Невольный свидетель

После пробежки в шортах под осенним дождем подставиться под горячий душ было чистым наслаждением. Но Марат нежился недолго. Обострившимся в последнее время слухом сумел различить шаги, несмотря на шум текущей воды. Быстро выкрутил на нет горячий кран, плотно смыкая челюсти, чтобы вытерпеть хлестнувшие леденящей болью струи. Все тело сжалось и скукожилось в нужных местах – как раз к тому времени, когда отец вошел и привычно заглянул за прозрачную шторку. – Что, истекли мои минуты, отведенные на помывку? – огрызнулся Марат, выключая воду и обнимая себя за плечи. Отец насмешливо улыбнулся. – Какой ты зожник, оказывается, – протянул он, смерив сына взглядом с головы до пят. – Контрастный душ, бег по утрам. От своих проблем убегать тренируешься? Марат не нашелся с ответом, потянулся за полотенцем. Отец хмыкнул и пошел доставать станок. Через стену доносился счастливый детский визг – и смурное бурчание Фили: – Пожалуйста, Мил, не надо ко мне врываться… – А почему-у-у? – Ты мне мешаешь… – Спугну твою каку? – хихикнула Мила. – Просто уйди. – А раньше ты не возражал!.. – Мила! – взвизгнул опозоренный Филя, прекрасно знавший, как хорошо по квартире разносится звук. – Она просто ещё не созрела! – объявила младшенькая, с силой захлопывая дверь. – Созревшую в себе не удержишь. – Мил, – позвал Марат, оборачивая полотенце вокруг бедер. – Я не «мил», – возмутилась сестра, – я лошаденок! – В смысле жеребенок? – уточнил Марат, выскальзывая из ванной. – Лошаденок, – повторила Мила. – Жеребенок говорить не-пролит-каретно. Марат присвистнул. – Буду знать. А почему? – Потому что звучит как «же ребенок», а лошадей нельзя сравнивать с людьми. – А почему? – повторил Марат. – Да что ты все почемукаешь, как маленький? Потому что лошади хорошие. – А люди нет? – А люди разные бывают, – мудро ответила Мила. – Глубоко, – выдохнул Марат. – Марат, а Марат, – позвала Мила, – а давай играть, что лошаденок ездит у брата-лошадки на спинке? – Потому что у него устали ножки? – с сомнением спросил Марат, раздумывая, совсем ли сошли следы на загривке и лопатках – или снова проявились после душа. – Копытца, – с укоризной поправила Мила. – У лошаденков копытца. – Ну давай, лошаденкин, только, чур, повыше, – вздохнул Марат, надеясь, что в полумраке все равно ничего не разобрать. – Поехали, поможешь мне выбрать футболку. – Галоп! – прикрикнула Мила, и Марат убедительно запрыгал, последовательно вынося вперед одну и ту же ногу. В спальне Марат натянул трусы и треники, не снимая полотенца. Мила сосредоточенно просматривала указанную стопочку в шкафу. – Ну и как мне выбирать, – упрекнула она старшего брата, – если у тебя их пять белых и две черных? – Бери белую, не прогадаешь, – невозмутимо ответил Марат. – Тебе нужно что-нибудь с красивой картинкой, – решительно заявила Мила, вырывая белую футболку из середины и протягивая ее брату. – Марат, а давай мы залезем к тебе на кровать и ты со мной помилуешься? – Э, – озадаченно сказал Марат. – Это шутка юмора, – пробурчал Филя, просачиваясь в приоткрытую дверь. – «Миловаться» в этом случае – это просто быть, общаться или обниматься с Милой. Так же, как «филонить» – то же самое, но со мной. – Не замараетесь? – с сомнением спросил Марат. – Добро пожаловать в ряды авторов несмешных шуток. Сестра уже неуклюже лезла наверх. – Мил, зачем тебе туда? – позвал Марат. – Над Филей такая же койка, может, туда? – Нет! – твердо объявила Мила. – К тебе. А ты давай ко мне. Филь, а Филь, а принеси нам книжку, пусть Марат мне почитает. Филя вздохнул. – Только одну и быстро, – строго сказал он. – Потом завтрак, а потом едем. – В игровую? – обрадовалась Мила. Ждала, изнемогая, всю неделю, спрашивая по несколько раз за вечер, когда же наконец выходные. Теперь не верилось, что выходные наступили. – Ага, – подтвердил Филя. * В игровой отец уселся с кофе за столик и раскрыл ноутбук, а Филя усердно следовал за Милой, помогая ей забраться и съезжая рядом с ней по огромной волнистой горке. На громадный надувной вулкан за ней, правда, не лез, просто стоял рядом и наблюдал. – Дай угадаю, – улыбнулся Марат хмурому Филе, – ты великоват для такого. – Дай угадаю, ты зато настолько вымахал, что тебе уже не пиздец как стыдно, – огрызнулся Филя. – Туше, – беззлобно ответил Марат. – Давай я за ней погоняюсь, а ты пойдешь к отцу и попросишь какой-нибудь сок? Филя засомневался, но не выдержал соблазна, отошел. Марат увлек за собой сестренку на батуты. Мила заливалась хохотом, Марат тоже смеялся, и Филя приревновал. Не к тому, что Миле было хорошо с Маратом, – он только и хотел, чтобы все ладили. К тому, что Марат смеялся не вместе с ним. Филя попробовал задавить боль, уговаривая себя, что Марат играет с сестренкой только для того, чтобы папа поставил ему «звездочку» за хорошее поведение. Не получалось. Обида сжала грудь – совсем как то воспаление легких после лыж: каждый вздох дается тяжко и отзывается болью. Тем временем Мила разводила старшего на новые приключения: – Я хочу на ту змеиную горку! Оранжевую! Марат с сомнением посмотрел на огромную пластиковую трубу, спиралью извивающуюся от высоченного потолка до самого пола. – Если залезешь, то валяй, – пожал плечами он, глядя на непростую полосу препятствий, которую требовалось преодолеть, чтобы туда попасть. – Ты должен мне помочь! – скомандовала Мила. – Не, – сказал Марат. Конечно же, все равно взялся ее подсаживать. – Ну, езжай, – сказал Марат, когда они забрались на самый верх. – Еще чего! Я боюсь! – возмутилась Мила. – Ну ладно, – согласился Марат, предвидевший такое развитие событий, и усадил ее к себе на коленки. – Вместе. Мила радостно запищала. Марат оттолкнулся – и обнаружил сразу несколько критически важных обстоятельств. Во-первых, центробежная или какая там сила кидала съезжающего к стенке трубы, быстрее и быстрее с каждым витком. Как следствие этого – съезжающего к стенке прижимало выступающими частями сбоку. Съезжающий на спине человек просто бы переместился чуть в сторону, но Мила над полусидящим, обнимающим ее Маратом высилась, как ни крути. Во-вторых, на сестре была футболка с крошечными рукавами-воланами и леггинсы до середины икр, а на Марате – футболка и шорты. В-третьих, внутренняя сторона трубы была шершавой – наверное, чтобы хоть слегка притормаживать. Как следствие всего этого, Милу сейчас обдерет об стенку со всей безжалостностью эм-ве-квадрат пополам. Причем, разумеется, добавочной эм от Марата. Все это Марат успел осознать за первые полкруга, как только их мотнуло в сторону. Выставил локоть и колено между собой и сестрой, сжал зубы. Падать с крыши заброшки – точнее, проваливаться вместе с ней – было хуже. Уж не говоря о том разе, когда он ободрался на радиомачте, а отец щедро добавил неободранным частям от себя. Тем не менее труба всё вертелась, стенка жглась, и секунды растягивались, как во время наказания. – Ну и как? – спросил Марат сестру, наконец появившись на свет с другого конца почти бесконечной оранжевой кишки. – Немножко страшненько, – сказала Мила и побежала обратно в отделение для детей помладше. Марат довольно кивнул – не надо будет отговаривать от повторения, зато ребенок получил свое, – и закинул руку, осмотреть размеры ущерба. Всё оказалось гораздо лучше, чем он ожидал: кожу ссадил, но только верхний слой, кровищи не было. Прекрасно, значит, орги не заметят и не прогонят раньше времени. Кожу снесло под локтем, над косточкой у запястья, под коленом и у щиколотки длинными, неровными овалами. Чепуха же. – Эй, лошаденок, – позвал Марат, выискивая потонувшую в море шариков сестру. – Пошли в кафе? Там Филе сок дали. Мила ахнула и побежала так, что споткнулась и растянулась. «Если одному ребенку дали, то и другому должны дать». Марат предложил донести ее до кафе на руках, но в результате снова выступал галопирующей лошадкой. Мила ликовала так, что силы улыбнуться нашел даже Филя.