Я не забуду ничего… И помню всё!.. И этот взгляд, и страстный поцелуй. И жаркие твои объятья… Стук раздающийся в висках, Головокружение от счастья. Я помню всё!.. И не забуду ничего… Светлана Ализаде
***
Утром Тэхён просыпается один в квартире. Половина кровати, где спал Чонгук, уже остыла. Он думает, что Чонгук ушёл на занятия и не беспокоится. Хотя немного странно, что Гуки его не разбудил. Они же всегда, почти всегда, ходят в универ вместе. Наверно, Тэ слишком крепко спал и Чон просто пожалел его, давая выспаться немного дольше, чем обычно. Приняв душ, он заходит на кухню. В глаза сразу бросается записка на столе: «Любимый, я вынужден срочно уехать к родителям. Звонила мама и просила приехать. Вернусь через неделю. Твой навсегда Гуки». Звонила мама? Когда? У Тэхёна чуткий сон и он не слышал никакого звонка. У него нет повода не доверять своему парню, своей половинке. Хотя подпись его немного беспокоит. «Твой навсегда Гуки»? Навсегда? Он задавливает зарождающуюся тревогу и, собравшись, отправляется в универ. На занятиях он вполуха слушает преподавателей, машинально записывая лекции. Друзья что-то спрашивают, рассказывают, он их не слышит. Червячок сомнений беспрестанно копошится в груди. Беспокойство усиливается, когда вечером он звонит, но в ответ слышит только: «абонент недоступен». С родителями Чонгука у него плохие отношения, то есть их вообще нет. И он решает повременить, прежде чем поднимать панику. Но ни на второй, ни на третий день, ни через неделю Гук не отвечает. Его телефон всё также отключен. Набравшись смелости, он всё же звонит маме Чонгука, Соре. Она, только услышав его имя, бросает трубку, не позволив ему даже объяснить ситуацию. Он, уже не раздумывая, покупает билет на ближайший поезд и отправляется в Пусан. Может, родители заперли его в доме, не отпускают, считая, что спасают от извращений и разврата. Несмотря на поздний вечер, он сразу, поймав такси, едет в родительский дом Чонгука. Дверь открыл отец, тяжелым взглядом окидывая Тэхёна. — Что тебе здесь надо? — он не собирается церемониться с парнем, который соблазнил и сбил с правильного пути его ребёнка. — Пошёл вон и чтобы я больше не видел тебя на пороге моего дома, — он уже собирается захлопнуть дверь, но Тэхён успевает решительно просунуть ногу в проём. — Где Чонгук и что вы с ним сделали? — он кричит, совсем не беспокоясь, что его могут услышать соседи. У мужчины брови ползут вверх. — Чонгук был здесь четыре месяца назад. Больше мы его не видели, не считая звонков по мобильному, — он распахивает дверь, молча приглашая зайти в дом. Новость, что Чонгука здесь нет, бьёт под дых. Сердце сжимается и он начинает задыхаться, грудную клетку сдавила вселенская тяжесть. Парня потряхивает, ноги отказываются его удерживать, его шатает и мужчина, видя, что ещё немного и Тэхён упадёт, подхватывает под руки, затаскивает в дом, крича своей жене. — Воды дай, — женщина, торопливо семеня, несёт кружку, но Тэхён не может удержать её в трясущихся руках. Джехен забирает кружку и прикладывает к побелевшим губам. Стуча зубами о край, он делает несколько глотков, давясь и проливая на одежду жидкость. Сора смачивает полотенце холодной водой и прикладывает ко лбу Тэхёна, попутно гладя его по волосам, успокаивая. Она ненавидит этого парня, но в ней просыпается сочувствие, ведь он в таком разбитом состоянии, что только робот не среагирует. Кое-как придя в себя, Тэхён рассказал, что Чонгук оставил ему записку о том, что звонила мама и просила его приехать. — Но я не звонила. Он сам звонил мне неделю назад. И тогда он мне показался странным, — она нервно перебирает пальцы. — Господи, почему я не настояла, почему не добилась от него ответа. Ведь я видела, что что-то не так, — она заламывает руки, истерика накрывает её и она плачет в голос. — Надо обратиться в полицию. Сейчас же, — Тэхён вскакивает и ходит кругами. — Может его похитили. И теперь хотят выкуп. Но кому это надо? — он резко останавливается, глядя на родителей. — Ведь у нас нет врагов, мы ни с кем не ссорились. С нас просто нечего взять. Его мысли хаотично перепрыгивают с одной на другую. — Может у вас есть враги? Вам не поступали никакие сообщения, письма? — тараторит, выдвигая одну версию за другой. Он не может усидеть на месте. В голове остаётся только одна мысль — найти Гуки, его крольчонка. Ведь он не сможет жить без него. Как он будет без него? Нет, нет, нет. С ним всё в порядке, надо только найти его. И как можно скорее, каждая минута на счету. Как он мог спокойно сидеть целую неделю? Потеряно столько времени. Он разворачивается к выходу, схватив отца Чонгука за руку, силком тянет за собой. Мужчина покорно следует за ним. Они одеваются и торопливо выходят из дома. В полиции они пишут заявление, Джехен хочет отвезти его обратно к себе домой, но Тэхён просит подбросить его до вокзала. Ему надо в Сеул, он и там пойдёт в полицейское управление. Ведь Чонгук пропал в Сеуле, пусть и сеульская полиция его ищет. На вокзале Джохен покупает ему билет, сажает в вагон и обнимает напоследок. Ненависть уступила место испугу и потрясению. В поезде Тэхён вспоминает все свои тревоги и страхи. Он чувствовал, он знал, как он мог игнорировать свою интуицию. Ведь она буквально кричала об опасности. Он запускает руки в волосы и тянет у корней, до боли, до стона. Тэхён никогда не молился, но до самого Сеула он беспрестанно просил всех богов мира сохранить Чонгука здоровым и в безопасности. В сеульской полиции ему пришлось долго объяснять, что случилось, когда произошло исчезновение, почему он только сейчас обратился и кто он для Чонгука. На него смотрели с неодобрением, но Тэхёну было плевать. Лишь бы нашли, лишь бы он был рядом, лишь бы с ним ничего страшного не случилось.***
Прошло несколько месяцев, но никаких результатов не было, поиски ни к чему не привели. Были опрошены все знакомые, соседи, студенты, родственники, отслежены дорожные камеры, и ничего, абсолютно ничего. Чонгук исчез, не оставив ни единого следа. Полиции не за что было зацепиться. Тэхён продолжал посещать занятия, всё делая на автомате. У них всё ещё была цель и он не мог подвести Чонгука. Единственное, что он делал осмысленно — это посещение участка, где все полицейские уже знали его. Их осуждение сменилось на сочувствие. Завидя его сгорбленную фигуру, его потухшие глаза, они с сожалением качали головами, он устраивался в уголке и просто ждал. Кто-то совал ему в руки стаканчик с чаем, все уже знали, что кофе он не пьёт. Он сидел, уставившись в одну точку. Его не трогали, не беспокоили. Но и помочь ничем не могли, к всеобщему сожалению.***
Хосок пытался несколько раз вытащить его хотя бы на прогулку, но получал незамедлительный отказ. Постоянно. Тэхён приходил в пустую квартиру, закрыв дверь, сползал на пол, обняв колени, раскачивался взад-вперед. Боль поселилась в каждой клеточке его тела и каждый день, каждый час, каждую минуту даёт о себе знать. Слёзы безостановочно капали на рубашку, изнывающее сердце расширялось и из него выливался тоскливый вой. До хрипоты. Когда горло уже не пропускало звуков, нестерпимо рвало внутренности. Он сидел, не помня себя, до темноты. Иногда, струящийся сквозь задёрнутые тяжелые шторы, лунный свет пытался осветить согнутую фигуру на холодном полу, рассеивая сгустившуюся ночную тьму, но и он не в силах разогнать мрак в его душе. Неизвестность. Вот что давит на грудь. Туманная неизвестность. Иногда он думал, что самая жуткая правда лучше этой ненавистной неизвестности. Но тут же резко махал головой, выкидывая негативные мысли из головы. Потом к чувству неизвестности добавилось ещё одно ощущение — мучительная беспомощность. Потом — безнадёжность. Но он гнал эти ощущения, не в силах выносить их. Что угодно, но только не безнадёжность, которая была хуже самой страшной пытки. Безнадёжность равна смирению. И пусть у него в груди абсолютная опустошающая безнадёга, но он не смирится с потерей последних остатков надежды. Тэхён отчаянно цепляется за те крохи сомнений, которые всё ещё искорками вспыхивают на дне его разбитой души. Он ещё не всё сделал, не все усилия приложил на поиски Чонгука. Перестал общаться с людьми, которые хотели убедить его в бессмысленности его попыток. Даже у родителей Чонгука опустились руки. Они почти смирились с потерей сына. И только он бился с неизбежностью поражения, не желая признавать его.