Игра в смерть

На цвета старинной бронзы циферблате Tudor тонкая стрелка с острым наконечником неумолимо приближала белую минутную к отметке «6». Часовая покоилась ровно на верхней середине деления — «12». Он не ошибся: в половину первого ночи Вэи ещё не было дома. Акасуна навалился на входную дверь спиной. Он даже забыл закрыть её. Неважно… Он дома, оружие в шаговой доступности, а консьержка, точно Цербер, сторожит врата в это царство обремененных значительными доходами жильцов. Главное — его очаровательная ученица не вернулась… «А, может быть, она вернулась, а после ушла? Дьявол тебя дери, соберись, старый дурак. Ты теряешь драгоценное время», — размышлял Сасори уже на подходе к её комнате, куда он бросился, не снимая туфель. Дверная ручка с обратной стороны с возмущенным стуком встретилась со стеной. Обычно твёрдая, а теперь безвольно дрожащая рука коснулась холодного выключателя. В небольшой, но изящной, под стать ей, комнате стояла груда пакетов, бледно-розовая спортивная сумка с «Хеллоу Кити», вторая подпольно-китайского бренда «Abibas» и старый кожаный чемодан-кофр. Но никаких следов её присутствия. Сасори знал Вэи слишком хорошо: та ни за что не оставила бы багаж нераспакованным. Тем более в чужом — к, сожалению Акасуны, она видела его квартиру таковой, — доме. На то, что хозяйка не думала объявляться указывало нераспечатанное письмо от её соседки Су Шу. Рядом лежал чек, заботливо прикрепленный скрепкой к записке от домработницы. Сасори внеурочно вызвал Азуми-сан, чтобы она встретила служащих доставки и прибралась в апартаментах по случаю въезда новой обитательницы. Акасуна бросил беглый взгляд на ровные, мелковатые, но не лишённые приятной аккуратности столбцы иероглифов. «За доставку уплачено суммой, оставленной для этого дела на тумбочке в прихожей. Свидетельствует нижеподписавшаяся, Хосино Азуми, домработница, от …октября 6-го года правления Хэйсэй». Он вылетел из её комнаты, наспех прикрыв за собою дверь. Куда идти дальше? Что предпринять? Как её найти, если у неё нет мобильного телефона?! «Куплю завтра же. Пусть только осмелится отказаться, если ей дороги волосы на голове учителя», — волнение, бурлящее в разрываемой страстями груди, начало постепенно перерождаться в кипящее раздражение. Как много прелестей в ней Сасори мог найти, но не меньше и пороков. Один из них, пожалуй, самый непростительный — беспечность. «Скорее всего поехала к Наруто. Больше некуда ей деваться», — он прямо в туфлях вошёл в свой кабинет, в два широких шага достиг письменного стола. Всё ещё трясущимися пальцами он с силой надавил на кнопки телефонного аппарата последней модели. На дисплее обозначились тридцать входящих. Сасори проверил лишь те, номера которых ему были незнакомы. Таковыми оказались пятнадцатый и двадцать третий по счёту. «Начну, как и положено, с начала», — его мысль утонула в дребезжащем голосе этой девушки из семьи Су. — Так, я звоню с рабочего, пока Оокубо-сан куда-то запропастился… В общем, хозяин отчитался: вещи твои отдал в лучшем виде — том, каком я их оставила. Словари запихнула в пакеты, так как в коробке уже растут орхидеи. Мне тут один постоялец от большой любви всучил, буду разводить их, а него его, ах-ах… Шустрик в чемодане, я о нём не забыла. Всё, вроде всё сказала… Ах, да, кстати, тот фонарный столб, ну, о котором ты стихов насочиняла больше, чем правительство новостей об улучшении уровня жизни, сегодня какие-то придурки на машине сбили. Столб лежит, а трупов, хорошо, что нет… Опа, Оокубо-сан мчится, и видок у него презабавный… Кажись ему французик взбучку устроил. Ладно, будь осторожна. Спасибо, что оставила номер. À bientôt. Кабинет вновь погрузился в глубины безмолвной тишины. Сквозь тонкую щель между портьер проникал белёсый свет вывесок и фонарей. Косой линией он падал на персидский ковёр, рассекая его на двое. Лицо Акасуны оставалось под маской теней. «Видимо «французик» оказался полезен, раз одно выражение эта бойкая мадам успела запомнить и научиться правильно применять», — мысль вторила второму клику по кнопке. Пустоту мрака кабинета и его души заполнил столь нежно им любимый, мягче волн китайского шёлка голос той, ради которой он пошёл на унизительное сотрудничество с её начальником. Вэи спешно говорила с ним спустя два часа после того, как была сделана запись на автоответчике. — Сасори, молю, ты главное не переживай, со мной всё в порядке!... «Пережил десять инфарктов миокарда. Благодарю», — Сасори крепче сжал трубку, будто это была её хрупкая ручка, которую он — о, будь на то его воля, — ни за какие знания и деньги не отпустил бы. — Я у Наруто… «Что и требовалось доказать. Merdre! Я сойду с ума, если не прекращу вести себя как больная шизофренией истеричка», — страх постепенно разжимал свои когти, омытые ядом волнения, что дурманит разум похлеще любого алкоголя. — Помогаю ему с литературой и по дому немножко… «То есть всё. Этот парень скорее Нобелевскую премию получит, чем в квартире уберётся», — разум уже восстанавливал слаженную работу мысли, поэтому сарказм постепенно начал свою циркуляцию по нейронным связям мозга. — Смотря на время, с точностью уверяю, что буду поздно. Постараюсь успеть на метро. Дальше приеду на такси. Прошу… молю, не жди меня, ложись спать, ты целый день работал, и не могу вообразить, какая усталость одолевает тебя. Со мной всё будет в порядке, не переживай, я и не из таких мест и отнюдь не в роскошных условиях такси возвращалась! Ужин в холодильнике. Хоть и накупили продуктов, но он так пуст, что ты без труда отыщешь его. Заранее желаю спокойной ночи… Ещё раз не волнуйся! Буду к часу, в худшем случае, к двум. Приятных снов! Запись оборвалась. Сасори выдохнул расслабленно, спокойно. Впервые за целый день после завтрака он ощутил почти что воздушное облегчение. «Этот паренёк ни за что не отпустит её одну — проведёт до метро. На такси доберётся спокойно. Во двор её пустят, я озаботился тем, чтобы предоставить на пункт охраны её фотографию: будут поднимать шлагбаум, как если бы на этой машине въезжал я», — чётким, размеренным мыслям вторил мерный тик тяжёлых напольных часов фабрики прусского мастера Густава Беккера. Им уже больше ста лет — несколько запаздывают. Как и рациональность, пришедшая навести порядок в расстроенных мыслях всего лишь пару мгновений назад. В кромешной тьме время кажется ещё более эфемерным, чем обычно. Укрытые парчой портьер окна не пропускали холодный неоново-электрический блеск в кабинет. Сасори замер в тишине на несколько минут. Затем начал переслушивать запись раз за разом. Пообещал, что сохранит копию. Как мог он расстаться с этим переливом искреннего волнения, дружеской заботы, сердечной привязанности, которые пропитывали, наполняли каждое её слово? Как мог он не упиваться осознанием, что эта непорочная чистота её чувств предназначена лишь ему? Как мог он не наслаждаться чем-то столь невинным после кровавой работы, перекошенных злобой рож бандитов, горячих дебатов с Тобирамой?... Одним лишь голосом она смывала с души грязь его мира. Его неизменной рутины. Одиночества его жизни. Однако сквозь пелену измышлений и повторяющихся фраз он расслышал, как кто-то скребётся в дверь. При этом возня сопровождалась каким-то неясным бубнёжем. «Она!» — промелькнул лишь отблеск мысли, и Сасори уже выскочил на встречу. — Да как же… Вот уж китайский шифр, а не замок, ей Богу… — её недовольное бормотание звучит слаще самой прекрасной песни. Акасуна облегчённо выдохнул, безошибочно приложив руку к той части грудной клетки, где располагалось сердце. «Моё вдохновение обеспечит мне холодильник в морге Хидана», — подумал он прежде чем распахнул дверь. Вэи ойкнула от неожиданности, нелепо ткнув дубликатом ключа воздух. Его Сасори бережно вложил в нежную ладонь этим утром. — Ой!... Сасори… Не спишь… — Пришёл немногим раньше, чем ты, — он с трудом, но наслаждением едва заметно улыбнулся. Не мог иначе, как обычно, остаться равнодушным. Сасори начал сканировать её «всевидящим» взглядом, не менее проникновенным, чем рентгеновское излучение. Ему было важно… жизненно необходимо убедиться, что с его ученицей всё в порядке. Второй её самый ужасный порок — скрытность. Даже если что-то и имело место быть, то шанс того, что она выложит чистосердечное признание был равен процентам двум от силы. Чёрные волосы, затянутые в тугой пучок, заметно растрепал ветер: тонкие пряди торчат во все стороны, точно стебли осоки на болоте. Бледный овал лица тронут нежным оттенком розового румянца, навеянного морозным ветром середины осени. Это короткое серое пальто на пуговицах — такое неказистое, явно из ткани первого сорта с конца, облегало её завораживающее тело. Плотно. Даже слишком. Поэтому так отчетливо была очерчена плавная линия округлости груди, на которую Сасори в принципе старался не смотреть. Не к чему лишний раз искушать изощрённый ум. Широкая чёрная змея пояса из какого-то третьесортного кожезаменителя обвивала талию тонкую, точно ствол кипариса. Таковой видел её Доктор, ослеплённый ярким светом лестничной клетки и невинно-нежной красотою его горячо любимой ученицы. Пожалуй, даже слишком… А Вэи, ничего не подозревающая об отнюдь не дружеских мыслях «милого друга», поспешила закрыть дверь. С замком шутя разобрался хозяин квартиры, по долгу службы и увлечений, привыкший таить свои секреты за семью и более замками. Затем Акасуна быстро, несколько нервно, начал снимать с Мотидзуки пальто. — Опять операций много? — Д-да… предостаточно, — отстранёно пробормотал он, вспомнив перелом голени своего последнего «подстрела», как он называл неудачливых якудза и бандитов, поймавших пулю какой-то частью тела. — Это так благородно работать допоздна ради блага других! Я никогда не перестану восхищаться твоей самоотдаче! Вот сегодня один раз за последних четыре месяца поработала больше девяти часов, так голова идёт кругом… Эти переводы расплющили мне мозг! — её удивительно бойкое настроение умиляло Сасори, не представлявшего, откуда его хрупкая красавица находит в себе силы шутить, когда по-настоящему нужно плакать. «О, моя милая, если бы ты только знала…» — шептал он про себя, помогая Вэи снять пальто. Не удержался — он был не в силах… это было выше его сил — прильнул ближе, чем следовало бы. Кончиком носа задел растрёпанные пряди. Полной грудью вдохнул сладость личи, впитанную в аромат её тела — будоражащий, неповторимый, сводящий его с ума… Сасори становился безвольной марионеткой, стоило ему лишь зайти за незримую грань дозволенной дистанции. Безопасной дистанции. Он нарушил запрет: перешёл границу. По закону должен быть наказан. И за неосторожность он поплатился: его воображение живо изобразило утреннюю сцену. Вэи стоит возле кухонной тумбы спиной к нему. Волосы убраны в пучок — ничто не мешает ему видеть кремовый пеньюар. Спина остаётся преступно открытой нескромному, жадному взору. Тонкое чёрное кружево рюш прилегает к гладкой горячей коже, достойной десятков… сотен поцелуев. Его поцелуев. Едва заметные полосы бретель рассекают ярко выраженные лопатки. Он изнывал от желания — он был истерзан им в миг… К своему омерзению, неизгладимому стыду он желал не просто любоваться этой прекрасной Галатеей, как сделал бы это Пигмалион. Отнюдь. В тот миг Сасори жаждал снять с неё шелковый покров. Снять и наконец-то увидеть скрытые красоты её тела — такого уникального, неповторимого для него, хирурга, уже давно равнодушно смотрящего на все женские прелести как на часть плоти. Однако его желания простирались дальше одного лишь созерцания… Благо, он сумел во время опомниться тогда, но не сейчас. Будоражащие картины тронули его и без того хлипкое спокойствие — этот вечер разбил его полностью. Руки, сжимающие ткань пальто, задрожали. И Вэи это заметила. — Сасори… У тебя руки дрожат! О, ками, ты срочно должен поспать! Ты что-нибудь ел на ужин?! — она попыталась выхватить из его рук пальто. Едва опомнившись, Сасори опередил её: успел повесть это несуразное уродство на вешалку. — Пустяки. Это не стоит твоего внимания. Не волнуйся, я перекусил в ресторане между операциями. — Когда же это было! — недоверчивость в её голосе приобрела тот особый тон заботы, которая пьянила Акасуну всякий раз, стоило ей позволить ему вкусить вновь этого бесценного дара. — И почему это вдруг не стоит? Очень даже! Лучшая моя неквалифицированная помощь, чем квалифицированная помощь твоего коллеги-врача. Вэи опустилась на пуф, чтобы снять туфли. Какая миниатюрная у неё стопа! Поразительно женственен плавный изгиб. Хочется коснуться… Опуститься рядом с пуфом и лично освободить ножку из оков этих ужасных туфель. Слишком груб этот кожезаменитель. Сасори всерьёз опасался, что его милая ученица натрёт мозоли, если продолжит носить эти кандалы. Он может… он желает преподнести ей туфли, достойные облегать её ступни, пальцы, пятки, лодыжку, щиколотки… Последних он мечтал коснуться, как вор, жаждущий наложить руки на Рубин Чёрного принца в Британской монаршей короне. — Я… я ел недавно. Три часа назад… Может чуть больше, — тихо взглотнув, Сасори едва смог выдавить из себя эти слова. Все его мысли крутились вокруг неё, согнувшейся, чтобы скрыть туфли во вмонтированном в стену шкафу. И относились они отнюдь не к пикантной позе Мотидзуки. Акасуна вспоминал, как ей, живущей в безмятежном неведении, удалось избегнуть опасности в лице Господина… Он клял себя за непозволительность чувств, их абсолютную испорченность, извратившую изначальное покровительственно-дружеское отношение в то, чем можно проклясть любого смертного. Любовью. — Скорее всего чуть больше, — бодрость её голоса улетучилась: усталость дала о себе знать. Вэи взяла свой громоздкий рюкзак за ручку и подошла к Сасори. Серые глаза искали его. — Если руки дрожат, то это признак какого-то недуга… А руки — это твой рабочий инструмент, первый или второй после скальпеля. Если позволишь, я помогу тебе измерить давление. «Вот таким она меня видит: жалким стариком, которому нужно измерять давление. Хорошо ещё, что не таблетки вовремя скармливать, предварительно сдобрив их каким-нибудь сиропом», — хотелось, стеная, проклинать весь мир, в особенности же его карму, Колесо Сансары, всех и вся, из-за чего он родился настолько раньше её. — «Разве не права моя очаровательная, бесценная, милая красавица? Разве не права в том, что я — ничтожный одинокий старик, нашедший успокоение в её непорочной душе?» Бледная линия губ изогнулась в тёплую улыбку. Редкую, как дожди во время засухи в пустыне. Едва заметную, как последняя капля утренних слёз — росы. Такую, какую он, Сасори, даровал лишь самым близким людям, и то в редкие дни. Даже Чиё-сан видела улыбку внука реже, чем эта русская эмигрантка, которая, не понимая всей глубины чувств «милого друга», понимала важность этого его жеста. — Ты умеешь поразительно умилительно заботиться: из тебя бы вышла хорошая медсестра, — он тихо усмехнулся, смотря на её удивлённое лицо. — Нет, это не имеет отношения к давлению. Поверь мне, как врачу и старику со стажем: я знаю, когда оно у меня повышенное. Сасори не удержался — вновь не смог. Мимолётно быстрым, лёгким движением завёл чёрную шёлковую нить её локона за слегка заостренное ушко. — Усталость. Простая усталость и ничего большего. — Тогда пойдем… — Вэи бережно взяла Сасори за руку, выбивая из его груди остатки размеренного дыхания. — Выпьем чаю перед сном. Я успела каким-то чудом успеть купить маття окаси! Немножко перед сном не помешают… Наоборот, даруют успокоение и приятные грёзы! — Вообще-то как раз наоборот из-за быстрых углеводов снизится уровень мелатонина… — неуверенное сопротивление со стороны Сасори было встречено напористой защитой с её стороны. — Я полагаю, из-за нашего сбитого и побитого уже десять раз графика этот уровень не то, что снизился — упал сразу на дно Марианской впадины, — её тихий смех мягок как переливы волн быстротечной реки. Её прикосновение сравнимо с касанием солнечных лучей, оглаживающих кожу. — Но я не заставляю тебя есть сладости, если не хочешь… Мне же больше достанется. — Теперь… специально съем, чтобы не досталось. Ты и без того слишком много глюкозы употребляешь. — За двоих работаю! — Вэи, это так не работает… Сила шутливой бодрости Мотидзуки поражала, хотя Акасуна прекрасно понимал, что держится она больше ради него, чем себя. Оставив портфель в углу на полу, она выудила оттуда пластиковый контейнерчик с бледно-зелеными кусочками торта внутри, затем фрукты, лапшу, тофу… — Мы ведь вчера ходили… — только и смог произнести поражённый Сасори, позабывший, в какой знаменательный год его закрома полнились столькими съестными припасами. Вэи, прижимая в груди пластиковый лоточек с киви, повернула голову, чтобы взглянуть на мужчину. Он сидел на стуле: покорился, пусть и весьма неохотно, её желанию самой хлопотать по хозяйству. «Хочет, чтобы отдыхал. А сама ведь работала отнюдь не меньше, чем я», — его мысли вертелись вокруг неё, центра его Вселенной, той, которая крылась в глубине его сущности. Той, которой он дорожил не менее, чем объективной реальностью. Однако о её существовании ведал лишь он, слишком ревностный, закостенелый одиночка, чтобы позволять кому-то заглянуть так глубоко в душу. Даже ей не было дозволено… — Может быть и ходили. Только вот готовить практически не из чего, да и купили мы далеко не всё, — Вэи с тихим стуком водрузила чайник на плиту. Её плечи, укрытые тонкой материей блузки, подрагивали: она явно силилась сохранить осанку, хотя усталость давила на плечи, норовящие согнуться под её тяжестью. — К тому же рядом с домом ото-то такой замечательный магазинчик есть! Его владелец продает овощи прямо с плантаций брата в Исикаве! Было совестно упустить случай покормить тебя свежей зеленью… — Моё милое дитя, ты слишком горячо печёшься обо мне, — Сасори жестом ослабил удавку галстука цвета чайной розы. Снял с плеч тяжёлый клетчатый пиджак. — И это говоришь мне ты, давший мне приют в своем доме на два месяца! Да к тому же и иены не потребовав взамен, — Вэи, неуловимо постукивая бамбуковым венчиком по фарфоровым граням чайничка, начала размешивать зеленый порошок чая маття. — А ещё подарок сделал размером в мою трехмесячную зарплату… — Это другое, — решительно заявил Акасуна. Он не знал, как продолжать вести борьбу с ослиным нежеланием Вэи принимать его скромные, каковыми считал их сам, подарки. Хотелось лишь порадовать её. Он надеялся, что ей наконец-то удастся почувствовать себя леди, а не бедным студентом. Только она, как и всегда, была иного мнения на этот счёт… — Ну, конечно, другое не такое, — её дружеская издёвка остротой кольнула его намерение раздобыть ей где-нибудь нормальные туфли взамен этого пережитка лучших времен какой-нибудь подпольной мастерской. Сасори подпёр щеку рукой, наблюдая за неторопливо разливающей чай. Точно гейша, но офисного типа. Стало горестно: «Поскорее бы ты встала за кафедру, а не села за этот треклятый стол в общем муравейнике». Жгучая досада провалившихся переговоров с Тобирамой напомнила ему острой злостью о нём самом… Акасуна спросил спокойно, из последних сил избитой непроницаемости: — Как прошёл первый день на новом месте? Тобирама сильно нагрузил работой? — Достаточно, чтобы прогнулась спина… — кипяченая вода коснулась чайного порошка. Так как Вэи стояла спиной к нему, ей не суждено было заметить, как лицо Сасори исказилось в ревнивом гневе. — У него, когда принимать обратно свои документы будет. «Повезло… ему», — подумал хирург, скрыв недобрую улыбку за ладонью. Будто кашлять собирался. Вэи опустила перед ним чашечку без ручки. Затем с едва слышным «тук» поставила чайник и села напротив. Композиция повторяла ту, восемнадцатичасовой давности. Изменилось лишь освещение: теперь серо-чёрные тени пасмурного Токио прокрадывались на кухню. Залитая желтой бледностью электрического света она представлялась Сасори островком спокойствия в бушующем море жизни. На нём жили лишь двое — он, с дегустаторской медленностью потягивающий чай, и она, скрывающая печаль за ободком чашки, под полуопущенными ресницами. Он смотрел на неё, она — в окно. Как всегда их взгляды устремлены в различных направлениях... Со всей нестерпимой болезненностью Сасори осознавал: реальность изменить нельзя. — В таком случае ты обеспечишь моего доброго коллегу работой, — хрипло усмехнулся, сметая с души пыль ненужного страдания о неосуществимом. — Зато какой! Будет потом всем хвастаться, что высокому начальнику спину вправлял! — Вэи ткнула пальцем в небо, силясь визуализировать величину подобной чести. Его душа тоже будто бы ткнула пальцем в небо, когда выбирала новый предмет неизбывной печали. Акасуна склонился над нею, такою безмятежно спящей в этот поздний ночной час. Минутная стрелка коснулась четырёх, а Сасори так и не сомкнул глаз. Не мог, хоть и пытался. Совсем как вчера, когда он желал проникнуть к ней в комнату, но чудом недобитые остатки совести и чувства такта удержали его от столь недозволительной дерзости. Однако горячечный бред, сюрреалистические видения в оранжево-жёлтых тонах, окрашивали кровавую сцену сна — Тобирама направляет на Вэи пистолет. Из её груди выпадает простреленное сердце. С раздробленными ребрами и разорванной плотью она проваливается в яму, доверху набитую костями — останками его, Сасори, экспериментов. Внезапно густого колера мираж развеивается: вместо Тобирамы стоит он Сасори, а в руке его не пистолет, а скальпель… «Я безумец… Прости… Эти мысли, это проклятые, ненавистные чувства сводят с ума… и потому, что я их лелею, не могу оторвать от своей груди», — Акасуна в пижамном костюме в клетку, с накинутым поверх тяжелым халатом стоял возле её постели. Склонился над Вэи, точно злобный дух. В дребезжащих, бледных отблесках зари его большие карие глаза отливали зловещим безумием. — «Как ревностная мать не может расстаться со своим чадом, так и я, ревностный влюбленный, не могу оттолкнуть своё чувство как чужое, будто бы мне не принадлежащее… Это выше….» Мотидзуки едва заметно шевельнула головой. Пробормотала нечто невразумительное. Щекой ближе прильнула к мягкой головке плюшевого зайчика, видимо, привезённого ею из СССР… Бывшего… Постоянно забывает об этом… Но о ней не может забыть и на мгновение. Чёрная тугая толстая коса скрыта под пуховым одеялом. Лишь бледный овал её лица, точно лунный диск, освещает для Сасори мрак спальни, черноту его души, туманность помыслов. Смотря на её опущенные ресницы, загнутыми кончиками касающихся щёк, чей плавный изгиб обрамлён чёрными прядями, Сасори изнывал от неописуемой нежности. Истлевал в пламени неразделенной страсти. Какой истинно, непритворно невинной казалась она ему! Точно ангел. Его нежный ангел… «Выше моих сил прекратить любить тебя. Если бы я за эти годы растратил свой пламень на других… Но тебе достался весь его жар… Испепелю… Лучше себя, чем тебя… Любого…» — он глубже вдохнул мягкую сладость личи, сцепил зубы. — «Любого, кто осмелится тронуть тебя я пущу под скальпель. Пусть только посмеет твой начальничешка не сдержать обещания…» Будто ощущая его безмолвное, неподвижное бешенство Вэи задышала чаще. Её душил кошмар. Робкая рука именитого хирурга коснулась пряди её волос. С умиленным обожанием глядя на спящую, Сасори подумал: «В таком случае наш следующий разговор с ним состоится в иных условиях… Увы, моей любви нет меры, нет предела»..

***

— Мне нужно говорить с Тобирамой-сама. — По какому делу? — Важному. Натсуми Сайто, лениво покручивая указательным и средним пальцем тонкую золотую цепочку, надменно окинула взглядом Вэи. Она ответила ей спокойным, прямым, задолбавшимся. «Поспала четыре часа… Впереди ждут долгий день, нелегкий перевод… А тут ещё эта заноза сидит и всё унизить пытается. Ей вот совсем заняться нечем что ли?» — Мотидзуки, как и полагается, сложив руки «по швам», терпеливо ждала ответа секретаря начальника. Она же, покачиваясь на мягком с фиксирующийся спинкой черном кресле, не спешила тянуться к телефону. Игривые блики переливались в каплевидном зелёном камне кулона. Сегодня впервые за долгие недели ненастья выглянуло солнце. Настроение у Вэи, несмотря на вату из мыслей в голове, было приподнятым. И опускать заданную на день планку она не позволит. — А конкретно? Мне нужно объяснить Тобираме-сама… — высокий голос дрогнул и будто стал звучать ниже, стоило Сайто лишь упомянуть имя начальника. — Зачем вы отвлекаете его от дел. — Я подписала договор о неразглашении. Я не могу сказать вам. Приношу свои глубочайшие извинения, — Вэи слегка поклонилась, следуя строгой указке этикета. Натсуми поджала тронутые насыщенно-вишнёвой помадой губы. Сегодня на ней было красивое чёрное платье с белыми вставками. Декольте «лодочкой» практически открывало взгляду ложбинку грудей. Воротничок был сделан на манер блузки. Вэи невольно позавидовала ей: она бы сама не отказалась надеть подобное. «Может тогда на меня бы смотрели только с высоты возраста и занимаемой должности, а не ещё и материального положения, будь оно неладно», — подумала Вэи, невольно начав едва заметно нервно тереть боковой шов юбки. — «Сколько же мучить можно то! Точно шпиона проверяют… Не могу же я ей назвать цель своего визита. Сказано было кроме доверенных лиц, которые перечислены в договоре, никому не разглашать информацию о деле… Вот я и молчу. Иногда даже самая незначительная деталь может разрушить весь механизм». Наконец-то Натсуми, видимо, не найдя аргументов «против» такого заявления, с демонстративной неохотой потянулась к аппарату. «Раз её имя не фигурировало среди прочих, значит, начальник не настолько ей доверяет, чтобы посвящать в детали… Ещё расскажу ей, хоть это и пустяк в сущности, а по шапке получу… Лучше остаться непреклонной», — Вэи перевела взгляд с секретаря на панорамное окно позади неё, открывавшее обширный вид на умащённый золотыми лучами Токио. Дух захватило от ощущения свободы, высоты. — «Не зря ведь в главе седьмой «О скромности и соблюдении тайны» «Пути сановника» говорилось, что кто не в меру болтлив, тот сам накличет себе беду! Разве можно оспорить эту древнюю мудрость?» Хоть она и больше любовалась пейзажем, чем красотой Натсуми, однако, и её из поля зрения не выпускала. Поэтому, к удивлению своему, заметила, как быстро рассеялись мрачные тучи её настроения, стоило секретарю обратиться к начальнику: — Тобирама-сама, к Вам тут… эта Мотидзуки Вэи. По важному делу. А какому — говорить отказывается… Договор о неразглашении и прочее такое… Натсуми не просто говорила — она практически ворковала в трубку, столь же равнодушно холодную и твёрдую, как грубый голос Тобирамы. — Пусть входит. Слух Мотидзуки полоснула эта повелительная интонация. В особенности же разительный контраст ощущался в сравнении со словами Сайто, произнесёнными с таким самозабвенным кокетством. «У них отношения? Непохоже… Слишком уж неприветлив Тобирама-сама с возлюбленной… Он ведь не греческая скульптура, а человек… Был бы более нежен с любимой», — острая, горестная печаль вдруг прокралась в мысли. — «Бедная Сайто! Неужели Тобирама-сама не замечает? А, может, и вовсе не испытывает ничего в ответ… Как точны слова песни великой Оно-но Комати «Невидим глазу//Цветок, что в самом сердце//Поблекнув, вянет…» Одно из самых худших несчастий — безответная любовь». Однако Натсуми будто вовсе не расстроилась, по крайней мере внешне, из-за морозного безразличия голоса начальника. Небрежно кивнув Вэи, бросила: — Проходите, вас ожидают. — Благодарю… Сайто-сан, — Мотидзуки вновь поклонилась и юркнула за тяжёлую створку двери. Миг — и свет сменился тьмой. Окна, как и обычно, плотно зашторены. Пьянящая густота табака и кисловатая сладость вишни тяжёлым облаком висели в кабинете вместе с едва различимой туманной дымкой. Одного вздоха хватило, чтобы понять — начальник курил. И, видимо, тут же, не теряя времени, пил кофе: пряный аромат арабики ещё давал о себе знать призрачными отголосками некогда крепкого запаха. «Опять закрыты шторы… И даже окно, хотя, по-хорошему, помещение стоило бы проветрить… Сасори уже не спрашивала, бедный, устал так, что ему явно не было дела до странных привычек моего начальника», — ей было выкроено лишь несколько секунд на размышления, пока кланялась и ждала слова господина Сенджу. Слова, с которого начнётся диалог. — Что за дело привело вас ко мне, Вэи-сан? — он окинул её взглядом — не горделивым, как Натсуми, но холодно-безразличным. Так же безразлично-холодно сверкнул белый камень на булавке, вколотой в лацкан пиджака. — Я прошу у Вас дозволения совершить поездку в книжный магазин в рабочее время, — Мотидзуки решила для начала перенасытить свою речь официозом, чтобы поддержать тон беседы, заданный самим начальником. — Мне нужны особые терминологические словари, чтобы выполнить адекватный перевод. Сцепленные в замок руки лежали на стопке документов. Глаза такого необычного оттенка — непроницаемы. Она не могла сказать, даже предположить, что творилось на сердце этого мужчины. Ни одним движением, взглядом или действием он не выдавал и отголоска своего отношения к её затее. «Скорее всего, долго тренировался, чтобы так невербальное поведение контролировать… Это навык, а не врождённая способность — самоконтроль», — Вэи вздрогнула, ощутив колючий взгляд на своей шее, проглядывавшей из V-образного выреза блузки. Он заканчивался чуть ниже ключиц. От страха вспотели ладони. «Не слишком ли открыто?» — испугалась она, но в следующий миг успокоилась. — «Нет, глупости. Это даже не декольте, а просто такой ворот». Острота взгляда резанула лицо. Тобирама произнес: — Почему вы не можете поехать после работы? — Я заканчиваю… достаточно поздно. Этот книжный магазин уже будет закрыт. К тому же он находится в часе езды от офиса. — Сколько вы успели перевести? — Десять страниц, — с достоинством переводчика-ударника отрапортовала Вэи. — Недурно, — так лаконично и просто Тобирама ответил ей и опустил голову, возвращаясь к бумагам. — Поезжайте. Так как это — срочная задача, то для её выполнения воспользуйтесь служебным транспортом. Быстрее выйдет. Я распоряжусь. «На служебной машине покатаюсь? Замечательно то как! Всегда мечтала…» — Мотидзуки с удовольствием представила, как она будет нежиться на заднем сидении личного транспорта. Не придётся в час пик волноваться за сохранность новых туфлей, а также своих ног. Она уже хотела поблагодарить начальника, но тот перебил её в своей обычной манере — бескомпромиссной. В тусклом свете настольной лампы сверкнули бриллианты запонок. Тобирама потянулся к виденной ею ранее темно-синей перьевой ручке. — Почему укрыли от Сайто-сан цель визита? «Он примет меня за параноика…» — подумала Вэи, но глубоким вздохом отогнала прочь эти мысли. — «Ну и ладно, пусть думает, что хочет. Своё дело я делаю». — В договоре были перечислены имена людей, с которыми я могу обсуждать детали настоящего дела. Натсуми Сайто среди них не было… — напрягла до предела руки, чтобы чего доброго не сжать свободную ткань юбки пальцами: начальник не должен видеть её волнения. — Поэтому я не рассказала ей о цели своего визита. Она могла бы задать вопросы… Из мелких деталей и составляют композицию. Я была не уверена в том, могу ли открываться ей. — Не можете, — лёд неизменной холодности треснул: из глубин скрытой под ним души вырвалась тонкая, насмешливо-одобрительная улыбочка. — Слышу отголоски советского мировосприятия. Уважаю. Верный подход к делу. Правильное направление мысли. «Это он меня… хвалит что ли?» — Вэи растерялась и не нашлась с ответом на неожиданную похвалу. Насколько она успела заметить, Тобирама-сама был в принципе скуп на подобное. — «Выходит моя подозрительность сослужила мне добрую службу». — И далее придерживайтесь этого курса, — но улыбка исчезла практически сразу же. Операционный директор опустил голову и уже более не взглянул на неё ни разу. — Свободны. Секретарь вас проведет до машины. — Сделаю всё возможное, чтобы противостоять непопутным ветрам! — чётким, как у рядового, голосом Мотидзуки решилась поддержать сквозную метафору о мореплавании. Поклонилась, как и полагается, достаточно низко, чтобы подчеркнуть высоту положения сидящего перед ней мужчины. — Благодарю. До свидания, Тобирама-сама. Хорошего Вам дня! Последнее она сказала уже у выхода. Повернув голову в том направлении, куда обычно смотрел Тобирама-сама во время разговора с ней, она заприметила окрашенный огненно-оранжевым и чёрно-серым размытый пейзаж некоего города. «Я точно видела похожий стиль! В одном из каталогов Сасори… О, ками, пустоголовая, забыла и название, и художника, знаменитого, французского. Он такими мазками изображал мир», — радуясь, что её учитель никогда не прознает о её постыдном незнании, Вэи скрылась за дверью. Однако прежде чем деревянная преграда отделила мир начальства от мира подчиненных, Мотидзуки ощутила, как вонзилось в спину остриё взгляда. Точно дротик. Оставил после себя тугую боль и непонимание: «Почему, если планировал работать с документами, отвлёкся на меня?»

***

Спустя полчаса Mercedes-Benz W202 остановился у длинного кирпичного дома. Он имел благородный и сдержанный вид французской архитектуры XIX века. Как позднее Вэи узнала от Сасори, в этом стиле, le style Haussmannien, и было выстроено величественное здание. Его возвели в период Тайсё: тогда здесь обитали иностранцы или богатые японцы. Сейчас ситуация мало поменялась, ведь квартиру с высокими потолками и натуральным дубовым паркетом могли позволить себе лишь экспаты или состоятельные японцы. Первый этаж был отдан под магазинчики, бутики и маленькие кафе. На округлом углу здания располагался массивный вход, над которым висела бронзовая вывеска с отчеканенными на ней иероглифами: «Книжный магазин семьи Фудзита». Водитель остановил машину рядом с кафе. Уличные столики ещё не выставили: холодно, да и погода менялась слишком резко и часто. Мимо проходили лишь девушки и женщины с детьми, а также пенсионеры. Представителей мужского пола будто весенним ветром сдуло. Работали. Наручные часы Мотидзуки показывали девять — начало трудового дня. — Я буду ждать вас на парковке за зданием, — приятный с хрипотцой голос водителя вывел Вэи из леса раздумий, в котором она успела заплутать. — Да… да, конечно же. Я постараюсь не задерживаться… — отстранёно произнесла она, едва заметно улыбнувшись. Аккуратно захлопнув дверцу машины, девушка оглядела практически безлюдную улицу. Вся она была выполнена на европейский манер. Однако Вэи не обманывалась каменной и кирпичной величественностью зданий. Во-первых, она несколько минут назад пересекла половину района. Во-вторых, его она знала, так как ещё в студенческие годы излазила местные улочки вдоль и поперёк. Именно тогда, разведав о «Книжном магазине семьи Фудзита», русская эмигрантка узнала поближе и место, в котором он располагался. Увы, но только центральная часть могла похвастаться подобной архитектурой: всё остальное пространство занимали тусклые, унылые домики. Самые большие из них достигали семи этажей. После того, как Япония сменила политический курс, многие европейцы покинули это место, а богатые эмигрировали, и райончик перестал развиваться, погрузившись в болото стагнации, из которого его с попеременным успехом силилось вытянуть правительство. Тростинкой в данном случае служили различные субсидии, отчисления и девелоперские компании, которые могли бы взяться за обустройство района. «И всё же в таком контрасте есть своя смутная прелесть… Пусть и трагичная для людей, таких как я, которые могут разве что во снах позволить себе жить в подобном», — она подняла голову, чтобы окинуть взглядом потемневшие от времени стены, залитую солнцем бледно-синюю крышу. — «Зато туристы ходят, валюту району приносят. А, как известно, и Москва за день не строилась, так и тут… Через сколько-то сотен дней наведут и здесь красоту. Если только захотят… или кризис новый не наступит». Поправив рюкзак за лямки, она осторожно открыла дверь и вошла внутрь. Здесь пахло типографией, корицей и древними благовониями. Приятный мягкий свет разливался по массивам книжных полок, стёклам шкафов. За прозрачной преградой лежали особенно ценные издания и свитки в футлярах и без. В этом месте Азия встретилась с Европой, образовав восхитительный, утончённый симбиоз двух самобытных культур. На стенах висели свитки с японскими стихами и сжатые в позолоченных рамах изображения европейских городов. Именно на одной из таких картин Вэи впервые увидела колокол Биг-Бен и Здание Парламента в Лондоне. — Господин Фудзита… — она вкрадчиво позвала хозяина магазинчика. Он, по традиции предков, не только управлял лавкой, но и сам обслуживал посетителей, полагая это неотъемлемой частью своей работы. Вдруг из-под прилавка раздалось радостное: — О-о-о, кого я слышу! Либо я уже совсем туг на ухо стал, либо же… — сначала показалась тронутая сединой макушка, а затем и весь владелец «Книжного магазина семьи Фудзита». — Это Вэи-чан! Не прошло и сотни вёсен! Проходи, чего стоишь на пороге, будто непрошеный гость? — Потому что я таковой и являюсь: вы ведь меня к себе не просили, — Вэи не могла, да и не хотела сдерживать смех. — А ты точно не злой дух? Стоишь, разрешения выпрашиваешь, иначе никак не зайдешь, — он рассмеялся вместе с ней, а после решительным, энергичным жестом поманил её за прилавок. — Шучу я, шучу. И прошу тебя к себе. Не откажешься помочь старику расставить книги? Ты такая миниатюрненькая, быстро на нижние полки всё поставишь. А мне уже не в пору, да и не к лицу как-то сгибаться. — Я после рабочей недели, конечно, не образчик доброты, но и пока что не злой дух — хоть и достаточно работы, но жить можно, — Вэи небольшими, но стремительными шажками пересекла расстояние от входа до прилавка, а затем зашла за массивный стол из ивового дерева. — И вовсе вы не старик! Уверена, ваш век несокрушимым утёсом будет выситься, как у того Государя! — Что я слышу? «Сюивакасю» ли?! — Именно, господин Фудзита! — Стыдно мне за нашу молодёжь, Вэи-тян, ой, как стыдно. Они то о таких песнях и сборниках даже не слыхали. А то ведь наследие их страны… — по-старчески ворчливые нотки прокрались в ещё моложавый, сильный голос Мэзэру Фудзита. Это был невысокий, подтянутый, худощавый, как высушенная рыба, пожилой мужчина. Его вытянутое лицо увенчивал выпуклый высокий лоб, на котором не осталось и следа былой шевелюры. Её чудом сохранившиеся остатки были стянуты в низкий жиденький хвост, дотягивающийся до лопаток. Токие губы обычно собраны либо в располагающую улыбку, либо прямую линию каменной серьёзности. Глаза серые, а при ярком свете и вовсе кажущиеся голубыми, взирали на мир с мудростью прожившего долгий век интеллектуала. На нём было одноцветное серое кимоно и хаори чуть более тёмного оттенка. Мэзэру Фудзита старался придерживаться классического стиля периода Эдо. Он стоял рядом с картонными коробками. Некоторые из них были уже раскрыты, а другие ещё ожидали своего часа. В начале дня в книжной лавке, обычно, не бывало посетителей. — Уверена, что они слыхали о других, не менее прекрасных сборниках, — Вэи как представитель молодого поколения решила встать на защиту его интеллектуальной чести. — Конечно, о сборниках манги они слыхали явно побольше моего… — ворчливость ещё некоторое время явно не намеревалась покидать голос господина Фудзиты. — Вот как раз с ними помощь и нужна… Расставишь их, пожалуйста, на нижние полки? А я в это время поищу то, зачем ты ко мне пришла. — Хорошо, — кивнув, она согнулась над коробками с «любимым чтивом молодежи». — Вы бы могли, пожалуйста, посмотреть, есть ли у вас терминологические русско-японские словари о нефтедобывающей промышленности… — Хм… — он поднёс тонкий указательный палец к острой бородке, вдумчиво прогладил волоски. — Задачку ты передо мной поставила непростую… Но что-нибудь должно найтись. Ты ведь знаешь, что чем чуднее книга, тем более велика вероятность, что она давно почивает на моих полках. Мотидзуки энергично кивнула в подтверждение его слов: ведь именно с одной из таких «чудных книг» началось её знакомство с господином Фудзита. С неменьшим рвением она принялась расставлять свежеизданные томики манги на нижних полках трехъярусных стеллажей. После трёх лет своеобразной подработки в «Книжном магазине семьи Фудзита», она могла безукоризненно расставить книги так, как бы это сделал сам владелец. — Поэтому я сразу к вам поехала. В других магазинах на меня бы посмотрели с сочувствием и отпустили бы с пустыми руками, — весёлость в голосе Вэи резонировала с её настроением. «Здесь я чувствую себя совсем как дома… Там, в таком далёком доме тёти, такие же большие стеллажи… И книг бесчисленно… И пахнет корицей, типографией и благовониями, составленными по древним рецептам», — тоска опалила глаз слезинкой. Она поспешила смахнуть её, пока господин Фудзита не заметил разительной перемены настроения гостьи. — И ещё с извинениями… Знаем-знаем… Послышался гулкий звук захлопываемых книг. — А для чего тебе вдруг понадобился подобный словарь? Если моя старческая память верно зафиксировала, ты ведь на кондитерской фабрике работаешь, в Ота. Вэи вздрогнула, словно по её спине с размаха ударили кнутом. Больно! Осознавать, что поставленная в договоре личная печать заклеймила её язык — омерзительно. Лгать же господину Фудзита, относящемуся к ней с отеческой заботой, вообще казалось преступлением. Однако Мотидзуки не могла ничего сделать с фактом, который, как она помнила, самая упрямая в мире вещь. «Раз согласилась скрывать информацию — до конца должна идти… Сайто-сан не сказала о том, что в книжный еду. А господину Фудзита же вообще придётся всё рассказать, чтобы он понял, что в моей странной жизни происходит», — подсластив горькую пилюлю для совести спасительным самооправданием, Вэи ответила легендой, которую заготовила ещё в машине. Поэтому, стоило ей выйти, её одолевала такая растерянность: Мотидзуки не любила лгать. Близким в особенности. К тому же невольно вспомнились слова Сасори, сопроводившие её объявление о том, что она нашла работу в «Ota Confectionary»: «Зачем ты лично опустилась в эту отходную яму коррупции и обмана?» Тогда, в тёплом кожаном салоне Mercedes-Benz W202, ей стало до скручивающей живот боли страшно. Вдруг всё суть так, как сказал «милый друг»? Вэи с горем и оптимизмом пополам решила остаться на своём убеждении — не всё столь плохо, как кажется, а работники крупных компаний это такие же люди, как и остальной социум. — Моей знакомой, она переводчица, крупный заказ поступил… — с тихим стуком на полочку она опустила томик новой манги в жанре сёнен. — Там что-то с нефтью связано… Говорит, зараза, сложный, а словари у неё хоть и есть, да только нужных слов в них нет. А так как я гражданка СССР… Кхм, то есть России, да, отныне России… То она поинтересовалась, может, я знаю, что делать. А я знаю — обращаться тут же к вам, господин Фудзита! «Простите меня, это — не моя тайна», — подумала Вэи, пряча глаза под полуопущенными ресницами. Мэзэру-сан, забравшийся на лесенку, пересматривал корешок за корешком, внимательно слушая рассказ этой «очаровательно умной леди». — Иначе тебя не назвать, Вэи-тян! Сразу поняла, что надо делать! Только, почему эта твоя переводчица сама ко мне не подъедет? — он открыл узкий шкафчик, в котором теснились несколько изданий, по различным признакам связанных с СССР. — Чай не стесняется ли? — О, отнюдь… Просто работает день и ночь. Там этих листов, по ее словам, несметное количество! Я вот как раз по работе ехала к одному журналисту, так, думаю, могу и к вам заехать. Помогу знакомой и вас увижу… — Вэи водрузила последний томик на полку и выпрямилась. — Всё подъехать хотела, только из-за работы не могла. — Недели две я тебя точно не видел. Поэтому из-за «вздохов горести моей//подымаясь, расстилается туман»… Мотидзуки догадывалась, к чему господин Фудзита привёл последние строки песни. Широко улыбнувшись, она энергично бросила: — «Манъёсю»?! — Посмотрите-ка на этого юного учёного! Угадала! — с довольством произнёс мужчина и осторожно спустился по лестнице. К груди он прижимал массивный том в насыщенно-красном переплёте. — В награду за свою эрудированность получишь «Русско-японский словарь нефтедобычи и нефтеперерабатывающей промышленности»! Издание редкое –всего было напечатано пятьсот копий. Провожаемый радостным взором Вэи он встал за прилавок. Тяжёлый том глухим хлопком всколыхнул тишину. — Поэтому обойдётся он ей в весьма значительную сумму. — Я заплачу за неё, а она мне сегодня вечером вернёт деньги, — Вэи с готовностью посеменила к рюкзаку. Из внутреннего кармашка достала длинный нежно-розовый кошелёк, увитый рисунком глициний. Он весил больше, чем обычно благодаря Тобираме-сама. Он записал в статью корпоративных расходов покупку словаря, передав Мотидзуки это, а также пачку наличных в конверте через Натсуми. «Сдачу верну с чеком, разумеется», — Вэи выложила на кассу нужную и весьма внушительную сумму. — «Это же мой недельный доход… С надбавками… Зря, зря наши сплетники судачат, мол, чёрствый этот Тобирама-сама и холодный, как сосулька. А на самом деле так внимателен к своим сотрудникам: и машину предоставил, и деньги. Мои прошлые работодатели в лучшем случае пожелали бы мне удачи, а в худшем — пригрозили бы без премии оставить, если вдруг решу в рабочее время даже по связанным с работой вопросам отлучаться. Если, конечно, это нужно мне, а не им. О покупке словарей за корпоративный счёт вообще лучше не заикаться…» — Повезло твоей подруге то, ой, как повезло с такой помощницей! — так приговаривая, господин Фудзита открыл кассу и сложил внутрь новые купюры. — И за словарём съездит, хоть и не просили. Купит за кровно заработанные, да доставит! Надеюсь, эта дама-переводчица ценит твой вклад в её профессиональное будущее. — Несомненно… Куда денется… — рассматривая тиснённые золотым иероглифы и буквы, произнесла Вэи, а сама подумала: «От совести не убежишь». — А вам, как мне кажется, совсем не повезло без помощника работать. Вы подумывали нанять кого-нибудь? Сподручнее ведь будет… — Куда там! Я ещё не совсем из ума выжил, чтобы добровольно вредителей в магазин пускать, — ворчливо проскрипел владелец книжного, обхватив костлявыми пальцами бородку. — Нанял один раз, хватило на много лет вперёд. Это же надо было такое ценное издание «Повести о Гэндзи-монотогари» в ведро с водой уронить! Вот уж верно говорили… Вэи приметила, как морщинки в уголках глаз собрались в косые переплетающиеся линии, точно веер сложили. — Бери зонтик раньше, чем промокнешь. Не нанимай дурака, если процветания хочешь. Только за моего сына, да тебя душа не болит, когда работу поручаю… — уголки губ, будто бы глубоко вдавленные в кожу, прорезали у края щёк одобрительную улыбку. — Знаю, что умело со всем управитесь. Эти слова одобрения привнесли тепло в душу Мотидзуки. Холодная усталость растаяла под его радостными лучами. — Вы слишком высокого мнения о моих способностях, господин Фудзита… — смущение перекрыло проход словам: предложение прозвучало с сильным акцентом неуверенности, растерянности. Однако Вэи, уже уложившая словарь в портфель, поспешила перевести тему. «Не хочу напрашиваться на вежливые комплименты, которых, в действительности, я не достойна», — подумала она, прежде чем спросить: — А как дела у вашего сына? Мэзэру-сан нравится его работа? — Ещё бы ему не нравилось быть секретарём большого начальника! — господин Фудзита уперся руками в столешницу, скрытую за бортиками прилавка, который увивал искусный барельеф. Свисающие пушистые гроздья глициний тянулись вниз, влекомые непомерной тяжестью пышных цветов. Это был герб семьи Фудзита. — Ого! У какого же важного господина работает ваш сын? — Скорее «на какого», — кислая усмешка исказила добродушное лицо. — Учиха Мадара. Настолько же влиятельный, насколько и страшный человек. — Вы явно имеете ввиду не лицом… — Вэи облокотилась о прилавок со своей стороны. В атмосфере, залитой пыльным солнцем и пропитанной сухим запахом книг, хотелось пробыть ещё хотя бы немного… Несколько мгновений тепла беседы, успокаивающей пряности ароматов даруют ей сил пройти сквозь тернии и этого дня. «В конце концов я могу сказать, что такую редкую книгу нужно было долго искать», — подумала Мотидзуки и опять спохватилась, всё с тем же сдавливающим нутро ужасом. — «Лгу! Вновь…» Не подозревающий ни о чём господин Фудзита продолжил вырисовывать лестную характеристику одного из самых влиятельных японцев. — Ну внешне он вроде бы даже и красив… Однако сам по себе… Чистейший Ода Нобунага. Ум, сплавленный с жестокостью. Образованность, испятнанная солдафонской грубостью. Я бы описал его так. Вэи лишь с удивлением взглянула на него, не зная, что и сказать… — Вы знакомы с ним? — Я знал его мать и её служанку. Пару раз говорил с Учиха Таджимой — его отцом, — Мэзэру-сан даже выпрямился, точно натянутая перед выступлением струна сямисэна. — Это честь, конечно же, с бывшими князьями за жизнь изменчивую переговорить… Однако я не настолько отстал от века, чтобы не смотреть телевизор или читать газеты. — Но я читала и ничего компрометирующего о нём не находила… — Потому что ты читала строки, а нужно было между них заглядывать, — он бросил быстрый взгляд на неподвижно закрытую дверь. Хрипло выдохнул. — Вэи-тян, ты ещё молоденькая совсем, откуда же тебе знать, что там у нас пятнадцать-двадцать лет назад творилось… И знать тебе не нужно, от таких познаний — печали одни, да и только. — Но всё же, господин Фудзита, разве можно так, разжечь любопытство до уровня лесного пожара, а после пытаться его из лейки потушить? — Вэи притворно насупилась, сведя плавные линии бровей к переносице. — Ишь ты, сморщилась, как сушеная слива! — пожилой владелец лавки пожурил Мотидзуки, смотря на неё с душевной, по-отечески заботливой привязанностью. Однако тревога омрачала его взгляд. — И, на самом деле, брось ты мысли об этом человеке… Не только плохое он сотворил. Но, поверь, по милости его реструктуризаций и приобретения компаний конкурентов многие люди оставались без работы… Люди, положившие молодость и все силы на вспахивание этого поля, были согнаны с него захватчиком. Совсем как в былые времена. Мотидзуки невольно поёжилась. Тут же перед глазами запестрили газетные заголовки о самоубийствах потерявших работу. По милости таких людей, как этот Мадара… А, может, и он сам приложил руку к закрытию тех предприятий. «И почему им никогда не бывает достаточно? Отчего вечно покушаются на чужое добро?» — праведная злость распалила её сознание, а воспоминания о недавнем разговоре с Наруто добавило поленьев. — «Точно Ода Нобунага. Он и дома ведёт себя как деспот… Несчастный Саске. И в кошмаре не вообразить, какого жить бок о бок с таким человеком». Вдруг страшная мысль ослепила её, точно гроза темное небо. А вдруг и Тобирама-сама такой же? — И разве ничего сделать было нельзя? — наивный вопрос, отражавший её веру в силу Фемиды. — А что же ты сделаешь, когда он всё по закону провёл? — господин Фудзита развёл руками. — Хитро поступал. Я не зря упомянул симбиоз жестокости и ума… К примеру, купит он магазинчик маленький. Убыточный, сразу понятно, что прибыли с него получишь разве что если сам там закупаться начнёшь… Едва ли не раскрыв рот, Вэи внимала словам мудрого старца, повидавшего в этой жизни не только пыльные, всеми позабытые страницы древних сочинений. — Людей увольнял, ведь тут то уже не магазинчик будет, а кафе французское. Потому что это, как принято говорить, модно и потребляемы круассаны эти с багетами вполне. — Разве не легче сразу открыть кафе? — пока что она не могла вникнуть в суть этой перекрученной махинации. — Отнюдь, Вэи-чан. Тут дело не в «легко» и «сложно», а «недорого» и «бесценно». Тогда, да и сейчас, земля — ценнее золота и платины, — господин Фудзита не с осуждением, но умудрённым пониманием смотрел на задумчивую девушку, нервно теребящую металлическую застежку пояса. — Мадаре-сама она была нужна, земля. Вместе с предприятием и работниками выходило дешевле. — Это из-за того, что предприятие убыточное? — предположила Вэи, вглядываясь в разложенные за кассой накладные. — Именно, Вэи-чан! Ты попала в самую цель, как Ян Юцзи… — Тот, который подстрелил гуся в заоблачных высях? — Вэи хихикнула, прикрыв губы ладонью. — А жил он когда? — господин Фудзита прищурился, как экзаменатор, ожидающий ответа на главный вопрос. Который у Вэи, к её немалому довольству и смущённой радости, был припасен. — При Гун-ване, правителе царства Чу! Раздался оглушительный хлопок сухих ладоней, покрытых огрубевшей кожей и бледными пятнами. — Ай да молодец, юная учёная дама! Тебе срочно нужно за кафедру, а не стол в этой твоей кондитерской! — Всеми силами стремлюсь к смене рабочей обстановки, — Вэи улыбнулась радостно. Её щеки тронул бледный румянец. Столько сил на изучение было потрачено не зря — в голове отложилась какая-то информация. Однако, будучи не только рьяным исследователем истории Японии и Китая, но и дипломированным специалистом по связям с общественностью, девушка не могла не вернуть поезд разговора на рейсы тяжёлой темы. — И всё же насчёт Учиха Мадары… — Ух, только похвалил, опять ругать начну! Зачем он так тебе понадобился? — Не он лично, — она поспешила развеять всевозможные подозрения господина Фудзита. — А его махинации. Хочу знать, чтобы уметь читать между строк. Кто же мне лучше вас расскажет?... Ответом на её молящий взгляд послужил тихий вздох и скрипучее: — Скорее уж кто кроме меня, старого сплетника, тебе о таком расскажет… Ничего там не было, достойного уважения так точно. Владельцы убыточного бизнеса, как несчастные обладатели старой клячи понимают, либо ты её продаёшь хоть за пару зернышек риса, либо она помирает. Однако тогда у тебя не останется ни клячи, ни риса. Так думали и владельцы мелких предприятий, находящихся на грани закрытия… Потому и отдавали всё, вместе с землей за бесценок. А Мадара, туманно обещавший вывести производство на иной уровень, выводил его из бизнеса… На месте обломков старой столицы, которую до конца разрушил, возводил новую. И так циклично. Молчание грудой горестных мыслей завалило книжную лавку. Здесь пыль ложилась на корешки книг, тени окутывали обложки, а ярко-жёлтый свет стекал по страницам. Из-за безлюдья казалось, будто они оба застряли в лабиринте, над которым не властно даже время. Тихий стук старинных напольных часов утомлённым эхо доносился из глубин помещения. Однако всесильное и немилосердное время имело власть над мыслями Вэи. Она поняла, что и без того задержалась на порядок дольше, чем рассчитывала. А ведь водитель терпеливо ждёт её… Не могущую уйти, не задав главного вопроса: — А Сенджу Тобирама… Он мой начальник сейчас… Такой же безжалостный делец, как Мадара-сама? Мэзэру Фудзита по-доброму усмехнулся, смотря из-за преграды прилавка на эту растерянную молодую женщину, так нервно сжимающую пряжку пояса. — Хм, все они — безжалостные дельцы без исключения. Но твой начальник делец с совестью. Под его эгидой многие фирмочки стали процветающими предприятиями, ух, даже твоя кондитерская фабрика, вернее, её успех — его административного гения дело, — серо-голубые глаза застелила полутень потаённых воспоминаний. — Лет пять назад об «Ota Confectionary» слышали немногие. Дураки-сыновья бывшего владельца запустили производство с таким мастерством, что их пример можно в справочники помещать, да с подписью: «Вот так делать нельзя, если не хотите прослыть круглыми болванами». А Тобирама-сама… Он ведь, если моя старческая память верно зафиксировала, средний сын Сенджу Буцумы. Кстати, тоже княжеского рода… Вот, сразу видно благородство крови влияет на дух человека, его ум. — Но и Учиха Мадара тоже благородного рода… — заметила Вэи, к удивлению своему, обнаружившая облегчение в душе. «Так и знала! Так и знала! Он не такой, как о нем говорят…» — Не совсем. Его мать была хоть и из иностранок, как у Тобирамы-сама, но отнюдь не высокого происхождения… — пожилой мужчина внезапно порывисто махнул рукой, будто бы разгоняя туманную дымку. — Ай, дело это тёмное, будет нам об этом говорить. И без того насплетничали на пару недель расставания вперёд. — Это, чтобы заполнить пустоту расставания! — Вэи поспешила смахнуть грусть широкой улыбкой. — Ага, как же, как же… — с усталым добродушием господин Фудзита замахал руками, спроваживая задержавшуюся гостью. — Не переживай, Вэи-чан, тебе достался вполне себе достойный господин в начальники… Эх, вот бы мой Мэзэру не вёлся на одни лишь деньги, но и благопристойность принимал в расчёт. — Он это делает ради вас, господин Фудзита, чтобы не обременять вас просьбами позаимствовать денег. Жизнь в Токио сейчас… — она повернулась у выхода: её вдумчивый взгляд встретился с печальными серо-голубыми глазами старца. — Безумная. По скорости, по дороговизне. Но… до свидания! Спасибо за помощь! Я обязательно постараюсь заехать раньше, чем через две недели! — «К клятвам твоим,// наверно, давно привыкли //тысячи разных богов», — пожилой владелец «Книжного магазина семьи Фудзита» на прощание по-дружески подтрунил над Мотидзуки, намекая на легкомысленность её заверений. Которую она поспешила опровергнуть следующей песней: — О, ветер «был бы он человеком, //послал бы весточку с ним»! Спустя несколько минут Вэи отыскала водителя на парковке. Он стоял, опершись о переднюю дверцу машины, и курил «Malboro», почитывая свежий выпуск газеты «Tokyo Sports». Пришлось окликнуть мужчину, чтобы привлечь к себе внимание: — Наши, как всегда, на первом месте с конца? Невысокий, худощавый уроженец префектуры Миэ обратил взгляд на улыбающуюся пиарщицу. С усмешкой и шелестом закрыв издание, промолвил: — Уже на втором. — Прогресс на лицо! — По лицу тренера это особенно заметно, — открыв перед девушкой дверцу, он подождал пока она исчезнет в салоне «Мерседеса», затем сел сам. — Долговато вас не было. Я уже начал было беспокоиться, что потерял вас. — Таких неудобств я бы не хотела доставлять вам, — Вэи поёрзала на непривычно удобном и мягком сиденье. — Надеюсь, ожидание было не слишком утомительным. Мне правда стыдно… — Ничего, госпожа, я успел выпить кофе и почитать в ваше отсутствие. Куда-нибудь ещё нужно заехать? Мотидзуки хотела было дать отрицательный ответ. Однако в голову прокралась нечестная, но настойчивая мысль: «Раз уж я «на колёсах», то в принципе можно… Облегчить себе жизнь. Уверена, я смогу с ним договориться». Оставалось только поражаться собственной наглости. Впрочем же, это было по дороге, так что задержится она ненадолго, а взамен того уйдет позже. — Вообще-то да… Нужно. Вы какой кофе любите? — Пригласить хотите? — мужчина хрипло рассмеялся, бросив многозначительный взгляд в зеркало заднего вида, отражающее девичье лицо, тронутое тенью хитрого коварства. — Да… Попить кофе, пока будете ждать меня, — Вэи тихо хихикнула, смотря на наигранно-опечаленное лицо водителя. — Обещаю, я управлюсь быстрёхенько. Заметить не успеете, как вернусь! — А я то думал прекрасная мадам решила взять меня в оборот! — шутка выражала весёлость и ничего более. — Латте с каким-нибудь сиропом. — М-м-м, лаванда подойдет? — Вполне-вполне. Яркие солнечные лучи заливали раскалённым жёлтым светом дорогу, по которой шелестели шины корпоративного Mercedes-Benz W202.

***

Прошло три дня… Вэи сдала перевод измотавшей её документации фирмы-производителя буровых установок и уже принялась работать на следующей порцией, но уже другой, выпускающей землечерпалки, как вдруг дверь её кабинета после предварительного невнятного стука распахнулась. За её спиной стоял он — начальник всея «Ota Confectionary» личной персоной и без вездесущей секретаря. Тобирама, не входя в наполненный солнечным светом кабинет, из тени произнёс: — Вэи-сан, пройдемте в конференц-зал. Есть разговор.