не целуйся с кем попало

— То есть ты мне хочешь сказать, что Арсений Попов, — на этой фамилии он вскидывает палец вверх, — в здравом уме поехал посреди ночи в твою проклятую квартиру?!  Антон щурится, мысленно пытаясь понять, насколько в здравом уме находился Арсений Попов после того, как он самолично отсосал ему, но вслух предпочитает это не комментировать. Только беспомощно переплетает пальцы в замок, прижимает руки к груди.  — Я не думал, что так закончится.  — По тебе видно, что ты в принципе не думаешь, блять, — отмахивается от него Матвиенко.  Он прохаживается из одной стороны в другую в своём кабинете, силясь понять, что ему делать дальше. Потерянный вид Шастуна и вправду весьма жалкое зрелище. Припёрся к нему на работу с утра пораньше, чтобы вывалить весь этот груз. Он знал, он так и думал, что это дерьмо закончится следующим образом, но разве Арсений хоть когда-нибудь его слушает? Всегда упрямо делает всё по-своему, а потом ему вытаскивать его из передряг. И сейчас это в буквальном смысле. Его тревожит, что Попов не объявился. Дома, судя по всему, его нет. Куда он мог запропаститься? Сбежал? На него не похоже. Сбежать мог бы тот же Голос. Он тоже до потери пульса боялся расправы, так что вполне себе невозмутимо скитался со своей семьёй по всей стране. Арсений для этого дерьма уже слишком стар (Голос тогда был моложе) и горд. И это его губит.  — Вы выяснили, что делал следователь в квартире Антона? — невозмутимо уточняет Дима, который теперь следует за Антоном по пятам.  Наличие этих двоих в кабинете Матвиенко не импонирует от слова совсем, но пока поделать с этим ничего не может.  — Одна из камер, которая была не отключена, распознала лицо Арсения.  — В Москва-сити? — на этом вопросе друга Шаст предательски краснеет. Его щёки становятся пунцовыми с пугающей скоростью. — Да. Ещё бы эта информация не перекочевала Воле в карман. Он сразу догадался, куда вы едете, вот и организовал сюрприз. Как он меня уже заебал, — на этом моменте Сергей Борисович с отвращением морщится.  — То есть это была просто случайность?  Антону от этого становится легче.  — Не выключенная камера — да. Твой долбоебизм — нет. На этих словах он подходит к Шастуну ближе и оглядывает его снизу вверх. Карие глаза смотрят с максимально возможной степенью осуждения и раздражения. Ему и вправду хочется придушить этого паренька голыми руками. Но до тех пор, пока он не соображает: если бы Антон не попросил Арсения поехать к нему домой, они бы поехали домой к Попову. Эти мысли приходят в голову неожиданно и отрезвляют. Так что это — вполне себе неплохой исход событий. Адрес его дома пока что в безопасности. Но еще он знает кое-что весьма точно: Арсению об этом говорить не будет. Пусть думает, что Шастун подставил его. Разумеется, у того на это не хватило бы мозгов. Но Арс чрезвычайно подозрительный, он это дерьмо схавает. Во всяком случае пока. И этого времени будет достаточно.  — Вы должны меня отвезти туда, — прямолинейно сообщает Антон, выдерживая этот нелицеприятный взгляд.  — А что ещё я тебе должен?  — Моя мать там осталась. Не находите это неловким? Или хотя бы требующим некоего решения?  Он безнадёжно прав. И Сергей это, к сожалению, понимает тоже. Вся эта ситуация ему не нравится просто до невозможности. Опять наверняка бегать по судам, что-то выяснять и что-то доказывать. Но для самого начала ему нужен только один человек — Арсений. Может быть, хотя бы сейчас удастся уговорить того от весьма посредственной идеи — быть покровителем Шастуна. Арсений и так заплатил за это слишком высокую цену — связался с Шеминовым. А тот и готов бросаться на выручку такому человеку, лишь бы поиметь его у себя в коллекции. А потом закажет у него услуги киллера и прочую ерунду, которая ему понадобится. И отвертеться от этого будет невозможно. Попов и так перед следственным комитетом в долгах как в шелках, его поймают быстро, безапелляционно и безжалостно. И Капо об этом прекрасно знает. Ему доставляет удовольствие — мучить людей. Он их подставлял и будет подставлять — такая его крысиная натура. Возможно, Арсений полагался на свою репутацию, когда шёл к нему. Шеминову с ним лучше сотрудничать, чем враждовать.  — Сидите тут, — хмуро произносит адвокат, – я сейчас вернусь.  Той ночью, несмотря на все уговоры Павла Алексеевича, Антон сбежал. В своей квартире находиться совершенно не хотелось, хотя, казалось бы, добился, чего хотел. Позвонил Димке, который на удивление не спал и будто бы ждал этого момента всю свою жизнь — спасти лучшего друга из какого-нибудь приключения. Воля нехотя, но всё-таки отпустил его, выбора у него не было. Шаст переночевал у Поза и утром же потащил его к Матвиенко. Найти адрес адвоката оказалось делом простым. Самым простым из всей цепочки действий. Он совершенно не представляет, что ему сейчас делать. В голове ещё назойливо сидит воспоминание о том, как Арсений направил на него пистолет, и тот не выстрелил. Эта двойная мораль раздирает его изнутри. Вроде как решил, что нужно быть собраннее и спокойнее, меньше эмоций и импульсивности, но внутри так много всего, что это переполняет его, грозится вылиться и сбить лавиной всё на своём пути. Он всегда был сдержан в поступках и суждениях, но после появления Попова в своей жизни, кажется, растерял всё. Пора возвращаться к реальной жизни. И то, что он наконец-то оказывается вне дома Арсения, вне его контроля и влияния, вдруг заставляет дышать свободнее.  — Что мы будем делать? — Дима без стеснения присаживается на стол адвоката.  — Надо вернуть маму, — задумчиво кивает Антон. Он подходит к окну, засовывает руки в карманы штанов и тяжело вздыхает.  — Ну, а потом?  Это Дима. Ему всё нужно знать. Ему необходимо рассчитать каждый шаг, распланировать каждую минуту. Такой у него подход к жизни. Любопытный и дотошный. Антону это подходит.  — Да откуда я знаю! Я просто хочу доказать Павлу Алексеевичу, что Арсений нас не похищал. А насчёт отца... — тень пробегает по его серьёзному лицу, — не мне это расследовать.  — Ты всегда можешь его поцеловать ещё раз! — Поз фыркает. — Кстати, что насчёт предыдущего поцелуя? Что там было, что ты не рассказал?  Тема того, что Шастун отсосал Арсению Попову, красной нитью проходила через всю сегодняшнюю ночь. Это было буквально первое, что вывалилось изо рта Антона в прямом и переносном смысле, когда лучшие друзья наконец-то остались наедине. Поз воспринял новость спокойно, хотя первые минут десять чересчур усердно пытался прикинуть, как выглядит такой весь из себя Арсений, когда ему сосут. И никто иной, как его самый близкий друг. На одиннадцатой минуте он засомневался в резонности своих действий и полностью положился на рассказ Шаста.  — Ничего такого, — Антон поспешно прижимает ладони к горящим щекам и улыбается сам себе.  Он хотел бы увидеть что угодно, желательно то, что помогло бы ему получить ответ на чёртов вопрос: «Что Попов забыл в квартире его отца?» или, например, на другой: «Почему он отключил камеры?». Он ждал какой-нибудь ужасающей картины — фрагмент из его жизни, который бы поразил воображение Антона своей жестокостью и беспринципностью. Но точно не ожидал увидеть себя самого глазами Арсения. И почему-то чужими глазами он выглядел даже симпатичнее, даже несмотря на то, что внешне ни капли не изменился. Такой же разгневанный, ещё не высохший после душа, с полотенцем на талии, мокрыми кудряшками и возмущёнными зелёными глазами. Ему кажется, что всё это просто галлюцинация, сон — плод его больной фантазии, всплеск гормонов, но никак не правда. Ему хочется отмотать беспечно убежавшее время назад, вернуть к тому самому моменту, чтобы уже своим взглядом увидеть всё по-настоящему. Увидеть, как краснеют щёки Арсения, как примагничивается его взгляд к тому месту, где раньше было белоснежное полотенце. Почему-то тогда, когда он сделал это, то совершенно не обратил внимания на его реакцию. Тот слишком поспешно взял себя в руки и огорошил его ещё сильнее.  — То есть у него встал после того, как он увидел тебя голым? — на этом вопросе губы Димы разъезжаются в глупую ухмылку. Он бы рад, но совершенно не может это контролировать. — Истории из этого потустороннего мира меня начинают затягивать, прости господи.  Под «потусторонним миром», конечно же, он подразумевает загадочную для него ориентацию Арсения и Антона. Раньше он никогда не интересовался похождениями друга, хотя бы по той причине, что в них решительно не было ничего занимательного. Но подписку на этот сериал ему теперь хочется продлить на пару сезонов, как минимум. Шаст и постоянные отношения — это что-то новенькое. Так что шипперство в шутку уже перестаёт быть таковым.  — Я вообще слепой, по-моему, — Антон разворачивается к Позову, растерянно чешет макушку и разводит руками. — Я совершенно не думал ни о чём таком.  — Ну, как бы да, тебя недавно избили. Я бы тоже в последнюю очередь думал об Арсении, — с готовностью поддакивает Дима. — Но это мило, — он щурится, — я вроде видел тебя голым, так что не знаю, что его там впечатлило, но поверю на слово.  — Да ну тебя!  — Интересно, сколько раз тебе придётся пососаться с ним, чтобы узнать, кокнул ли он твоего отца или всё-таки нет? Но версия Воли звучит правдоподобно.  Антон ничего не отвечает. Он стоит, уперев ладони в бока и смотря перед собой, в пол. А надо ли что-то выяснять? Ощущает себя полнейшим идиотом в этих загадках и разгадках. Неведение иногда и вправду полезнее всех знаний на свете. Хочется принять забвение как самую большую и важную награду. Намного проще трахаться с человеком и не подозревать, что он убил твоего отца, чем делать это, возвращаться к нему снова и снова, но не понимать, где правда, а где ложь. Ему сложно воспринимать Арсения настоящим преступником, потому что он знает его с другой стороны, хотя тот, надо отдать ему должное, очень старательно своими выходками работает над обратным имиджем в глазах Шастуна. — Нужно найти маму и заканчивать с этим, — наконец-то прерывает тишину.  От Арсения больше проблем, чем без него. И у Арсения от него больше проблем, чем раньше. Это очевидно. Он снова касается груди, пытаясь вновь поймать то самое ощущение, которое случилось с ним в тот момент, когда они второй раз поцеловались, и он всё это увидел. Это горячий непременно светящийся шар чувствовался в груди, раскаляя всё внутри донельзя. Это тёплое и немеющее чувство он понял после поцелуя. И почему-то тогда казалось чрезвычайно важным, что для Арсения произошедшее было чем-то сокровенным и секретным.  — Вы ещё здесь, бездельники? — Матвиенко возвращается в кабинет быстрым шагом, хлопая дверью.  — Вы сами сказали подождать вас здесь, — резонно замечает Дима, поспешно спрыгивая с адвокатского стола.  Сергей Борисович бросает на него пренебрежительный оценивающий взгляд, но ничего не отвечает. Он, в целом, всё это устроил для того, чтобы потом проверить, что наговорили парни без него. Возможно, они что-то скрывают, что ему поможет в поисках Арсения или просто что-то, что тому стоит знать. 

* * *

Антон понимает, что он пришёл к тому, с чего начинал: в свою квартиру ему теперь возвращаться решительно не хочется. Собрал скромные пожитки, большую часть которых, конечно же, составляют рабочие вещи, вызвал такси и не без гордости уехал какое-то время пожить у Димы. Все деньги от отца, которые он хранил в многочисленных конвертах и не тратил, решил положить на банковский счёт. В том месте им храниться было больше небезопасно. Не то чтобы он планировал ими воспользоваться, но они были частью памяти об отце, которую хотелось сохранить и удержать хотя бы какое-то время. Планов на образовавшуюся нормальную жизнь оказалось весьма много: дописать начатые картины, ведь все сроки давно уже прошли, наверстать упущенное по учёбе, разобраться, как поступить с мамой и прочие бытовые мелочи, которые в суете будней не замечаются, но после длительного отсутствия скапливаются недружественной компанией. Например, оплатить квартиру, учёбу и прочие счета. В конце месяца отец обычно передавал ему деньги. Об этом Антон растерянно вспоминает, залипая в банковском приложении, делая необходимые переводы. Он хмурится, мрачно выдыхает, блокирует телефон и откладывает его в сторону.  В Диминой квартире, которую он снимает, как бы выразился любой приличный москвич, в жопе столицы, всего лишь одна комната. Но район тут хороший, инфраструктура развита, от метро недалеко. Разве что Люберцы через дорогу вместе со своим странным контингентом некоторых жителей. Ему, привыкшему к жизни в центре, этого не понять. Просторная комната с широким диваном и балконом. С письменным столом, вместительным шкафом и, спасибо, господи, кондиционером. Здесь он собирается переждать какое-то время. Ремонт в целом неплохой, хотя, по мнению Антона, можно и освежить. Позов на его предложения только посмеивается. Его такие вещи мало волнуют.  Несмотря на их различия, им легко ужиться вместе. Может быть, так совпало по натальной карте, а может быть, банально повезло. Шастун со своим творческим беспорядком и флегматичный Дима с неутомимым перфекционизмом — огонь и вода. Но они так нужны друг другу, что по воле Вселенной или кого-то ещё, им случается ладить совершенно без особого труда, закрывая глаза на недостатки друг друга.  Дима уже успел повторить раз сто, что Антону пора заземлиться. Пора принять, что жизнь не всегда бывает благосклонной к нему, что не всегда добро побеждает зло и вообще всё заканчивается как в детских сказках. Ему говорить об этом, несомненно, намного проще и легче, потому что он не вырос с отцом — главарём банды, но вырос на детективных и кровавых историях сначала с телевизора, потом с ютуба. И принимать подобную реальность гораздо проще и безопаснее через разделяющий экран плазмы.  У него есть номер Арсения. И это именно тот контакт, на который сейчас больше всего хотелось позвонить. Арсений вряд ли возьмёт трубку. Но Шастун всё-таки позвонил. Абонент не доступен. Сейчас он сидит на диване в гостиной и по совместительству единственной комнате в квартире Поза и бесцельно рассматривает висящий на стене телевизор. Воля взял с него клятвенное обещание, что если Попов свяжется с ним, то он обязательно доложит об этом следователю. Варианта не пообещать просто не было в данной ситуации, поэтому он пообещал. У него есть минимум его номер. Но говорить это Павлу Алексеевичу банально не хотелось. И он всем своим существом сопротивляется этому до сих пор.  Его номер он увидел в записной книжке. Она лежала на столе, который стоял в комнате, где был найден труп Голоса. Отец до последнего упорно пользовался таким пережитком прошлого, как бумажная записная книжка для телефонных номеров. Запомнил, как очередную ненужную информацию, которую он, как обычно, получает по воле провидения или самого дьявола, а потом и вовсе записал к себе в телефон. И хранится там до текущего момента ненужный никому номер самого, ого себе, Арсения Сергеевича Попова. Наверное, вроде как он должен посодействовать правосудию, то бишь Павлу Алексеевичу, но часть его, достаточно весомая часть, совершенно отказывается даже думать об этом.  — Преступники же тоже люди, — пожал плечами Димка, когда Антон наконец-то решился поделиться с ним своими мыслями.  С Димой просто. С ним невероятно просто, по той причине, что, кажется, он из тех людей, которые банально ночью приедут по первому звонку и без лишних вопросов помогут растворить труп в кислоте. Максимум только побурчав что-то нечленораздельное насчёт своего недосыпа. Шасту и вправду порой приходила в голову шальная мысль, а не выкинуть бы ему что-то эдакое, чтобы ну хотя бы попытаться вывести из равновесия Димку Позова. Пока что от исполнения данного плана его отделяют два факта: Шастун способен выкинуть что-то — это разве что чек мимо мусорки. Или же отсосать Арсению Попову. Но и это Позова впечатлило ненадолго. Будто он сам только и делал, что посасывал по жизни члены. Второй факт: всё-таки тяжело тягаться с человеком, смотрящим трёхчасовые криминальные видео на ютубе про Тэда Банди, Джеффри Дамера, Чикатило и прочих незабываемых выродков человечества.   — Что ты хочешь этим сказать? — до последнего момента великая философская мысль Димы ускальзывала от его товарища.  — Да то, что твоё смятение нормально. То, что Арсений, прости господи, может и кокнул кого, может и чё-нибудь натворил — это не может заставить тебя автоматически испытывать к нему только негативные чувства. Ты знаешь его и с другой стороны. Вот если докажут, что батю твоего он прикончил, а ты будешь мне приветы с его членом во рту слать, — на этих словах Поз смешно морщит нос, видимо, визуализируя эту часть рассказа, — то тут я уже задумаюсь над тем, нормальный ты или всё-таки нет.  — Я понять не могу: это твой мозг, забитый тру-краймом, или ты реально дело говоришь.  Дима только загадочно улыбнулся и пожал плечами.  Сейчас же он, уже в настоящем времени, заходит в просторную комнату, лениво полотенцем почёсывая мокрые после душа короткие волосы. Беспечно потягивается и вздыхает.  — Ну что ты? Опять сидишь как побитый щенок.  — Я беспокоюсь, — Антон хмурится.  — Кто бы сомневался. У вас хобби такое, что ли, с твоим Арсением Поповым — волноваться друг за друга?  Позов плюхается на диван, отшвыривая уже ненужное полотенце, то послушно опускается на спинку стула, словно так и планировалось. Сейчас он играет роль той самой подушки или уже порядком заплесневелой жилетки, в которую так и норовит уткнуться своим хлюпающим носом Шастун. Обычно их разговоры выглядят гораздо более презентабельно и разнообразно, чем сейчас, но это, как не теряет надежды Дима, временное явление. Но, надо отдать должное, Антон всё-таки иногда, чаще «иногда», чем «регулярно» справляется о жизни лучшего друга. 

* * *

То, что Арсений Попов гей — не то чтобы никогда не приходило в голову Сергею Матвиенко, но точно не было главной темой его бесконечных размышлений. Пару раз, может быть, чуть больше, он, пока никто не видит и не слышит, позволял себе такую вольность — допустить скромную вероятность. И тогда бы, о чудо, сошлось бы множество вещей, которые ранее адвокат как ни пытался сложить — не получалось, никак не мог приладить их в этот странный пазл — жизнь Попова. Но если в отношении Арсения что-то не складывается, самым резонным решением было и есть — просто ничего и не пытаться складывать. Именно этим правилом руководствовался его друг.  И сейчас, бесцельно рассматривая экран ноутбука, он хмурится, пытаясь удержать, поймать и структурировать свои мысли, которые стайками разбегаются в разные стороны, не желая мириться с действительностью. И никого глубоко не должен е... волновать тот факт, что в кабинете адвоката имеется записывающее устройство. Матвиенко прекрасно понимает, что дело подсудное, абсурдное и нарушающее любую человеческую неприкосновенность и любое человеческое право хоть на какую-то конфиденциальность, но его клиенты были такими отъявленными мерзавцами, что для них эти права и поблажки цивилизованного мира должны были быть запрещены на законодательном уровне. Так, во всяком случае, считает адвокат. Он не столько боится, что его рано или поздно убьют, сколько заранее негодует от того, что это убийство, возможно, никогда не раскроют. Поэтому все данные хранятся в поражающем сознание порядке и идиллии, разумеется, зашифрованными, но ожидающими своего возможного (а может и нет) часа. Сергей Борисович уже давно не размышляет на тему того, плохой он человек или хороший, потому что ответ слишком очевиден и не очень презентабелен для него самого. Но, на всякий случай, периодически посещает церковь на самые глобальные и минимально понятные его мирскому разуму праздники, ощущая себя там максимально некомфортно.  И сейчас, переслушивая эту бестолковую мальчишечью болтовню на записи, он усиленно хмурится, пытаясь как-то принять новую информацию. Арсений Попов — гей. Или, если быть точным, ещё, возможно, бисексуал. Но скорее всего первое. Потому что, блять, не может же в жизни так крупно повезти. Если должен быть пиздец, то он должен быть масштабным и абсолютным. А ещё он целовался с этим идиотом Шастуном, и теперь об этом знают как минимум четверо, включая его, Арсения, самого Антона и его бестолкового друга. А ещё у него, кажется, на этом моменте Матвиенко подрагивающими пальцами закрывает веки и зажмуривается изо всех сил, вставал член на этого пиздюка. Абсолютно бесполезная информация, которую он, к своему великому сожалению, теперь знает. И вряд ли когда-нибудь забудет. Даже на смертном одре. Если проклятье существует, то оно точно пришло к ним в облике сына Голоса, как самая большая кара за все совершенные ими обоими грехи. Про тонкости поцелуя и каких-то там видений Матвиенко до конца не понял. И теперь осознаёт, что совершенно не хочет понимать.  Это всё — сплошные проблемы. Они не нужны. Хотя бы не сейчас. Когда угодно, но не сейчас. Сергей приоткрывает глаза, мучительно и тяжело вздыхает. Именно сейчас у него примерно ноль идей, как спасти задницу Арсения Попова. Он всегда её спасал. Всегда что-то да получалось. С таким феерическим везением и нечеловеческим безразличием Попов выбирался из любых передряг. Он хоть и скотина, но совершенно не чужой для Матвиенко человек. И с каждым часом, проведённым над документами по делу, тот понимает: ему придётся сотворить что-то титаническое и совершенно определённо противозаконное, чтобы как-то разрулить то, что сейчас назревает по причине банальной безалаберности всех участников данного мероприятия.   Он захлопывает ноутбук. И в первый раз жалеет о том, что в его кабинете стоит грёбанная прослушка. 

* * *

С тем, что он проиграл, следователь Воля Павел Алексеевич смириться тоже не сможет никогда. Слишком много вещей, касаемых Арсения Попова, идут с приставкой «никогда». Никогда не забудет, никогда не простит, никогда не сдастся. Он эдакий очаровательный мерзавец, которому всегда удавалось манипулировать и помыкать людьми так, как ему было выгодно.  Воля, бесконечно хмурясь, нахаживает шаг за шагом по своему скромному кабинету. Его буквально трясёт от ярости. Он бессильно сжимает и разжимает пальцы рук, пытаясь, насколько это возможно, прийти в себя. Раздражает в этой ситуации всё: Арсений, который снова ускользнул от него, хотя всё было почти готово; уголовное дело, сотрудники для задержания, да просто всё; Шастун со своими истериками и, наконец, его собственная непродуманность. Ему казалось, что он учёл ну абсолютно всё. Соблюдались все меры предосторожности во время слежки, всё было сделано чисто и красиво, комар носа не подточит. Но одного Воля всё-таки не учёл: того факта, что Попов мерзавец. Он этого не забывает никогда, но развитие событий, которые инициировал бандит, было для следователя неприятной неожиданностью. И этот дурацкий сын Голоса, который всё тоже порядком подпортил и уж тем более не особо-то активно пытался сопротивляться своему «похитителю». И похитителю ли? Но мысль, что Антон может иметь хоть какие-то добровольные дела с убийцей своего отца, приводит Павла в крайнее недоумение и искреннее недоверие.  Но сейчас он об этом не думает. Ему просто нужен повод для задержания. Потому что одной ненависти недостаточно. И сейчас Арсений объявлен в розыск. Вопрос времени, когда его поймают. А его обязательно поймают. Номера его автомобиля и его наглое лицо известно всем сотрудникам, включая сотрудников ГАИ. Эти факты греют сознание раздосадованного следователя. Он подал все необходимые документы и отчёты, чтобы дело своевременно передали в суд. Есть записи с видеорегистратора, который всевидящий Попов не учёл, подтверждающие, что он был, как минимум, рядом с домом Голоса в интервал времени, совпадающий с временем убийства главаря банды «Жёлтые хризантемы». Есть мотив, который взят не с потолка, а засвидетельствован — в начале двухтысячных у них был крупный конфликт. Чтобы завести уголовное дело, не так много и нужно, главное, чтобы хоть что-то. Ну и сюда можно приплести похищение Антона и Майи. Это, Павел Алексеевич допускает такой вариант, может развалиться на суде, но, главное, добавить в дело. А там уже судья будет решать, косвенные это улики или нет. И у него будет ещё немного времени нарыть что-то на Арсения, пока тот будет закрыт и под присмотром. И точно не сможет испортить ему карты. Во всяком случае, своими руками.  На этом моменте следователь подходит к своему столу, окидывает его критическим взглядом и тяжело вздыхает. Иногда ему кажется, что это не закончится никогда. Опять очередное «никогда». 

* * *

Матвиенко на другом конце Москвы тоже вздыхает не менее тяжело и трагически, чем следователь. Он в свою очередь с сомнением и раздражением разглядывает физиономию Шастуна напротив, пытаясь предугадать, насколько мучительной будет смерть их обоих, если он притащит последнего в дом к Арсению. Вполне вероятно, того не будет там, потому что он вроде как пропал. Это Сергея Борисовича пока не беспокоит слишком сильно, но точно настораживает. Вряд ли Арс бросился в бега, не предупредив его об этом. Может быть, его убили? Тоже вполне себе будничный вариант. Что же с ним, чёрт возьми? Где он? Сейчас его волнует только это. Но если хозяина дома на месте не будет, то Майе лучше будет рядом с сыном, поэтому резон взять его с собой точно есть.  — Ладно, — наконец-то сдаётся Матвиенко и пренебрежительно кивает в сторону своего автомобиля, — садись. А ты, — тычет пальцем в невозмутимого Позова, — пошёл вон.  — Я привык, что пропускаю всё самое интересное, — равнодушно пожимает плечами тот. — Не теряйся, — он коротко обнимает Шастуна за плечо.  Сергей садится в машину. И теперь наблюдает за ними через приоткрытое окно. Этот парень же тоже всё знает, как теперь и он сам. И он так просто относится к правде, которую от него самого Арс прятал очень долгое время. Антон доверяет своему другу, он может сказать ему, видимо, что угодно, а тот не осудит. А является ли сам Матвиенко таким другом для Арсения? В его арсенале куча пережитых лет, ужаса и ещё такая же внушительная пачка предрассудков. И он вроде бы привык, что Попов ему до конца никогда не доверял и не будет, но сейчас это осознание снова ранит его. Отводит глаза от этих прощаний, встречается взглядом со своим отражением в зеркале заднего вида, поправляет на себе чёрную рубашку, несколько пуговиц которой расстёгнуты, одёргивает такую же чёрную тяжелую кожаную куртку и проводит пальцами по угольным волосам. Они уложены аккуратно, по привычке работы, седеющая борода пострижена совершенно недавно.  Антон наконец-то садится в салон. На его худых плечах тоже чёрная рубашка и оверсайз куртка, по типу советской олимпийки. Он ёжится и молча пристёгивается. Его обычно плаксивое или напуганное (в глазах Матвиенко) лицо сейчас необыкновенно серьёзно.  Автомобиль выезжает со двора здания, в котором расположен офис адвоката. Шаст заявился сюда снова и снова неожиданно. Видимо, созрел за ночь для очередного не самого умного решения. Сам он уверяет себя и всех окружающих, в число которых, правда, входят только Матвиенко и Поз, что едет за матерью. Но в глубине души не теряет идиотской надежды увидеть Арсения, убедиться, что с ним всё в порядке и попытаться поговорить. Он теперь способен бесконечно прокручивать события той самой злосчастной ночи. И к великому разочарованию Димы Позова, основное место там занимают слова Арсения о том, что он его не тронет и то, что готов умереть вместо него, но никак не история Воли о том, как именно бандит провернул убийство отца Антона.  Они едут в примирительном молчании. Потому что Шаст чувствует, что исчерпал лимит терпения адвоката и не уверен, что тот будет к нему столь благосклонным и терпеливым, как Арсений. А Сергей Борисович просто пытается всё ещё как-то переварить главный секрет, который открылся ему на днях, поэтому сейчас ему совершенно не до разговоров. Ещё как-то нужно будет смотреть в глаза Попову. Если он жив. Он же жив? Он же у себя дома?  Арсений был и будет всегда в жизни адвоката — вот это его неизменная догма. И она не может никак пошатнуться. Были времена и похуже, вылазили из передряг и пострашнее, чем какое-то там уголовное дело об убийстве. Сколько таких дел было? Неужели это чем-то лучше или хуже? Вряд ли. Он многим обязан Попову. Поэтому его очередной буквально священный долг — опять ему помочь. Всеми правдами и неправдами. В последний месяц он окончательно потерял сон. Много курит и часто пьет, беспрерывно работая, перерывая архивы, старые и новые дела, все показания, все документы, любезно отправленные ему Волей в рамках его долга, пытаясь зацепиться хоть за что-то. Помимо линии защиты, Матвиенко изучает материалы вскрытия, обыска, показания свидетелей самого дела, желая хотя бы для себя сделать вывод — убийца Арсений или нет. Бороться с ним бесполезно. Это было усвоено лет двадцать назад. Он просто непробиваемый. И всегда не при чём, не виноват, его оболгали, подставили или засудили. Если так послушать мужчину, то он практически святой.   Дорогу до дома лучшего друга он знает наизусть, поэтому даже не фокусируется на маршруте, не всматривается вдаль. Ведёт автомобиль уверенно и спокойно. Антон с каждым десятком часа всё больше и больше съёживается на пассажирском сиденье, пока, наконец-то, видимо, не засыпает, практически бесшумно посапывая. Матвиенко только качает головой, но никак не комментирует это, выключает еле журчащее на фоне радио и мрачно утыкается взором в бесконечное шоссе.  Наконец-то они подъезжают к дому. Мрачный и одинокий, он ровно такой же, как и всегда. Адвокат паркует машину. Автомобиля Арсения на месте нет. Это настораживает. Он решает не будить Антона, чтобы отсрочить помехи от него, открывает входную дверь своими ключами и проходит внутрь.  Замирает в коридоре, быстро принимая решение, что ему делать дальше, пока не вспоминает, как ругалась на него Майя за грязную обувь, в которой он в первый раз в её присутствии завалился в гостиную. Поэтому недовольно снимает туфли и переобувается в тапочки. Со стороны кухни-столовой слышится тихая беседа. Женские голоса. Матвиенко выдыхает. Кажется, хотя бы с Майей всё в порядке.  — Сергей Борисович!  Майя Олеговна и вправду встречает его, широко улыбаясь. Она в лёгком сатиновом платье голубого цвета. Её тёмные волосы убраны в тугой пучок на затылке. Протягивает руки и крепко обнимает растерявшегося мужчину.  — Я рад, что вы в порядке, — бормочет он, неловко похлопывая её ладонями по спине, желая, чтобы эти объятия закончились как можно скорее. Хотя внимание и близость женщины отчасти приятно будоражит его. Но он отгоняет эти мысли прочь.  — Да что со мной будет, — почти весело отвечает женщина. И провожает его за собой.  Больше облегчение и благословение сейчас — это увидеть Арсения Попова. Сергей выдыхает весь воздух из лёгких, пытливо рассматривая друга. Тот сидит за столом весьма недовольный. Рядом стоит хлопочет небезызвестная Ира, аккуратно обрабатывая ссадины на его лице. Попов поднимает голубые глаза на гостя и кивает в качестве приветствия.  — Арс! Что случилось?! — он оказывается около него моментально и присаживается на корточки, тоже кивком здороваясь, но с Ирой, которая только улыбается ему и не отвлекается от работы.  — В аварию попал, — неохотно отвечает Арсений и морщится от прикосновения спирта к своему лицу.  — А машина?! — В кювете, — невозмутимо сообщает тот. — Мне, по-твоему, надо было дожидаться ГАИ-шников, когда я, блять, в розыске?! Бросил её там и съебался!  — Ладно-ладно, прости! Не кипятись ты! — поспешно отстраняется от волны его раздражения Матвиенко.  Он садится рядом и несколько минут просто наблюдает за манипуляциями новоиспечённой медсестры. Руки Иры нежны и аккуратны, словно две невесомые волшебные палочки, они приводят в порядок криминального авторитета. Тот её инициативе не препятствует и покорно позволяет себя трогать. — Ничего серьёзного, Сергей Борисыч, — вдруг решает доложить ему девушка, очаровательно подмигивая мужчине, — растяжение и вот, ссадины и царапины. Учитывая, что они ехали навстречу... — Я не говорил, что они ехали навстречу, — перебивает её Арсений. И оборачивается к адвокату: —  Но да, они съехали со встречки на меня.  — Думаешь, специально?  — Хуй его знает, — Попов пытается в такт словам пожать плечами, но сразу же его лицо искажает гримаса боли. — Но это вполне может быть покушением. Мне повезло, что из-за дождя дорога была скользкой, я поворачивал руль, и меня буквально выкинуло на обочину. Иначе бы просто не успел. — Тебе повезло, что ты выжил, — невесело констатирует Сергей.  — И это тоже.  — Ты всё? — это уже относится к Ире. Та послушно кивает и отходит в сторону. — Пошли, у нас много дел.  — Я, конечно, никак не привыкну к вашей суете! — вдруг начинает она тараторить. — Вас сбила машина, вы еле ходите, а уже идёте делать какие-то дела, а вам бы полежать несколько дней хотя бы! — на этом месте Арсений, который встаёт и прихрамывает, окидывает девушку недовольным взором. Майя делает ей жест, призывающий замолчать. И она, виновато пожимая плечами, умолкает, но ненадолго, потому что замечает ещё кого-то: — Привет, Антон! — жизнерадостно машет ему.  На этом имени Арсений ощущает, как его тело, ноющее от боли, пронзает ток. Он оборачивается не сразу. Вначале несколько секунд чувствует, как начинает колотиться его сердце. Когда Матвиенко приехал один, ему даже показалось, что сам он на мгновение расстроился из-за этого. Но очень поспешно и успешно взял себя в руки. И сейчас сам себе не может сказать точно, что он ощущает от осознания того факта — Антон снова здесь.  — Он здесь что забыл?  Лицо Шастуна меняется мгновенно. С заспанного на поражённое. Зелёные глаза пытливо оглядывают Попова, который ещё не успел привести себя в порядок и выглядит весьма потрёпанно в грязной и порванной одежде. Добирался до дома пешком и на непримечательных попутках, не решаясь доехать с кем-то одним в целях безопасности.  — Ты в порядке?  Антон вспоминает все предыдущие увещевания Димки, которые, видимо, сменятся очень скоро на другие, новые, но очень похожие. Он чувствует себя полнейшими идиотом, переживая сейчас за Арсения. Ему неумолимо хочется подскочить к нему, осмотреть, пусть он и не врач, просто воочию, своими руками убедиться, что он в порядке. Заглянуть в его всегда холодные голубые глаза, просто снова стать частью его жизни, каким бы глупым и безрассудным не было это желание. Ощутить его прикосновение — как кратковременный и смертельный источник такого необходимого дофамина.  — Я привёз его... — Матвиенко сцепляет зубы, пытаясь отыскать в памяти хотя бы одно из отрепетированных и более или менее сносных оправданий, которые он старательно выдумывал на пути сюда, — на случай... чтобы помог... — жалко выдавливает он, и тут же его осеняет: просто если что-то случилось бы тут, ему банально не хотелось в этот момент одному. С чего он вообще решил, что Шастун — хорошая альтернатива?  — А мозги свои ты не привёз сюда? — цедит Арсений.  — Арсений! — Майя подходит к нему сзади.  — Майя, не начинай сейчас. При всём уважении. Твой сын это заварил.  Антон удивлённо таращит глаза сначала на Попова, потом переводит поражённый взгляд на Матвиенко. Почему тот молчит? Он сам подтвердил пару дней назад, что Антон ни в чём не виноват! Но адвокат молчаливо наблюдает за происходящим и совершенно не собирается за него вступаться.  — Он поможет Майе с вещами.  — Не надо, — грубо прерывает его Арс. — Я сам помогу. И всё сделаю. Ты поможешь. Ира, вон, поможет. Справимся. Он очень злопамятный. И такой же, какой злопамятный, он ещё и мстительный. Как он будет мстить Антону, это Арсений, правда, не продумал, но жгучая злость до сих пор разъедает его изнутри. Всё это из-за проклятого Шастуна. И из-за него самого тоже, точнее, из-за его слепой и уже временами, видимо, дебильной преданности Голосу, которая сейчас, как был прав Матвиенко, не имеет никакого значения и толка. Она просто была его эфемерным прошлым, за которое он упорно держится. За прошлое держаться проще всего, по той причине, что оно никогда не изменится. Оно уже случилось, оно предсказуемо и понятно, предсказуемость и простота — то, что помогает выживать в этом опасном и переменчивом мире.  Арсений устало опирается о барную стойку и требовательным кивком неукоснительно намекает Антону, что пора бы покинуть его дом.  — Сергей Борисович, скажите ему! — тот начинает раздражаться. — Я не виноват. Просто камеру в бизнес-центре не выключили, она распознала твоё лицо. Вы же при мне это говорили! — он оборачивается к адвокату, ища у него поддержки.  Майя нерешительно замирает рядом. Ира присаживается на кресло и с любопытством следит за происходящим. Ей, конечно, говорили, что будет интересно. Но что бы настолько... Но Сергей ничего не отвечает. Он только упрямо складывает руки на груди, склонив голову и поджимая губы, равнодушно пожимает плечами. Арс смотрит на него вопросительно. Будто цепляется за малейшую возможность, за эту вероятность, как за спасительную соломинку. Матвиенко отмечает это, и его это бесит неимоверно. Слишком невыносимо смотреть, как его друг, некогда гораздо более прагматичный и флегматичный, чем сейчас, превращается в какого-то идиота. И превращается он в него рядом с Шастуном. Это нужно прекращать. Любой ценой. Правда, разумеется, вскроется, но упущенного времени будет ему достаточно. В его обязанности не входит борьба за счастье Арсения, только борьба за его свободу и репутацию, не более. Его голубые интересы он категорически не поддерживает и не собирается поддерживать. Во всяком случае, в этот момент он вспоминает коротко стриженного друга Антона в очках, не сейчас.  — Ну? — нетерпеливо уточняет Арсений.  На Матвиенко обращены все взгляды здесь присутствующих. И он наконец-то вздыхает. Медленно, словно издеваясь, снимает кожаную куртку и, облизнувшись, спокойно, насколько только способен, негромко говорит:  — Я не понимаю, о чём идёт речь.  — Вы издеваетесь, что ли?! — Антон задыхается от возмущения. Он выглядит настолько ошарашенным и поражённым, что Арсений, видя это, непроизвольно хмурится, пытаясь понять, что не так. Ему некомфортно от того, насколько много, в сравнении с некогда пустотой, способен он чувствовать рядом с ним. Хочется стереть это, дать себе передышку, просто не видеть его поразительно очаровательное лицо, не блуждать взглядом по его телу, отгоняя картинки того, каким он выглядит без одежды.  — Всё, хватит, — отмахивается наконец он. Самочувствие после аварии хреновое, сил нет ни на что, а тем более на разбирательство с лучшим другом и... Антоном. — Давай, проваливай. Вещи твои я передам.  Он, прихрамывая, доходит до Антона, бесцеремонно хватает его за запястье и тащит за собой.  — Какой же ты идиот.  Шаст не очень уверен, кому именно он адресует эту фразу. Она одинаково подходит им обоим. Он бросает это в сердцах, больше себе под нос, чем вслух. Но Арсений слышит.  Оказавшись на улице, он извергает из себя что-то похожее на рык и подтаскивает Шастуна к себе.  — Что ты сказал?  И теперь адресат этой фразы находится буквально сам собой.  — Я сказал, — вскидывает на него глаза, — что ты идиот, Арсений, — мужчина, не говоря ни слова, сверлит его злыми глазами, не отпуская тонкое запястье, которое он сжимает.  Ему начинает с какого-то момента казаться, что он сходит с ума. Он бредит. Просто теряет рассудок. Словно что-то ему подсыпали, чтобы он потерялся в пространстве, потерялся во времени и в происходящем вокруг. Ладонь правой руки чувствует руку Антона. Его лоб практически упирается в лоб Шастуна, этому не способствует лишь их разница в росте, тот всё-таки несколько выше него. Растерянно бродит затуманившимся глазами по рассерженному лицу Антона, касается взором его пухлых и сейчас забавно оттопыренных губ, поблескивающих от слюны в лучах недружелюбного осеннего солнца. Он хмурится, сглатывает, пытаясь совладать с собой, понять, что сейчас ему нужно сделать. Нельзя просто так взять и простить его. Даже если... Арсений осознаёт это практически с мертвецким ужасом, очень хочется.  — Проваливай вон из моего дома, — наконец-то с божьей помощью выдавливает он из себя.  — Хорошо! — Антон улыбается. По всем канонам ссоры ему бы выдернуть руку из пальцев Попова, вырваться из-под его близости, но физически он не способен провернуть этого. Ему хочется уткнуться в его шею, просто выдохнуть и успокоиться. — Хорошо, как скажешь. Знаешь, Арсений... — Ну? — тот склоняет голову на бок и вызывающе кивает ему, мол, давай, говори, попробуй.  И он пробует.  — Иди нахуй. Ты меня заебал. Вот так заебал, — ребром ладони свободной руки он стучит по кадыку, демонстрируя этот жест Попову. — Без тебя всё было, блять, лучше. Без тебя мир был чище. И моя жизнь. Я столько дерьма с тобой перетерпел, просто в голове не укладывается! И зачем? Ради чего? Я, блять, понятия не имею! Видимо, я идиот просто. Просто дебил! Другого объяснения я не нахожу этому. Спасибо, конечно, что спас меня, но на этом реально всё. Иди нахуй, Арсений Попов!  Он дёргает рукой, чтобы высвободиться, но его не отпускают. Антон решается. Просто в чувствах, чтобы выразить то, что накопилось и поставить хоть какую точку. Пусть и, возможно, карандашом. Бьёт его. Бьёт неловко, как человек, который, собственно, не умеет драться. Но так сильно, насколько может, как тот, кто натерпелся слишком многого. Нижней частью ладони в плечо. В эту же секунду видит, как по лицу Арсения пробегает короткая судорога боли, но тот выдерживает, сцепляя зубы и не отпуская его от себя. Плечо и вправду не на шутку предательски ноет и без помощи Антона, но и не такое он переживал. Тяжело дышит, молча исподлобья рассматривая его разгневанное лицо, борясь с одним единственным желанием — поцеловать его.  — Я тебя подвезу, — из дома выходит Матвиенко, накидывая по пути на себя куртку. Проходит мимо парочки, неслышно цокая, призывая себя игнорировать происходящее и оставаться невозмутимым так долго, как это будет возможно. Как он и предполагал, без его вмешательства у этой истории мог бы быть хороший конец.  — Ты тоже иди нахуй, — бросает ему Шастун. — Как же вы меня заколебали все.  Он вырывается и, больше не смотря в сторону Арсения, идёт следом за адвокатом.  Они едут в молчании полчаса, пока тот не высаживает всё ещё взбешенного Шастуна на ближайшей остановке. Тот показывает ему средний палец и, сердито одёрнув на себе куртку, отправляется в противоположную дому Арсения сторону, чтобы вызывать такси. Матвиенко обессилено откидывается на спинку сиденья, смотрит ему вслед. Может ли он надеяться, что эта история, эта глава закончилась?  Возможно, где-то на уроке нравственности, хотя вряд ли на таких будут обсуждать отношения между мужчинами, его поступок бы осудили. Он и сам понимает, что всё это не то чтобы повод для гордости. А ещё он понимает, что такому человеку, как Арсений Попов, нельзя отвлекаться на кого-то, кроме себя. Он всегда удивлялся, почему Попов не заведёт хотя бы кратковременные отношения, чтобы не тратить время на походы по клубам в поисках одноразовых жертв, но с текущего момента таких вопросов больше не будет возникать никогда.  Такие мысли опасно думать даже в полнейшем одиночестве, в своей машине, но он всё-таки рискнёт. Если бы Арсений узнал бы об этом, он бы точно пристрелил его, если ни что похуже. Все двадцать лет до текущего момента он носился со своим Голосом. Сначала бесконечно угождая ему во время их дружбы, затем постоянно выжидая, что тот вернётся и извинится, а когда после его смерти служить стало некому, то переключился на его сына. Не Матвиенко рассуждать о созависимых привязанностях, но он в этой связи не видит ничего здорового и, прежде всего, ничего здравого. Она случилась совершенно не вовремя и максимально не кстати. Конечно же, Шастуна можно использовать в суде, как свидетеля со стороны защиты — это будет мощным ходом. Но сейчас же требуется просто устаканить все дела Арсения, как минимум, разобраться с уголовками, которые следователь с готовностью накинул на Попова, включая мнимое похищение Шастунов. Показаний Майи будет достаточно, чтобы закрыть дело. Так что очень хорошо, что она возвращается в город. Со своей стороны он всё же попросит ребят Макара приглядеть за этими двумя, потому что, как бы не жаждал этого адвокат, насовсем расстаться с Антоном ни у него, ни у Арса не получится. Охладить их отношения — это да.    Сергей Борисович Арсению многим обязан. В один день он поклялся себе и ему, что положит свою жизнь, чтобы посвятить её свободе Попова.  Таким людям, как Матвиенко, как Арсений и как Голос противопоказано заводить семью. И уж тем более рожать детей. Самым умным по итогу оказался предпоследний из них. Потому что когда недоброжелатели прознают об этом, они больше никогда не будут играть честно, по правилам криминального мира. И если у одних могут быть хоть какие-то принципы, то у других они могут отсутствовать абсолютно. И это будет их главным козырём в рукаве, которым они будут пытаться помыкать и всячески пользоваться. И никогда ни семья, ни сам человек больше не будет в безопасности.  Матвиенко понял это слишком поздно. Тогда, когда исправить, кажется, уже было ничего нельзя. И он чуть не потерял самое дорогое, что у него было. И именно тогда он понял, кто его настоящий и, видимо, единственный друг.  Потому что Арсений Попов убил ради него человека.  Точнее, ради его сына.  Не то чтобы он трус. Но когда дело касается убийств, то да. У Арсения это получается это явно лучше.  И это была самооборона. В этом себя убеждает Сергей Борисович. Если бы Арсений не выстрелил, то другой человек дотянулся бы до детонатора. До того самого, которым он мог поднять наверх всех присутствующих на том заброшенном заводе. Включая, трехлетнего сына Матвиенко, на котором было взрывное устройство. Террористы пытались манипулировать адвокатом, угрожая его семье, заставляя подделать вещественные доказательства. Попов был уверен — он психопат. И если бы дотянулся, то точно что-то сделал бы.  Камеры зафиксировали, как мужчина спокойно наблюдает за происходящим. А затем за секунду до, проследив взглядом и сделав молниеносные выводы, достаёт пистолет и стреляет. От мысли до выстрела проходит буквально несколько секунд. Попов попадает в цель и даже не проверяет труп, он знает, что попал туда, куда было нужно. Прячет оружие и спокойно подходит к малышу, снимает с него жилет, аккуратно кладёт на бетонный пол и, держа ребёнка на руках, быстро покидает место преступления. Через полчаса здесь будут сапёры и милиция. В день похищения сам Сергей, как назло, уехал за город, поэтому именно Попов первым приехал на место, чтобы решить все вопросы. Эта видеозапись до сих пор хранится у адвоката. Сына Матвиенко вывез за границу. Он больше никогда с ним не виделся и не встречался. Каждые полгода пересылает его матери крупную сумму денег и иногда нанимает в нужной ему стране человека, чтобы тот отправил ему по электронной почте несколько снимков. Просто посмотреть. Хотя бы посмотреть.  Сейчас, в полном одиночестве, он, держа на коленях ноутбук, рассматривает эти фотографии, ища в этих задорных мальчишечьих карих глазах и густых чёрных волосах себя. Затем откладывает компьютер в сторону и заводит автомобиль.  Пора снова спасать Арсения Попова.