Метод Куроо

— А как вы познакомились с Бокуто-саном?        Этот вопрос был не заготовленным.       Как и все сказанные связующем на этом балконе слова. Это был просто бесконтрольный поток импровизации, потому что у него совершенно никак не получалось нормально продумать свою речь, а о путях отступления и говорить было нечего. Потяжелевший язык ворочался с трудом и Акааши чувствовал, что вот-вот его перестанет чувствовать вовсе, или того хуже — прикусит.  — Как познакомились… Как познакомились? — Куроо еще несколько раз повторил эту фразу, прокручивая в пальцах банку. Было заметно, что эта фраза неожиданно обескуражила его. И теперь он в задумчивости совершал какие-то беспорядочные действия в попытке обдумать произошедшее. Не только у одного Акааши слова будто не хотели складываться в предложения, — это было около года назад.       Куроо уже на первом году обучения был довольно бойким. Его прямо трясло от предвкушения тренировочных матчей с сильными противниками. Но было довольно тоскливо, ведь с ним рядом не было Кенмы. И нынешний пасующий был так себе у них, честно говоря.       Волейболист шел по коридору раздевалки спортивного зала, совершенно уйдя в свои мысли. Но вдруг он с кем-то столкнулся плечом. — Эй, широкий очень? — взревел Куроо, недовольно оглядывая парня взглядом.       Это оказался парень, лет шестнадцати с черно-белыми волосами и наивным видом. — Я не виноват, что ты совсем не смотришь куда идешь, — сказал, также недовольно сложив руки на груди, член команды Фукуродани, чем мгновенно разбил вдребезги все доводы Куроо о его наивности.  — Ах, то есть я еще и виноват? — всем своим видом показывая, что оскорблен до глубины души, удивленно протянул Тетсуро, — Извиниться не хочешь? — Не-а, — словно издеваясь, проговорил и пожал плечами доигровщик. — А, то есть… — Куроо начал закипать. Такая наглость противника уже не лезла не в какие рамки. — Ну, тем ни менее, я думаю, что все проблемы решатся на площадке, так ведь? — вызывающе улыбнулся парень, уперев руки в боки, — мы же против вас еще не играли. — А-а-а-а, понял о чем ты, — раздраженно натянув улыбку, догадался Тетсуро, — чья команда проиграет, тот и извиняется. По рукам?       Парень рассмеялся, откинув голову назад и, уперев руки в боки, задорно и даже в какой-то мере возбужденно посмотрел на соперника.  — Именно! По рукам!       Злобно пожав руки, устремив друг на друга испепеляющий взгляд и натянув хитрые улыбки, каждый удалился в сторону своей раздевалки.       Фукуродани потерпела поражение.       Игроки Некомы выиграли во всех сетах без исключений.       Бокуто после последнего матча так сильно расстроился, что даже, закрыв запястьем руки лицо, ударился в слезы. А его черно-белые волосы опустились, будто и правда приуныли вместе с хозяином. Его былая  уверенность мгновенно растворилась.        Вся Некома уже давно покинула площадку, но Куроо остался. Он, по ту сторону площадки, сквозь сетку посмотрел на сокрушающегося противника, чьи ударь были почти всегда безнадежно заблокированы.       Приподняв сетку, он перешел на другую сторону и встал около Котаро. — Позлорадствовать пришел? Или, может быть, хочешь чтобы я извинился? — не отрывая запястья от заплаканных глаз, в нос сказал доигрощик. — Прости. Ты сегодня отлично играл, — Куроо похлопал Бокуто по лопатке и удалился в свою раздевалку.       А тот медленно отнял запястье от лица и со смешанными эмоциями проводил взглядом удаляющуюся спину центрального блокирующего. — А потом? — спросил Акааши. — Потом, потом, — слегка постукивая полупустой банкой об перила, Куроо снова повторял слова, как попугай, пытаясь, чтобы звучало как можно более связно, — потом как-то номера нашли, гулять начали. Просто очень забавно получилось. — Да уж, — снова чуть-чуть приподняв уголки губ, проговорил Кейджи. — Правда или желание, Акааши? — Правда. Мне тоже сейчас не охота что-то делать, — признался он, не убирая полуулыбки с лица. Акааши взглянул на Тетсуро и тоже одним глотком допил мохито, к которому за весь рассказ даже не притронулся ни разу. — А ты как с Бокуто познакомился? — спросил Куроо и выжидающе стрельнул глазами в сторону связующего. — Лично — только на первом году обучения. А до этого только видел его на турнире, когда был на последнем году средней школы. Он так обворожительно прыгнул для удара, что, думаю, именно этим он и зацепил меня. Потом мы всего лишь на секунду встретились глазами. И наверно именно тогда я и влюбился. Как бы банально это не звучало, но очень похоже было на любовь с первого взгляда, — сказав это, Акааши чуть усмехнулся. — Скажите… — неуверенно пробубнил парень, нервно комкая листок бумаги в руках и беспорядочно бегая глазами по спортивному залу, пытаясь ими за что-то зацепиться.  — Коноха, — ответил ему второгодка и засмеялся. — Кхм, скажите, Коноха-сан, Бокуто Котаро, — считал по слогам Акааши имя нападающего с листка, — Он же учится в Фукуродани?  — А ты с какой целью интересуешься, первогодка? — по-доброму усмехнувшись, спросил Акинори и расплылся в улыбке. Кейджи явно не ожидал такого вопроса и от волнения у него вспыхнули уши. — Я связующий! И тренер мне сказал, что у нас в клубе есть нападающий, входящий в пятерку лучших в стране. — Ну да, у нас. — А где он? — озираясь по сторонам, спросил Акааши. — Хей! Хей! Хей! — раздалось оглушительное из другого конца зала. — Он там, — сказал Коноха, поворачиваясь в сторону нападающего.       К ним медленно приближался парень, чеканя волейбольный мяч об пол. — ТАК ТЫ СВЯЗУЮЩИЙ?! — громогласно выдал нападающий, невероятно воодушевившись. Он чуть ли не вплотную подошел к новому связующему первогодке и, наклонившись, приблизил свое лицо к лицу Акааши. Тот затрепетал и даже почти на целую минуту потерял дар речи. — Д-да, — тихо сказал тот, опустив глаза в пол. — А потом он начал мне что-то рассказывать и именно так мы и познакомились. А потом… подружились.       Куроо впервые по-доброму хмыкнул. — Куроо-сан, а при каких обстоятельствах был ваш первый раз? — спросил Кейджи, тщательно подумав. Раз уж Куроо сам начал рассказывать об этом, то почему Акааши не мог поинтересоваться? Раз сам начал поднимать такие странные темы, то он явно знал о последствиях и будто нарочно направлял разговор в нужное ему русло. Но почему-то Акааши все еще не мог понять — в какое? — Ну… — протянул центральный блокирующий, отводя взгляд и по-прежнему качая жестяную банку в руке. Было видно что этот вопрос его ничуть не смутил, а просто был неожиданный, и Кейджи сам даже признался, что ни к месту, — помню, когда я был ещё на первом году обучения, к нам в Некому на месяц по обмену приехала студентка из Пхукета. Мы с ней сначала подружились, а потом, решив, что больше её никогда не увижу, подумал, что она — как раз то, что надо для того, чтобы протестировать мой новоиспечённый метод. И как итог, бедняжка совсем потеряла от меня голову. Хотя она была меня старше года на четыре точно. В общем как-то так вышло, что я время от времени стал водить её домой. И в один из таких дней отец остался на ночную смену.       Куроо резко замолчал и перевёл взгляд на Акааши. Тот выжидающе смотрел на капитана, и Тетсуро решил поставить точку в этом вопросе. — А потом она уехала и мы с ней больше не виделись, — закончил блокирующий, цыкнув, — А ты девственник, Акааши?       А вот Кейджи это слегка смутило. Но он вспомнил свой вопрос и тут же тряхнул головой, подумав, что Куроо-сан ничего другого спрашивать и не будет. После такого-то вопроса. — Ну вообще-то да. Это для подростка не такая уж и редкость. Редкость, это скорее вы, — сказал Акааши, пожимая плечами и окидывая взглядом Куроо, а потом останавливаясь на смольной макушке продолжил, — Чёрный ловелас.       Тетсуро пьяно расхохотался, а потом снова хлебнул из банки. — А классная кликуха, мне нравится. Ты только Бокуто не рассказывай, а то он тогда станет черно-белым ловеласом. А, кстати, что там по Бокуто? Уровень любви плещет из всех краев? Взаимностью-то пахнет? — с заметной издевкой спросил Куроо, слабо толкнув локтем Кейджи в плечо.       Почему-то Аккаши подумал, что черно-белый — не очень точное определение. Скорее волосы были у доигровщика темно-серыми. Но, решив не портить этот вроде как веселый и более-менее комфортный вечер придирками, пропустил это мимо ушей. И неожиданно для себя самого зацепился за другую мысль Тетсуро, которая уже была ближе к атмосфере этого разговора.  — Не думаю, Куроо-сан. Я много раз замечал, как Бокуто-сан смотрит на девушек. И ни на кого больше таким взглядом. Ему очень нравятся девушки, — подавленно отозвался он, откладывая недопитый лимонад в кашпо и опираясь на перила балкона локтями, свешивая предплечья и заставляя кисти беспорядочно повиснуть. Прокручивая в голове множество моментов, сжимающих сердце; как Котаро провожал долгим взглядом компании девушек, в коротких клетчатых юбках и плотно облегающих пышные ноги чулках, которые к сожалению являлись частью школьной формы.       Куроо грустно, даже можно сказать театрально, вздохнул, показывая всем своим видом, что глубоко сопереживает Акааши. — Если ты что-то любишь, отпусти, — тихо, но уверенно проговорил блокирующий, — Если это твое, то оно вернется. Если нет, то никогда твоим не было, Акааши.       Кейджи устало выдохнул и перевел взгляд с ночной улицы на Куроо-сана. — Мне трудно плыть по течению, — выносит он самый правдивый, но вместе с тем неутешительный вердикт, — трудно отпустить. Я настолько успел привязаться к нему, что мне кажется, пытаясь выбраться, я только запутаюсь еще сильнее.  — Вещи меняются, Акааши, — сказал Терсуро, выкидывая очередную допитую банку и устало, окинул взглядом связующего, — люди уходят. Жизнь ни для кого не останавливается. Продолжай просто жить. Все как-нибудь само образуется, уверяю тебя.       Кейджи, слушая как капитан шутит, а потом сразу говорит что-то очень глубокое, убедился в том, что если Куроо пьяный, то настроение меняться у него будет очень часто.       Подул легкий ночной ветерок. Куроо перевел взгляд на Акааши. Тот стоял, глупо улыбаясь. Видимо, слишком погрузился в приятные воспоминания начала своего первого года и ему хотелось бы верить, что дальше только такие и будут. Тоже приятные, теплые. Не тяготящие разум и душу. Не заставляющие не спать по ночам из-за таких лишних и совершенно ненужных раздумий.        Куроо видел, как постепенно менялось настроение связующего, а в это время ветер трепал отдельные прядки его волос, играя с ними; он то опускал их, то поднимал, то закручивал в известном одному ему направлении.        Акааши был красив.        Куроо подумал так, как только увидел нового связующего Фукуродани, познакомившись с ним. И сразу ощутил что-то непонятное, трепетно тлевшее на уровне паха. Почувствовал не только хорошо знакомое ему возбуждение, но и что-то такое, что доселе было ему неведомо. Что он еще ни разу не испытывал. Что-то новое, другое и совершенно непохожее ни на что такое, о чем бы Тетсуро знал.        Чем-то он его зацепил.       Черт возьми, это было понятно с первых секунд. Но чем именно?        Он тогда обнаружил, как ему казалось, самое правильное решение проблемы. Самое точное и безошибочное. Сравнить свои чувства с Акааши и чувства к другим людям, к которым Куроо очень хорошо понимал, что чувствовал.        То есть Бокуто, девушки и Кенма.        1. Бокуто.        Бокуто являлся его бро, другом, корешом, кентом и вообще близким челом и родственной душой. С Котаро можно было отлично посмеяться и вдоволь наболтаться о всяких пустяках(за телефонными звонками они парой сидели и пять часов, и семь, и восемь, что являлось их рекордом). Если бы Тетсуро знал, что такое иметь брата, то сравнил бы Бокуто с ним. Он ему как родной, которого он бесконечно любит и очень дорожит их дружбой, которая за год успела пройти уйму испытаний, умудрившись не разрушиться. Они обнимались без всяких задних мыслей, могли целовать друг друга в виски, не ощущая неловкостей и всякой подобной чепухи. Брата у него, правда, не было, но если бы и был, он бы без сомнения относился бы к нему точно так же, как относится к Котаро.        В этом плане Аккаши пролетает. Заценили каламбур, да? В общем, не суть. Он относится к нему точно не как к Бокуто. К Бокуто он никогда не чувствовал какого-то вожделения. И от одной мысли, что может почувствовать — становилось тошно. В голове сразу всплывали сюжеты дешевых неоригинальных порнушек, где сестренка застряла в стиральной машине и ей срочно требовалась помощь братика. Ну такое. Даже думать об этом не хотелось и в целом-то было неправильно и как-то противно. Обычно в такие моменты, когда такого рода мысли все же начинали назойливо лезть в голову, нужно тряхнуть головой, чтобы прогнать этих непрошеных гостей. И срочно переключить свое внимание на что-нибудь другое.        Черт, ну а если брать в пример Акааши, которому изначально противопоставлялся Бокуто, то какого-то абсурда тут уже не чувствовалось. Куроо наоборот не хотелось гнать прочь эти всплывающие картинки, ведь здесь для Тетсуро вообще не было никакого табу. Ладно, поехали дальше.        2. Девушки.        В этом плане блокирующий не лукавил и зá нос Акааши не водил. Ему и правда нравились девушки, а особенно с длинными волосами; это было слишком соблазнительно, и не заставляло чувствовать вообще ничего кроме животного голода. Который за собой всегда влек побуждение к действиям.        И опять же. Не то. Хотя и очень похоже.       С Акааши все было примерно также. Куроо просто хотелось развести его ноги и… дальше по пунктам. Он, несмотря на то, что Кейджи все же являлся парнем, ощущал свое влечение к нему, как влечение к противоположному полу. Чисто физиологическое.       Это Куроо отметил, когда Акааши бежал доставать мяч из аута. Взгляд блокирующего как бы невзначай упал на ноги связующего и Куроо тут же смутился. Кто вообще додумался делать настолько дурацкие мужские шорты?       Легкая, тонкая ткань спортивных шорт, как будто назло Куроо, была белого цвета. И этот белый цвет зачастую просвечивал, а разрез сбоку на бедре открывал всем желающим вид на внутреннюю сторону бедра Акааши Кейджи. Но у этих спортивных шорт было все-таки одно преимущество: они были защищены тканью поплотнее на уровне паха. Хоть на этом спасибо.       Почему, скажем, у Бокуто шорты были совсем другой модели и сшитые из более грубой ткани? Конечно, у Котаро даже в этих шортах задница была отличная, но этот момент Тетсуро для себя уже давно опустил. Но сравнение с Бокуто он уже приводил выше и чувства, точно в корне отличались.       Еще потому что шорты, которые носил Бокуто — извините, пожалуйста, Куроо — были нормальные. То есть такой длины, что даже закрывали часть завышенных наколенников.       А шорты, которые носил Акааши были точно преступлением против вселенной — и в особенности против Тетсуро — и были настолько незаконны, что их точно необходимо было запретить.       Как и их обладателя.       Не то, чтобы блокирующего это как-то отвлекало от игры. Просто это тогда было настолько неожиданное откровение, что Куроо и правда ненадолго впал в ступор. Но очень быстро с этим смирился. Бывают в жизни огорчения, конечно.        Поначалу он его и отнес к этой категории отношений.        Но заметив, что очень часто стал засматриваться на своего нового друга — Куроо никогда не обманывал себя, потому что попросту не имел настолько вредной привычки — понял, что ошибся. Ему, черт возьми, хотелось не только этого.        3. Кенма.        И, наконец, главная схожесть в этих чувствах было желание бесконечно любоваться. И всячески касаться. Гладить, обнимать, целовать, ласкать, прижимать куда-нибудь.        Но разница была тоже на лицо. После объятий с Козуме, богатое воображение Тетсуро никаких картин больше не дорисовывало. А после объятий с Акааши разум уже давал волю всяческим ухищрениям, но к сожалению доступным только в сознании.        В целом, Куроо больше ничего не мог добавить, потому что насчет остального был не уверен. Ну и получается, что сравнительный анализ на этом можно и закончить. Хотя он породил куда больше странных вопросов, вместо того, чтобы найти ответы на уже имевшиеся.        Но как же так вообще могло быть?       Он с двенадцати лет был безумно влюблен в Кенму, но его бро привёл своего нового связующего с офигенными ляжками, при мысли от которых Тетсуро словил стояк прямо посреди тренировочного матча?       Звучало странно. Куроо был абсолютно согласен.       И во время матча с Фукуродани его настигло ровно тоже самое. Это было очень странное чувство, стирающее границу между вожделением и симпатией. Именно так и подумал блокирующий, решив на этом остановится, оставаясь не отдавать себе отчет в своих действиях и, уж тем более, мыслях.        Но на этот вопрос капитан все-таки нашел какой-то странный ответ, который и ответом по сути своей не являлся, но много чего на самом деле прояснял: он решил, что его разум и тело будто живут отдельно друг от друга. Он осознавал, что любит своего лучшего друга исключительно нежной любовью. Которая с огромной вероятностью не будет подразумевать собой какую-нибудь интимную близость.       А Акаааши… Куроо одновременно и хотелось и не хотелось нежно обнимать или целовать его. Ведь если он не относился к категории людей «Кенма», то он его не любил, ведь в этой категории есть место только для одного человека и оно уже слишком давно занято.        Плюс ко всему очень сомневался, что это странное вожделение к Кейджи вообще можно назвать любовью или привязанностью.       Но почему-то сейчас, увидев как связующий был прекрасен в свете ночных фонарей, Куроо правда захотелось поцеловать его.       Потому что споить Кейджи было далеко не спонтанным решением.       Потому что трезвый Кейджи никогда и ни за что не даст Куроо себя поцеловать. А уж тем более не даст себя.       Эта вся ситуация своей сложностью была похожа на сюжетную линию какого-нибудь любовного американского романа.       А полупьяный румянец на щеках связующего придавал этой ситуации ещё более интимную окраску. И Куроо решил, что все же можно и провести контратаку, чтобы понять, действительно ли ему этого хотелось? — Ака-а-аши, — протянул он, опираясь локтями на перила, подпирая ими же подбородок, — Правда или желание? — Правда, — сказал связующий и, опустив глаза, осматривал кашпо на наличие лимонадов, проводя тонким пальцем по его бортику, вырисовывая странные узоры. — Правда, да правда, — проворчал Тетсуро, передразнивая Акааши, — Не хочешь выбрать желание? Потому что в другой версии этой игры нельзя выбирать правду несколько раз подряд. — Не вы ли говорили, что вам ничего не хочется делать? — вяло, но с очевидным упреком отозвался связующий. — Говорил. А ты-то, что, своего собственного мнения не имеешь? — недовольно проговорил Куроо, открывая ещё одну банку, и переводя взгляд на собеседника. — Имею. Но просто оно в данный момент совпадает с вашим. Я тоже не хочу ничего делать, — также недовольно сказал Кейджи, вернув капитану его тон. После чего проморгался и, прогоняя сонливость (которая по-прежнему почему-то отзывалась тупой болью в веках, при попытке их закрыть) продолжил, — Это был вопрос? — Ну, считай да. И вот сейчас я специально для тебя выберу желание. Чтобы тебе было стыдно, — с очень наигранной обидой воскликнул капитан и сложил руки на груди. — Хорошо, Куроо-сан. Принесёте мне ещё несколько банок лимонада? Там оставалось, я помню.        Куроо раздосадовано прорычал и направился к выходу, демонстративно хлопнув старой дверью балкона.        Как только Тетсуро удалился, Акааши тяжело вздохнул. Ему хотелось попробовать уснуть, но не хотелось оставлять кошачьего капитана тут одного. Это было бы некрасиво, если все гости уснут, а хозяин дома будет сидеть один. Ведь связующий не заметил сна в ни в одном глазу странного цвета. Кошачьему капитану спать вообще не хотелось, как показалось Кейджи.       Он засмотрелся на моргающий уличный фонарь и вспомнил про Бокуто-сана, спавшего в доме. Потом снова тяжело вздохнул. Было трудно признать, что как бы этого не хотел Акааши, он не сможет отпустить Котаро. У него не получится. И он будет страдать всю оставшуюся жизнь от неразделенной любви только потому, что не родился девушкой.       Фонарь перестал моргать и совсем погас. А затем, буквально через несколько секунд снова зажегся. Выглядело ужасно странно. Даже, Акааши бы сказал, жутковато.       Через несколько минут, из раздумий связующего вывел Куроо, снова злобно хлопнув скрипучей, не менее старой, чем сам балкон, дверью. И только сейчас связующий ее разглядел. Дверь и правда была древней: местами обшарпанной, а побелка потихоньку слетала.       Капитан закрыл дверь ногой, а локтем поправил ручку. — Держи, твой лимонад, — проворчал капитан, выкладывая две жестяные банки в кашпо Акааши. — Спасибо, Куроо-сан, — слабо улыбаясь, благодарно кивнул Кейджи. — Пф, да не за что, — сказал Тетсуро, фыркнув и отвел взгляд, недовольно сложив руки на груди, — Правда или желание? — Желание, — все-таки сдался Кейджи, открывая банку лимонада. — Закрой глаза, — и про себя капитан добавил, что не хватало только «и открой рот».       Акааши сначала было задумался, но все-таки решился, потому что по словам Бокуто, Куроо точно ничего плохого не сделал бы.       И закрыл глаза, неплотно сомкнув веки. Его темные негустые ресницы чуть подрагивали, а сам он чуть сжал губы.       Сказать, что Куроо снова залип — ничего не сказать. И чтобы не услышать что-то вроде «долго ещё?», он схватил большим и указательным пальцами связующего за подбородок и впечатался в его припухшие губы своими, потрескавшимся от прохладного ночного воздуха.       А Акааши будто током прошибло. Его бросило в жар, а сам он мелко задрожал, ведь теплые пальцы Куроо-сана, касающиеся ледяного подбородка, вызывали табун мелких мурашек по всему телу.       Вдруг Акааши, мозг которого как назло будто действительно приостановил все мыслительные процессы, наконец-то понял, что его целуют.       Напористо, требовательно. И даже не спрашивая чего бы хотел Акааши.       Хотел бы целоваться?       И уж тем более с Куроо.       Волна негодования, смешанного со стыдом, возмущением и странным разочарованием прокатилась по телу Кейджи. И пока он мешкал, Тетсуро положил свои обжигающе горячие ладони на замерзшие плечи связующего, чтобы окончательно отрезать ему путь к отступлению. И говорить нечего, что действия капитана обескуражили Акааши, заставив холод прокатится ещё одной волной по его коже.       Но несмотря на старания капитана, Кейджи не хотел пускать его в свой рот, плотно смыкая губы и зубы. Поэтому поцелуй получился довольно сухим и будто бы детским, ведь при нем были задействованы только губы.       Он еле-еле справившись с тяжестью в теле, упёрся ладонями в грудь блокирующего и, оторвавшись от чужих губ, с оглушительным шлепком отвесил Куроо пощёчину.       А тот, будто и правда в конец протрезвел, ошарашено поднял взгляд на Кейджи потирая горящую щеку, которая уже начала краснеть.       Они буквально на секунду встретились глазами. И связующий впервые взглянул капитану прямо в них; они оказались цвета охры, будто действительно являлись кошачьими. Эти глаза напротив смотрели ошарашено и разочаровано. Кейджи жутко взбесил тот факт, что Куроо действительно не ожидал отказа.       На лице у Акааши было написано все: зубы сжались окончательно, заставив проступить желваки, глаза широко распахнуты, а по щекам заструились обжигающие, соленые дорожки слез. Кейджи начал отплевываться и резко тереть губы тыльной стороной ладони.       Воздуха в лёгких у Кейджи предательски не хватало, из-за чего он, закончив плеваться, начал задыхаться, судорожно глотая ртом воздух. Рыдания душили, перекрывая путь кислороду. В его глазах на миг Тетсуро прочёл бесконечную обиду и злость. — Я…я… — пытаясь выговорить хотя бы слово, связующий задыхался от гнева и острой нехватки кислорода, пытаясь подавить в себе слезы, — Мой первый поцелуй… он… должен был быть…       Но продолжения не последовало. Вместо него Тетсуро услышал лишь всхлипы и судорожные выдохи, которые указывали на то, как сильно обида переполняла первогодку.       Осознание пришло сразу: Куроо наконец-таки понял, какую ошибку совершил.       Поддавшись своим мимолетным желаниям и каким-то ненужным экспериментам, он поцеловал человека, влюблённого не в него.       А первый поцелуй Акааши точно был бы не для него. Эта мысль ударила по затылку так резко, как резка была пощёчина Кейджи.       Блокирующему только и оставалось удивленно проводить усталыми глазами убегающего в слезах с балкона Акааши. Который, прямо как и сам Куроо, хлопнул этой несчастной старой дверью с такой силой, что послышался глухой стук двери о косяк и звон стекол, которые словно и вправду были готовы были вот-вот треснуть или вовсе выбиться.       Простояв так минут пять, гипнотизируя дверную ручку, Тетсуро все же подумал, что неплохо было бы найти Акааши и хотя бы попытаться объясниться. И извиниться.       «Блин, сорян, что после твоих слов о том, что ты влюблен в Бокуто, поцеловал тебя, чувак, я просто решил проверить действительно ли ты мне нравишься в какой-то отдельной категории, или я ошибся».       И, собираясь выйти с балкона, Куроо, резко остановившись, замер в его открытой двери, едва переступив порог только одной ногой и предательски впуская в теплый дом прохладный ночной ветер. Он все же решил, что это моментально сгенерированное мозгом извинение действительно никуда не годилось. Хорошо, конечно, что он тактично промолчал, а не извинился так.       И тут Тетсуро понял, что даже если бы он и хотел, то все равно не смог бы выговорить и ничтожного слога. И промолчал он не тактично, оказывается, а вынуждено. Ведь неожиданно сильная пощечина словно вышибла из Куроо все слова и он на несколько секунд совершенно лишившись дара речи, оказался дезориентирован. И все, что он мог, это в недоумении смотреть, удивленно хлопая глазами, на Акааши, которого душила чуть ли не смертельная обида.       А потом, все же найдя в себе силы выйти за пределы балкона, Куроо, оказавшись в более-менее тёплом помещении, ещё раз со злостью хлопнул этой несчастной дверью. Которая, в свою очередь, противно заскрипела. Такими темпами она и вовсе грозилась слететь с петель. И капитан вдруг подумал:       Зачем он вообще полез к нему целоваться? Вот, для чего это нужно было делать? Понял-то он в итоге, что хотел? Или нет?       И он ведь реально от самого себя такого не ожидал. Тетсуро, конечно знал, что когда он пьяный, то очень любвеобильный, но… такое обычно ограничивалось максимум объятиями.       И тот факт, что он правда не ожидал отказа, смутил и самого зачинщика. Он что, настолько был пьян, что действительно подумал, что Акааши ответит на его поцелуй?       Мол: «Мне вообще-то нравится Бокуто-сан, но это не взаимно, поэтому, конечно же я поцелую тебя в ответ. Давай потом еще и переспим. Будет круто»?       Так, что ли?       Куроо, сначала тупо уставившись в пол, словно прожигая в нем дыру взглядом, резко тряхнул головой, как будто силясь прогнать остатки похмелья, хорошо уже разогнавшееся пощёчиной, которую связующий так кстати ему влепил. Спасибо, хоть мыслить трезвее начал.       Кстати о пощечине. Щека начала резко, неприятно саднить, и Тетсуро потянулся кончиками холёных пальцев к раскрасневшийся горящей щеке. Капитан вот уж никак не ожидал, что у связующего, чьи удары ограничившись подачами, и то, совсем легкими и не вычурными, была настолько хлёсткая ладонь и такая сила удара.       Он, твердо решив, что простого «извини» без оправданий точно хватит, — ведь если человек оправдывался, то он точно был в чем-то виноват, но Куроо себя таковым не считал, поэтому и освободил себя от оправданий (да и что он мог сказать в свою защиту?) — пошёл искать Акааши для последующих извинений и установления мира.       Он два раза обошел целый дом, но связующего нигде не обнаружил. Что же, он в самом деле, действительно под землю провалился от стыда? Или, может быть, в воздухе растворился?       Но спустившись в третий раз в коридор, он наконец-то понял, что все это время его смущало.       Отсутствие второй олимпийки с эмблемой Фукуродани.       Осознание заставило капитана удивленно встрепенуться и кинуться к корзине с грязным бельём, моментально вытаскивая оттуда темно-синюю майку.        И, чуть сжав ее в ткань в кулаке, он подбежал ко входу, беспомощно вперив свой взгляд во входную дверь.