Киса

Пугал Воропаев профессионально. Ему не нужно было разрастаться в плечах, проламывать стены кулаками, дышать металлом и кровью, чтобы в животе леденело от его присутствия рядом. Чтобы тело каменело каждый раз, когда Александр Юрьевич заглядывает в каморку ждановской помощницы, заучившей алгоритм действий как Отче Наш: услышать скрип открывающейся двери, поднять глаза на угловатый силуэт в проёме, вслепую свернуть программы, отложить бумаги, постараться не сломать любимый розовый карандаш, сжимая его до боли в пальцах, пока тень плывёт к ней - хищно, плавно, как симфонией наслаждаясь нервной тишиной, воцарившейся в вотчине Екатерины Валерьевны. Это чувство умудрилось смешаться с ощущением возбуждения от неправильности, от опасности - как неприлично сидеть на столе и целоваться в разгар рабочего дня с вышестоящим, практически незнакомым человеком. Всё же, при всей неотвратимости, с которой Катю влекло к Воропаеву, скорость этого столкновения в лобовую не могла не пугать: нормальные люди изучают друг друга, неловко шутят, невзначай обижают, переживают, не ляпнули ли лишнего и будет ли второе, третье свидание. Нормальные люди знают, какой у другого любимый цвет, литературный жанр и конфорка на плите. - Ближняя правая, - Катя следит за воропаевскими пальцами, вскрывающими пачку с чаем. Чаепитие выйдет коротким, учитывая голодные мужские взгляды, оседающие на её ключицах в вороте блузки и бёдрах, обтянутых тканью брюк. - Что? - Не отрываясь от своего ритуала, выгибает бровь Александр. Его брюки Кате тоже нравятся, как и отсутствие пиджака, скрадывающего фигуру, и испорченная укладка.

Честно, тот сугроб сам утянул Пушкарёву в свои холодные, колючие объятия! Она всего лишь хотела побыстрее зайти в подъезд, но у стёртых подошв сапог и у притаившегося под снегом льда были свои планы. - Ты не планируешь мне помогать? - Встать не получалось, кажется, чем сильнее Катя барахталась, тем глубже проваливалась в зыбучие снега́. Тяжёлое зимнее пальто, плотно намотанный шарф и сумка, висящая на плече, не помогали. Сквозь запотевшие от дыхания очки Александр смотрелся чёрным пятном, но Пушкарёва могла поклясться - он как всегда довольно скалился. - Может быть, мне нравится видеть тебя беспомощной и обезвреженной? - Пятно приблизилось, растеклось над припорошенной снегом девушкой, горячее дыхание мазнуло по щеке. Не видеть обстановку отчётливо напрягало, но не видеть этого мужчину? Пугало до щекотки в желудке и пересохшего горла. - Не всё тебе меня ронять... На звук выкинув руки вверх, Катя обхватила воропаевскую шею и потянула на себя, ожидая, что он устоит и вытянет их обоих, но заставать Александра врасплох у неё всё ещё выходило. - ...! - Слои одежды смягчили столкновение телами, но вот помешать Воропаеву окунуться лицом в снег ничего не могло. Отплёвываясь и тряся головой как мокрый пёс, он уставился на Катю поверх её очков. - ...мне сначала выдрать тебя или содрать компенсацию за бездарно потраченный воск для укладки?

С последним Пушкарёва была готова поспорить, ведь бо́льшую часть вечера Александр выглядел прекрасно: у него получалось балансировать между сдержанностью и непривычной для Кати свободой - в умышленно чуть более небрежной причёске, в кардигане не надетом, но накинутом на плечи скорее как аксессуар. Казалось, этот человек даже чай может заварить стильно, творя магию над прозрачным чайником, пока Пушкарёва обтирает задницей кухонные ящики, примостившись рядом и наблюдая. - Я люблю готовить на ближней правой конфорке, а ты? - Закинув в рот выпавшую из чайного пакета добавку в виде кусочка ириски, пояснила она. Такой уютный, культурный зимний вечер требовал сладости, тепла и совсем немножко скучной бытовухи. Чтобы сидеть под пледом, обмениваться глупостями и откровенностями, чувствовать себя нор-маль-но. - Зависит от блюда, - качнул головой Александр, - для себя или для компании, варить или жарить, постоянно уделять внимание или оставлять в покое до готовности... С чего такие вопросы? С того, что Катя н.и.ч.е.г.о не знает об этом человеке. Да и не уверена до конца, человек ли он. Воропаев точно спит и ест, занимается сексом, чихает от щекочущего нос пушкарёвского шарфа - из сугроба они выползали в обнимку, медленно и печально, - краснеет от мороза, от катиных не особо умелых, но воодушевлённых ласк, от вина - и только от него, другой алкоголь на высокие острые скулы не влияет, не растекается прилившей кровью от родинки под глазом до проступающей линии щетины. Воропаев очень умело изображает человека, но потустороннее прорывается через бледную кожу, в обход такого знакомого парфюма, потустороннее тянется за ним плащом с кровавым подбоем, увивается по ногам, следует тенью - чтобы её уловить, нужно особым образом скосить глаза, прищуриться, отойти на пару шагов назад, постараться не обращать внимания на визуальный шум вроде фрезий в вазе, кухонного полотенца в полосочку и гостеприимного: - Сахар или мёд? Потустороннее подслащивает пилюлю, уговаривает аккуратными касаниями по талии и волосам, советует не обращать внимания на лёгкий запах миндаля - "это всего лишь ароматическая добавка", - в конце концов, Катю же не может отравить связь с этим почти-нормальным, почти-человечным, вот-вот разгаданным - нужно лишь постараться ещё немного - мужчиной? - То, что я согласна, не означает, что вопросов у меня нет. - Подождав, пока поднос с чайником и чашками опустится на журнальный стол, вздохнула Катя, чувствуя на себе взгляд Александра. Длинные пальцы методично поправили блюдце с шоколадным печеньем, чтобы стояло идеально-центрально между чашками. - Я... просто пытаюсь узнать тебя получше, возможно, не очень ловко, но если мы планируем... Она кивнула на исписанный карандашом черновик брачного договора, оставшийся на столике с прошлого чтения. Безличное "Супруги" описывало их до противного точно - не пара, не влюблённые, не голубки какие-нибудь, а п.а.р.т.н.ё.р.ы, заключающие сухой, выверенный договор на взаимовыгодных условиях. С одной стороны, в долгосрочной перспективе на одной влюблённости - той, что по уши и до восторженных соплей, - не выедешь: страсть утихает, сердце успокаивается и больше не колотится так сильно при виде лица, что и так каждое утро тычется колючими поцелуями. С другой, Катя слишком долго отказывала себе в нормальных человеческих желаниях - строить совместные грандиозные и совсем не серьёзные планы, проживать всю эту рутинную банальную жизнь с выбором фильма для домашнего просмотра и объеданием печеньем. Чувствовать себя любимой. - ...нам следует интересоваться друг другом хотя бы немного. - Чаю Пушкарёвой уже не хочется, согрелась давно после купания в снегу, но ощущение горячей чашки в руках накладывает ответственность - не дрожать, не ломаться. Держаться, пока на бедро опускается длиннопалая паучья ладонь, держать оборону и взгляд на строгом лице рядом. - Думаешь, ты мне не интересна? - Ядовитый мёд течёт медленно, лениво, оставляет пространство для воображения, параноидального накручивания и панической атаки. - Тебе не кажется, что в таком случае ты бы здесь не сидела и мы бы не планировали?... Кардиган давно покинул его плечи, рукава рубашки, закатанные на три четверти, соблазняли коснуться светлой кожи, прочертить маршруты выступающих вен, соединить линией точки родинок в созвездие Большого Пиздеца - звёзды, под которыми Пушкарёва родилась, не иначе. Никакой другой причины превращать обычные домашние посиделки с чаем в бой с тенью не наблюдалось. - Или хочешь осудить меня за потребность в гарантиях? - Скользнув изучающим взглядом по её лицу, Александр великодушно пояснил: - Контракт на бумаге и на словах. Ты согласилась стать моей. - Ты согласился стать моим, - и это воспоминание Пушкарёва ещё долго будет гонять в памяти, вытаскивая наружу всякий раз, когда ей потребуется кусочек уверенности. Частичка жгучего удовлетворения, чувство триумфа. - Но я так и не поняла, что... кого приобретаю. Мне тоже нужны гарантии, но, боюсь, они специфичнее твоих... - Дай угадаю, - в этот криво вздёрнутый уголок рта хочется либо дать кулаком, либо впиться губами. Воропаев растёкся по диванным подушкам - бери, сгребай его стройную фигуру руками, утыкайся носом в грудь, путайся в собственных ногах, пока перелезаешь через мужские бёдра. Катя старательно давится шоколадным печеньем. - Всё опять слишком быстро, слишком странно? Я даю тебе всё время мира, пользуйся, интересуйся. В конце концов, это... Он указал на контракт и по пути захватил печенье. - ...всего лишь набор вполне очевидных условий для юридически выгодного брака, на который можно было и не тратить бумагу. - Острый кончик языка слизал с пальцев шоколадную крошку и прошёлся по тому самому уголку рта. - Мелочь, по сравнению со всем, что нам предстоит. - Даже если я буду интересоваться, - промочив горло чаем, осторожно парировала Пушкарёва, - ты ведь всё равно нормально не ответишь. Стоять на своём она любила, отбиваться и защищаться привыкла, даже ловила адреналиновый кураж от словесных перестрелок с этим мужчиной. Но вступать в открытую конфронтацию было... как минимум, неосмотрительно. Как максимум, пугающе до мышиного инстинкта - замереть, затаиться, мысленно перекреститься, видя, как чуткое кошачье ухо дёргается на звук истеричной сердечной чечётки. - Для этого стоит задавать нормальные вопросы, поверь, мои предпочтения в готовке - последнее, что во мне интересно. - Хмыкнул Александр, перетекая из полулежачего в сидячее положение, оказываясь с ней лицом к лицу. Окружая её ароматом шоколада, дыма, миндаля, своей кожи - то, что Пушкарёвой точно интересно изучать. Зубрить наизусть перепад от острого угла челюсти к шее, количество пуговиц, которые нужно расстегнуть прежде, чем добраться до вольного разлёта ключиц, бьющегося в груди сердца. Как по нотам - хищный лязг зубов, низкий бархатный смешок, оглушающе громкий звон отодвигаемой от греха подальше посуды. - К тому же, может быть, я хочу, чтобы ты оставалась в неведении?... М? Съязвить в ответ не получается, пока в промежность вжимается чужое бедро - не смей тереться об него, Пушкарёва, вы не договорили! - а горячий рот преступно бездействует. - Чтобы глупая, невинная овечка самостоятельно отправила себя на заклание, но осознала это слишком поздно? - Кто тут из рода бараньих, если у него самого стоит так, что по лбу бьёт и явно вытесняет все адекватные мысли, Катя уточнить не успевает. По стеклянной поверхности журнального столика противно дребезжит вибрирующий мобильник. - Алло? - Вслепую дотянувшись до телефона, она приняла вызов. Кто кого, Воропаев? - Катюш, прости, - мама в трубке звучала тихо и виновато. Катя успела погрешить на неподнявшееся тесто для обещанных вишнёвых слоек, на старенький утюг, что прожёг дырку в любимой пижаме. На отчёт по Никамоде, в конце концов, который случайно попался маме под руку и был заляпан землёй из пересаживаемого в новый горшок Спатифиллума... - Катерина! - От хриплого рыка по ту сторону мобильной связи они с Александром поморщились вместе. Человечеству стоило остановиться на голубиной почте, чтобы сейчас не приходилось вот так некстати зависать в считанных сантиметрах друг от друга, бросив расстёгивать пуговицы и нетерпеливо вжиматься в тело партнёра. - Я тебя спрашиваю, это что такое?! Это прекрасный вечер, испорченный маминой совестью. Это упирающийся Кате в бедро воропаевский стояк и её собственное возбуждение, пропитывающее нижнее бельё. Горячее дыхание у ключицы, заполняющий лёгкие аромат мужского терпкого парфюма, ладони, шарящие под тканью блузки, и дребезжащий динамик телефона. Папуле даже не требовалась функция громкой связи. - ...алло? - Ловкие пальцы перехватили мобильник, пока Пушкарёва собиралась с силами, чтобы ответить, рыжая макушка боднула её в подбородок и Александр сел на диване - собранно и серьёзно. И как у него получалось так быстро переключаться? Катя вон еле дышала от немного отступившего, но всё ещё разгоняющего кровь по венам возбуждения. - ...да, я. Разумеется, Екатерина представит меня вам лично. Мобильник заворчал в ответ - недовольно, но неразличимо, так что оставалось лишь угадывать содержание беседы по закатанным воропаевским глазам и кривой усмешке. - ...как вы догадались? - Поймав катины пальцы, нервно теребящие пуговицы на блузке, Александр поднёс их к губам, легонько целуя и прикусывая, дабы успокоить, отвлечь и отвлечься самому. - В данный момент мы с Екатериной Валерьевной как раз обсуждаем условия нашего брачного договора... Иначе и быть не может, Валерий Сергеевич, я, как честный человек... В Пушкарёву полетела диванная подушка совершенно заслуженно - нечего было в голос фыркать, пока Александр ради неё ведёт переговоры. - Прекрасно вас понимаю, однако жить мне с вашей замечательной, - рука поползла по катиному бедру и дёрнула за язычок молнии на брюках, - дочерью, а не с вами. При всём уважении... ...Надеть на свидание брюки - ещё с плотными колготками, ибо на улице холодно, - было самым идиотским решением. Приятное томление от предвкушения мучительно нежной, размеренной прелюдии - что-то Кате подсказывало, что Воропаев планировал отплатить ей той же монетой и отыграться за внезапно проснувшиеся в Пушкарёвой доминантские замашки, - портила возня со слоями одежды. - Не кусайся, - когда мужская ладонь в очередной раз дразняще потёрлась о взмокшую ткань белья через колготки, Катя от досады сжала зубы на нижней губе, вынуждая Александра разорвать поцелуй. Такой же игривый, поверхностный, не-дос-та-точ-ный, ведь хотелось больше, глубже, чтобы лёгкие горели от недостатка кислорода, а голова кружилась. - Папочка тебя простил и отпустил, у нас много времени... Пальцы надавили сильнее, задевая клитор, и пропали. Нет, Воропаев заслужил абсолютно все полёты и удары об пол ЗимаЛетто, что с ним случались по вине Кати! - Читай. - В лицо ей прилетел листок с журнального столика. - Ты же не любишь врать родителям? Буквы черновика брачного контракта расплывались перед глазами, скакали чёрными мушками по бумаге, сливались в одно сплошное: - Мх-м... С-супруг в период брака на свой риск осуществляет... п-предпринимательскую-ух!... Пока горячий язык нагло раздвигал измазанные в смазке складочки, кружил вокруг клитора, дразнил и исчезал в самый ответственный момент. - ...деятельность путем у-участия в коммерческих организация-а-ах... - Катя попыталась дать Воропаеву по уху бедром, но лишь получила звонкий, обжигающий шлепок по коже - узкая ладонь с длинными пальцами оставила предупреждающий розовеющий отпечаток на ноге и жёстко зафиксировала её, впиваясь. - Читай, - утробный приказ остался дыханием на внутренней стороне бедра, отозвался острым приливом возбуждения внизу живота. Если Александр и на работе раздаёт указания таким голосом... Пушкарёва готова начать ревновать уже сейчас. - Или мне прекратить? - В-все права и обязанности, ко-оторые возникнут у-у Супруга-ах!... Налившийся кровью клитор обхватили горячие губы, втягивая, посасывая, сбивая Катю с текста, с мыслей, с переживаний от папиного звонка и маминого "предательства". Пока ядовитый, наглый рот мучал её, можно было забыть о неудобных разговорах с родителями, с Кирой, со всеми, кому почему-то было дело до катиной личной жизни. - ...в результате данной деятельности, будут относиться т-только к нему-у... - К языку и губам добавились пальцы, перехватывая внимание. И дыхание - до жалобного скулежа, до просящего хныканья. До волнения за чистоту диванной обивки, ведь казалось, что Катя могла вытечь вся, оставив после себя пустую, но очень довольную оболочку. - Ещё... Чтобы прогибаться в пояснице, хвататься за всё, что попадётся под руку - подушки, бумажки, рыжие волосы. Вжимать мужскую голову в себя, не заботясь о том, дышит ли носитель этой самой слишком умной головы. Тереться о фактурный нос - больше стимуляции, больше контакта! - бесстыдно, бездумно, подставляться под выедающий из неё стоны рот. - У Супруга-ах! прав и обязанностей, связанны-ых! с осущ...ществлением другим С-супругом предпринимательской деятельности, - дрожащей и потной рукой сминая бумагу, вчиталась Пушкарёва в текст, чувствуя, как пальцы внутри надавили на... - Блядь! Вскрик раздался оглушительно громко, в иной раз Катя заткнула бы себе рот той же бумагой, но пока получалось только подмахивать бёдрами, самостоятельно - как очень послушная девочка - насаживаться на терзающие её пальцы, ловить вспышки удовольствия, искрящиеся под кожей, по венам, проливаться на язык, жадно ловящий её влагу. - ...возникать не будет, в том числе... не-эх! будет в-возникать прав в отношении до-ох!лей и вкладо-ох! - Стыдно, как же стыдно лежать раскрытой, распятой перед этим мужчиной, смущающе - слышать его довольное мурчание, комплименты ей, её вкусу, потираться нетерпеливо о чужой подбородок, ведь нужно больше, слаще, сильнее. - Как тебе этот пункт? - Снова поставив на паузу свою пытку, вскинул голову Воропаев. Даже стоя на коленях хозяин положения. Восхитительная дрянь вы, Александр Юрьевич, просто потрясающая. - Есть возражения? Может быть тебе хотелось бы... Плюнув на последствия, Катя вцепилась в медные волосы на затылке и вжала издевательски улыбающееся лицо в себя. Ей хотелось бы. Хотелось бы остаться на этом диване, среди разбросанных подушек и страниц, хотелось бы перебраться на более удобную воропаевскую кровать или кушетку психоаналитика, чтобы тот вытащил из катиной головы всё бессознательное и подсознательное, рассортировал мысли в порядке убывания их адекватности, подписал каждое чувство цветным карандашом. Чтобы больше не приходилось мучительно ковыряться, жевать эту ментальную жвачку, марать страницы дневника, пытаясь описать, объяснить, отыскать. Чтобы руководствоваться простым хочу-могу-буду - как это делает Андрей, когда на автомате отстреливается от невесты ложью и позволяет очередной бабочке себя увлечь. Как Роман Дмитрич не стесняет себя принципами морали, как папа чувствует себя в своём праве решать за взрослую дочь, а Коля свято верит в счастливое будущее с госпожой Клочковой... У Кати горе от ума, шоколадная крошка от печенья под дугой брекетов и дрожащие, желейные коленки: с дивана сползти получается, но дальше её тащит на себе Воропаев, закинув на плечо кинематографично по́шло. Не менее по́шло звенит пряжкой ремня, довольно разглядывая Пушкарёву сверху вниз, отказывающиеся сотрудничать пальцы его выдают - он перевозбуждён, это будет быстро. Самой Кате, в общем-то, долго и счастливо сегодня не нужно - слишком много напряжения, разговоры не в кассу, остывший чай, заляпанные шоколадом документы и виднеющаяся на горизонте пиздопляска в виде знакомства жениха с родителями... - Не верю, что говорю это, - устало усмехнулся Александр, касаясь губами её лба, - но о чём ты сейчас думаешь? Ему бы сваливаться с Кати, поворачиваться на другой бок и храпеть, как подобает мужчине, а он вопросы задаёт. Дурацкий Воропаев со своими дурацкими закидонами, загадками, контрактами о продаже души, чайными церемониями, нечаянными попаданиями в самую точку даже тогда, когда он не старается. А если уж старается, то пиши пропало и завещание - кровью, кофейной гущей, на снегу и невидимыми чернилами в дневнике с пометкой "перед прочтением сжечь". Вероятно, этот тот самый момент для нормального вопроса... Нет, для утверждения, сухого факта, с которым ей пришлось смириться. Обмозговать, утвердить, поставить печать и расписаться - в своей человечности. - Я тебя... - Тёмные глаза напротив едва заметно распахиваются, не лежи Катя нос к носу с Александром, это микродвижение ресниц и не заметила бы. - Я тебя боюсь.