам, наконец, получив свой лимонад и сделав глоток. — Поощрять вредные привычки - такое себе занятие. — Ты что! — восклицает Кавех, чуть ли не роняя свой стакан с холодным латте. — Вино для меня искусство. Кто-то может злоупотреблять, кто-то может называть винокурни корпорациями зла, которые способствуют понижению уровня жизни людей и так далее, но это не так. Потребитель делает выбор сам, спрос рождает предложение, ты должен был знать, я уверен, ты изучал экономику. Но изысканные вина делаются не для того, чтоб люди напивались. Они производятся с душой, каждая бутылка рассказывает свою историю. Это не про результат — опьянение, это про процесс — дегустация вина, как оно льётся, как раскрывается в контакте с кислородом, какие ноты можно вычленить и с какой едой сочетать. Это красиво и изыскано. Аль-Хайтам слушал не перебивая. Вино не было его любимым напитком, он не разбирался в нём, просто пил, когда была необходимость, но не любил. Но речи Кавеха, с заметной картавостью… превозносили этот напиток. В голове крутились мысли о том, что если сочетать вино с Кавехом, то это было бы отлично. Лучшее гастрономическое сочетание. В голове сами собой рисовались картинки Кавеха в одной рубашке, на балконе какого-нибудь отеля в Париже, держащего бокал красного вина в руке. А в это время Хайтам стоял бы сзади и, обняв, скользил по гладким бёдрам руками, а потом поворачивал лицо Кавеха и проведя по этим сочным губам языком, собирал бы капли терпкого алкоголя… — Ясно, — Стремительно оборвал собственные фантазии и болтавшего Кавеха. — Ну, на сегодня мы закончили. Если ты хочешь вступить в какой-нибудь студенческий клуб, тебе лучше вернуться в кампус, палатки скоро будут сворачивать деятельность. Я поеду домой. Встретимся завтра. Не обращая внимания на возмущенные восклицания подопечного, Хайтам оставил деньги на столе и, забрав стаканчик лимонада, стремительно покинул кафе. Ему сейчас нужно было остаться одному. Вероятно, поставить стакан со льдом между ног и добраться до душа. А ещё, никогда не надевать такие тесные джинсы, пока он будет сопровождать Кавеха. Никогда больше.