Чёртов конкурс за место быть в этой клятой школе. Как и каждый год до этого, престижная платная школа, в которую попал Юра, проводит конкурс для «льготников», чтобы остаться учиться здесь. Ученик должен перед комиссией восхвалять себя, показывать свои таланты и грамоты за участия в жизни учебного заведения — клоунада, как всегда думал Ротарь, тем более это превратилось в формальность и оставляли всех. Но в этом году всё стало куда серьезнее.
Один ученик должен быть обязательно отчислен, и эта новость автоматически повышает возможность Юры вернуться в прежнее болото на 90% минимум. Блядство.
Перспектива вернуться в обычную государственную школу также будет пагубна для их с Никитой отношений, а этого Юра, как и сам Никита, хотят меньше всего.
Никита Владимирович пользуется авторитетом перед коллегами и руководством, возможно, ему удастся уговорить комиссию оставить проблемного Юрия Ротаря здесь. Потому что как бы он не участвовал во всевозможных выставках и мероприятиях, отчислить ученика, из-за которого очень часто устраиваются потасовки и скандалы — проще простого. Больше никакой головной боли для директора и других преподавателей.
Как бы там не было, но минусов в предположительном вылете Юры больше, чем сомнительных полюсов и явно не для него самого.
Решительно став напротив кабинета английского, юноша без стука зашёл внутрь, застав преподавателя за своим столом в окружении тетрадей и документов, хаотично разбросанных даже на полу.
—
Юрочка, — ласково улыбнулся Никита, вставая с места.
Объятия родного человека, его шлейф одеколона и пёстрая тату, выглядывающая из-под рукава рубашки, стали уже константой в уравнении хорошего настроения и самочувствия Юры. За эти более полгода дружбы, а потом и отношений, слишком много было пережито и ещё предстоит преодолеть; осознание этого и факта предстоящего конкурса заставляет юношу тяжело вздохнуть в крепкое мужское плечо.
— Ты в порядке?
— Не знаю. С тобой да.
— Ты нервничаешь из-за конкурса?
— М… — он не хочет говорить ничего прямо, чтобы не ранить истерзанную душу ещё больше, но слова непроизвольно слетают из покусанных губ: — Да. Им выгодно меня отчислить из-за Мартынова.
— Но в тоже время ты поднимаешь престиж школы, участвуешь, где только можно, — уже шепчет Никита, перебирая светлые локоны, похожие на солнечные лучи.
— Давай не об этом сейчас.
Юра тянется к таким же нуждающимся в этом губам и чувствует вкус кофе, стаканчик из-под которого ещё стоит на столе. Никита же ощущает на языке привычный отголосок никотина и яркий вкус арбузной жвачки, чтобы перебить, выедающий чуть ли не сами лёгкие, запах дыма злосчастного «Мальборо».
Поцелуй, больше похожий на безмолвные клятвы верности, тянется долго, с паузами и улыбками. Мысли спутаны в общий клубок, в котором есть только одна мысль на двоих; её сейчас сложно озвучить, она, подобно ящику Пандоры, лежит на дне сердец молодых людей, и лишь воля случая поможет им открыть эту загадку, которая и так очевидна. По крайней мере, Ротарь пытается движениями губ и руками, блуждающими по подтянутому телу, выразить всё без слов, подкидывая самый простой ребус.
А что Никита? Никита знает всё и так, давным-давно разгадав все тайны движений любовника. Пальцы на правых руках переплелись, вспотели от страсти. Кабинет сузился до двух людей, сгустков атомов, системы клеток. Растворившись в этой массе неосязаемой густоты, будто в гуталине, Юра на уровне инстинктов тянется в пуговице на брюках преподавателя, заставляя того издать протяжный звук, подобный звуку удушья.
— Н-не здесь… Не сейчас… — Никита мягко сжимает худые плечи.
— Ты прав.
Страсть и желание завладеть телами уступили нежности. Переплетая тела платонически, они что-то говорили: глупое, несвязное, но оттого такое прекрасное.
— Я люблю тебя, — признался очень тихо Юра в рубашку Никиты, надеясь, что мужчина услышит признание.
***
— Ротарь Юрий.
Член комиссии, тучный завуч, громко позвал школьника, из-за чего тот вздрогнул, про себя щитая до десяти. Он поднялся, стряхивая несуществующие пылинки с единственного строгого костюма, и твёрдым шагом зашёл в кабинет, сразу глазами встречаясь с карими омутами Никиты Владимировича, который даже не предупредил, что будет в комиссии. Настроение Юры сразу улучшилось, а губы тронула едва уловимая улыбка облегчения.
— Юра у нас личность творческая: рисует, на гитаре играет. Занимает в основном первые места в конкурсах, — директриса разложила перед коллегами грамоты и личное дело юноши.
— Отличная кандидатура для продолжения обучения в нашей школе, — улыбнулся Никита, кажется, только для самого Юры.
— Я против, — завуч взял папку с личным делом, пролистал до конца, где черным по белому написано про потасовки Ротаря и Мартынова в границах школы. — Повеление Юрия бывает весьма… Недопустимым. И я думаю, что…
— Прошу прощения, что перебиваю Вас, Семён Семёнович, — щёки завуча покраснели от раздражения, но он всё равно кивнул, предоставляя согласие Никите Владимировичу продолжить, — но если мы говорим о конфликте между двумя людьми, то является ли правильным обвинять только одного? Считаю Ваше замечание нецелесообразным.
Юра сидел, как перед смертной казнью через эшафот. Споры комиссии слились в один поток сознания, который ученик в какой-то момент перестал понимать вовсе. Единственные, что было всегда понятно: взгляд, мимика и телодвижения Никиты, которые сочились возмущением и несогласием. Он боролся за любовника настолько самоотверженно, что у Юры даже начало щемить в сердце.
Когда Ротаря попросили удалиться до оглашения вердикта, что-то разгорелось внутри груди, стало липким и некомфортным. Он распустил волосы, которые всё это время были собраны на затылке в пучок, снял пиджак и подошёл к окну, за которым другие ученики беззаботно проводят время, наслаждаясь весенним солнцем. Юра хочет остаться здесь не ради кого-то, не в угоду собственным желаниям, а ради будущего, которое гуляет по лезвию ножа и норовит изрезать себя самовольно.
Ожидание ощущается пожаром, удушьем углекислым газом и страхом смерти. Он думает, что так чувствуют себя призраки, которые бесцельно скитаются, ожидая Судного дня, чтобы освободиться от такого ужасного бытия.
Всё закончилось будто по щелчку, когда дверь распахнулась, а на её пороге стоит радостный Никита Владимирович, приглашая Юру зайти.
***
— Всё прошло не так уж и плохо: — размышляет преподаватель английского, смакуя клубничное мороженое в кафе, куда зашли любовники, чтобы отпраздновать свою маленькую победу, — они оставили тебя и поручили мне разобраться с Мартыновым. Почему тогда грустишь?
— Просто устал.
Никита незаметно под столом нащупал коленку Юры, касаясь её своей.
— Я люблю тебя,
Юрочка, — шепотом признался Никита, наблюдая, как рот Ротаря открывается в немом крике счастья.
