* Чжучжи-лан *
Чжучжи-лан очень хотел стать змейкой. Крохотной, чтобы легко спрятаться в кармане, за пазухой или обвить крохотную ручку, чтобы ни на миг не оставлять одного, но он был слишком велик. От Сяо Юаня пахло сладко: невинностью, молоком и чем-то родным, похожим на запах Шэнь Юаня. Змеедемон как очарованный полз следом. Сяо Юань путал все дороги и представления. Чжучжи-лан не успевал, парнишка, размахивая непонятной игрушкой, шёл стремительно, в одном ему одному известном направлении, а тропа словно сама ложилась под ноги. Он так уверенно шагал в Приграничье, что иногда казалось, что его кто-то там ждёт. Чжучжи-лан терпеливо полз следом. Демонические детёныши такого возраста заботятся о себе сами, но он в первый раз видел такую самостоятельность у человеческих детей. Деревни в приграничье стояли близко. Ну как сказать «деревни» — три-пять домов, окружённых забором, а через поле ещё одна такая же стайка домиков под бамбуковыми крышами. Народ в приграничье жил разный, больше всего людей, но демоническая ци влияла, и вот уже мельтешили по окрестности люди с копытцами, чьи когти были слишком остры и длинны. Они не дикари какие-то, правила знали, когти подпиливали, но природу не обманешь. Сяо Юань же словно не замечал излишне волосатых рук с шестью или даже семью пальцами, коротких обпиленных рогов или длинного хвоста, похожего на змеиный, что нет-нет, но покажется из-под халата. Он солнечно улыбался и спешил вперёд искать цветок и отца. Чжучжи-лан напрягался при каждой такой встрече, он был готов броситься наперерез, выбивая у жутковатых обитателей Приграничья широкие ножи, напоминающие тесаки. Но те на удивление были миролюбивы к мальчику, его поили молоком, угощали паровыми булочками, давали сладкий дайкон, нанизывая его замысловатой спиралькой на бамбуковую палочку, и никто не осмеливался поднять на малыша руку. Чжучжи-лан задумался.* Лю Цингэ *
Лю Цингэ не знал, не понимал, как шисюн мог жить как ни в чём не бывало, его передёргивало от любопытных взглядов и переглядываний. Унижение было страшным. Жили бы они в старые времена — его убили бы свои же боевые братья и сёстры, чтобы не позорил славную доблесть ордена Цанцюн. Даже семья отвернулась бы от него. Теперь же всё по-другому. Ему только и оставалось, что прятаться, он и глаз поднять не мог на видевших его унижение. Он уходил на миссии всё дальше и дальше, месяцами не показываясь в ордене. Он удивлялся Юэ Цинъюаню, тот занимался делами как ни в чём не бывало, а Лю Цингэ хотелось провалиться сквозь землю от стыда и неловкости. Он не мог прятаться вечно, даже его выносливости и готовности терпеть лишения приходил конец, тогда он шёл в трактир, и там начиналось. Шэнь Юань. Не только он интересовался парнем. Шэнь Юань был интересом всех окружающих сплетников. Лю Цингэ мог бы выбрать другое направление, лететь в сторону Тяньи или Чжаохуа, там тоже хватало монстров, но его словно магнитом волокло в окрестности Хуаньхуа. — …Криком кричит каждую ночь, у меня там свояк стражником, говорит, все заглушки срывает за раз. — Его что, пытают? — Этот простолюдин был осторожен, он почти лёг грудью на стол, так что сдвинул большие деревянные кружки с пивом, и говорил так тихо, что приходилось напрягать слух. — От удовольствия, балбес! Наш глава ордена — мужик такой, под ним не забалуешь, — сказав шутку, подходящую скорее лошадям, чем людям, мужчина громко засмеялся. Лю Цингэ покраснел, он готов был сквозь землю провалиться от неловкости. Но ради таких вот разговоров, ради кусочков информации о Шэнь Юане он и прятался в самых тёмных и грязных тавернах. — Ну, а как ты хотел? С чего бы ещё он решил жениться, видать, даёт хорошо. Лю Цингэ сжал зубы. Как даёт Шэнь Юань, он знал, точнее, как целует. При мысли, что это всё было только для старого главы дворца, руки искали меч. Нежное белое тело до сих пор стояло перед глазами, как и тонкие руки, обвившие его шею, красные пухлые губы, к которым он смог прикоснуться, и зелёные колдовские глаза, при воспоминании о которых не помогала даже ледяная вода горных источников, только битва. Он и так пошёл на страшные жертвы: бессмертного в одеждах Цанцюн сторонились, а репутация главы Байчжань была хуже некуда. Точнее, она была столь возвышена, что крестьяне и простолюдины низко кланялись издали и норовили разбежаться, ни за какие деньги они не соглашались рассказать ничего ни о главе ордена Хуаньхуа, ни о его молодом любовнике. Впустую потратив и деньги, и время, Лю Цингэ избрал другую тактику: он переодевался в одежды простого наёмника, прятал Чэнлуань в мешочек цянькунь и, вооружившись мечом попроще, шёл в самый грязный притон, а там он набрасывал на себя полог ци, отвлекающий внимание, и слушал. Смертные знали, казалось, всё. Никто в мире бессмертных и не догадывался, что войска в парадных одеждах, которые пригнал глава Хуаньхуа, разыскивая Шэнь Юаня, это не знак нового партнёрства, а планируемая свадьба, ради которой глава дворца Хуаньхуа намерен попрать древние традиции и просить у смертного императора разрешение на брак с мужчиной. От такой новости его матушка бы слегла, а отец своими руками бы убил, но чем больше проходило времени, тем чаще неподобающие мысли посещали голову Лю Цингэ. Иногда ему хотелось вырвать Шэнь Юаня из памяти как ядовитую занозу и забыть о нём навсегда, но он не мог. Лао Гунчжу обвинил орден, и никто не сказал и слова в оправдание. Лю Цингэ долго ждал этого момента, он мечтал скрестить мечи со старым главой, пусть Шэнь Юань сам увидит, кого он выбрал. Бой с Тяньлан-цзюнем был хорош, но Лю Цингэ дрался не хуже. Он молод, красив и знатен, он лучшая партия, чем старый глава. Тогда эта мысль появилась и испуганно исчезла. Только встав лицом к лицу с Лао Гунчжу, он так и не смог вытащить меч, слишком много боли было в жестоких брошенных ему в лицо словах. Лю Цингэ искал опровержение, доказательства, что Лао Гунчжу соврал, пытаясь очернить Цанцюн, но земли дворца Хуаньхуа не могли врать, люди словно погрузились в траур, а слухи ходили один страшнее другого. Народ не сомневался — грядёт апокалипсис, небесный император обрушит страшные кары на головы не сумевших защитить небесное дитя людей. Это был второй слух, о котором никто в бессмертных орденах не знал — Шэнь Юань не просто любовник главы ордена, он любимое дитя небес. Если это правда, то старый лис ухватил удачу за хвост и он никогда его не отпустит, а Лю Цингэ сам вершил свою судьбу, он сам своим высокомерием оттолкнул от себя парня, за которым ухаживали двое глав сильнейших бессмертных орденов. Богу войны приходилось нелегко, в хаосе страшных историй и леденящих кровь ужасов он искал крупицы правды, словно снова шёл по следу хитрого зверя. Когда Шэнь Юань пришёл в себя, народ повеселел, и снова пошли скабрезные шутки и нескромные намёки, а красоту Шэнь Юаня расписывали так, словно каждый второй был по меньшей мере императорским поэтом.