Истории для чая с плюшками

      Он помнил лишь темноту — до момента, когда увидел свет и стал осознавать все вокруг: он стал воспринимать голоса и слова, стал ощущать себя в моменте, стал чувствовать свое тело, понимать, что есть прошлое, а что есть настоящее, он стал осознавать значение слов, он знал, что и сам теперь мог говорить с этим миром так, что его бы понимали. До темноты он не мог не только представить все это, но и в целом почувствовать себя личностью. Он плыл в темноте, но вдруг его пронзил свет, и он стал чем-то бо́льшим.       – Здравствуй. – Голос говорящего почему-то показался знакомым, будто он и прежде слышал его, но ведь до последнего момента он вообще ничего не осознавал?.. – Я пытаюсь не забывать насколько происходящее для тебя должно быть странным и необычным... – Лицо говорящего тоже казалось знакомым, и он все старался вспомнить, откуда его знал, но воспоминания — разрозненные и обрывочные, казались лишь отдельными картинками, странными и нереалистичными, как минимум потому, что он будто видел это знакомое и одновременно совершенно незнакомое лицо собственными глазами.       – Что?.. – собственный голос казался чужим, хриплым и неуверенным, и это пугало, как мысль о черноте бытия до этого.       – Я выбрал тебя в качестве своего фамильяра. – На удивление, эти слова не показались набором ничего не значащих звуков — он точно понимал, что это значит, и это было не менее удивительно. – Я отдал тебе частицу себя, чтобы ты мог мыслить, чтобы ты осознавал себя, и чтобы ты мог помогать мне, если в этом возникнет необходимость.       Только после этих слов он внимательней оглядел того, кто стоял перед ним. Молодой мужчина — именно его он видел в отражении собственных воспоминаний, именно его глазами видел всю предыдущую жизнь, вероятно, даже не свою, а именно его, и все эти воспоминания поселились в голове только за счет той самой частицы этого мужчины, которая пролила свет на тьму в сознании. Первое, что попалось на глаза — несколько цепочек и веревок на шее, на которых висели блестящие фигурки и камни. К ним захотелось прикоснуться, их захотелось отнять и спрятать, будто они были повинны в том, что в голове теперь было слишком много света, и мыслей, и страхов, и смятения.       – Ты должен решиться до конца дня — готов ли ты разделить со мной век, или ты хочешь вернуться к своей прошлой жизни...       – Во тьме?       – К сожалению, – подтвердил мужчина. – Ты не будешь помнить ни об обращении, ни об этом разговоре, ни о своем решении вернуться. Ты даже не сможешь осознать, что наш разговор вообще состоялся — это слишком сложно для того, кем ты был.       – И кем я был?       – Ты был птицей. Вороном, если быть точней.       – Я мог летать?       – Если ты согласишься стать моим фамильяром — эта возможность останется за тобой. Ты в любой момент сможешь обращаться в ворона и летать, – чуть улыбнулся мужчина.       – И буду вновь проваливаться во тьму?       – Нет. Если ты согласишься — ты всегда будешь способен мыслить, говорить, ощущать, как человек, вне зависимости от того, будешь ли ты в человеческой форме или останешься вороном.       – Для чего я тебе?       – Ты — сосуд, в котором я буду хранить часть своей жизненной силы. Ты будешь подпитывать меня в моменты слабости, взамен получая разум и возможность становиться человеком. Ты будешь моим самым близким другом, помощником, тем, на кого я смогу положиться — ты будешь моей опорой. – Эти слова не вселяли ни радости, ни удовольствия — только ответственность, о которой прежде невозможно было помыслить. Как и в целом — мыслить. – Я знаю, как это сложно понять в такой момент. Поэтому я поделился с тобой частью своей жизненной силы сейчас: солнце едва пересекло зенит. У тебя есть время до полуночи, чтобы все обдумать — в моем присутствии или нет. Ты волен обратиться в ворона и улететь — прямо сейчас. Если ты вернешься до полуночи, то мы закрепим договор между нами, и ты оставишь за собой возможность быть тем, кем ты стал, если нет — твой разум померкнет, и ты никогда не вспомнишь об этом дне, об этом разговоре, даже о встрече со мной.       – И я могу уйти прямо сейчас?       – Да, можешь обратиться в ворона и вылететь через окно — я не остановлю.       – Я не знаю, как это сделать.       – Просто пожелай, – чуть улыбнулся мужчина и пошире раскрыл створки окна. – Это внутри тебя, – он подошел ближе и положил теплую ладонь на грудь — грудь, которая выглядела так, как она могла бы выглядеть у человека, и видеть это до сих пор было странно. – Это часть тебя. Нужно только захотеть, – и прежде чем мысли стали виться вокруг идеи полета, мягкий и тихий, но вкрадчивый голос заставил вновь обратить внимание на внешний мир: – Я буду ждать тебя до последней минуты. Я выбрал тебя, потому что ни с одним другим живым существом не почувствовал того, что почувствовал, едва взглянул на тебя. Я надеюсь, что ты вернешься, что ты тоже почувствуешь не только мою частицу в себе, но и ту связь, что ощущаю я. Я хочу дать тебе имя — такое, которое ты с удовольствием называл бы своим. Хочу показать тебе все то, что ты еще не видел человеческим глазом, не осознал разумом. Я столько всего хочу разделить с тобой — уже сейчас. Я... прости, – он будто смущенно улыбнулся и покачал головой. – Прости, я тороплю события. Ты имеешь право на раздумья, – он отошел в сторону и указал на окно. – Просто пожелай взлететь, и твое тело послушается. Я буду ждать здесь, – он кивнул и чуть улыбнулся, и это предложение будто высвободило что-то внутри, вместе с порывом ветра, ворвавшимся в комнату, свежий, пахучий аромат которого окутал все тело и позвал за собой — вперед, без оглядки, выше, быстрей. Так, чтобы свистело в ушах, так, чтобы взрывать воздух крыльями, чтобы слышать шелест собственных перьев, разрезающих бесконечное ничто, чтобы парить и ловить волны и порывы, чтобы расправить крылья и просто наслаждаться мгновением.       Это было восхитительно. Это было так волнительно, так завораживающе, так захватывающе, что спирало дыхание, и, одновременно, это было так знакомо, будто вся жизнь прошла именно так, в этих потоках воздуха, в этой ласке ветра, когда каждое перо, вплоть до пушинки, отзывалось на дуновения — все такое родное, будто колыбель, в которой тебя взрастили. И только этих мыслей было достаточно для сомнений. Как отказаться от возможности вновь и вновь переживать это? Как сказать нет, как не вернуться, когда это — единственный способ чувствовать? Как решиться вновь окунуться во тьму, где невозможно было не только запомнить полет, но и прочувствовать его? Разве это выбор? Разве выбор не подразумевает возможность выбирать из равноправных вариантов? Ему выбора не оставили. Но, к своему собственному удивлению, он не чувствовал того, что должен бы, судя по всем тем воспоминаниям, которыми его наградил молодой мужчина: он не желал спорить с ним, не хотел доказывать, что ему предложили нечестную сделку, он не злился и не раздражался. Он только думал, что это необыкновенная возможность: прожить свою жизнь чем-то бо́льшим, чем просто птицей без сознания.       Подспудно его терзала мысль, что человеку доверять нельзя — возможно, прошлая жизнь в темноте сознания все же напоминала о себе, и он не знал, как избавиться от ощущения, и не знал, как переиграть человека, который сам же поделился сознанием, но ближе к вечеру, когда солнце стало опускаться, а темнота, как и та, что окутывала его разум всю предыдущую жизнь, стала обволакивать землю, он вернулся. Влетел в то же окно и увидел, как мужчина, сидящий в кресле рядом с распахнутым настежь окном, приветливо и даже радостно улыбнулся, завидев его.       – Здравствуй. Я так счастлив, что ты здесь.       Обратиться человеком показалось трудней, чем вернуться в свое естественное состояние, и мужчина помог:       – Просто прислушайся к той части себя, что я поделился с тобой.       Этого вновь оказалось достаточно. Перед глазами появились собственные руки и ноги, и остальное человеческое тело — такое странное, по сравнению с телом птицы, но такое, к которому можно было и привыкнуть. Очень быстро.       – Ты согласен на мое предложение?       – Иначе бы не вернулся.       – И то правда, – согласился мужчина и подвел его к зеркалу, позволяя оглядеть себя со стороны.       Он оказался на голову ниже своего пленителя, его волосы, как и перья в облике ворона, были черными, человеческая кожа казалась слишком бледной, особенно, на фоне смуглого мужчины, а конечности оставались странно худыми, будто он никогда и не пользовался ими.       – Леви. Такое имя я хочу дать тебе, – произнес над обнаженным плечом мужчина. – Ты волен отказаться.       Он мысленно повторил это имя и не нашел причины для отказа — он в целом не представлял, как хотел бы зваться в этой новой жизни, и потому не стал возражать, только кивнув в ответ.       – Меня зовут Эрен.       – Эрен, – повторил он, пробуя имя на языке, и оно тоже не вызвало никаких эмоций — только показалось смутно знакомым.       – Да, – с улыбкой подтвердил мужчина и легко коснулся плеч. – Как тебе твой внешний вид?       Леви — привыкая к имени и стараясь соотнести его с самим собой — внимательней оглядел себя в зеркало, и поморщился, когда длинные пряди волос заскользили по плечам и спине и защекотали непривычную к прикосновениям кожу. Он нахмурился и попытался поднять волосы выше — Эрен тут же отметил это и, стянув шнурок со своей головы, торопливо повязал его на затылке Леви, собирая длинные пряди.       – Мы это исправим, – пообещал он. – Что-то еще?       Леви покачал головой, все еще оглядывая свой внешний вид, и в целом, каким бы странным он ни казался для него, он находил его вполне приемлемым. Таким, к которому можно было привыкнуть, как и к имени.       – Что теперь?       – Мы скрепим наш договор, и с этого начнем наше совместное путешествие в этом мире, – чуть улыбнулся Эрен и, склонившись над плечом Леви, мягко коснулся его губами.       Леви через воспоминания Эрена смог понять, что тот имел в виду, и пусть он не был уверен, что действительно желал чего-то подобного, что был к этому готов, он вновь не стал сопротивляться, и только кивнул.       – Это лучше, чем может показаться на первый взгляд, – успокоил его Эрен, но Леви покачал головой:       – Не имеет значения. Главное — вновь не оказаться в бессмысленной и бесконечной пустоте.       Эрен внимательно смотрел на него через отражение в зеркале, и Леви впервые отметил цвет его глаз — и свой собственный тоже. Они казались такими отличными друг от друга, будто небо и земля. В каком-то смысле так, пожалуй, и было: цвет глаз Леви был похож на пасмурное небо, тогда как цвет глаз Эрена напоминал о распростертых полях внизу, которые видел Леви, пока пребывал в обличье ворона.       – Я надеюсь, что утром ты изменишь свое отношение.       – Так это будет повторяться? – уточнил Леви, и Эрен слегка смутился:       – Нет, если не захочешь.       Леви удовлетворенно кивнул и проследовал за Эреном в спальню. Тот явно ждал именно такого исхода: в спальне были зажжены свечи на всех поверхностях, и часть из них пахли травами и цветами, сама же кровать тоже была убрана так, будто ее готовили к торжеству: множество разноцветных расшитых покрывал, подушки со шкурами поверх, какие-то плетеные украшения над изголовьем с бусинами, ракушками, перьями и высушенными частями животных. Леви разглядывал все это великолепие и не мог не задаться вопросом: все это для него? Для ничего не значащего ворона? Или он все-таки не был так незначителен, как изначально думал? Может, он действительно был нужен Эрену?       Эрен предложил ему устроиться на середине кровати, и Леви забрался на нее и лег на спину, уставившись на раздевавшегося Эрена. Его тело было крупней, мускулистей, чем у Леви, и его кожа определенно была темней. А еще на ней проступали черные рисунки: изображения животных, птиц, каких-то созданий, которых Леви не мог узнать. Все они сплетались в длинный и общий узор, вьющийся от левого плеча к центру живота и опускающийся на правое бедро и колено, будто дорога или тропинка, и вид был завораживающим: Леви не мог оторвать взгляда, рассматривая каждый завиток и рисунок, даже не заметив, что за это время Эрен успел присоединиться к нему на кровати и устроиться между его ног. Он так аккуратно и ненавязчиво это сделал, что Леви запоздало понял, насколько близко он был.       – Я обещаю заботиться, – прошептал Эрен, глядя в глаза, – обещаю всегда быть на твоей стороне. Обещаю, что буду ставить твои потребности выше своих: ты для меня не просто сосуд с моей силой, ты — моя вторая жизнь, и я сделаю все, чтобы ты не сомневался в своем выборе, чтобы оно того стоило.       Он склонился над грудью Леви и мягко поцеловал, оглаживая плечо, щекоча кожу своими длинными волосами и цепями с подвесками. Леви старался ни о чем не думать, старался не зацикливаться на щекотке, даже пытался не вслушиваться в его речи, но аромат, наполнявший его легкие с каждым вздохом, тихий звон цепей на шее Эрена, едва различимый шелест от соприкосновения кожи с кожей вводил в странное состояние, которое наоборот заставляло переживать каждый момент всецело, всесторонне, сосредотачиваясь на каждом звуке, каждом прикосновении, каждом обещании. И Леви поддался этому пьянящему зазыванию, бросился в его волны и утонул, едва соприкоснулся.       Поцелуи Эрена распаляли, прикосновения пробуждали чувствительность, которой прежде не было, слова уволакивали все дальше в свои сети, и Леви не заметил, когда стал тянуться за лаской, когда стал подаваться в ответ на каждое движение, когда позволил себе отдаться этому порыву, как когда отдавался ветру днем. В этом странном, распаляющем танце не хотелось быть только наблюдающим — тем, кого тянут за собой, и он двигался навстречу, подстраивался под ритм движений и дыхания и без тени сомнения стал ведущим, когда Эрен оказался под ним, а сам Леви — на его бедрах. И это безумно жаркое, яркое, распирающее чувство не позволяло просто замереть: он хотел продолжать — так долго, как это было возможно, хотел чувствовать — то, чего прежде никогда не чувствовал, и за весь тот короткий период его сознания — это были лучшие ощущения, что он переживал. Даже полет не мог с этим сравниться. Даже воспоминания, которые остались в нем, как эхо из частички Эрена, обосновавшейся в нем, не были настолько живыми и сильными.       Все началось так же быстро, как закончилось, и Леви в тот же момент, едва его сознание прояснилось — и, на удивление, это было совсем не похоже на пробуждение из тьмы сегодня днем — понял, что был бы совсем не против повторить этот опыт, пережить все это вновь. Желательно, как можно скорей, а в будущем — как можно чаще.       – Леви, – прошептал над ним Эрен, коснувшись груди ладонью, и Леви лениво раскрыл веки, все еще пытаясь поймать дыхание. – Это последний шанс отказаться — еще можно отыграть...       – Помолчи, – прервал его Леви и устало вздохнул. – Просто помолчи и позволь в полной мере пережить случившееся.       Эрен, после секундного замешательства, улыбнулся и коротко поцеловал его в кончик носа:       – Конечно. Как пожелаешь.