Не обещай, не надо.

Воскресенье. Раньше это был любимый день недели, а теперь это день, когда нечем отвлечь себя от нагнетающих мыслей. Именно утром воскресенья Этери проснулась от звонка в дверь, раздавшегося по всей квартире. Она медленно встала с кровати, плохо имея понимание, от чего проснулась. Но звук повторился, от чего блондинка сразу поднялась и прошла к двери. Она взглянула в зеркало и слегка потрепала волосы, приводя их в порядок. Шёлковая пижама едва закрывала части её тела, но с утра её это мало смущало. Взглянув в глазок, она слегка отодвинулась от двери и оперлась на неё рукой, прикрыв глаза. — Зачем ты здесь? — Только я могу тебе помочь. Женщина замотала головой и открыла дверь. — Мне не нужна помощь. — Ещё как нужна, — парень не стал ждать приглашения и зашёл в квартиру, как к себе домой, — по-крайней мере, я один знаю правду. — Пф, — усмехнулась блондинка, — ничего ты не знаешь. — Это я уже слышал, — он разувается и проходит по памяти на кухню, но резко останавливается, — что за… — Я не ждала гостей, — опережает его Этери и проходит на кухню вперёд него, — творческий беспорядок, не преувеличивай. Две пустых бутылки вина красовались возле забитого мусорного ведра. Видимо, не поместились. Гора посуды, неубранный мусор и крошки на столешнице. Не убранные в холодильник и недоеденные закуски. Сыр, оливки, другие нарезки. — Всё настолько серьёзно? — парень поставил на пол пакет и достал продукты, в последнюю очередь он вынул бутылку красного вина. Женщина молча и в эту же секунду взяла её и потащила к столешнице. Молча под взглядом Глейхенгауза расправляется с ней штопором и наливает во вчерашний немытый бокал. Немного отпив, держит в руке бутылку, ознакамливаясь с текстом на этикетке. — Можешь не отвечать, — понял всё без слов Даня и сел на кухонный диван, — давно? — Пью? — язвительно отвечает старшая и ставит уже пустой бокал обратно, садясь напротив. — У Вас с ней давно? — интонационно отвечает мужчина, наблюдая за реакцией. Этери шумно выпускает воздух и протирает глаза, — ты достал… Женщина снова наливает вино в бокал, но пока что не пьёт. Нужно чем-то занять руки и заюлить от ответа. Она болтает бокалом по сторонам и наблюдает за тем, как тонкие ножки вина стекают по уже заляпаному стеклу. — Этери. — Что? — не отрывает взгляда от бокала, но отвечает старшая. — Я же вижу, что с тобой происходит. И я знаю, с какого момента. Я уже всё знаю, я давно всё понял. — Стоит ли повторять, что ты ничего не знаешь? — перевела взгляд на терракотовые глаза хореографа Этери. — Может ты просто расскажешь уже? Этери не знала, на чем основывалась её теория о глупости Глейхенгауза. Наверное, на его наивности. Но она была уверена, что он может максимум догадываться. Он не может строить серьёзных теорий по всей своей натуре. Он может делать вид, что уверен в своих словах. Как он и делал очень долгое время, пока старшая не психанула с переубеждениями. Только тогда он задумался о том, что может быть действительно не прав по поводу этой девчонки. Может, она и в правду представляет из себя больше, чем в его глазах? Может она заслуживает такого особенного отношения от главного тренера? Может, она надежда на будущее фигурного катания? — Нечего рассказывать, — сказала, как отрезала, — в любом случае — все уже в прошлом. — Ты всегда была такой категоричной? — Когда от меня уходят и ничего не объясняют - да! Я приехала к ней домой, а она, смотря мне в глаза, сказала, что наша встреча с ней была ошибкой… * * * — Повтори мне в глаза, — она встаёт и подходит к брюнетке. Берет ее лицо в свои руки и вглядывается в глаза, — скажешь, и я уйду. Больше не потревожу. Женино сердце пропускает удар за ударом от прикосновений, от этого взгляда, ровного и спокойного тона. Как сказать то, что не является правдой? И как быть, когда ты не можешь сказать эту правду? Медведева в западне. Этери медленно и коварно пробирается к жениному сознанию. Она не пытается грубить, выпытывать. Женя скажет все сама и Этери это знает. Женщина знает, как тяжело сейчас Медведевой. Она все видит по глазам. — Всего одно предложение, Женя… — тихо произносит Этери. — Зачем… зачем ты приехала? Наша встреча была ошибкой… я переоценила себя и свои силы, — откуда-то берется эта смелость и девушка четко выговаривает каждое слово, глядя в щадящие глаза её любви напротив… * * * — Но наша встреча была сладко сложившейся судьбой, иначе такие противоположности не притягиваются. Даня уже не знал, с какой целью он приехал. Ему было совершенно нечего сказать, но как оказалось через пару секунд, тут нужно было просто слушать. — Это был единственный человек, которому я могла открыть себя и доверить свои чувства. И я, — ком в горле не позволял говорить, — я не понимаю, как за такой короткий промежуток времени можно стать такой важной фигурой в моей жизни. Я годами привыкаю к людям! Года-ами! Появилась она и заставила меня с сотню раз перешагнуть через себя. Я так долго и усердно её затаскивала к себе. Я так долго ждала, когда мы найдём общий язык. Я унижалась, я ездила к ней за объяснениями, я стояла у неё дома на кухне и не верила в то, что её больше не будет рядом. Я обрывала ей телефон со своими звонками… Я будто предала себя и свои принципы из-за неё. Она начинала задыхаться от неискончаемого потока слов. Это было заковано в клетку, но пришёл Глейхенгауз и всё в буквальном смысле вытащил наружу. — Я давно не видел тебя такой, — тихо признается единственный друг. Этери упирается локтями в стол и прячет лицо за ладонями. Она пытается выровнять дыхание, но от этих мыслей сердце сильно заволновалось, отбивая с сотню ударов в минуту. — Ты никогда не видел меня такой, — она поднимает голову и снова отпивает терпкий напиток, что с самого утра принёс Глейхенгауз, — даже я не видела себя такой, что тут говорить. — Ты же понимаешь, что жизнь на этом не заканчивается? На тебя рассчитывают другие, а что ты? Они ждут, когда ты наконец скажешь что-то полезное, а не просто бросишь, чтобы переделывали. Этери остановила взгляд где-то на столе, скрестив руки на груди. Безусловно, он был прав. Но как заставить себя найти в себе силы вернуться к прежней жизни, когда её главной детали нет. — Ты не знаешь, почему она ушла? — спрашивает у Дани старшая, посмотрев в карие напротив. — Нет… Подожди, а она тебе не сказала? — Не-а, — помотала головой Тутберидзе и пожала плечами, осушая второй бокал вина прямо с утра. Не долгая тишина позволяет мужчине найти пару догадок в своей не очень догадливой голове. — Тебе следует хорошо подумать, дорогая моя, — он уткнулся локтями в стол, чтобы стать ближе, — вспоминай, что могло такого произойти. Это точно не её жених, и мы оба уже это знаем. Блондинка помотала головой, — как можно догадаться? Я тебе не всевидящее око. Парень коснулся её руки, на что Этери тут же дрогнула. Он смотрит ей в глаза и боится оступиться. Боится, что если шагнет чуть в сторону, то всё поле, уложенное минами, взорвётся в эту же секунду. — Ты хочешь, чтобы повторилась ситуация с Юлей? Женщина одергивает руку из-под пальцев мужчины. Видно, как это имя всё ещё душит где-то глубоко-глубоко внутри. Уже совсем не болит и не ломает от боли, но шрамы всё равно предательски ноют. — Юля — это не Женя, зачем ты так говоришь? Она была моей первой чемпионкой и спортсменкой, но никак не Женей. — Но она также ушла, ничего не объяснив. Пропала и всё. Тебе так понравилось, что ты позволишь этому повториться? — Да заткнись ты уже! — не сдерживается Этери от атак хореографа, но натыкается на ещё один штырь. — Значит хватит сидеть тут и ныть! Бухать и плакаться, что она ушла. Ты не ищешь выхода! Ничего не делаешь! — Я сделала всё, что было в моих силах! — Нихера ты не сделала, просто получив один раз отказ! Я не узнаю тебя, честное слово. Где Этери Тутберидзе, которая прогрызала себе путь собственными зубами, заточив их в клыки. Которая пережила теракт в Оклахоме, родила дочь, где-то скитаясь по окраинам штатов. А сейчас какая-то девчонка её бросила, и она запивает всё это вином. — Ты сам его принёс, — обиженно и тихо отвечает Этери, но на самом деле больше ей сказать нечего. Он прав. Он чертовски прав. И это именно тот человек рядом с ней, который не стал успокаивать со словами «всё будет хорошо». Он просто дал понять, что хорошо не будет, если сидеть на месте. — Соберись и верни себя к жизни. Параллельно разберись со всеми вытекающими. Он ещё что-то говорил, но дальше Этери его уже не слушала. Она лишь медленно осознавала, что эта девушка со своей юношеской любовью сделала из неё слабую. Она не хочет больше разбираться со всем сама, она не хочет решать проблемы, не хочет искать выход. Баланс её сил был на исходе, и это ощущалось каждой клеточкой тела. Ей хотелось, чтобы она просто снова пришла, а ей захотелось жить. Как это было всегда. Ей хотелось, чтобы все проблемы разгреб кто-то за неё. Просто хотелось хоть недолго побыть слабой. Побыть женщиной, которая хочет простой человеческой любви. Любви, которую встретишь не каждый день. Это предрасположенность их с ней судьбы. И они всегда были связаны какими-то прозрачными нитями. * * * В послеобеденное время Глейхенгауз покинул квартиру главного тренера, и Этери, хотя и испытывала усталость и апатию, была решена привести квартиру в порядок. Слова хореографа оставили глубокий след в ее сознании, и она постепенно начала ощущать, как злость на жизненные обстоятельства и поступки Жени уходят на задний план. Однако в ее сердце оставалось непонимание. Глубочайшее непонимание и не принимание ситуации в целом. Вернувшись в комнату, Этери взяла ампулу из-под лекарства, которую все еще для чего-то хранила, в ладонь и крепко сжала ее. — Что ж ты творишь то… — шепчет Тутберидзе. Она смотрела в одну точку, рассеянно пыталась вспомнить любую деталь или инцидент, который мог бы объяснить решение Медведевой. Однако ничего конкретного не приходило на ум. Ведь все было так хорошо после победы на чемпионате. Этери видела, как Женя начала улыбаться и смотреть на происходящее вокруг другими глазами, без этих обезболов. Тогда, обе в безмолвном молчании, одним лишь взглядом понимали, что все идёт из головы девушки. Ограничения между ними были стёрты. Но лишь наедине. От лишних глаз. Хотя зоркий глаз Дани все же выцепил все изменения в поведении Этери. Как бы она не старалась скрыть все под маской. Тутберидзе с грустной улыбкой вспоминала их первую встречу, первую оказанную помощь, растерянный взгляд спортсменки на все попытки затащить ее к себе в штаб. Все сомнения и дикое желание плескалось в глазах брюнетки. И Этери льстило, что перед ней никто не может устоять. Этери понимает, что бессовестно скучает по Женьке. По ее улыбке, голосу, глупым шуткам. Женщина раскрыла ладонь и поставила ампулу на тумбочку. Тренер поймала себя на мысли, что тоже зависима. Только от человека. И с этого в разы больнее и труднее соскочить, тем более, когда человек ушел молча и без объяснений. Тутберидзе мчалась в такси по вечерней Москве в сторону спорткомплекса, где занималась сейчас и до этого Женя. Женщина не знала, что хочет конкретно там увидеть в вечер воскресенья. Но что-то ей подсказывало, что Эдуарда она там застанет. Нервно перебирает края пальто и закусывает от напряжения губы. Даже сейчас, на подъезде к зданию, она всё ещё менжуется, а надо ли это ей? Может все же Жене действительно там лучше, и она поспешила с выводами? Девушке просто захотелось ласки и тепла рядом. Не более. Но на мгновение прикрыв глаза, Этери снова возвращается в тот день, когда приехала к ней и Женя сказала, что это было ошибкой. Только сейчас она поняла, что увидела в глазах Медведевой — страх. Скрытый страх под воздействием препарата. Когда такси тормозит около ступенек, Этери расплачивается и выходит из машины. Чуть ли не бегом оказывается в холле. — Вы к кому? — без приветствия начал охранник, не отрываясь от газеты. — К Розину. По личному, — так же безразлично бросает женщина и оглядывает помещение. — Какие люди! Сами и без охраны! — откуда не возьмись появляется тренер. Он стоит, уперев руки в бока и с ухмылкой смотрит на Этери. — Пустите! — даёт команду охране и он открывает турникет. — Женя как? — Относительно стабильно, — хмыкает мужчина и смотрит на время. — Этери Георгиевна, признайте поражение. Будьте мудрее. — Эдуард, я не верю в то, что Женя сделала это сама, — интонационно она выделяет последнее слово и смотрит мужчине в глаза. — Я узнаю истинное положение дел и тогда, поверьте, — женщина подходит к нему чуть ближе и наклоняется к его уху, — тогда вам точно не поздоровится. Ваша спортсменка колется без разбору, а вам похуй! — так же тихо продолжает она шептать ему, не стесняясь в выражениях. — За угрозы и сесть можно… — отпрянул от нее Розин и расстегнул замок на куртке. — Женя сама выбрала меня! И то, что она выиграла чемпионат, не значит ровным счетом ничего! — скрещивает руки на груди и пытается не смотреть в сторону Тутберидзе. Взгляд этой женщины вызывал шквал мурашек по всему телу. — Вы глубоко заблуждаетесь, — не отставала Этери. Тон ее был подобен раскаленной стали. А взгляд — горячее лавы. — Женя будет моей спортсменкой! — Женя не пожелала разделить с вами свою жизнь, — Тутберидзе встрепенулсь на этих словах, а Розин напротив — напрягся. — Она не захотела работать под вашей методикой, завоёвывать титулы и проигрывать, — попытался обыграть ситуацию тот. — Знаете, — Этери расслабилась, — я пожалуй, дождусь стартов, чтобы посмотреть на Женю в деле. — Она поняла, что во всём произошедшем замешан Эдуард. Осталось только заставить мозг понять и проанализировать все моменты, когда и где были проколы. Нервозность Эдуада только увеличивалась с каждым слово Тутберидзе. И Этери явно не собиралась уходить и заканчивать диалог. — Вы ещё принесёте свои извинения, Этери Георгиевна, — выдает тот. Женщина лишь смеётся, глядя в его глаза. Ей не стыдно за такую реакцию, она вполне оправдана. Розин снова теряется и достает из кармана телефон, чтобы вызвать такси. Но вместо этого смотри лишь на разблокированный экран мобильника. — Не тешьте себя ложными надеждами. Извиняться придется вам! Причем прилюдно! — она, не дожидаясь ответа, покидает помещение. С каким-то чувством облегчения и умиротворённости блондинка садится в ожидающее её такси. * * * — Мам, а ты уверена в том, что это хорошая идея? — Родная, — Жанна держала одной рукой руль, а второй колено дочери, — тебе не придётся ничего рассказывать. Виктория уже в курсе всего дела, извини… Девушка тяжело вздохнула, мирясь с этой информацией. Ей было так тяжело выдать всё это маме, что речи о незнакомом человеке даже не шло. И она всё-таки была рада, что мама сама поведала всю историю своей очень хорошей знакомой, по совместительству психологу. — Ну всё, — женщина останавливается у одной из Московских клиник, — она встретит тебя в фое и проведёт до кабинета. Ну, ты уже не маленькая. Женя слабо улыбнулась и кратко поцеловала Жанну в щёку. Холодный ветер ударил в лицо, и девушка слегка поежилась, опустив нос в ворот куртки. Она не знала, правильно ли это. Не знала, какой будет с этого итог. Но она знала, что у неё нет сил идти дальше самой. Она полностью доверилась маме, — самому родному человеку, и оставалось лишь надеятся, что в итоге это течение выбросит её к чему-то стоищему. — Евгения? — за спиной раздался женский голос, стоило ей оглядеть помещение. — Да, вы Виктория? — любезно улыбнулась брюнетка. — Всё верно, — она указала рукой вдоль длинного коридора, — пройдёмся немного? Женя снова улыбнулась шутке и кивнула, следуя за девушкой. Зайдя в кабинет, глаз сразу порадовал минимализм этой комнаты. Мебель и ремонт в пастельных тонах, минимум декора. Виктория была одета в чёрные прямые укороченные брюки и белую рубашку. Волосы были окрашены в пепельный блонд, а глаза голубые, как летнее небо. Не сильно выделяющиеся веснушки будто держали тоненькую оправу прозрачных очков для имиджа. Волосы были примерно до поясницы, с завивкой на кончиках. — Присаживайтесь, — указывает рукой на кресло напротив своего блондинка. Женя садится, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу. Она оглядывается, пытаясь привыкнуть к новой обстановке кабинета, который она, скорее всего, посетит ещё не раз. Взгляд Виктории внимательно изучил позу брюнетки, после поднялся до глаз и остановился. — Меня зовут — Романова Виктория, мне двадцать семь лет. Для Жени это звучало странновато, учитывая факт того, что после этого она замолчала в ожидании чего-то. — Меня зовут — Медведева Евгения. Мне девятнадцать лет, — робко ответила девушка, разминая плечи пальцами. — Почему вы не хотите со мной разговаривать? Вы переживаете? Медведева подняла плечи и помотала головой, — почему не хочу? — Потому что вы сидите в закрытой для диалога позе. Ваши руки скрещены на груди, ноги крест на крест, — она мягко и слабо улыбнулась. Брюнетка замялась и вмиг села по-другому. — Нет, не стоит садиться так, как неудобно. Гораздо проще найти общий язык? Женя слегка поерзала и неловко усмехнулась, — простите, я волнуюсь… — Я понимаю. Виктория встала из-за стола и подошла к стоящей на столешнице кофемашине. — Вы пьёте кофе? — спрашивает она, не поворачиваясь. — А… Да, — неуверенно отвечает девушка. Романова понимает, что ей нужно время привыкнуть. — Знаете, моя вторая половинка не переносит не то, чтобы вкус кофе. Даже запах. А я обожаю, и не вижу своего утра без чашки кофе. Девушка напряглась, услышав «вторая половинка». Именно так она скрывала отношения с женщиной, когда про них заходил разговор. — И что же вы делаете? — Приходится пить кофе на работе, как сейчас. Иногда мне кажется, что я не смогу жить без двух вещей: кофе и любимой работы. — Я тоже не вижу свою жизнь без фигурного катания, — неожиданно открылась младшая после нескольких умелых приёмов от психолога. — Что вам нравится в фигурному катании? Ответ «всё» не принимается, — улыбнулась девушка, заканчивая с кофе. — Ну-у, — она действительно задумалась, — на льду я могу быть кем угодно. Я могу вжиться в любую роль, только дайте мне время. Я могу передать все свои чувства на льду. Я могу почувствовать там свою важность в этой жизни. Мне нравится ощущать усталость после тренировок. Она меня успокаивает. Женя принимает стаканчик с кофе из мягких и аккуратных рук Виктории, — спасибо. Блондинка кивает в ответ и присаживается напротив, — пожалуйста. Она снова нашла взглядом её глаза, — вернёмся к фигурному катанию… Скажите, вы можете реализовывать все свои потребности без льда? Медведева слегка нахмурилась, — о чем вы? Романова поставила кофе остывать на столик и переплела пальцы в замок. — Вы говорите, что на льду чувствуете себя нужной и важной. На льду вы можете выразить свои чувства. Так вот, умеете ли вы все это без льда? Тишина окутала кабинет психолога. Секунды превращались в минуты, и она усмехнулась в ответ, — я рассказываю о своих проблемах маме. Так сказать, плачусь и ною. Любила вне льда, когда-то… Так что да, могу. — Мочь — не значит уметь, Евгения. Думаю, если бы вы это умели, то не оказались бы здесь. Брюнетку эти слова ни капли не задели. Они указали на правду. — Возможно, вы правы. Виктория кивнула и, отпив немного кофе, облизала губы. — Можем ли мы перейти к теме, говорить на которую вам, возможно, будет мало приятно? Женя кивнула, но внутренне она была не готова к этому. Она предвкушала, как прямо сейчас её душу мастерски вывернут наизнанку и смажут дёшевой мазью, которая никак не поможет. — Расскажите мне о Этери, Евгения. Женино сердце неприятно и сильнее обычного отбило свой ритм, а во рту будто в эту же секунду пересохло. — А что вы хотите знать? Романова замечает изменения в голосе и кивает должному. — Кто она в вашей жизни? Одним словом, пожалуйста. Брюнетка горько улыбнулась, отведя взгляд в пол. В голову лезло столько разных слов, но ни одно с точностью её не описывало. И вот пришло самое точное: — Причина. — Причина? Причина чего? — Всего, — пожала плечами девушка, — из-за неё происходит буквально все в моей жизни. Каждое моё действие из-за неё. Каждое слово из-за неё. Буквально «всё». — Не из-за неё, Евгения, — отрицает блондинка. — Из-за кого тогда? — щурится Женя. — Из-за вашего к ней отношения, но никак не из-за неё. Она может делать, что ей угодно. И только вы можете относиться к этому с восприимчивостью. Женя уже сбилась со счету, какой раз за день она задумалась о её словах. И ведь действительно, действия любого другого человека не влияют на неё. Именно она заставляет принимать решения и именно она побуждает к действиям и словам, к эмоциям и решениям. — Но я ощущаю, что я её потеряла и уже не верну, — неожиданно вырвалось из уст пациентки. — Вы потеряли и не вернули только саму себя. Женя остановила взгляд где-то на столике для кофе и глубоко задумалась. — Но я люблю её. — А она вас любит?