Последняя миссия

      Этим утром госпожа Мирай вернулась в штаб необычайно хмурой. Когда я спросил, не случилось ли что-то особенно дурное, она словно замерла. Я смотрел в глаза госпожи и видел сомнения — поделиться или нет. И когда ответ уже замер на губах, Мирай-сэнсэй отмахнулась. И улыбнулась.       Я хорошо знаю эту улыбку — под ней госпожа скрывает боль и усталость. Этой улыбкой госпожа Мирай улыбается, когда я долго не могу освоить какой-то прием, когда она сама режется на кухне, пытаясь приготовить для нас что-то вкусное… и когда миссии господина Ёриичи затягиваются на много дней.       Господин отсутствует и сейчас — его нет уже две недели. И госпожа Мирай улыбается все чаще, и смотреть на эту улыбку становится все больнее. Окажись такая женщина рядом со мной — я бы не раздумывая бросил ремесло истребителя, чтобы быть с ней всегда: каждый день, каждый миг. Но когда я думаю об этом, то понимаю — никто не заслуживает госпожу Мирай больше, чем господин Ёриичи. Человек, подобный божеству, тянется к равному себе. Единственный, кто равен Мирай-сэнсэй — господин Ёриичи.       Мирай-сэнсэй улыбалась и спрашивала, все ли у меня хорошо, интересовалась успехами с пятой катой, а после предложила позавтракать и даже пообещала сварить кашу. В этот раз я смог съесть почти всю порцию, но даже это не заставило госпожу перестать улыбаться.       Ответ Ояката-сама не заставил себя долго ждать: уже через две недели Мирай получила разрешение отправиться в Деревню кузнецов, но с одним условием — Сайто было нужно найти сопровождающего.       — Я не могу просить тебя тратить свое время на подобные пустяки… — пробормотала Мирай, протянув Кеджуро принесенный Тору свиток. — Ты не обязан.       Ренгоку пробежался глазами по тексту и не смог сдержать улыбки — на такую удачу и не надеялся.       — Конечно не обязан, — рассмеялся он. — Но я пойду с тобой.       — Почему? — Мирай недоверчиво изогнула графичную бровь.       — Потому что и мне нужно в Деревню, — Кеджуро положил пальцы на цуку. — Или ты забыла, что собиралась учить меня биться на двух клинках?       — Для тебя нашли кузнеца? — в глазах Сайто загорелся огонек азарта. — Это же замечательно!       — Думаю, того же, что и для тебя, — пожал плечами Ренгоку. — Среди мечников почти нет таких, что используют две катаны. За такую работу возьмется не всякий кузнец… Как видишь, сама судьба велит нам отправиться вместе.       Кеджуро не понял, когда его голос, всегда уверенный, стал звучать выше, а темп ускорился. Мечник невольно покосился на лежащую на ступеньках коробку — время пришло, но он все никак не мог решиться. Впервые за долгое время опасался и пасовал — невероятный позор.       Но с Мирай и не могло быть иначе — одним своим присутствием Сайто рушила каждую из десятка крепких стен, что он возводил с таким усердием. Первую, отвечающую за неизменную улыбку, которую он мастерски натягивал, скрывая истинные чувства. Вторую, обеспечивающую всегда бодрый и уверенный голос, которым он был способен приободрить кого угодно, а иногда даже себя самого. Третью, прятавшую неровное сердцебиение. Четвертую, закрывавшую беспокойство в глазах. Пятую, шестую, седьмую. Мирай виртуозно вскрывала тяжелые замки, одну за другой распахивала двери, даже не догадываясь, что за последней ее ждет разочарование — скованный обязательствами, придавленный виной и растерянный человек. Ренгоку всей душой ненавидел это слабое существо и теперь молился, чтобы Сайто передумала, отступила на шаг, отказалась смотреть дальше. Но она видела все.       — Ты что-то принес? — Мирай кивнула на коробку. — Книги?       — Нет, — губы Кеджуро дернулись, намечая привычную улыбку. — Помнишь, ты просила того какуши… Хитоши купить тебе хаори?       — Конечно, ведь это было всего пару дней назад, — прищурилась она. — Но это не имеет значения. Всего лишь вещь. То, что Хитоши нашел для меня, намного ценнее всех кимоно этого мира.       Ренгоку тут же вспомнил сундук, под тяжестью которого пыхтел какуши, и взгляд, которым Мирай прожигала почти осязаемые дыры в гладкой деревянной крышке.       — Я не планировала никому показывать, — пробормотала Мирай, пряча руки за спиной. — Но… Тебе почему-то хочется. Думаю… Ты поймешь.       Ренгоку едва не выдал свое привычно-ободряющее «конечно», но вовремя осекся — Мирай говорила о чем-то, что имело для нее невероятно значение, о чем-то, что заставляло ее ровный голос звучать ниже и тише. Кеджуро коротко кивнул, беззвучно благодаря за доверие и медленно проследовал в дом.       Раньше его не пускали дальше террасы, на которой Мирай так любила пить чай после тренировок. Отсюда открывался прекрасный вид на цветущие сады и покрытую густым лесом невысокую гору. За пару недель Кеджуро понял, что за воинственным видом и мощной аурой Сайто скрывает тягу к покою и созерцанию мира — Мирай нравилось просто смотреть и глубоко дышать, наслаждаясь тишиной. На контрасте с обжигающими приемами и горящими во время боя глазами эта ее черта виделась Ренгоку особенно трогательной. Настолько, что щемило под ребрами.       И вот теперь он шел по узкому коридору вглубь небольшого дома, который Мирай не спешила обживать. Ренгоку невольно заглядывал за приоткрытые седзи и видел пустые комнаты. Чутье подсказывало, что в спальне Мирай можно найти только одинокий футон. И от этого в груди тянуло еще сильнее. Единственным местом, в котором ощущалось ее присутствие, была оружейная. У стен ровно стояли простые, отлитые из обычной стали клинки. Взгляд невольно зацепился за мощную тати на отдельной подставке: такое оружие он видел от силы пару раз — времена конных самураев давно стали историей. Вот только для Мирай, напомнил себе Ренгоку, все было иначе. В голове зазвучали ее слова, пропитанные горечью: «Утерянная жизнь. Соль на открытые раны».       — Удивительный клинок, не правда ли? — проследив его взгляд, тихо проговорила Мирай. — Но я хотела показать не это.       И тогда Ренгоку увидел их — самурайские доспехи времен раннего Эдо. Он смотрел на кабуто, кирасу, котэ, кусазури… И чувствовал, как густеет воздух вокруг. Триста лет истории — прямо перед ним, протяни руку и коснешься, почувствуешь на кончиках пальцев. Триста лет — прямо рядом: с растрепавшимися на ветру красными косами, яркими глубокими глазами под длинными пушистыми ресницами, слабой улыбкой. Кеджуро принял рассказ Мирай и безоговорочно ей верил, но никогда не осознавал случившееся в полной мере. До этого мига. Рядом с ним — ожившая история. Рядом — другой мир, который он никогда не сможет понять.       — Это доспехи моего отца. Его звали Исао Сайто… — прошептала Мирай, бережно оглаживая пластины кирасы. — Я не надеялась, что они сохранились. Но Хитоши нашел их в одном музее, а Убуяшики помог выкупить. Это все… Все, что осталось от моей жизни.       Необходимость держать слова при себе пропала — все кончились. Ренгоку стоял напротив трехсотлетних доспехов рядом с женщиной, которая помнила, как их носили. Между ними был всего шаг. Шаг длиною в пропасть.       — Твоя аура… — Мирай нахмурилась и чуть склонила голову. — С тобой все в порядке?       — Да, — прохрипел Ренгоку, не узнавая собственный голос. — Все хорошо.       Он прикусил щеку и, вспомнив, как это делается, натянул самую уверенную из своих улыбок:       — Спасибо, что показала. Я очень ценю твое доверие и клянусь, что никогда не предам.       — Я показывала тебе доспехи своего отца не для того, чтобы выказать доверие, — поджала губы Сайто. — Мое доверие было у тебя и до этого. Хотя, знаешь… Это совсем неважно. — Мирай мягко улыбнулась и указала рукой на выход. — Пойдем на воздух?       Кеджуро собрался сделать шаг, но не смог поднять ногу, прикованный к ее улыбке. Такой же насквозь фальшивой, как и его собственная. Быть может, не он один хранил неприглядную правду за десятком дверей. Быть может, не только он прятал страхи и сомнения за тяжелыми замками. Быть может… У них все же было что-то общее.       — Мирай-сэнсэй позволит мне остаться на чай? — незаметно сжимая кулак, осторожно поинтересовался Ренгоку.       — Буду рада, — взгляд Сайто потеплел: — Тем более, что сегодня утром я сама приготовила моти с красными бобами. На прошлой неделе Хитоши угощал меня такими, это очень вкусно!       Приготовленные Мирай моти были невероятны: раньше Ренгоку никогда бы не подумал, что о начинку можно сломать зубы, но едва не сломал, неосторожно откусив слишком много. Местами паста была жидкой, местами твердой, как камень, но при любой консистенции — страшно горькой. О тесте говорить не хотелось вовсе — должно быть так, представил Ренгоку, на вкус ощущаются вареные таби.       — Как тебе? — Мирай нетерпеливо поерзала по подушке, не сводя взгляда с гостя. — Я готовила четко по инструкции. Хитоши рассказывал, а я записывала.       — Это… — Кеджуро прищурился, пытаясь подобрать слова: обычно такое давалось ему легко, но не в случае со стряпней Сайто. — Это…       Он отложил надкушенный моти, глубоко вдохнул и прямо посмотрел на Мирай:       — Ничего ужаснее в жизни не ел.       — Неужели? — графичные брови поползли вверх, и Ренгоку тут же пожалел о своем ответе: надо было солгать, на худой конец, хоть как-то смягчить неприглядную правду.       Кеджуро смотрел на удивленную Мирай и мысленно отвешивал себе удар за ударом: расстраивать ее хотел меньше всего. Меньше всего на свете. Но вопреки всему тонкие губы сложились в улыбку, а глаза заискрили. Мирай посмотрела на Ренгоку и рассмеялась — открыто, в голос. И смех этот был живым и искренним.       — Спасибо! — выдохнула она, смахивая слезинку. — Ты даже не представляешь, как я рада наконец-то это услышать!       Теперь настал черед Ренгоку изумленно поднимать брови — Сайто все-таки была слишком сложной для понимания.       — Я всегда знала, что мои кулинарные навыки… — Мирай не переставала посмеиваться. — Далеки от совершенства. Сколько себя помню, готовка давалась мне крайне тяжело. Но никто ни разу не сказал мне об этом напрямую. Все послушно ели, кашляли, а потом нахваливали… Говорили, что мои блюда крайне… интересны и определенно достойны внимания. Наверное, опасались, что расстроюсь или того хуже — разозлюсь. Меня же обычно… боялись… Поэтому спасибо тебе, Кеджуро-сан. Ты — первый человек, который сказал мне правду.       — Вот как… — Ренгоку с облегчением выдохнул, наблюдая за коротким благодарным поклоном. — А я было подумал… Я был бы рад похвалить эти моти… Но это выше моих сил, прости. Думаю, этими моти запросто можно убить демона…       — Я ценю честность, — тут же поджала губы она. — Но это уже… слишком…       — Прошу прощения, — теперь настал его черед кланяться. — Я перешел черту.       — Ренгоку… Я пошутила, — вновь рассмеялась Мирай. — Все в порядке. И это мне следует извиняться. В конце концов, из-за меня ты попробовал худшие в своей жизни моти.       — Сенджуро отлично делает моти с красными бобами, — Кеджуро быстро запил горечь чаем. — Когда буду навещать брата в следующий раз, попрошу сделать.       — Отлично. Когда вернемся от кузнецов, я буду рада попробовать моти, приготовленные твоим братом, — Мирай глубоко вдохнула и перевела взгляд на утопающую в зелени гору. — Кстати, так поживает Сенджуро-кун?       — Я… — Кеджуро тут же замялся. Он предпочитал не рассказывать о семейных проблемах никому — даже Шинадзугава, с которым у него сложились наиболее приятельские отношения, не знал, насколько плохо обстоят дела в поместье Ренгоку. Но Мирай — другое дело. — Я попросил его оставить обучение.       Он нервно сглотнул: это решение далось ему настолько легко, насколько и сложно. Отец не сказал ни слова, когда Кеджуро сообщил об окончании тренировок Сенджуро — только раздраженно-насмешливо фыркнул и вернулся к своим книгам. Сенджуро, совершенно точно прятавшийся в тот момент за седзи, всхлипнул, окончательно убеждаясь — отцу нет никакого дела до сыновей.       И теперь, смотря на спокойное лицо Мирай, Ренгоку ждал: осуждения, разочарования, укора. Где это видано — бросить учение и отказаться от призвания. Позор, от которого не отмыться — в глазах Мирай, что выросла под крылом самурая, а после стала живым воплощением оружия, уж точно. Но она только едва заметно улыбнулась и кивнула, не сводя взгляда с горы на горизонте:       — Это замечательно, Кеджуро.       — Но… — Ренгоку не верил своим ушам. — Почему?       — Есть два типа воинов, — Сайто прикрыла глаза и вдохнула аромат глицинии, принесенный легким теплым ветром. — Воин по духу и воин поневоле. И те и другие могут овладеть оружием. Могут сражаться. Могут побеждать. Но воин поневоле никогда не сможет дышать полной грудью, ведь он идет не своим Путем.       Кеджуро покосился на лежащую рядом катану — он выбрал свое будущее сам и никогда не жалел об этом. И в худшие моменты это знание придавало силы, заставляло делать шаг, а следом — еще. Осознанный выбор не позволял опустить руки, наполнял жизнь смыслом. Путь, как и сказала Мирай. С Сенджуро все было иначе.       — Спасибо, — прошептал он. — Я и не думал, что мне будет так нужно… Услышать это.              — Не сомневайся в себе, — Мирай наконец повернулась к нему и посмотрела так серьезно, как не смотрела, кажется, никогда до этого. — Не бойся изучать то, что внутри тебя. Не отворачивайся от себя самого. И ты не сойдешь с Пути.       — Как ты это понимаешь? Как отличаешь истинное от ложного? — Ренгоку так часто задавал себе этот вопрос, но ни разу не смог найти ответ и полагался лишь на чутье и убеждения. И сейчас, когда ответ сидел прямо перед ним, не смог удержаться.       — Когда ты сам есть свет и сам отбрасываешь тень. Тогда ты и есть свой Путь.       Ренгоку было пожалел, что с собой у него нет бумаги и карандаша, ведь слова Мирай захотелось записать и перечитывать. Но потом понял — записывать не нужно. Он их никогда не забудет.       — Кеджуро-сан, — Мирай встряхнулась и отставила поднос. — Как долго ты планируешь бросать тяжелые взгляды на короб, который принес с собой? Будто там демон прячется.       Кеджуро, все еще повторяющий ее последние слова, вздрогнул: он действительно весь день косился на коробку. И действительно не знал, что с ней делать, особенно после того, что Мирай сказала о хаори, которое так и не раздобыл Хитоши. А ведь они с Сенджуро долго бродили по лавкам, выбирая достойный госпожи Сайто наряд.       — Ты сказал, мы ищем нечто особенное для очень важного человека… — пробормотал Сенджуро, разглядывая шелка. — Это для госпожи Мицури?       — Нет, — рассмеялся Ренгоку. — Реши я подарить хаори Канроджи, то не доживу и до утра: ночью ко мне заползет змея и отравит насмерть. Это для… Моего сэнсэя.       — Сэнсэя? — округлил глаза Сенджуро. — Но разве такое возможно? Дыхание Пламени…       — Известно не только нашему клану, — тихо ответил Ренгоку, перебирая хаори. — Я расскажу тебе обо всем чуть позже, хорошо?       — Конечно, — понятливо кивнул Сенджуро. — Значит, нам нужна вещь для госпожи в годах? Не думаю, что такие яркие цвета подойдут…       Ренгоку почесал затылок: в какой-то степени младший брат был прав — Мирай определенно старше всех, кого он знал, вот только это не мешало ей искрить нежностью и юностью.       — Мы ровесники. Но яркие цвета ей действительно не нравятся, — скупо бросил он, вспоминая серебристо-серую накидку на плечах Сайто в ту самую ночь. — Думаю, вот это будет в самый раз, что скажешь?       — Сима? — Сенджуро с сомнением покосился на серо-голубое хаори с простым орнаментом. — Считаешь, твоей ровеснице понравится такая кольчуга?       — Ей — определенно, — довольно улыбнулся Ренгоку, вспоминая воинственную Мирай, крепко держащую катану в темноте ночного леса, и повернулся к торговцу. — Мы берем.       Теперь, спустя два дня, Ренгоку тоскливо смотрел на спрятанный в коробе сюрприз для Мирай. В сравнении с тем, что принес ей какуши, купленный вместе с Седжуро подарок действительно казался пустяком, ничего не значащим куском ткани, пусть и весьма красивым.       — Это просто вещь, — покачал он головой. — Всего лишь вещь.