«your tears are on my shirt»

      Февраль. Снег валит белыми хлопьями с неба и если бы Юра мог, то, как в детстве, ловил их языком. Он всегда любил зимнюю пору, когда под ногами хрустит снег и сосульки, как кристаллы, мерцают под солнечными лучами. Есть в этом своя особая природная красота, доступная всего лишь три месяца в году.       Юноша смотрел сквозь большое панорамное окно в доме Никиты, ожидая, пока хозяин сделает свой хвалёный малиновый чай. С развитием их отношений, любовникам всё больше хотелось уединения, а после первого совместного сексуального опыта — так тем более. Никита живёт один и скучает по своему светловолосому возлюбленному вне школьных стен, поэтому Юра всё чаще заглядывает к нему «на чай».       Вдоволь налюбовавшись видом из окна, Юра желал рассмотреть книжные полки, пестрящие разноцветными корешками. Сборники английских и американских писателей на языке оригинала его не особо удивили, а вот книги на другом, более незнакомом языке привлекли куда больше. Слова в этих книгах не складывались в привычные английские, хотя буквы всё те же латинские. Одна только мысль, что Никита знает ещё какой-то иностранный язык, будоражит Юру до кончиков пальцев и заставляет краснеть.       — Юрочка, чай готов.       Вид парня в спортивных штанах и розовой кофте разбудил более глубокие чувства внутри Ротаря; он начал представлять, как этот идеальный рот произносит какие-нибудь пошлости, понятные только знающему язык, и снимает, мешающую обзору на рельефное тело и тату, кофту…       — Что ты тут смотришь? — голос Никиты над ухом был слишком неожиданным, из-за чего Юра вздрогнул и рефлекторно захлопнул книгу. — Сборник французских сказок, — мягко прочёл на обложке мужчина, целуя любовника в плечо.       — Ты знаешь французский? — не скрывая своего интереса, спросил юноша, получая удовольствие от бережливых ласк.       — И не только его, — снова поцелуй в плечо. — Ещё итальянский, — губы коснулись кожи на шее. — Немецкий, — поцелуй за ухом, обжигающий изнутри, — и датский.       — Звучит очень… — Юра осекся, не найдя слов, чтобы описать, как его это впечатлило. — Ахуенно.       Никита что-то шепнул про ругать при преподавателе, на что Ротарь только рассмеялся и щёлкнул мужчину по носу. Вспомнив про чай, они переместились к панорамному окну, усевшись на подушки. Напиток был и правда восхитительный: не кислый и в меру сладкий, раскрывающий весь богатый вкус ягод. Часто Юра думает, как такой прекрасный человек, как Никита, стал его любовником; как он может соответствовать его интеллекту и умениям почти во всех сферах жизни.       Но быть рядом с другим человеком — это не значит соревноваться, а быть собой, быть всегда рядом, даже в самые тяжёлые моменты.       Как бы Юра не пытался бороться, но мысли на тему «неравенства» между ними иногда посещают его наедине с самим собой. Временами он чувствует себя только принимающим и отдающим самую малость, пока Никита отдаёт себя без остатка. Сомнения в себе подкрепляют страхи насчёт того, как преподаватель будет реагировать на те или иные действия и слова со стороны юноши. Страх необоснован и не имеет никакого фундамента под собой, но он существует и этого было достаточно, чтобы быть всегда немного скованным наедине с Никитой, не позволяя себе делать того, что на самом деле творится у него в голове. И вопрос даже не в доверии, а самом Юре, который боится быть не понятым и отвергнутым любимым человеком.       — Вкусно, — выносит вердикт Юра, думая, как он хочет поцеловать мужчину перед собой. Просто думая, но не предпринимая никаких действий.       — Знал, что тебе понравится, — Никита поставил пустые чашки на стол и сел сзади Ротаря, обвивая того ногами и руками. — Qu'est-ce que tu me fais, mon amour?       Слова проговаривались тягуче и сладко, как мёд, который Юра смаковал ушами, прижавшись затылком к широкому плечу. Мягкие губы накрыли обнаженную шею возле кадыка, намеренно дразня. Юноша тяжело вздохнул, переплел свои пальцы с чужими и ощутил прилив энергии где-то за рёбрами. Никита зарылся носом в светлые волосы, вдыхая их травяной аромат и неосознанно, будто читая мысли головы напротив, шепотом произнёс:       — Mia cara, quanto sei bella. Meraviglioso. Solo mio, — певчие, как скрипка, звуки прозвучали у самого уха. Кожа моментально покрылась мурашками и любовник, воспользовавшись произведенным эффектом, молвил на том же языке вновь: — Non essere timido con me.       Окутанный жаром своего и другого тела, Юра плавится, как и его мысли, которые заглохли, оставив после себя чистое полотно в голове, на котором можно творить всё, что угодно. Даже повернуться в руках Никиты, находя его губы, чтобы впиться в них голодным поцелуем, перебирая попутно короткие волосы на загривке. Впервые Юра позволяет себе не думать, что очень радует Никиту, который мягко обнимает за худые лопатки юношу, пока его седлают длинные ноги. Их ширинки соприкасаются, стоны вырываются одновременно. Мужчина даже слегка сконфужен, когда руки в фенечках ныряют ему под кофту, чтобы потрогать фактурный пресс.       — Скажи что-нибудь на немецком, — шепчет Юра и замирает под челюстью любовника, ожидая, пока тот заговорит.       — Lieber… Mir geht es jetzt so gut, — он задыхается, чувствуя прикосновение влажного языка к своей сонной артерии, но принимает правила этой незамысловатой игры: — Ich bin so froh, dass ich dich habe…       Последняя буква так и останется где-то в горле. Юра сжимает соски Никиты, двигаясь с поцелуями ниже, почти сняв с преподавателя раздражающий элемент верхней одежды. Сладостная пытка, дарованная парнем, необычная и такая хрупкая, что Никита боится спугнуть весь настрой Ротаря неуместными словами или лишними действиями, поэтому он просто закрывается пальцами в светлые волосы и шепчет, уже на датском:       — Jeg har det så godt, — раскованный любовник приподнимает резинку штанов и Никите кажется, что он сейчас задохнётся, если не продолжит говорить. — Fuck, hvad gør du ved mig? Fortjener jeg dig? Du er en rigtig engel. Min engel.       Слова рваные, как бумага на столе преподавателя, слетают с предыханием; остаются висеть в воздухе, когда холодные пальцы сжимают налитый кровью член через трусы, будто прикидывая свои возможности и смелость. Юра, краснея, целует Никиту куда-то в уголок губ, чтобы не смотреть в глаза, полные желанием и обожанием. Быстро, чтобы не испугаться самому в последний момент, он проникает под бельё, тяжело вздыхая, и хватает пульсирующий орган.       — Как там на немецком будет «пиздец, ты горячий»? — спрашивает невпопад Ротарь, медленно двигаясь вниз рукой по пенису мужчины. — Никита, блять, в прямом смысле слова.       — Verdammt, du bist heiß, — отвечает без задней мысли Никита, громко застонав, когда Юра ласкает большим пальцем головку. — Du machst mich noch heißer.       Поцеловавшись со всей внутренней страстью и языками, будто поедая друг друга, юноша снова обращает внимание на пах, чтобы приспустить штаны с трусами Никиты, услышав гортанный звук, а после почувствовать подрагивабщие пальцы у себя в волосах. Первое не смелое прикосновение к горячей плоти губами прошибает током преподавателя, который кусает до крови губу, теряясь в собственных ощущениях; а когда головка оказывается в тесноте рта, то всё становится слишком острым и громким — он слышит частое биение своего сердца под костями, будто мотор гудит на полной мощности.       Юра старается двигаться плавно, не задевая член зубами, и дышать через нос, чтобы не давиться. Теперь пора загадывать желание на свой первый минет? Эта забавная мысль уняла его тревожность, предавая больше смелости, особенно когда Никита начал стонать и шептать имя любовника, перебывая на Седьмом небе от удовольствия. Отключив мозг окончательно, юноша одной рукой начал удовлетворять и себя; он продолжает движения ртом, но уже быстрее и ритмичнее, стараясь задействовать язык.       — Jeg snart… — Никита уже не различает, на каком языке говорит; губы будто самопроизвольно шевелятся, выдавая звуки, которые заставляют Юру кончить — быстро и интенсивно, до дрожи в ногах.       Вид раскрасневшегося юноши, дрожащего и посасываеющего его член, порождает внизу живота чёрную дыру, которая, по ощущениям, норовит сожрать все внутренности Никиты, как сейчас буквально жрёт яички любовник, оставляя на них свою слюну. Тело раскалено до предела. Недавно преподаватель читал про Точку Омеги — возможно, это не просто теория, а абсолютный факт, ведь состояние наивысшего сознания достиг только что Никита, дрогнув от оргазма.       Юра бессильно мазнул губами по шее любимого, снял запачканные спермой очки и рассеяно, с ужасным акцентом, сказал:       — Your okay?       — I'm fine, thanks, — неуклюже вставая с пола, Никита протягивает руку и заключает Юру в объятия. — Это было… Юрочка, это было ахуенно, боже. Не стесняйся меня больше, пожалуйста. Откинь стеснение, как сейчас, — он улыбается и стирает белесую капельку с розовой щеки. — Думаю, нам нужно в душ.       — Думаю, да, — юноша тянется к покусанным губам и, втянув Никиту в поцелуй, стаскивает в руках чужую кофту. — Иногда я боюсь быть непонятым, — голос хриплый, ослабленный раздается эхом в тишине дома. — Поэтому могу стесняться, но… Бывает, что отключаю напрочь мозг.       — Отключай его почаще. И снимай во время этого очки.       Лучезарная улыбка трогает обоих и они за руку направляются в ванную комнату, где Юра хочет не думать ни о чём вновь.