Через тернии к лепесткам

Закатное солнце пробивается через блёклые, полупрозрачные облака, заставляя Чимина нацепить затемнённые очки, а Чонгука смешно сощуриться. Чимин хохочет, разглядывая поджатый нос, две щелочки вместо глаз и обнажившиеся зубы, потому что Чонгук смеётся тоже. Он и в самом деле, как говорит Тэхён, становится похож на крольчонка, но в бунтарском амплуа: забитый рукав, пирсинг в губе и брови, а ещё зализанные назад волосы, переливающиеся из-за обилия на них геля. — Не зевай, двигайся, — говорит Чонгук, подталкивая всё ещё хихикающего Чимина вперёд. Очередь на вход на стадион движется катастрофически медленно, и это немного нервирует. Чимина больше, конечно, потому что он обязан попасть в первый ряд, к самой сцене. Чонгуку всё равно где смотреть концерт этого прогремевшего на всю страну рэпера — если бы не Чимин, втрескавшийся по уши в начинающего успешного исполнителя, Чонгук о нём бы даже не узнал. Он не ярый фанат рэпа в целом, но Чимин, находясь в нервной горячке во время покупки билетов на концерт, случайно взял два, поэтому попросил (читать как «умолял») Чонгука пойти с ним. Не то, чтобы Чонгук долго ломался, ведь его парень и, по чудесно сложившимся обстоятельствам, соулмейт Тэхён пару дней назад улетел по работе в другую страну, наказав Чонгуку отдыхать и веселиться, но не творить безрассудств. В этом он мастер… Чонгук осматривает чуть ли не подпрыгивающего на месте друга: джинсовый костюм из куртки и штанов с высокой посадкой, полностью ушитых стразами, отбрасывающими причудливые блестящие узоры на асфальт из-за прямых лучей солнца, белый атласный кроп-топ, являющий взору загорелый подтянутый живот и татуировку на рёбрах — кажется, это название одного из треков того самого рэпера; белые кеды и немного растрепавшиеся тёмные уложенные волосы, которые Чимин то и дело трогает руками в очередном приступе волнения. — Ну давайте же, почему так долго! — Чимин топает ногами, как маленький ребёнок, выпрашивающий угощение, и тянет Чонгука за рукав кожанки на какой-то несчастный метр вперёд. Так проходит ещё полчаса, и они, наконец, оказываются возле суетящихся работников стадиона, проверяющих документы и клеящих на запястья яркие браслеты. Получив свои, они стремглав несутся к входу в зал, рассчитанный на несколько тысяч человек. Проходят досмотр, вываливая всё содержимое карманов на стол, а затем и рамки под строгим взглядом двух высоченных амбалов-охранников. Чимин мысленно хвалит такой серьёзный подход к организации концерта, но мгновенно забывает обо всём, когда, заглянув в зал, видит свободное пространство возле баррикад. — Быстрее, Чонгук-а, — зовёт запыхавшегося друга, распихивающего мелочёвку со стола по карманам, и уже мчится к приглянувшемуся местечку, утягивая Чонгука за собой. Они встают рядом друг с другом перед огромной сценой и разглядывают мерцающие экраны с заставкой, на которой крупным шрифтом написано «Агуст Ди». До концерта остаётся ещё целый час, поэтому они болтают между собой на отвлечённые темы, успевают познакомиться с девушками, стоящими рядом, и наблюдают за тем, как наполняется зал. Кажется, Агуст Ди или как его зовут по-настоящему — Мин Юнги, смог распродать все билеты на свой завершающий тур концерт. Вцепляясь окольцованными пальцами в ограждение, Чимин чувствует, что его распирает от предвкушения. Это не первый его концерт, но этого исполнителя он ещё не видел вживую, лишь смотрел парочку (ладно, не парочку) видео с его выступлений в туре, и твёрдо решил, что обязан попасть на финальный концерт. У Мин Юнги бешеная энергетика — Чимин это прочувствовал через экран смартфона, а теперь сможет погрузиться в эту сумасшедшую атмосферу сам, сможет увидеть его так близко, и одна лишь мысль об этом разрядом посылает тонну мурашек по всему телу. Чимин — обычный фанат, поддерживающий поклонник, и парасоциальные отношения не его конёк, но что-то внутри трепыхается каждый раз, когда он смотрит клипы Юнги, такие живые и наделённые смыслом и стилем, когда слушает и вникает в глубокомысленные тексты его треков, когда смотрит на него. Возможно, Чимин всё-таки пал жертвой дурацкой влюблённости в медийную личность, но никогда в этом не признается, оставаясь тенью для Мин Юнги и сливаясь с толпой, рокочущей имя любимого артиста. Внезапно затухает свет и Чимин оживляется, запихивая свои мысли в дальнюю дверь сознания и вешая на неё амбарный замок — ничто не помешает ему насладиться сегодняшним шоу. Он хватает за руку Чонгука, на несколько секунд зависая и разглядывая пляшущие огоньки озорства в его глазах, и лишь шепчет: «Начинается». Мимолётно оглядывает толпу, собравшуюся позади них и восседающую на верхних секторах — народу тьма, и каждый затаил дыхание, ожидая появления Агуста Ди. Где-то сбоку взрывается грохотом колонка, выдавая первые ноты открывающего трека, весь зал подсвечивается красным, а из глубины сцены валит дым, из которого выходит он. Чимин ещё сильнее стискивает пальцами железную ограду и смотрит на приближающегося к середине сцены Юнги — в белых клубах дыма он выделяется слишком чётко, одетый во всё чёрное. Кожаная куртка с многочисленными ремешками, под ней футболка, прямые джинсы с прорезями на коленях и массивные ботинки. Его шея увешана толстыми цепочками и ожерельем из крупного бисера, а волосы, уложенные спереди мелкими кудряшками, то и дело взмывают вверх от резких движений. Юнги уже дошёл до припева, а Чимин отмирает только сейчас, наповал сражённый аурой, исходящей от рэпера. Он читает текст уверенно, быстро, машет руками и показывает тысячу эмоций за считанные секунды. Грудь его вздымается быстро, лёгкие захватывают больше воздуха, чтобы выдать его обратно в форме незаурядных рифм. Губы мажут по микрофону, крепко зажатому меж пальцев, на которых переливаются кольца, а взор мечется по всему залу, не задерживаясь на чём-то или ком-то определённом. Чонгук пихает Чимина вбок, указывая на экраны, где лицо Агуста Ди показано совсем близко — Чимин может разглядеть каждую капельку пота, стекающего по вискам и лицу. Кадр меняется, и теперь он видит его руки, усыпанные тонкими нитками вен, и изящные длинные пальцы, перехватывающие микрофон. Чимин, кажется, машинально подпевает заученным строчкам, потому что весь его мыслительный процесс направлен только на самого Юнги, на то, как он красив и как чертовски гармонично выглядит на сцене, будто был рождён именно для того, чтобы выступать. Песня заканчивается, и весь зал, включая Чимина с Чонгуком, заходится аплодисментами и криками, скандируя псевдоним Юнги, который, поприветствовав аудиторию, сразу же переходит к следующей песне. Чимин чуть ли не пищит — это одна из его любимых, о несбывшихся мечтах и упущенных возможностях, поэтому он орёт, что есть мочи, выплёскивает скопленные эмоции под оглушающие удары битов и сначала даже не замечает обжигающих щёки слёз. Смахивает их раз за разом, потому что стоящий посреди сцены силуэт размывается, пропускает мимо ушей взволнованный возглас Чонгука и продолжает выкрикивать слово за словом, вытаскивая их словно из самой души. Следующие два или три трека он подпевает спокойно, попутно уверяя Чонгука, что с ним всё в порядке, что он просто дал волю эмоциям, и впереди его самый любимый трек, который Чонгук должен заснять на телефон от начала до конца. Чонгук соглашается, усмехаясь и держа телефон с включенной камерой наготове. Юнги берёт небольшой перерыв, скрываясь за сценой, пока на экранах включают заставку к его последнему альбому. Чимин успевает подумать о том, сколько в зале таких же старых фанатов, как и он сам, полюбивших Агуста Ди и его творчество с самого первого микстейпа, и сколько новичков, открывших для себя эту восходящую звезду после выхода его первого полноформатного альбома, сопровождающегося туром по Азии. Артисту важна любая поддержка и ему совершенно неважно, когда человек начал следить за его творчеством — об этом не раз говорил и сам Юнги. Музыка находит своего слушателя в самый необходимый для того период жизни. Чимин убедился в этом на собственном примере. Зал погружается в темноту лишь на секунду, а потом озаряется ярким белым светом, и повсюду расходится восторженный крик. Юнги встаёт возле стойки с микрофоном, начиная зачитывать строчки, бьющие по самой сути, по самому сердцу Чимина. Он закрывает глаза и вторит по памяти, снова проживает тот момент, когда впервые услышал этот трек. Глаза начинает щипать мгновенно, но губы продолжают двигаться, а рука сама тянется к татуировке, оглаживая её по высеченному на коже контуру. Он вдруг вспоминает, что просил Чонгука записать всё на видео, и уже собирается повернуться к нему, но видит, что Юнги отходит от стойки и идёт прямо. Прямо туда, где стоит он. Руки трусит, а по спине бежит холодок, сердце отстукивает бешеный ритм. В голове пустота, там перекати-поле или обезьянка с тарелками, не разберёшь, но Чимин всё равно проговаривает текст, словно священную мантру, не замедляясь ни на секунду. «Nevermind, nevermind…» Юнги садится на корточки у самого края сцены, осматривая стоящих у ограды людей, и немного устало, но совершенно довольно улыбается: девчонка трясущимися руками держит плакат «Агуст Ди, покажи мне Гонконг», другая рядом с ней машет какой-то плюшевой игрушкой, одетой в точности как он в одном из своих клипов, какой-то парень снимает его на камеру совсем близко, очевидно, получая лучший фанкам в своей жизни, а вот этот парень с раскрасневшимися глазами и в ослепительно сияющей джинсовке… Чёрт, это что, тату с названием трека у него на рёбрах? Юнги поддаётся секундному порыву интереса и тянется рукой в сторону парня, с губ которого слетают последние строчки песни и который тянется к нему в ответ. Вспышка боли. Юнги резко одёргивает руку и чуть ли не заваливается назад, но кое-как всё же сохраняет равновесие и поднимается в полный рост, ещё пару секунд рассматривая, кажется, такого же растерявшегося и рассматривающего свою руку парня, а затем движется вглубь сцены. Перед глазами всё плывёт и горизонт заваливается вбок, но он смиренно доходит до микрофонной стойки и вцепляется в неё мёртвой хваткой, стараясь игнорировать боль, разросшуюся уже до предплечья. Ему не первый раз плохо на сцене, такое уже случалось в туре от недосыпа и нервов, но то, что происходит сейчас — другое. Позади раздаются какие-то вопли, но боль оглушает и слепит его настолько, что он не обращает на них внимания. В наушнике что-то тараторит Хосок, кажется, о том, что кому-то стало плохо, и просит спуститься со сцены на небольшой перерыв, чтобы охрана могла спокойно уладить ситуацию. Юнги собирает все свои силы на то, чтобы обернуться и оглядеть зал, но видит только какую-то нечёткую неразбериху возле центральных баррикад, и просит мимо пробегающего охранника оказать необходимую помощь. Он спускается со сцены на ватных ногах, крепко вцепляясь одной рукой в поручни, пока вторая словно горит заживо. Юнги путается в мыслях, совершенно не понимает, что произошло, и, перепрыгнув через последнюю ступеньку, еле доносит своё тело до гримёрки. — Хосок, обезбол, — грохочет, шумно вваливаясь в небольшую комнатку и распугивая весь персонал, — блять, быстрее. — Юнги, что случилось? Если ты переживаешь о том человеке, которому стало плохо… — Рука, — цедит Юнги, плюхаясь на диван, и сгибается пополам от нового приступа боли. Пальцы начинают неметь, а вены словно бухнут, норовя разорваться. — Что с ней? Дай посмотрю, — Хосок усаживается рядом и помогает снять куртку, — пиротехники даже не было, и как ты только… — он замолкает, вытянув руку Юнги перед собой, и добавляет: — Господи, пиздец. Юнги реагирует мгновенно, резко поворачивает голову, о чём жалеет сразу же, промаргиваясь от светлых пятен в глазах, и смотрит на свою руку. Кровь. Она стекает вниз и по бокам широкими ручейками, пачкает его ладони и пол под ногами, а прямо перед сгибом локтя образуется в какой-то узор. Он ещё не выведен до конца, его плохо видно из-за заново вытекающей из ранок крови, но…кажется, это какой-то цветок? — Ты трогал кого-то? — спрашивает Хосок, пытаясь скрыть дрожь в голосе, и смотрит обеспокоенно. — Нет, я… — Юнги вязнет в сумбуре мыслей, вспоминает каждый свой шаг: стойка, сцена, ограждение, плакат, игрушка, телефон, стразы, татуировка… Вот оно. — Да, наверное, тот парень в первом ряду с татуировкой «Nevermind», я…я, вроде как, потянулся к нему? — заканчивает как-то неуверенно и смотрит в ответ пришибленно. Не может быть. Не может. — Юнги, — Хосок поджимает губы, принимая из рук девушки из персонала пачку бинтов, и принимается собирать кровь с его руки кусками бумажного полотенца, — ты ведь понимаешь… — Метка, — сипит Юнги, запуская здоровую руку в волосы и, откинувшись спиной на диван, смотрит в разукрашенный неоном потолок, — метка соулмейта.