«your tears are on my shirt»

      — Okay… Today we're going to talk about feelings.       Урок тянется настолько медленно, что уже хочется завыть. А это прошло только десять минут, пять и которых Никита Владимирович пытался успокоить и как-то наладить работу в классе. И, несмотря на хорошие отношения с преподавателем, Юра ощущает себя на этих уроках рыбой на суше, не способной произнести даже одного слова, да и в целом ему некомфортно, когда на него смотрят все одноклассники во время очередной неудачной попытки прочитать кусочек текста.       — So, Anastasia, about what feeling in English can you tell us? — преподаватель проставил номинацию от 1-го до 10-и на доске и застыл возле первой цифры с маркером, ожидая ответа Юриной соседки по парте.       — Feeling angry, — уверенно произнесла девушка.       — Interesting start. Okay. Next…       Никита Владимирович выслушал учеников разного уровня знания языка, некоторых подталкивал к ответам, но в целом остался доволен ребятами. Остался только последний пункт — 10-й. Нервно стукнув маркером по столу, он решился спросить юношу, который, услышав своё имя, чуть ли не застонал от бессилия.       — Yuri, what feeling do you know?       — Ну, думаю, э…       — In English please, — строгий взгляд дополнен еле заметной, тёплой улыбкой. У Юры все внутренности сделали сальто назад, а щёки невольно начали густо алеть; хотя буквально минуту назад он проклинал все и вся и был готов стать единым целым с партой.       — Love? — первое, что пришло на ум перевозбужденному от своих мыслей Ротарю.       Он с надеждой посмотрел на преподавателя, теребя синюю фенечку на своём запястье, чтобы унять ниоткуда взявшиеся волнение. Не то, чтобы Юра абсолютно не понимал, откуда оно взялось — это был продукт страха разочаровать Никиту Владимировича своим произношением, никудышными знаниями и ещё бог знает чем. И страх этот имеет самый неожиданный для самого Юры характер, в чём он сам себе иногда боится признаться…       — Good job!       Страх и тревога отпустили ученика, но когда Никита начал выводить на белоснежном фоне красными буквами сказанное им слово, внутри что-то сломалось или, наоборот, встало наконец-то на свои места. Будто ему снова пятнадцать и он стоит на заднем дворе своей предыдущей школы, наблядая из-за большого дуба, как предмет его влюбленности, которому Юра писал стихи и рисовал открытки, крадёт первый поцелуй у самой популярной девочки класса, которая гнобила «неблагополучного» Ротаря.       — Прошу прощения, я выйду? — голос дрожит, из глаз вот-вот потекут непрошеные слезы, которые не нужно видеть всему классу, дабы не стать жертвой новых издевательств.       — Разумеется, — с лица учителя в миг спадает лучезарная улыбка, а когда Юра вышел из кабинета, закрыв за собой дверь, то и внутренний настрой Никиты Владимировича испаряется, оставив после себя липкое беспокойство.       Как настоящий профессионал, он продолжил урок, несмотря на внутренние перипетии, но шепчущий голос где-то на подкорке всё не унимался, горло с каждой минутой начало будто опухать и преподавателю было крайне необходимо выйти, чтобы вдохнуть свежий воздух и выпить воды. Что-то стало не так в ту секунду, когда Никита писал английское слово своим «круглым» почерком без единой резкой линии; что-то заставило его вздрогнуть, поставив на девственно-чистой доске неровную случайную линию.       — Чёрт.       Он направился к мужской уборной, попутно снимая пиджак. Стало катастрофически душно и некомфортно среди голубых стен и стенгазет. Ужасающий минимум крови в головном мозге привел чуть ли не до отключки, сердце точно оторвалось от аорты и упало рядом с желудком — так кажется Никите, который стал яростно тереть себе лицо холодной водой, не думая, есть ли сейчас рядом кто-нибудь ещё, наблюдающий за этой картиной накопившегося отчаяния.       — Никита Владимирович? — кажется, и аорта сейчас взорвалась и упала, но уже в саму Преисподню. — Вам плохо? Нужна помощь?       — Нет, Юр, — слова будто не проговаривались, а текли липкой жижей прямиком на пол, достигая линии Юриных щиколоток. — Я в порядке. Точно. Да.       — Вы будто…       — Призрака увидел, — заканчивает за ученика преподаватель и расстёгивает ненавистную верхнюю пуговицу на ненавистной синей рубашке, ненавистно думая, как провалиться прямо сейчас под белоснежный кафель; белоснежный, как ненавистная доска с красными, как кровь, буквами «Love». Любовь. Гнетущее чувство, которое внезапно разрослось кривыми корнями внутри Никиты. Но настолько ли гнетущее? Неужели в этой дивной истории не может быть хорошего конца и всё с самого начала обязано завять, как розы на морозе?       — Вы выглядите нездорово, Никита Владимирович. Может, правда позвать медсестру?       — Нет, — рука, будто не его — чужая — ложиться на худое плечо, где точно есть синяк.       Резкий внутренний позыв пугает Никиту. Он хочет расцеловать каждый синяк, ссадину и шрамы на молодом теле. Так неправильно, низко для преподавателя, который должен учить своих учеников совсем другому. А что думает сам Юра? Неужели его кожа отреагировала «мурашками» просто так, случайно, потому…       — Я могу наделать глупостей, — кадык дёргается и Юра продолжает говорить, смотря прямо в тёмные глаза преподаля. — Вы даже не представляете, что у меня внутри. Но я не могу сказать. Пожалуйста, отпустите.       — А если я хочу, чтобы ты сделал глупость? — улыбка, мягкая, томная, как прозрачная карамель, растекается по лицу, которое снова обретает розовый оттенок.       Иногда слова бывают лишними. Мама всегда учила маленького Юрку, что слово — опасно, оно может вылететь, что его никогда больше не поймаешь. А он всегда и не понимал: неужели действо можно посадить в клетку и запереть на золотой замок, если оно уже сделано? Так ли просто отказаться от своих поступков, когда островок губ, после и весь рот, Никиты во власти светловолосого юноши, похожего на Эроса, сопровождающего Афродиту. Глупо, правильно, плохо, хорошо — лишь рамки, за которые они вышли, ступая на битое стекло голыми ступнями.       — Простите, — школьник закрывает себе рот рукой в защитном действии, чуть ли не плача.       Никита без слов обнимает Юру, зная, как всё выглядит дико, запутанно и волнительно. Но этим поцелуем они расствили многие слова и чувства по своим законным местам.       — Никита Владимирович…       — Просто Никита.