Самая любимая дочка

      «Галина Сергеевна, вот ты и не номер один. Впервые в жизни. Ну, и каково это? Новый опыт для тебя… Новый опыт ученой Галины Сергеевны Васнецовой, поставленный без ее согласия… Новый опыт, новые познания… Поистине, жизнь непредсказуема, как сказал… как сказал… Женя. Не сказал, а сказала. Женя сказала, что я не любимая дочка папы. Вернее, что любимая не я, а Пуговка. Полина Сергеевна… Не Галина, а Полина… Новое поколение… Впрочем, так происходит всегда. Ротация генераций естественна, и стоит ли удивляться закономерной цикличности, в соответствии с которой обеспечивается преемственность функций объекта родительской симпатии от более старших потомков более младшим… Да какая, нафиг, преемственность! Не назначала я Пуговку своей преемницей! Эту выскочку, задаваку, обжору… Галина Сергеевна, что вы себе позволяете, она ведь все-таки ваша младшая… Да какая, нафиг, Сергеевна! Галя, и всё. Просто Галя. Как Маша – просто Мария. Отныне ты просто Галя. Так и запиши в память своего мозгового компьютера. Причем не оперативную…»       Галина Сергеевна Галя сидела на Дашиной кровати. В своей комнате она находиться не могла – там Пуговка. И еще эта Женя… Чей длинный язык хуже Машиного, гораздо хуже. Потому что Маша хотя бы разбирается в отношениях, это ее конек, и если чего-то не понимает, то чувствует интуитивно – этот дар в ней с лихвой компенсирует ее милую, хотя и частенько раздражающую, недалекость… А Жене как будто незнаком не только закон Ома (как и Маше, впрочем), но и такт. Причем закон она еще может вызубрить – там же все-таки о силе, пусть и тока, а Женя любит силу… Знает силу. Признаёт одну лишь силу. Не на участке цепи, а в жизни. И ее сила, похоже, обратно пропорциональна сопротивлению, которое ее грубой силе оказывают зачатки (остатки) ума в ее светлой светло-русой голове…       Галина сейчас не могла ни сидеть, ни лежать на постели, над которой вот-вот придет и развалится бесцеремонная чемпионка всех олимпиад, за исключением 1) таковых по техническим, гуманитарным и естественным наукам и предметам, 2) а также, собственно, Олимпийских Игр. На Пуговку смотреть она тоже не могла. Знала, что это скоро пройдет. Но сейчас не могла. Маша оставалась единственной сестрой, которую Галина готова была в эти минуты душевного кризиса выносить рядом с собой. Впрочем, была еще Даша, которая была у них в семье, но не дома. И не могла, попросту не могла быть любимой папиной дочкой… Как и Мария, которая просто доставала его своими всё возрастающими потребностями во всё возрастающих суммах… Впрочем, пусть лучше она будет сейчас рядом, чем кто-либо еще. Так решила самая умная в семье. Самая умная в классе. В целом мире. В целом мире она больше не хотела никого видеть. Кроме Ильи (для которого она пока еще была номер один – так ей хотелось думать, да так и было). Отца тоже не хотела видеть, оттого и не сидела сейчас на его диване рядом со своим рабочим местом. Которому ее многофункциональный ум лихорадочно, но безрезультатно подыскивал место другое – в переполненной-то квартире…       Галя приняла излюбленную позу – поперек кровати (Дашиной), свесив голову вниз. Самый умный в семье и мире затылок запрокинулся, роскошная лавина русых волос стекла с постели густым водопадом, разметалась волнами по ковру, устроив в комнате фанатки конца света всемирный потоп. Черногубые лики Дашиного «иконостаса» над кроватью, привыкнув к черным волосам хозяйки-колдуньи, опешили от такого разлива, и уставились на пол. Марии частенько казалось, что они смотрят на нее и мешают ей спать… Впрочем, она не «заморачивалась» по этому поводу – она не рефлексировала, есть же в земном бытии вещи, более достойные переживаний – например, очередная распродажа стильных вещей… А Галя усилила удивление Дашиных несвятых, упершись голыми пятками им в лица на стене. Такого святотатства даже Бессмертная Хозяйка Ночи себе не позволяла… Даже Маша, истово ненавидящая их, была бессильна над ними. Но самой умной девушке в мире, русокосой безголосой русалке Лорелее Сергеевне, похоже, судьбой было позволено всё. Кроме как приносить людям удовольствие красивым пением… Одна ее пятка впечаталась в лицо вокалистки группы «Lacuna Coil», чье красивое пение как раз приблизительно в это время приносило удовольствие Галиной сестре … Чувственные губы Кристины Скаббиа, из которых в это время где-то далеко рождался сметающий всё голос, на плакате даже не поморщились от «поцелуя» нежной ноги Гали. Казалось, Кристина понимает Галину, и не противится ее мелкому хулиганству. Мэрилин Мэнсон косился с соседнего постера, омерзительно высовывая язык через желтые зубы. Галя шевелила пальцами ноги, упертой в лицо звезды, лежала на кровати старшей сестры, и думала о младшей.       «Впервые ты, Галя, не номер один. Впрочем… впервые ли? Пение… Конкурс красоты… Альбинка… Нет, Альбина не в счет, для Ильи я всегда первая. Всегда буду. Всегда? Ой ли, Галя… После того, что ты осознала сегодня, сможешь ли ты так уверенно говорить, хотя бы себе, о любви к тебе других? Родительская любовь – не конкурс. Не Мисс 69-й школы, не какая-то там Мисс Вселенная. Во Вселенной мисс меняются ежегодно, а любовь родителей – навсегда. И если она изначально недодается, недополучается... Но тебе ли сетовать на нехватку отцовской любви? Если уж в нашей семье говорить о нехватке любви, то – материнской!»       Кровь перетекала из пальцев ног по икрам в умную голову. Волосы перетекали с головы на пол, растекаясь по красному ковру лужей пенной крови, создавая сцену убийства убитой горем их хозяйки. Пальцы ног стекали по лбу Кристины на нос и губы, будто стремясь задержаться там, но гладкость постера, ровность стены и сила земного притяжения не давали Галиным ногам никакого шанса. Как не дает ногам шанса выбиваемый из-под них помост виселицы…       «Галя, у тебя шансов нет… Ты умная Галина Сергеевна, в тебя влюблен самый сильный парень школы, ты отлично учишься, отлично танцуешь, но у тебя нет шансов. Нет шансов перед самой маленькой. Которая ничего (пока еще,) в жизни не умеет, и берет только возрастом… Вечно эти молодые всюду пролезут!       Переоценка ценностей, Галина Сергеевна… Финита. Хорошая у нас была комедия…»       За стеной раздался визг Пуговки, безуспешно убегающей от сестры – чемпионки области по бегу. Визг младшей и утино-гусиный крякающий гогот старшей… Топот четырех ног.       «Только бы сюда мелкая не забежала… Что ей здесь, убежище? Где вообще найти убежище от трудностей жизни? Где и с кем? И кому можно доверять?..       Илье? А вдруг я для него лишь автор домашки, сестра Дашки и Машки, и хозяйка холодильника, который он объедает? Сестра-хозяйка… Еще я сестра этих двух… Можно ли доверять даже собственным сестрам? У каждой из них свои жизненные приоритеты – концерты, модные вещи, спортивные победы… шоколад. Можно ли доверять Пуговке?.. Вот, снова сюда бежит… Хорошо, что мимо комнаты. Ремня бы ей!.. Стоп! Когда папа последний раз давал ей ремня?       Вообще-то, не так уж давно. Спросила бы лучше, когда ей последний раз давала ремня мама… Пуговка, хоть и мелкая, получает свое исправно. И, надо сказать, в основном заслуженно. И правильно! Хоть я и не сторонник физических методов воспитания, даже включая физкультурные (которые на Евгении действуют прекрасно, говоря о ее успехах в спорте, но из рук вон, говоря о результатах ее учебы), но следует признать: битая человеком вырастет! Вырастет, как…       Чуть не сказала «как я». Меня-то он не бил! Никогда. Не с того ли и выросла такая… идеальная… И в кого это я такая?.. Ох, Галина Сергеевна, не только от незнания вы не умрете, но и от скромности… Значит, не идеальная – есть куда стремиться… Значит, недаром не любимая дочка папы. Точнее, не самая любимая. Но кто идеален? Кто из людей? Кто из нас? В кого должна вырасти Пуговка? Кого из нее он формирует ремнем, как Пигмалион резцом Галатею? Вырастет, как…       Как Маша? Упаси Бог. Как Даша? Упаси… Галина Сергеевна, ты же материалистка…»       «Вообще-то, материалист».       «Вообще-то, агностик. И вообще, кто это со мной разговаривает? Неужели моя совесть, мной же и вызванная в подсознательном стремлении прекратить безосновательную ревность к младшей сестре, совершенно того не заслуживающей?.. Но все-таки, в кого из нас лучше вырасти Пуговке? Неужели в Же…»       Громовой топот раздался за дверью вновь. Не стадо бизонов бежало через пампасы, не африканский саванный слон гнал по африканской саванне широкогубого белого носорога, не терракотовая армия воскресла из пещеры Китая, оседлала боевых коней и понеслась на Запад, по дороге через Монголию слившись с воскресшей же Чингисхановой ордой – Евгения Сергеевна Васнецова, уже порядком взмокшая, проводила ежедневную тренировку. Соседи снизу за годы устали стучать и жаловаться, а неутомимая Женечка не уставала никогда. Казалось, она и до Монголии добежит, а через тамошние степи – прямиком до пещеры, откуда вышла терракотовая армия, разбуженная ее топотом, одуревшая от него и бьющего в глаза света, оттого злая и готовая крушить все на своем пути.       «Бедные Маша и Даша… Им тоже слышно в этой комнате. Не тише, чем мне в своей. Еще бы, комната-то в нашей квартире. И не звукоизолирована – это же не студия звукозаписи, несмотря на обилие Дашиных дисков. Даша тоже хороша – врубает свою музыку так, что даже Жениного топота не слышно. Не затем ли и врубает?.. Конечно, у нее слух огрубел от ее какофонии, но даже она Женю не выдерживает. Да и Маша каблуками цокает. И ночью всех будит своими приходами. И Пуговка визжит. А между ними я. А мне еще с Женей в одной комнате спать. Сегодня и завтра. И еще очень долго. И днем слушать ее ноги. Которыми она стучит еще и в верхний ярус нашей кровати. Пятками голыми… В том числе во сне. Вот, опять бежит… Без носков бежит. Туда-сюда, будто между холмами Сафа и Марва. Будто на край земли. Хотя на край земли без носков не добежать. В носках, впрочем, тоже. Земля круглая, но знает ли об этом Женя? Я-то ей, кажется, не говорила, пока она была в пятом классе, а сейчас уже как-то поздно… Впрочем, Ломоносову не поздно было в двадцать лет взяться за учебу. Но Ломоносов не разорялся на соревнования… Может, он в столицу подался оттого, что у него было пять братьев? А мне куда из столицы прикажете податься? К Венику? Выйти замуж за Веника? Брак двух гениев – Пьера и Марии Кюри… Впрочем, Мария у него уже есть… А у меня есть Мария, Даша, Пуговка и Женя…       Вот куда она опять бежит? Аталанта Беотийская… Сама-то знает, куда бежит без носков? Интересно, в носках было бы тише? Какая-никакая, всё же амортизация… А если – в шерстяных… Так, надо вычислить коэффициент амортизации Жениного топота носками… Для этого нужно знать массу ее тела, ее скорость времен последнего школьного рекорда, плотность паркета, плотность носков… Хоть бы ее забрали в какую-нибудь Америку…. Но кому нужна Женя в Америке без носков? Впрочем, и в носках ее в Америку не пустят… Ну хотя бы в Никарагуа… Гватемалу, Сальвадор, Белиз, какие там еще страны Карибского бассейна… В Центральной Америке многие племена ходят без носков… Что она будет делать в Никарагуа? Бегать до Манагуа, а оттуда до границы с Сальвадором? Ее и оттуда будет слышно… Звуковые колебания передаются над океаническими массами, и по морскому дну… А я обречена ее слушать больше всех. Я и Пуговка. Но я еще и Пуговку обречена слышать дольше всех. Мне бы за всё это еще одну медаль, помимо заработанных честным умственным трудом на олимпиадах… Впрочем, Женя тоже на Олимпиаду метит. Поскорей бы! И лучше – по всем видам спорта, чтобы подольше там задержалась! А Пуговка? На олимпиаду по шоколаду? Они обе визжат, а я между ними, как между молотом Жениных кулаков и наковальней-Пуговицей. Наковальней, плоской как пуговица, расплющенной Жениным кулаком… Хорошо, что это лишь образно… Но шумят и орут они обе ничуть не образно. А я между ними, такая идеа… Стоп, Галина Сергеевна, мы же с вами договаривались: no more self-veneration, никакого самовосхваления…»       Топот голых девичьих пяток за дверью разбавился вначале цокотом шпилек, затем двумя недовольными голосами. Маша возвращалась в комнату, но возвращение (будущей) звезды театра и кино затянулось – по дороге она ввязалась в очередную из бесчисленных и безрезультатных перепалок с Женей.       «Многим ли известно, каково это – ежедневно слушать, как бессмысленно ругаются две недалекие особы… Не давая третьей особе, не в пример им одаренной, поразмышлять бренности бытия, тщете мирской суеты, порефлексировать… Стоп, Галина Сергеевна, никакого самовосхваления…»       Мэрилин Мэнсон с Дашиного постера иронично покосился на будущую ученую. Уж он-то любил самовосхваление. Без которого вряд ли состоялся бы. И вряд ли очутился над Дашиной кроватью – свидетелем размышлений Галины Сергеевны о сестринской любви и ревности.       Судя по недавней игре Евгении Сергеевны с Пуговкой Сергеевной, первая ничуть не надулась «научным» открытием, что Пуговка – любимая дочь папы. Женя-то на эту роль никогда и не претендовала. Если она и рассчитывала быть первой, то – на соревнованиях. И ей это всегда удавалось. Но, похоже, для нее было реальнее рассчитывать стать первой на Олимпийских играх, причем в розыгрыше нескольких комплектов наград, выдержав всю жестокую олимпийскую конкуренцию, чем выдержать конкуренцию со своими, далеко не идеальными (кроме, пожалуй, одной, да и та как спортсменка никудышная), сестрами, став среди них чемпионкой по отцовской любви… Что же касается Маши, она первоначально надулась на Пуговку, но была добрая (добрее – только сама Пуговка и Галя), и долго дуться не могла, тем более что отлично понимала (да, были вещи в жизни Марии Сергеевны, которые она отлично понимала, и это были вещи не только из ее гардероба): дуться в данном случае бесполезно, нужно просто быть поласковей с отцом, и тогда он раскошелится снова, чтобы гардероб стройной Маши стал, не в пример ей самой, еще полнее – от вещей, которые Машу отнюдь не полнили бы. В общем, Маша знала, как в условиях дефицита любви влюбить в себя любого мужчину, и отсеять конкуренток. И умело применяла эти навыки. В том числе на отце – он ведь тоже мужчина. Пятикратный, если можно так сказать.       …Дорогие телезрители Уважаемые читатели, вы наверняка удивлены столь острым поворотом сюжета: идеальной (идеальной!) Галине Сергеевне присуща ревность, причем направленная не на Илью, и не на какого-либо иного мужчину, а… Впрочем, разве отец не мужчина? Кто скажет, что он женщина, пусть первый бросит в автора камень своего читательского и критического гнева. Бумажный камень, сделанный из скомканных листов его писанины… Которой, впрочем, не видать печати, как Галине Сергевне четверки по любому предмету. По пению в том числе, ведь что петь она не умеет выше, чем на тройку, и выше, чем сопрано.       Как видите, даже в пении она не идеальна. Разумеется, отсутствие голоса не связано с наличием ревности – ученые такой зависимости не обнаружили.       Вот выучится Галина Сергеевна на ученую (какую, узнаем, видимо, в «Новых дочках»), может, и найдет такую зависимость. На своем опыте…       Жизнь иногда выпускает жало,       И вот – окажешься ты не первой.       Кто же корону твою отжала?       Со стороны какая-то стерва?       Бывает, что и не стерва –       Просто сестра:       Везде и всюду поспела –       Ишь ты, быстра!       Как с нею дальше делить       И стол, и в комнате место?       Кому тебя пожалеть,       Когда тебе с нею тесно!       А в голове попугай       Твердит нахохленной квочкой:       «Финита! Больше ты, Галь,       Не любимая дочка!»