Хищный зверь

Мэн Яо задумчиво смотрел на лежавшие у порога белые одежды. Они были не очень-то хорошо сложены, вернее даже, как следует смяты и местами — пожёваны, но винить в этом зверей было глупо, и Мэн Яо, развернувшись к лесу, низко поклонился: — Спасибо вам, друзья, — сказал он и поднял с земли одежды. Становилось понятно, почему Мэн Ши не любила белых одежд: почему-то прежде Мэн Яо не задумывался о том, как трудно их не запачкать. Те одежды, что принесли ему звери, были измазаны грязью, на них успело остаться несколько цепочек кроличьих следов, а уж кто из птиц успех на них посидеть, Мэн Яо вовсе не интересовало. Но зато они были: белые, скромные, в самый раз его размер, всё, как нужно. Грязь же можно и в реке отстирать. Пока Мэн Яо возился со стиркой, сушкой и попытками заставить одежды выглядеть не очень помято, в голове его постепенно зрел всё более и более подробный план. Теперь он видел, что его сила — в самом деле сила, и может оказаться весьма опасной, и потому пытался придумать, как распорядиться ею более осторожно и навредить другим людям поменьше. Прежде всего, ему точно не нужна была толпа объятых страстью людей по дороге к башне Кои. Поэтому Мэн Яо утвердился в своём решении дойти до отца с повязкой на глазах. Во-вторых, хотя горечь утраты ещё была жива в сердце Мэн Яо, он решил, что нужно выработать несколько правил по общению с теми, кого он не хотел убивать, а кем просто хотел воспользоваться. Не то чтобы его грызла совесть за смерть того случайного заклинателя. Ему было очень сложно о чьей-то смерти, кроме матушкиной, сожалеть, и потому он анализировал произошедшее исключительно разумом: плохо и нехорошо, глупо и бесполезно, но... Что поделать. Во всяком случае он решил, что не будет шутить при влюблённых в него людях о смерти, не будет говорить о невыполнимом, будет чёток в указаниях и не будет пытаться узнать с помощью влюблённых людей правду, потому что, во-первых, они говорят странные вещи, а во-вторых, вполне могут и приврать, чтобы его успокоить. Должно быть, Чэнмэй назвал бы его занудой, но Мэн Яо важно было не причинить вреда тем, кому он не собирался вредить исходно. Вот при отце — возможно, несколько жестоких шуток… Впрочем, нет, пусть он сначала потеряет кого-то, кто ему дорог. О своём брате Мэн Яо ничего не знал, да и плевать ему было, если честно — он не собирался даже судить о том, вырос ли его брат хорошим или нет. Да и положа руку на сердце, что он вообще знал о людях? Какие из них считались хорошими? Мэн Яо с ужасом понимал, что не понимает, как следует отвечать на этот вопрос. Что если людям положено вредить и ненавидеть всех ровно так же, как хищникам положено убивать кроликов? О нет, Мэн Яо не собирался больше вдаваться в тонкости межвидовой морали. Всё было просто: если людям положено было предать его матушку, то ему, её сыну, положено было людям отомстить. Это, в конце концов, просто естественных ход вещей. Разве не так? И Мэн Яо надевал белые траурные одежды с мрачной решимостью: он с большим удовольствием представлял себе, какие приказы отдаст своему брату перед тем, как убьёт его, как отец будет убиваться, увидев труп сына, как он поймёт, что не может ничего сделать с убийцей, потому что, о ужас, влюбился в своего другого сына… Мэн Яо от всей души надеялся, что влюбляться в своих детей для людей всё же нечто столь же непристойное и мерзкое, как для хули-цзиней. Иначе, конечно, месть будет не так полна. Он добрёл до лесной опушки в одиночестве, держа в руках белую широкую ленту, сделанную им из ещё одного куска ткани, добытого зверями. Перед тем, как выйти на дорогу, Мэн Яо повязал вокруг глаз ленту, и с радостью понял, что его нюх остался с ним и слово даже немного обострился, так что, хотя повязка и лишала его возможности видеть, но полноценным слепым он всё же не стал. Вежливо попросив у ближайшего к дороге куста поделиться с ним какой-нибудь ветвью для того, чтобы выглядеть более правдоподобным слепым, Мэн Яо наконец направился в сторону города, как всегда и мечтал. Не при таких, конечно, обстоятельствах, ох не при таких. Погода стояла тёплая, в меру ветреная, и идти было приятно и легко. Мэн Яо представлял себе, что он просто вышел на прогулку таким вот необычным образом, оглядеться окрест своих владений, пусть нюхом, а не глазами, понять, что происходит, какие люди живут на свете, добрые или злые (по его собственным меркам, конечно, не по людским). Впрочем, как раз людей-то вокруг было немного, вернее, не было совсем. Мэн Яо даже удивлялся такой пустоте тракта, и, чего греха таить, расстраивался. Любопытство было в нём сильнее обиды и отвращения. Однако почти к самому концу его пути, уже у самых городских стен, он вдруг по движению воздуха почуял, что за его спиной кто-то приземлился. Мэн Яо развернулся и замер, сжав обе руки вокруг своей палки. — Прошу прощения, что потревожил вас, молодой господин, — раздался взволнованный и тёплый голос, — но мне показалось правильным предложить вам помощь. Мы с моим кланом приглашены на празднование дня рождения наследника главы Цзинь, и заметили вас, подлетая к городским стенам на мечах. Вы так одиноко идёте по дороге и так грустны, что, признаться, я подумал, что вы ничего не знаете о предстоящем празднике… Мне будет неприятно, если вас обсчитают торговцы или обделят приличной комнатой хозяева гостиниц. Быть может, вы согласитесь принять небольшую помощь? Если вы пройдёте в город, смешавшись с нашим кланом, то никто не отличит вас по чистоте одежд от адептов и обидеть не посмеет. В наших правилах помогать всем, кому мы в силах помочь. От красоты голоса неизвестного человека у Мэн Яо перехватило дыхание. Слабый запах жасмина приятно касался ноздрей, а доброта и участие, с которой он обратился к одинокому путнику со своим предложением, трогала сердце. — Благодарю вас, — вежливо отозвался Мэн Яо и почувствовал, что губы его сами собой расплываются в улыбке, — я не планировал ничего покупать в этом городе, как и оставаться в нём на ночлег. Ваше предложение очень щедро, но нет нужды так утруждать вас и ваш клан. — Простите, должно быть, я излишне навязчив, — на этот раз в голосе слышалась тревога и сожаление, — не хотел вас смутить. Отчего-то показалось, что просто обязан к вам подойти и предложить помочь. — Вы очень добры, — тихо и печально отозвался Мэн Яо, — я от всего сердца вам благодарен. И я в самом деле не знал, что сегодня у наследника клана Цзинь день рождения. — О, — отозвался молодой человек с красивым голосом, — его день рождения был три дня назад. Просто клан Цзинь, как всегда, слишком медленно собирает гостей, растягивая праздник на несколько дней… Что с вами? Мэн Яо почувствовал сильное головокружение, пошатнулся и вовсе рухнул бы на землю, если бы чужие сильные руки не подхватывают его под локти. Он усилием воли выпрямился, хотя теперь и хотелось почему-то упасть на незнакомого заклинателя, продлив тактильный контакт на некоторое время. Мэн Яо не видел его, но тем отчётливее и волнительнее были ощущения от прикосновений — тепло его ладоней, мягкость кожи, нежность и уверенность прикосновения… — Всё в порядке, — соврал он, — прошу простить этого недостойного, но ему необходимо продолжать путь. — Вам точно не нужна помощь? — уточнил заклинатель, — потому что… — Благодарю вас, — прервал его Мэн Яо. Это было не очень вежливо, но если бы он продолжил слушать этот невозможно тёплый, прекрасный, бархатный голос, если бы он продолжил вдыхать этот чистый аромат жасмина… Он, должно быть, вовсе бы отказался от своих планов. Заклинатель, конечно, понял слова Мэн Яо по-своему. Он печально вздохнул, и, судя по звукам, поклонился. — Рад был предложить вам помощь, господин. Мэн Яо поклонился в ответ, и с тоской почувствовал движение воздуха, означавшее, что этот новый незнакомец его покинул. В сердце его теперь сидели три занозы: матушкина смерть и злость на отца, тот факт, что у него с братом дни рождения были в один и тот же день, и — тёплый, добрый, полный нежности и участия голос человека, чьего лица Мэн Яо не видел. Некоторое время он стоял на дороге, смаргивая под повязкой бессмысленные слёзы. Но в конце концов нежный жасминовый запах растаял в воздухе, как не бывало, и Мэн Яо продолжил свой путь к отцу. *** В городе в самом деле было очень людно, суетно и шумно каким-то особенным шумом, куда более громким чем тот, к которому привык Мэн Яо. — Наследнику клана Цзинь исполнился шестнадцатый год! Доброго здравия и процветания клану Цзинь! Купите талисманы от нечисти в честь праздника! — надрывались со всех сторон уличные торговцы. Запахов было слишком много, голосов — тоже, и вот теперь Мэн Яо показалось, что он действительно ослеп. Ориентироваться в этом хаосе было почти невозможно, но он шёл прямо, ведомый каким-то отдельным, шестым чувством — чувством родной крови. Мэн Яо в точности знал, где находится сейчас его отец. Он прошёл по главной улице, постукивая палкой уже скорее чтобы дать прохожим знать, что его нужно пропустить; он миновал стражу, прикинувшись отставшим адептом — наугад бросил, понадеялся, что белые одежды действительно отличают какой-то из орденов, и не прогадал. Наконец перед ним оказалась лестница, высокая, покрытая плотным ковром, заглушавшим стук палки. Мэн Яо принялся неторопливо подниматься по ней, хотя сердце в его груди стучало в несколько раз громче положенного от волнения. Ему показалось, что подъём этот растянулся в вечность, глухие шаги звучали тише громкого стука сердца, а на палку он уже скорее опирался, словно был дряхлым старцем, а не молодым, полным сил шестнадцатилетним юношей. Но лестница, наконец, закончилась и Мэн Яо снял повязку с глаз. Перед ним стоял один-единственный стражник, и едва Мэн Яо успел рассмотреть его лицо, как тот уже оказался под властью его чар. Мэн Яо улыбнулся самой милой своей улыбкой и ласково попросил: — Передай главе клана, что я хочу его видеть. Скажи ему, что я скандалю и отказываюсь уходить, пока он ко мне не выйдет. Стражник растерянно смотрел на него, и Мэн Яо терпеливо ждал, когда до него дойдёт. Он совсем немного сомневался, получится ли у него задуманное, или вдруг что-то пойдёт не так? Наконец стражник всё так же заторможенно кивнул, совершенно счастливо и глупо улыбнулся, и скрылся за дверьми. И как бы Мэн Яо ни хотелось оглядеться по сторонам, рассмотреть как следует город, он понимал, что тем самым может нечаянно навредить людям. Отдельным страхом теперь отдавалась мысль — а вдруг он навредит тому доброму человеку, которого встретил по дороге к башне Кои? Потому А-Яо ждал, опустив глаза в пол. Впрочем, несколько деталей он всё равно уловил весьма отчётливо. К примеру, деревья: здесь Мэн Яо не мог услышать, о чём они думают, но всё же намётанным глазом он легко отличил, какие именно деревья росли в Ланьлине. Некоторые из них, возможно отцу подарила матушка, подумал он с тоской и тут же хмыкнул: бесполезные мысли. Наконец он услышал шум: кто-то приближался к дверям с той стороны. Первым выбежал влюблённый и потому несколько забавный в своих попытках сохранить серьёзность и не показать смущения стражник. Сразу за ним шёл глава клана Цзинь: Мэн Яо сразу понял, что перед ним его отец. За ним шло ещё несколько людей, и Мэн Яо, сосредоточившись на лице отца, попытался по запахам и другим чувствам определить, кто из них — его единокровный брат? Отец словно бы никак не поменялся в лице при взгляде на Мэн Яо. Это было немного странно, но не очень важно — может, все реагируют на страсть по-разному? — Добрый день, отец, — вежливо поздоровался Мэн Яо, опираясь на свою палку и не чувствуя ни малейшего желания поклониться. Всё же он был могущественнее всех этих заклинателей, пусть возраст его и был юн, но лесу за его плечами были многие и многие годы, — я пришёл к вам сказать, что матушка моя, Мэн Ши, умерла. Прошу прощения, что потревожил вас в праздник. И он перевёл взгляд на молодого человека, стоявшего за спиной Цзинь Гуаншаня. Тот отреагировал правильно: вздрогнул и расплылся в улыбке, отражая благодушную и нежную улыбку Мэн Яо. — Ах ты наглец! — воскликнул Цзинь Гуаншань, — как ты смеешь мешать нам… — Мне жаль, что я оказался причиной, по которой мой дорогой брат будет в центре внимания на несколько минут меньше, чем ему положено. Уверяю вас, отец, — он хищно оскалился, сделав ударение на последнее слово, — я сполна компенсирую эту свою оплошность. Мой дорогой брат получит от меня всё, что ему причитается, как и моя возлюбленная семья. Теперь же я должен попрощаться. И он, усмехнувшись (его дорогой брат при этом несколько покраснел и чуть приоткрыл рот) вновь опустил глаза долу, повернулся к отцу спиной. Но стоило ему сделал несколько шагов, как вдруг он почувствовал сильный удар в спину. Мэн Яо запнулся и кубарем покатился по лестнице вниз, выронив от неожиданности свою палку. Он зажмурился, и, докатившись до самого низа, первым делом поспешно сел и вернул свою повязку на лицо, скрывая глаза от лишних людей. Щёки его досадливо покраснели, да и вообще — не так он представлял себе финал этой сцены. Он с трудом нащупал упавшую рядом с ним палку и кое-как поднялся на ноги. Улыбнулся. Вежливо и вслепую поклонился. Во второй раз за день развернулся спиной к отцу и отправился восвояси, по-прежнему стуча посохом о камни мостовой. Он не подозревал, что, когда до одного из глав великих кланов дошёл рассказ о том, как Цзинь Гуаншань спустил с лестницы своего сына, пришедшего в белых одеждах, с посохом и повязкой, словно бы для слепого, тот покачал головой и поджал губы. — Не всех учат почтительности, — заметил он в беседе со своим лучшим другом, главой другого клана, — печально знать, что среди заклинателей есть кто-то столь грубый и безнравственный. — Ну да, — хмыкнул его друг, — странный у него какой-то сын, скажу я тебе. Не нравится мне это всё. На этом главы кланов окончили свою беседу, чтобы не поссориться из-за человека, о котором ни один из них ничего не знал.