Долетишь ли до рая, неперелётная птица?

Какими не были бы серьёзными раны, они постепенно, но верно затягиваются. Зализываются и стираются, и только шрамы, бугристые и неказистые, могут напомнить носителю о неприятном опыте их получения. Первые месяцы обитания в доме аль-Хайтама стали для Кавеха невыносимыми. За лёгкой улыбкой юноша прятал свою страшную усталость от тотальной зависимости. Слава Архонтам, его рабочая записная книжка не переставала пополняться заказами: деньги были. Сопоставимая труду оплата щедро ссыпалась Кавеху в карман, но на руках из неё под конец дня ничего не оставалось. Малая часть отдавалась за арендную плату, большая — за вечный долг. Скромные остатки шли на покупку архитектурных инструментов, но их, конечно же, не хватало даже на пару добротных линеек. Приходилось… Приходилось просить. Не глядя в глаза, в который раз просить аль-Хайтама об одолжении. В лучшем случае тот молча, не отвлекаясь от чтения, давал необходимую сумму. Но чаще… Чаще он задавал конкретные вопросы: — Твой заработок восстановился. Почему тебе не хватает моры? — аль-Хайтам скрещивает руки на груди, прямым хмурым взглядом окидывая переминающуюся с ноги на ногу фигуру. — Почему не хватает? — резко повысив голос, отвечает Кавех. — Не ты ли обязал меня платить арендную плату? — По моим расчётам, остатка после покрытия долгов должно хватать на покупку инструментов, — аль-Хайтам продолжает развивать свою мысль, не реагируя на эмоциональность юноши. — Тебе ещё хватает наглости считать мои и так скромные сбережения? — морщинка между бровями Кавеха рискует остаться там навсегда. — Постыдился бы! Никакого уважения к старшему! — И что даёт тебе твоё старшинство? — парирует аль-Хайтам. — Может, это оно тогда обеспечит тебя необходимой суммой? От раздражения и бессильного гнева кончики ушей Кавеха наливаются малиновым цветом. — В этом месяце обойдусь без… — он не успевает договорить, как мешочек с деньгами звонко шлёпается о поверхность стола. — Спасибо, но уже нет необходимости. Резко вздёрнув подбородок, Кавех прикрывает глаза и, держа спину прямо, уходит в свою комнату. Ещё с самого детства он привык сохранять чувство собственного достоинства, и сейчас он как никогда мог продемонстрировать свои железные принципы. Его железные принципы ломаются так же, как треснутая ранее старая треугольная линейка. Съезжает по бумаге не держащаяся более ножка циркуля, пишущая его часть и вовсе прекращает оставлять за собой какой-либо грифельный след. Прерывисто выдохнув, Кавех воровато оглядывается через плечо: вся его комната от пола до настенных полок была завалена всевозможными чертежами. Без хорошего циркуля он как архитектор едва ли сможет завершить две трети заказов, и осознание этого было ясным как день, несмотря на душащее глотку упрямство. Когда Кавех выглянул за дверь, аль-Хайтама больше не было в гостиной. Мешочек с морой так и оставался лежать на своём месте. Вопрос, куда же пропала определённая сумма из заработка Кавеха, преследовал аль-Хайтама весь рабочий день. Он не мог обсчитаться, в своих математических способностях был уверен наверняка. Часть — аренда, часть — долг за Алькасар-сарай. Кавех отказывал себе в покупке новых одежд и украшений, не нуждался в новой мебели. Аль-Хайтам не брал с него деньги даже за купленные продукты, поскольку по договорённости Кавех занимался готовкой для них двоих. Вечером, когда рабочий день подошёл к концу, аль-Хайтам отчего-то решил сменить свой маршрут. Несмотря на то, что теперь Кавех работал на себя и не был связан юридически с архитектурным бюро, юноша часто заглядывал в это место для общения с другими архитекторами и обмена опытом. Юную звезду Кшахревара принимали радушно, и Кавех не гнушался окунуться в редкие для себя положительные эмоции. Когда аль-Хайтам проходил мимо бюро, то ещё издалека заметил знакомые багровые ткани, стекающие вдоль спины Кавеха. Юноша сидел на корточках, подметая белыми полами длинной рубашки пыльную землю. Его лицо было сокрыто за стеной, руки медленно двигались вверх-вниз. Чем ближе подходил аль-Хайтам к ничего не подозревающему парню, тем отчётливее начинал слышать непривычно нежный, ласковый голос. На несколько мгновений аль-Хайтам впадает в ступор. Точно ли это голос Кавеха? Неужели он может быть таким? Не резким и крикливым, не полным ненужных эмоций. Низким и размеренным, спокойным… Когда аль-Хайтам заглядывает за угол бюро, то тут же чувствует, как пазл в его голове складывается в целостную картину. Сидя на корточках и до сих пор не замечая мира вокруг себя, Кавех что-то ласково мурлыкал себе под нос, накладывая очередной пакетик кошачьего корма крутящимся вокруг него котам. Чёрные и белые, рыжие и пёстрые тени скользили по рукам юноши, крупные мордастые головы тыкались в подрагивающие от эмоций руки. — Сейчас, сейчас-сейчас, — в голосе Кавеха слышалась доброта, хрустальная и чистая, как вода в горной реке. Кошки тащили своих котят к нему за загривки, клали их едва ли не Кавеху в руки. Доверяли. Эти голодные и никому не нужные, эти уличные животные нуждались в помощи, и парень не мог пройти мимо. Не мог отказать, ведь сам буквально недавно был таким же котом: уличным и никому не нужным… — Приют для животных ежедневно занимается кормлением уличных собак и кошек, их отловом и дальнейшим пристраиванием, — от голоса позади себя Кавех едва не заваливается назад, потеряв равновесие. — Для исполнения своих прямых обязанностей данной организации выделяется соответствующий бюджет. — Как ты нашёл меня? — не оборачиваясь, тихо спрашивает Кавех. Несколько котов обходят его по бокам, чтобы принюхаться к ещё одному подошедшему человеку. — Ты поступаешь глупо и опрометчиво, — аль-Хайтам не отталкивает ластящихся животных, но и не спешит погладить выгнутые спины. — В твоей ситуации тебе следовало бы пересмотреть план расходов. Всех не прокормишь. Кавех отвечает не сразу. Головой он прекрасно понимал: не следовало отдавать последние монеты на корм для животных. Но сердце болезненно сжималось при виде округлых, просящих глаз. — Я поступаю по совести. От упрямства, что слышалось в голосе парня, аль-Хайтам закатывает глаза и тяжело вздыхает. Оставаться здесь более было абсолютно бессмысленно. Не настаивая и не имея никакого желания переубеждать, он покидает Кавеха, оставляя того в гордом одиночестве.