Твой секрет

Он узнал об этом так буднично — на какой-то большой тусе проболтался бывший челябинский знакомый Парадеевича. Очевидно, еблан конченый, потому и бывший. Кореш сначала отмахнулся от сказанного, ему это всё показалось самым лютым пиздежом из всех, что он когда-либо слышал. Но то, как говорил этот долбоёб, какие рассказывал факты и как смотрел, в итоге убедило Кореша, что это могло быть правдой. В моменте он просто охуел и на время даже лишился дара речи, а потом с ужасом подумал о том, что будет, если псих решится рассказать ещё кому-то. Перед Лёшей тогда встал очень серьезный выбор: делать вид, что ему неинтересно или накинуться на этого мудака с расспросами и узнать у него все, что только возможно. Как честный и порядочный человек, Кореш выбрал второй вариант. Он так напоил придурка, что в какой-то момент с трудом понимал, что тот говорит, а от рассказа снова повеяло пиздежом. Лёша изо всех сил хотел поверить в версию с пиздежом и никогда ее не отпускать. Главным аргументом в пользу того, что это вранье, было непонимание нахуя такое вообще рассказывать. Если он хотел шантажировать Парадеевича — надо было идти с этой инфой прямо к нему, а если хотел пожаловаться на свои страдания, надо было идти к кому-то другому — Корешу глубоко поебать почти на всех людей в этом мире, по крайней мере, на хуя, которого он видит второй раз в жизни, уж точно. Он хотел заинтересовать его своей персоной или получить пять минут славы? Кореш в этом так и не разобрался, и надеялся, что возможности узнать никогда не представится. Кроме панических мыслей о том, что будет если узнает кто-то ещё, были и другие. Например, какого хуя Парадеевич, будучи его лучшим другом, никогда об этом не говорил. Конечно, сразу начинать дружбу с фразы: «Привет, я Саня и я ебался с парнем» не стоит, но за годы общения было столько моментов, когда они выворачивали друг другу душу наизнанку, что такое могло промелькнуть хоть в каком-то виде. От мысли о том, что Саша все это время хранил такой большой секрет и даже не думал посвящать в него Лёшу, становилось хуёво и накатывало бешенство от сложных чувств, которые он даже назвать толком не мог: то ли боль от предательства, то ли стыд от того, что он не показал себя как друг, которому такое можно доверить. Было интересно, о чём думал Саша, когда решил не рассказывать: что Кореш перестанет с ним после этого общаться? Расскажет всем? Отпиздит его? Лежа без сна Кореш фантазировал об этом разговоре, наверное, сотню раз. Вот Саша сидит рядом с ним на диване, они вдвоем в квартире Лёши, болтают уже много часов вообще обо всем, за окном светает, а от разговоров опух язык, но останавливаться не хочется. Оба чувствуют такое единение, когда кажется, что ближе и роднее человека рядом быть не может, и вдруг Саша говорит: «Я трахался с парнем». Кореш много думал о возможной реакции на эти слова, но ни в одном сценарии он не проявлял агрессию и не злился. Даже наоборот, все эти сценарии заканчивались тем, что Корешу становилось интересно. Даже слишком. А дальше мысли об этом гипотетическом разговоре подводили его к моменту, в котором Саша рассказывал ему о том, как это было. И Лёша в какой-то момент так сильно углубился в эти фантазии, что ему иногда начинало казаться, что такой разговор у них действительно был. Он как будто помнил, как Саша рассказывал каково это целоваться с парнем, лежать с ним в кровати, и какие, в конце концов, ощущения от прикосновения к чужому члену. После Лёша засыпал, и ему снились странные тревожные сны с голым Парадеевичем, который целовал каких-то безликих парней, сидя на Лёшином диване. После нескольких таких ебанутых ночей Лёша совсем не мог смотреть на Сашу как раньше. Иногда очень хотелось подойти к нему, обнять и прошептать на ухо: «Все хорошо. Я все знаю.» Но он понимал, что это сильно повлияет на их дружбу. В такие моменты он жалел, что они оба не пьют, потому что по пьяни можно рассказать все что угодно. Как тот хер, например, который и рассказал эту историю, лишив Кореша покоя. Если бы он был другим человеком, то просто бы забил. Как говорил Данила: «ну было и было», но противная и въедливая часть его натуры хотела знать всё. Хотела знать малейшие подробности и детали. Хотела знать сколько это было раз и со сколькими людьми, и хотел ли Саша ещё. Это неуёмное любопытство и привело к тому, что Кореш начал залипать на Сашу. Смотреть как на других людей больше не получалось. Он смотрел на Сашу, но видел только красивую шею, на которой, возможно, оставлял засосы какой-то парень; видел сильные руки, которые ласкали не только женское тело; видел идеальный живот, который целовала не Кая, видел ноги, которые переплетались с ногами другого парня. Иногда все заходило слишком далеко, и он находил себя думающим о том, был ли Саша сверху, но потом, слава Богу, понимал, что уже десять минут пялится на своего лучшего друга как долбоёб, и что это видят вообще все вокруг, и мысль эта прерывалась. Что всё совсем плохо Лёша понял, когда однажды, вовремя себя не остановив, представил себя тем самым человеком, который всё это проделывал с его лучшим другом. Он стал тем, кто целовал Сашину шею, тем, кого Саша ласкал руками, тем, кто целовал идеальный живот Саши, пока их ноги переплетались друг с другом. А еще в тот момент Лёша подумал, что Саша точно был бы сверху, а ему самому было бы так хорошо снизу. Когда Кореш осознал, что за пиздец произошел, было уже поздно. На него словно лавиной сошло это новое странное чувство, и приколы на стримах перестали быть невинными, особенно для него. Раньше он не вкладывал во все эти поцелуи и касания ничего серьезного, и, как бы кому ни казалось, это действительно были всего лишь приколы. Но теперь все изменилось. Лёша чувствовал тепло кожи, когда клал голову на плечо Саше, и вдыхал его запах, расщепляя позже на запахи парфюма, шампуня, пыли или бензина, смотря какой хуйней они занимались в тот день. Когда обнимал Сашу сзади, чувствовал какие твердые у того мышцы, и кайфовал от того, каким он был горячим, даже сквозь одежду и сходил с ума от того, какая упругая у него задница. А ещё чувствовал, как сильно у него самого начинает ебашить пульс. В какой-то момент Лёша, казалось совсем ебанулся, потому что буквально не отлипал от Саши — постоянно лез сосаться в шутку, хватал за задницу и обнимал. Это стали замечать все: и ребята, и зрители, и сам Саша. Но Кореш говорил себе, что это он просто проверяет как Парадеевич будет реагировать, что это он так пытается вывести его на чистую воду. Говорил и знал, что пиздит. Нет, за реакцией он и правда следил, но смысла в этом не было. Что бы он сделал с этой информацией? *** Рано или поздно это должно было произойти, Лёша бы соврал если бы сказал, что он это не планировал. Слишком долго он думал о Саше «не в дружеском» ключе, слишком долго смотрел на него и слишком долго представлял себе всякое. Они были у Лёши дома, чего, кстати, не случалось уже очень давно. Все, уставшие после трехдневного стрима, разошлись по домам, а Саша сказал, что сил у него идти домой нет и сидел на Лёшином диване, сонный и расслабленный. Они тихо болтали о всякой ерунде, шутили тупые шутки. Саша смеялся, откидывая голову, а Лёша любовался его шеей, ярче прежнего выступившими от солнца веснушками и едва не задыхался от накатывающей нежности. Завороженный моментом или просто окончательно потерявший голову, Лёша сначала пересел ближе, закинул руку на спинку дивана, касаясь своим бедром Сашиного, а еще через несколько минут просто перекинул одну ногу через него и уселся на колени. Саша резко замолчал и уставился на Лёшу, а тот смотрел в глаза друга и видел расширившиеся от удивления зрачки, вдыхал запах разогретой солнцем кожи. Лёша хотел бы застрять в этом моменте навсегда — чувствовать крепкие ноги под своими бедрами, смотреть на почти неприлично яркие и полные губы, трогать мягкие волосы. Удержаться было невозможно, и Леша мягко провел ладонью по щеке. Саша словно очнулся от наваждения, неаккуратно скинул с себя Лешу и вскочил с дивана, отходя как можно дальше. Лёша с горечью подумал, что Саша бы убежал сквозь стены, если бы это было возможно. Словно сам испугавшись слишком бурной реакции, Саша попытался её как-то смягчить. Он подошел к Лёше и не глядя в глаза сказал: — Я устал, Лёх, на приколы нет настроения. Да и мы же не стримим. Лёша проигнорировал все сказанное и тихо спросил: — Ты меня не хочешь? — обиду в голосе услышал даже он сам. Саша вспылил и это было так для него неестественно, что Лёша отшатнулся: — Блять, чё за хуйня? Если ты прикалываешься опять, пожалуйста, прекращай. Я пиздец устал, — выглядел он действительно уставшим, а еще как будто потерянным и, впервые за все время их знакомства, уязвимым. — Я не прикалываюсь, — Лёша со всей смелостью, на которую только был способен подошёл так близко, что почувствовал жар, исходящий от тела Саши. Повторив свой жест, он положил руку на щеку, убрав волосы, закрывающие лицо. Щека была такой горячей, как будто у Саши была температура. Лёша ожидал, что Саша отшатнется снова, но он стоял, не двигаясь и выглядел при этом таким потерянным, что Лёша почувствовал, как в груди разверзлась бездна нежности и жалости. Он тихо повторил: — Ты меня не хочешь? — Лёше так сильно хотелось выделить это «меня» и столько он в него ожиданий вложил, что голос дрогнул и вышел какой-то писк. Но Саша, казалось, не заметил. Не дав договорить Лёше, он быстро, но тихо ответил: — Лёх, ну что за хуйня, ты же знаешь я с девушками только. Лёше хотелось заорать: «Ты мне пиздишь! Я знаю, что нет!», но сил хватило на негромкое: — Ложь, — и на всякий случай добавил, — Санечка, я все знаю. Как в замедленной съемке Лёша увидел, как от удивления расширились зрачки, как Саша сделал шаг назад, потом второй, увидел страх на его лице. Лёша ожидал чего угодно: матов, отрицания, пиздюлей, но не вопроса. — Кто еще знает? — голос такой тихий, что Лёша скорее прочитал по губам, чем услышал. И впервые за все время он осознал весь пиздец этой ситуации и жалость к Саше лавиной затопила его. Лёша обнимал, горячо шептал в ухо, сыпал клятвами, обещаниями и мольбами. Клялся, что никто кроме него не знает, обещал, что не расскажет никому и умолял не закрываться, а позволить ему оставаться другом. Саша долго молчал, практически не двигаясь, и Лёшу так сильно пугала эта апатия, что он был готов на все, чтобы получить хоть какую-то реакцию. И поэтому он поцеловал его. В губы. Это не помогло, Саша так и стоял, не двигаясь, но останавливаться Лёша уже не хотел. Он охуевал от близости Саши, ощущения его тела и особенного, только ему присущего запаха. Но больше всего Лёша охуевал от того, какие мягкие и горячие были у Саши губы. Он бы очень хотел, чтобы время остановилось, чтобы можно было вечно стоять так, обнимая Сашу, касаясь его волос, целуя его губы. И было даже почти неважно, что тот не отвечал. Но этому не суждено было продлиться и несколько секунд. Парадеевич вырвался и, почти бегом, вышел из квартиры. Дверь хлопнула, и Лёша остался в квартире один, с колотящимся сердцем и диким стояком.