Из Сибири

— Эй, ребзя! — орала оффником Аой, обгоняя одноклассников и перепрыгивая через препятствия в виде заборов и поребриков. Ясухиро сзади нее запыхался и громко-измученно дышал, а у Кеко ноги не казенные, она просто одолжила у проезжающей девочки розовый велик и мчала на нем замыкающим звеном. — Ребята, ребята! — перекрикивая Асахинову и заплетаясь на ходу повторял Ишимаров. Он с какими-то папками и документами — совсем как Киригирева обычно — хлюпал по лужам от недавно закончившегося дождя с противоположной стороны. Огамина бежала на равне и подгоняла Фуджисакина, который нагонял за три пизды от одноклассиков и уже триста раз успел осознать, что для него спорт — поход от дивана до холодильника. Мондо тащил за культяпку какого-то белобрысого и криво стриженного семиклассника, замыкая это стадо. Из окна на этот забег удивленно пялилась группка по интересам в составе ахуевшей Селестии, гопника Рюноске, Комару с фотиком «сонькой» и подошедшей на кухню Токо с неизменным блокнотом. Выкинутая Селестией Джунко внизу на асфальте сидела в непонятках и метала взгляд то на одних участников марафона, то на других, чеша репу рукой в абсолютном отчаянии. Поработить пока что удалось лишь себя. Первым закричал… Рюноске. — Эу, кошак облезлый! Я тебе двадцать раз звонил, ты хули трубку не берешь?! — высунул тушку в окно Акутагавов, глядя на напарника. На самом деле он лишь один раз кинул смс-ку в стиле «где мой полтинник, уебан?». — Я тебе не «эу», мамке своей- Ай, е-мое, не тот сериал! — Ацуши зашипел, когда запнулся о яму в очередной раз и проехался голым пузом по камням. В России три проблемы: дураки, дороги… И Мондо, который не обратил внимания на сей конфуз, поднял дохлика за локти и побежал дальше как ни в чем не бывало. — У нас в машине связь не ловила, я как тебе отвечать должен, а? — Сиюминутно ты мне отвечать должен, имбецил! Или я скажу Осаму Владимировичу, что с тобой работать невозможно, он напишет тебе в рекомендации «идиот» и выкинет обратно на помойку! — на одном дыхании проорал Рюноске. — Да Осаму Владимирович сам тебя обратно на заброшку притащит. И картошку ролтон заберет! Вот про картошку было лишнее. Рюноске сверкнул очами, принял позу львицы и через секунду сиганул прямо со второго этажа на асфальт, дабы избить напарника. Физкульт-минутка закончилась. Пока остальные экономили силы, ведь «мама, я умираю!», Мондо и Киетака поспешили загородить братана по коммуналке от разъяренной анорексички. Но Ацуши — этот лев тоже тот еще тигр! — лишь грозно насупился и пошел на врага. Лучшая защита — наступление! — Милые бранятся — только тешатся… — вздохнула Огамина, откачивая полудохлого Чихиро как манекен на уроках обж (тот хрипел и умирал еще больше от того, с какой силой давила подруга). Остальные тоже с интересом смотрели, как гроза района с солнечным мальчиком махаются друг на друга руками, изображая мельницы. Так как уроки по махачу вел у одного Дазаев, за неимением другого наставника, а у второго… Тоже Осаму, максимум, который можно было выучить — это «дают — бери, бьют — беги». Акутагавова еще чуток Накахаров подучил, поэтому дрался он получше, но был тощий как спичка и из-за отсутствия физической силы обыкновенно способностями боя не пользовался. — Токо, Токо! — замахали Ясухиро и Аой, отдышавшись, — Ты-то что тут делаешь? — Хули вы все-то тут делаете? — вышел из-за угла грызший сухари с изюмом Леон и еще двое дноклассников. Майзонова от харча отказалась, ведь «они фигуру портят», а Ямадов теперь худеет. Ну, или Куватов просто никому не предложил. Деньги Комару они все равно поровну разделили, сами себе пускай покупают. На них внимания никто не обратил. Только Джунко, окончательно сбрендившая: — Ага-а-а, хотите и вы поработиться отчаянием?! — Не дай божé, — скривился Леон, как бабка коверкая ударение. — Ты скажи еще «координально»! — не выдержал староста и отличник Ишимаров. — А что, разве по-другому говорится? Ну, и пока Киетака давал пизды этому рыжему-конопатому; Сакура припахала Мондо откачивать Чихиро искусственным дыханием под вопли «я не педик!»; Ацуши пиздился с Рюноске за картошку и любимого наставника; Джунко пыталась доебаться со своим отчаянием до троицы из Новороссийска, что от такого поворота залезли на велосипед втроем и теперь кричали Кеко «гони, гони!»; а Комару снимала происходящее на свою мыльницу с криками к пребывавшей в культурном трихуе Токо: «ебать материал для дискавери»; Саяка и Хифуми, забыв про диеты и фигуру, ели из вовремя подхваченной у бедного (нет) Леона пачки сухарей, делая ставки как на футболе кто кого. Как гром среди ясного неба раздался крик: — Киригирева! То была Селестия. Петухи прекратили петушиться, наблюдатели прекратили хрустеть попкорном. Всё замерло. — Кхм-кхм, — откашлялась Люденберг, поправляя прическу, — Есть разговор. Отойдем? — А, может, вы все уже отойдете нахуй с двора? — раздался женский визгливый голос с третьего этажа. Дамочка поправила махровое полотенце на башке, выражая взглядом недовольство. — Вот именно, развели тут! Вам что, больше заняться нечем? — поддержал какой-то мужик с соседнего дома в тельняшке, закуривая папиросу. — Шесть утра, имейте совесть, людям на работу рано вставать! — крикнули с пятого этажа. Все больше и больше соседей со всего двора подключались к дебатам, всего за семь минут разделившись на отдельные группы и меряясь, кому с утра вставать тяжелее, у кого больше спина болит, у кого более ненормированный график работы, кому чего недоплатило государство и вообще вы видели, сколько сейчас в школах шторы стоят! — Да беспредел! Еще и мусоропроводы никак поставить не могут, приходится ранним утром до помойки тащиться! — это крикнул Ишимаров. Старосте дали люлей одноклассники, ибо нехрен внимание привлекать. Еще на четвертой минуте сей дискуссии Киригирева тихо проскочила в подъезд на «перетереть» с Селестией. Что они там тереть будут — и так понятно. Кеко пулей метнулась на этаж к любимой однокласснице. Пока она бежала по ступенькам в своем темпе (читать: пафосно шагала как в боевиках, закуривая и представляя, что за ее спиной взрывается машина), Селестия успела: заварить еще два чайника, заранее открыть входную дверь, привести в порядок растрепавшийся причесон и вечернее платье, сгрести упавшую со стен побелку и выкинуть на голову пиздящимся под тополем Ацуши и Рюноске, а также согнать Комару и Фукавину сочинять стихи и снимать видосы орущих соседей в падик (выходить на улицу во время этого ядерного срача было опасно для жизни, но остальным из 11б было похуй веники). Короче, свиданка будет идеальной. Встретиться они через пару дней должны были в какой-нибудь приличной кафешке типа «шаверма беляши хачапури все по сто», но так тоже неплохо. — Чем обязана? — спросила Киригирева как на светском приеме, заходя в халупу. Хорошо хоть не «вечер в хату». — Есть одно дело, — хозяйка в стопицоттыщный раз поправила свои кудряшки, — Давай спиздим наследство Тогамова? — Как некультурно, — фыркнула Кеко и нацепила солнечные очки на нос. Сигарету так и не убрала. — Я в деле. — Поздно, уже я спиздила. В окне стояла Мукуро. Бухой таджик вез ее по короткому пути, так что приехала она только спустя восемь часов. Спина и жопа до сих пор нещадно ныли после аттракциона «по кочкам, по кочкам, по узеньким дорожкам», но настоящие солдаты не плачут. Плачет только Майзонова, когда у нее вместо десяти тысяч просмотров всего девять тыщ девятьсот девяносто девять набралось. Еще эти недо-бро друг по другу ревут крокодильими слезами как последние идиоты. И это они друг друга только десять минут не видели.

***

В окне стояла Мукуро. Буквально в окне: она встала ногами на хлипкий подоконник, держащийся на соплях и молитвах, и одной рукой схватилась за раму для равновесия. Из колонки играла на повторе «Перелетная птица» Орбакайте. Мукуро правда уходила, чтобы возвратиться. — Икусабова, выключи этот позор, не насилуй мой слух! — не выдержала Селестия. Что одна ебанутая, что сестра ее. Кеко смотрела на это с лицом лица и своим детективным мозгом все еще анализировала происходящий пиздец. Крики с улицы не прекращались и перебивали вытягивания нот от дочки Пугачевой под небольшие глюки самой колонки, что была куплена еще во времена распада СССР. А потом мир взорвался. Драматично, как в кино, полетели на воздух машины. Деревья. Дома. Люди. Людьми тех малолетних имбецилов из 11б назвать было сложно. Но автор текста пытался, честно. Рожи у имбецилов были, ни дать ни взять, ахуевшие. От увиденного, но просто «ахуевшие» в значении «берега попутали» тоже подходит. Девочка, которой так и не вернули ее розовый велик с корзинкой(!) на руле, плакала навзрыд. Ацуши и Рюноске перестали собачиться. В ожидании кончины они обнялись, наконец примирившись, и круглыми глазами уставились на красное небо. Джунко бегала и орала, как старая игра с какой-нибудь денди: — Мир познал отчаяние! YES! YOU'RE WINNER!. Под не в тему включившуюся «Ace of base — It's a beautiful life» на все еще непонятно чьей колонке — эта легенда будет жить вечно — Кеко стояла на одном колене перед Селестией, вместо кольца протягивая ей конверт с подписью «НАСЛЕДСТВО ТОГАМОВА БЬЯКУИ (ДУШНИЛЫ)», специально скомунизженный у Икусабовой еще в поезде. Последняя молча стояла в десятихуе, глядя то на сестру, то на утерянное бабло. Селестия — ну мы же в ебаном клише — медленно закрыла ладонями рот, прошептав, конечно же, что согласна. Потом кинулась на шею к своей будущей юристу-детективу-адвокату-жене, засосав ту по самые гланды и незаметно спиздив из ее кармана мелочь. Шуллер, что сказать. — Это че за хуета?! — не выкупил прикола Бьякуя. С высоты вертолета было хоть и не шикарно, но как минимум видно, как на фоне красной вспышки его одноклассники летели в воздух будто в слоумо или дешевом кино, нарушая все законы физики. Сакура приобнимала Асахинову, дабы та сильно далеко не отлетала, и прикрывала мускулистыми руками, чтобы тело не сильно сгорело и можно было потом опознать. Аой фальшиво подпевала в такт колонке «итс э бьютифул лайф, о-о-о-о». Ясухиро, глядя на них и спасая от апокалипсиса свой шарик потомственной гадалки из киоска за полтинник, вспомнил мем, где внук пишет бабушке, что у них в городе началось небольшое землетрясение, а та отвечает, что надо засунуть сосиски в карманы, дабы собаки быстрее под завалами нашли. Сам пошутил — сам (нервно) посмеялся. Фуджисакин в паничке очищал историю браузера, чтоб, если он все же помрет, а ноут сохранится, никто не видел его позор в виде запросов «накладные мышцы» и «сколько варить тараканов» (у парня присутствовали комплексы и отсутствовала нормальная еда (с такими-то соседями)). Леон давно сбежал от пинков старосты, плюнул на все (харкнул на асфальт), посрался с Майзоновой за сухари, а после цмокнул в засос ее же. Саяка стояла в ахере и пошевельнуться от шока не могла, потому сухари в бою проиграла. Мондо заебался держать испытание «кричать «я не педик!» двадцать четыре часа подряд или засосаться с лучшим другом» и засосал лучшего друга. Киетака втрихуе. Комару с Токо, как и Ацуши с Рюноске, ограничились обнимашками. Ямадов грустно смотрел на парочки, вспоминал своих 2д тяночек и агрессивно худел. У пацана по жизни три занятия. Про Мукуро и Джунко и говорить не стоит: Эношимова обмениваться слюнями не планировала, а ее сестра постеснялась (пересралась) предложить. Во время всей этой непонятной и сюрреалистичной картины Репина «Приплыли», как уже было сказано, все действующие лица подлетели в воздух как бутерброды и грозились упасть маслом, то бишь спинами, вниз. Макото молча помотрел на своего — теперь уже — мужа. Бьякуя молча посмотрел на того в ответ. — Повторим? — Наегин скосил глаза на Кеко и Селестию, как Женя с Надей в «Иронии судьбы» застывших в этом отчаянном поцелуе. Селестия очень неромантично спиздила у любимой очки и вообще все что можно, так как в роду цыгане обнаружились. Кеко дернула Люденберг за хвост и повалила на воздух, ибо земли под ногами не было. Далее сцена не для детей, слабонервных, слабонервных детей и людей с обостренным раком третьей почки. Бьякуя без лишних слов поцеловал уже Макото, не прекращая рулить вертолет.