Неравный брак

На рассвете Корф прошёл в кабинет покойного отца, выпил немного бренди и, тяжело вздохнув, взялся за документы и расходные книги. Но голова болела, тело казалось свинцовым, и он, раздражённо откинув все бумаги в сторону, закурил. Вошла, крадучись, молоденькая служанка Глаша, спросила, угодно ли ему что-нибудь? Он грубо ответил, что нет, что в доме полно других дел. Глаша положила свою руку на плечо барину и пыталась провести другой рукой по его щеке. Пришлось силой выставить ее за дверь. Вернувшись к столу, барон схватился за голову: ну что за девка! Всегда появляется, когда ему особенно тяжело. Подсматривает она за ним, что ли, подслушивает? Нет, продать ее надо, скорее. Надоело! Нахалка, каких он еще не видал… Злой, весь на взводе, Владимир прошёл на кухню. Варя была уже на ногах, месила тесто. Рядом с ней стояла Глаша. — Варя, Глаша более не служит в этом доме! Сегодня же я подготовлю купчую. Кухарка схватилась за сердце: — Что вы, барин? Я ее, как Аннушку, как вас, с малых лет нянчила, как можно? Уж будьте милосердны, Владимир Иванович! — Она знает, почему и за что! Как я сказал, так и будет! Готовься к переезду, Глаша! И барин покинул кухню. *** Анна за завтраком Владимира не застала, впервые за эти две недели. Прошла в кабинет, думая, что он там. И обнаружила на столе купчую на имя Глаши. В недоумении, Анна отыскала Григория, тот сообщил, что Владимир Иванович уехал верхом к Долгоруким. При упоминании о Долгоруких Анна слегка нахмурилась. Опять он туда! Каждый день! Прошла к Варе на кухню, а там обнаружила сидящую на мешках Глашу. — Варечка, что произошло? Почему Глаша… вот так сидит? Кухарка тяжело вздохнула: — Не в духе нынче барин! Продать решил нашу Глашку! — Продать? Но почему? Я с ним поговорю! Как только найду его… *** К обеду Владимир вернулся домой в компании князя Репнина. Анна вошла в столовую, когда Корф и Репнин находились там же. Они стояли у окна, видимо, ожидая ее. После приветствий, реверансов, поклонов и поцелуев в ручки, троица, наконец, уселась за стол. Друзья серьезно переговаривались, обсуждая какие-то проблемы, связанные с дворцовой службой. Анна слушала молча, вежливо ожидая, когда они наговорятся и обратят внимание на нее. — Простите, Анна, вам, наверное, неинтересно слушать нас? — спросил князь с доброй улыбкой. — Ну что вы, господа, напротив… Но пока вы беседовали, я уже пообедала. И покину вас. Владимир, дайте мне знать, как освободитесь. Мне нужно с вами поговорить… Корфу не понравился ее тон, вернее, он что-то почувствовал, вышел из-за стола и извинившись перед Михаилом, направился с Анной в кабинет. — Анна, я вас слушаю, — сказал Корф, едва прикрыв дверь. Девушка всматривалась в его лицо, глаза. Он был бледен и явно расстроен. Она смягчилась: — У вас все хорошо? Вы плохо себя чувствуете? Он смог лишь кивнуть. Анна же продолжала: — Вам нужно отдохнуть, Владимир… А сейчас простите меня, я хотела узнать… Почему вы хотите продать Глашу? Варя переживает… — Благодарю за беспокойство, Анна, со мной все хорошо… — сдержанно ответил барон, намеренно игнорируя вопросы о служанке. Но девушка не сдавалась: — Владимир… Как можно? Ваш отец никогда никого не покупал и не продавал, он был гуманным барином… Я знаю, что есть закон, позволяющий покупать и продавать крепостных. Но он бесчеловечный! Что вам такого сделала Глаша, что вы решили изменить принципам отца, и своим принципам, и продать ее? Вы ведете себя как мальчишка… Владимир продолжал молчать, лишь всматривался в ее глаза. Что Анне сказать? Как ей объяснить, что Глаша ему надоела? Что она стоит у него над душой, что соблазняет его, наконец. Запретишь ей одно, так эта девка выдумает что-то другое, ещё более изощренное. К чему и не подступишься… Да, однажды, год назад, Владимир проявил слабость, выпил и переспал с ней, и теперь Глаша решила, что имеет власть над ним… — Анна, я, действительно, очень устал и не хотел бы говорить на эту тему. Можешь считать меня тираном, бесчеловечным, как угодно, но Глаши в этом доме не будет. Мне так нужно, я так решил, и мое решение неизменно. Девушка быстро вышла из кабинета, однако, двери придержала, не хлопнула ими. В своей комнате задумалась: Владимир в целом гуманный человек, справедливый хозяин, дворовые и крестьяне всегда его уважали, как и Ивана Ивановича… Видимо, Глашка не на шутку рассердила Владимира… — Анна так саму себя уговаривала, ей отчего-то хотелось, чтоб Владимир был безупречен. Хотелось его оправдать, понять. А утром следующего дня она узнала, что Владимир все же не продал Глашу, но отправил ее в соседнюю деревню к родной сестре Варвары. Ей стало стыдно. Анна вспомнила, какие слова он ей шептал ночью, слова любви и нежности, и свою холодность, а также упреки ему насчет Глаши. С утра она находилась в каком-то отупении, забыла все хорошее и светлое, что было между ними, рассердилась на Владимира из-за Глаши… Надо примириться с ним. Нет, прощения она просить у него не станет, а просто поблагодарит и будет поласковее. *** … Было уже за полночь, а Корф сидел в кабинете, пытаясь читать томик Байрона, но чаще просто сжимал его в руках, предаваясь воспоминаниям… Неприятным воспоминаниям… Владимир никогда, наверное, не забудет тот день… Ровно год назад. Он прибыл в поместье навестить отца, а через день был бал у Долгоруких. Прежде Долгорукие, при жизни Петра Михайловича, всегда устраивали балы с таким размахом, что порой казалось, что они не хуже великосветских в Петербурге. И отец, старый барон, тоже отправился на тот бал, чтобы сопровождать Анну. Владимир до последнего не хотел туда ехать, зная, что если присутствует воспитанница отца, то бал для него будет не развлечением, не отдыхом, а очередной пыткой. Когда рядом находилась Анна, молодой барон все равно не мог уже ни на кого смотреть, не то, что танцевать. Так было и год назад. Он скучал в компании княжон, а Анна танцевала, блистала, пела… И танцевала, танцевала со всеми, только не с ним. Один раз он все же не выдержал, пытался подойти к ней, пригласить, но его опередили. Он уехал домой рано, в совершенном одиночестве, больше не в силах выносить этой муки. Сел в кабинете отца, пропустил третью рюмку любимого отцом бренди. Тут подошла Глаша, соблазняя и маня, и Владимир сдался, выплескивая всю боль, злобу, ревность на эту девицу. Он вскоре тысячу раз пожалел об этом: Глашка отчего-то решила, что имеет на него, на барона, какие-то права. Подслушивала, подсматривала, и всегда являлась перед Владимиром именно тогда, когда ему было особенно тяжело. При жизни отца Владимир не смел ничего с ней сделать. А вчера она его окончательно вывела из себя, и он воспользуется своей властью хозяина! Анна упрекнула его в жестокости к Глаше… Знала бы она… Ну что ж, продавать он Глашу не станет, а вот в соседнюю деревню отправит! *** Очередной завтрак. Корф, насупившись, сидел за столом в столовой. Вошла Анна. — Анна, доброе утро! — Вроде все как обычно: приветствие, поцелуй в руку, но Владимир уже не тот. Замкнутый. Собранный. — Владимир, я хочу поблагодарить вас… за Глашу… Варя очень рада. — Пустое, Анна! — он пил кофе, горький, темный, без сахара. И больше ничего не ел. Анна тоже ничего не хотела есть, но, желая скрыть эмоции, налила себе чай, схватила в руки яблочко, в тарелку переложила несколько крохотных пирожков. — Я на сутки уезжаю в Петербург, если вы помните, те две недели отпуска, которые я взял от начала похорон отца, прошли… Мне необходимо продлить отпуск… Я должен вернуться завтра. И завтра же у нас первый день церковного суда. Не забудьте! Анна сидела прямо, слушала, наблюдала. Когда нужно, кивала… Благодарила. Барон встал, поднялась и Анна. — Я провожу вас, Владимир… — Не стоит, Анна, нынче холодно, вам еще одеваться, а я спешу… — Он быстро поцеловал ей руку и скрылся за дверями гостиной. Холодный, чужой и неприступный как скала. *** Владимир уехал, и в доме сразу стало пусто и тоскливо. Зато у Анны появилось время на раздумья. Девушка села за рояль и, наигрывая негромкую мелодию, думала, вспоминала… Вдруг в голове у Ани, словно вспышка молнии, пронеслась мысль: почему она все время ревнует Корфа к Лизе, в то время как сам Владимир неоднократно намекал, а ночью и напрямую признался, что любит лишь ее, Анну. Это ж надо быть настолько слепой и глухой! Он ей признался в самом сокровенном, должно быть, для него важном: о надежде на их совместное будущее и признался ей в любви, да еще так красиво: «Вся моя жизнь принадлежит только вам, лишь бы ты была рядом». А что ж она? Она лишь радовалась о возможном освобождении от ненавистного брака… И стала что-то мямлить о том, что ей надо подумать, как жить дальше… Будто она собралась бежать… Да и куда? А дальше — еще хуже. Равнодушно велела ему идти к себе. А с утра весь день дулась на Владимира из-за Глаши! Какая она счастливая! Владимир любит ее! Ее любит самый хороший человек на свете! Любит, любит!!! Владимир не может лгать или что-то говорить впустую. Если сказал, что любит, значит, так оно и есть… И Анна встала и закружилась по комнате под воображаемую музыку вальса, и танцевала до тех пор, пока у нее не закружилась голова и она попала в пухлые руки наблюдающей за ней Варвары. — А что это ты, Анечка, так танцуешь? Аль репетируешь чего? — Ах, Варя, ты ничего, ничего не понимаешь! Владимир любит, любит меня, понимаешь? — и Анна попыталась закружить толстушку в танце. Но та, кряхтя и отталкивая ее, лишь ворчала: — Молодые, глупые, что с вас взять-то… А ты смотри мне, до греха его не доведи! Замужняя-то… — Варя, ты ж ничего не знаешь: Владимир помогает мне развестись с Забалуевым… — Вот дела творятся, — удивилась кухарка, качая головой, — это где ж такой закон написан?.. Развод-то грех…