Истории для чая с плюшками

      Когда все пошло по пизде? Хрен его знает. Точно не в Ухани — вся эта сраная конспирология только помогла в итоге. Как и с короновирусом, кучи идиотов устраивали вечеринки-протесты, на которых нажирались, трахались и становились подножным кормом. Мне их ни хера не жаль. Они и без того были тупыми зобмаками, которым было важно то же, что и тварям, которые расползлись по всему миру, как чертова раковая опухоль.       К моему сожалению, я не проснулся посреди брошенной больницы, как герой Киллиана Мерфи — имени того придурка из бесконечной американской соплежуйки даже не вспомню, да и какая разница, когда они буквально покадрово спиздили эту сцену пробуждения? Отчасти я даже скучаю по тем временам, когда самой обсуждаемой темой была какая-нибудь херня, вроде оммаж в кадре или полное отсутствие воображения режиссера, или в каких носках в этот раз Трюдо появится на публике, или очередной сиськотряс на красной дорожке. Или вопросы экологии. Блядь, как я скучаю по всем этим воплям про озоновые дыры, парниковый эффект и уровень и соленость моря. Золотые, мать их, времена! Сейчас бы всех их сюда, этих задротов-экологодрочеров — они бы удивились, насколько чистой стала атмосфера. Как ебаная слезинка. Шутка, конечно. Все пошло по пизде. Реакторы взрываются, плотины рушатся и затопляют гектары и гектары земли, то и дело выпадают кислотные дожди — они, конечно, довольно полезны в смысле нейтрализации зомбаков, но некоторые из этих мразей после этого выживают и становятся ходячими радиационными бомбами замедленного действия. Из-за них на мне всегда дозиметр радиации — на всякий, чтобы точно знать, когда стоит сматываться поскорей. Хотя, скорее всего, мы все в конце концов станем кусками разлагающегося мяса, пока окончательно не развалимся и не поддадимся натиску природы и, наконец, очистим землю от самих себя. Было бы здорово оказаться в этот момент где-нибудь и просто посмотреть, что человечество оставит после себя, кроме костей и выжженной земли. Но все это где-то там, впереди, а сейчас у меня очередная вылазка в городок неподалеку ради наживы. Я беру все, что попадается: консервы, крупы, патроны, оружие, одежда, лекарства, бензин, масло, даже ебаные дезодоранты и лаки для волос. Не ради красоты — просто пламя от них хорошо отпугивает всю эту сраную нечисть. Опасно? Да, но зубы с ядом в теле куда опасней, так что я предпочту взорваться с бабским лаком в руках, чем быть заживо сожранным просто потому, что воротил нос от подручных средств защиты.       Я обустроил себе жилище в лесу. Буквально свил гнездо на дереве. То есть, это три домика, отведенные под разные нужды и соединенные между собой канатными мостиками. Я забрался подальше в глушь и построил домики на самых высоких деревьях, чтобы быть менее заметным не только для оживших трупов, но и для тех, кто забредет сюда и решит поживиться моими шмотками. Я чертовски долго все это делал и собирал продукты, чтобы какая-то мразь за один заход все это разворовала. Ну и, конечно, не будь дураком, я делал тайники с припасами по лесу, как гребаная белка, блядь. Зато я точно знал, что не останусь без жратвы, даже если мой основной дом обчистят. В нем, кстати, я хранил еду не больше, чем на неделю, а одному мне много не было нужно.       Сегодняшняя вылазка шла планово: пара отсеченных голов, кое-какие припасы и лекарства, теплая одежда, батарейки, гвозди и болты и чемоданчик с новехонькими инструментами. Последнее радовало больше всего — мои инструменты поизносились, да и вообще были из тех, что просто попались под руку в момент экстренной ситуации: когда я понял, что оставаться в доме опасно — я просто подхватил все, что смог утащить, и первое время строил тем, что есть. Конечно, со временем я разжился кое-чем, но абсолютно новый инструмент, блестящий, без единой царапины, радовал глаз. На этом вылазку я решил закончить, да и был уже полдень, а возвращаться с нажитым добром было тяжелей и медленней, так что я развернулся в обратку.       Какой черт меня дернул зайти в дом, в котором я уже был неделю назад? Хер знает. Выясню — непременно отстрелю ему хвост с яйцами. У меня идиотская привычка, или даже расстройство, которое стало прогрессировать в сложившихся обстоятельствах, когда нужно быть начеку постоянно: я слишком хорошо запоминаю обстановку, в которой уже находился. Помню, что и где лежало, как выглядело и сколько складок было на сраном полотенце, висящем на ручке от духового шкафа. В этом доме все было не так, как я оставлял за собой. Да, вполне возможно, я не единственный, кто мародерствует, но этот кто-то точно был тут недавно. Буквально минуту назад и, возможно, именно движение в окне и привлекло мое внимание и заставило заглянуть внутрь. Если это был мародер и он прятался, то он точно хотел проследить за мной, чтобы обокрасть, и этого допустить я не мог. Если это был зомбак, то мне тем более стоило расправиться с ним, прежде чем он набросится на меня, пока я буду тащить свою поклажу. Я сложил награбленное у входа в дом и достал пистолет из кобуры. Второго выхода в этом доме не было, открыть окна так, чтобы они не заскрипели после двух лет в одном положении, было почти невозможно, так что мы должны были встретиться с моим визави рано или поздно.       Я тихо ступал по полу, взведя курок и готовясь стрелять, хотя вообще-то идея была так себе: шум привлекал не только зомбаков, но и людей, с другой стороны, людей направленное на них оружие все еще пугало до усрачки, а зомбаки были такими медленными, что я успею десять раз достать тесак.       Он оказался в первой же спальне — спрятался под кроватью и дышал так громко, что даже тупой зомби бы его услышал.       – Вылезай! – скомандовал я и пнул ножку кровати, встав так, чтобы не оказаться зажатым в углу, но и не оставить спину неприкрытой: у него все еще могли быть подельники, и за ним все еще мог идти зомби. – Пошевеливайся! – прикрикнул я, когда прятавшийся там так и не вылез. Он затаился, будто надеялся, что я решу, что обознался и просто так уйду. Наивняк.       Сначала показалась лохматая макушка — вся в пыли и паутине, следом показалось и остальное тело в джинсовой куртке и драных замызганных джинсах. В общем-то, парнишка в целом казался грязным оборванцем, но неудивительно. Кто мог позволить себе горячую ванну с пеной и солью в наши дни? Да и со стиралками были так-то проблемы еще те.       Он поднялся и, отряхнув голову, встретил взгляд — я чуть ствол не опустил, когда увидел его огромные зеленые глазища — нет, серьезно, на пол-лица, да такие зеленые, что только трава весной зеленее! Я едва мысли в кучу собрал, откидывая те, что вопили об одиночестве все это время.       Одиночество — это правильно. Одиночество — это удобно, особенно в наши неспокойные времена. Одиночество — это в два раза меньше припасов. Одиночество — это в два раза меньше возможности быть замеченным. Одиночество — это, мать его, благо в наши дни.       Паренек выглядел худым, с темными синяками под глазами, руки были похожи на руки чертовых восковых фигур с кожей, натянутой прямо на скелет. Длинный, тощий, с огромными глазами — он был похож на инопланетянина, если бы только не выглядел забитым щенком. Кисти его рук слегка подрагивали — то ли от страха, то ли от голода. Может, и от того, и от другого.       – Раздевайся, – потребовал я, махнув в его сторону стволом. В глазах парня полыхнул ужас, и я вздохнул. – Господи, да не трахать я тебя собрался — ты себя в зеркало когда последний раз видел? Я, блядь, член о твои кости сломаю! Я хочу увидеть, что на тебе нет укусов от этих тварей.       – Их нет, – прошелестел парень.       – Вот и увижу. Давай, у меня нет целой вечности! – поторопил я.       Парень вздрогнул и чуть сжался, но принялся расстегивать джинсы, кусая бледные полные губы, которые наверняка были безумно соблазнительными, когда по ним текло больше крови.       – Как звать?       – Эрен, – он скинул джинсы и принялся стаскивать джинсовку.       – Обувь тоже. И трусы. Знаешь, сколько зобмаков с голыми херами я видел за это время? Так что нечего тут изображать невинность.       Он разулся и, стащив видавшие виды трусы, снял и носки. Его щеки даже порозовели немного, и это было вполне симпатично, несмотря на чумазое лицо и нездорово выступавшие скулы. Последней он снял толстовку, но прижал ее к животу, оставив ткань прикрывать руки до локтей.       – Давай, не ломайся, как целка. Я же сказал, что не собираюсь трахать, – поторопил его я и, кажется, смачно выругался вслух, стоило ему отпустить толстовку и позволить ей упасть к ногам. На предплечьях то тут, то там виднелись белесые шрамы-полумесяцы. Я даже отпрянул, но парень отреагировал на мое ошеломление иначе — весь сжался, будто ожидал, что я застрелю его тут же, но я вообще не знал, что мне делать и думать.       – Ты сказал...       – Это просто шрамы, – он обнял себя и нервно почесал плечо, отказываясь встречать взгляд, но все же краем зрения наблюдая за мной.       – Спиной повернись.       – Смотри в глаза, если собрался!..       – Я сказал, что не опущу ствол, пока не увижу, что на тебе нет укусов. Давай, сучоныш, развернись! – потребовал я, и парень, упрямо сжав губы, все же развернулся спиной, демонстрируя тощую задницу и выступающие позвонки с ребрами. Я насчитал еще три шрама на плече и почти у самой шеи и покачал головой. Но все они выглядели так, будто давным-давно зажили, но это же, мать его, просто невозможно! – Сколько раз тебя кусали?       – Десять, двенадцать — не помню точно, – тихо ответил он, поворачиваясь лицом.       – Когда был последний раз?       – Можно одеться?       Я окинул его внимательным взглядом еще раз и кивнул.       – Так как?       – Не знаю, давно, еще весной, кажется, – он указал на шрам, который и правда выглядел свежим. – Не знаю, сколько прошло месяцев.       – И ты не превратился в одну из этих тварей? – удивился я и, щелкнув предохранителем, вернул пистолет в кобуру, хотя не застегнул ее. На всякий.       – Нет.       – Как так?       – Не знаю, просто не превратился, – торопливо надевая шмотки, пробормотал парень.       – А когда укусили впервые?       – В самом начале. Родители... – он нахмурился и тряхнул головой, будто пытался избавиться от воспоминаний из прошлого.       – Понимаю. На меня накинулись те, кого я считал семьей.       Парень, застегнув ширинку, вновь посмотрел на меня, и я удивился, насколько юным он выглядел. Совсем еще пацаненок.       – Сколько тебе?       – Семнадцать, – он снова нахмурился и покачал головой, – в смысле, было, когда все началось.       – Значит, девятнадцать, – исправил я. – Этот дом я обчистил на прошлой неделе, здесь ничего нет.       Парень угрюмо кивнул и посмотрел за окно.       – Где ночуешь?       – Где придется, – пожал плечами он и вздохнул, сунув руки в карманы толстовки.       – А сегодня где собираешься ночевать?       – Здесь, наверное, – он огляделся и почесал нос. – Чердак выглядит надежно.       – Серьезно? – удивился я.       – Да, только найду что-нибудь пожрать, – он встретил мой взгляд и будто прочитал вопрос в глазах: – Ну... мне же укусы не страшны, так что сойдет и местный чердак. Ну, если ты меня не грохнешь, конечно, – он нервно усмехнулся, а я нахмурился.       – И ты совсем один?       – Все в конце концов становятся ходячими трупами, – он горько усмехнулся и почесал затылок. – Так что лучше одному.       Я хмыкнул и кивнул:       – Полностью согласен.       Он молчал, топчась на одном месте, а я продолжал разглядывать его. Худой, чумазый. Зараза его не берет, но такими темпами он просто сдохнет от голода. Или замерзнет в холодную ночь. Я материл себя, отговаривал, повторял свою мантру об одиночестве, но она разбивалась о навязчивую мысль, что этот-то не сожрет меня посреди ночи, и, вообще-то, он может сгодиться в качестве приманки, если потребуется — что с ним станет? Ничего совершенно. Подумаешь, еще один шрам заработает. Это вообще херня.       – Так что, какие еще дома ты обчистил? – подал голос парнишка. – Чтобы я время зря не терял.       – Хочешь со мной пойти? – сорвался с языка идиотский вопрос.       Он посмотрел на меня своими зеленющими глазами и удивленно приподнял брови.       – Ты же согласился, что одному лучше? – неуверенно спросил он.       – Да, но ты вот не дохнешь от укусов, а я как-то пережил эти два года, – пожал плечами я и отлип от стены, на которую оперся, еще когда увидел его предплечья. – Решай, в общем. Пойду собирать свои манатки.       Я вышел в коридор и не успел даже рюкзак надеть, как он вылетел из спальни.       – А правда возьмешь? – с надеждой в глазищах на пол-лица спросил он.       Я хмыкнул и указал на чемоданчик с новехонькими инструментами.       – Хватай чемоданчик и потопали. Когда ел в последний раз? – мы вышли с моими шмотками, и я огляделся, отыскивая любое движение на улице, но ничего не замечая.       – Позавчера, – тихо отозвался паренек. Эрен, точно он же называл свое имя. Эрен.       – На, вот, – я достал из кармана куртки пакетик с орехами и вяленым мясом и протянул ему. – Много не ешь — кишки завернутся. Вода в бутылке в кармане рюкзака — бери, если хочешь.       – Спасибо... – он достал бутылку из кармана и присосался к горлышку, но пил аккуратно, не разливая ни капли. Я оценил. – Ты не сказал, как тебя зовут, – задыхаясь после череды глотков, протараторил Эрен.       – Леви.       – Спасибо, Леви, – он заглянул в глаза и улыбнулся — выглядело это жутковато, учитывая его худобу, но я улыбнулся в ответ и подумал, что, наверное, моя улыбка выглядела ничуть не лучше — я за эти годы и вовсе разучился улыбаться. – А далеко идти?       – Бля, захлопнись, – вздохнул я. Последний раз я разговаривал с вороной, заебавшей меня своим карканьем пару недель назад, и с тех пор меня окружала тишина, так что от его болтовни голова уже начинала болеть. – Уже жалею, что предложил пойти со мной.       Эрен тут же сник и молча зашагал рядом, и я почувствовал себя мудаком.       – Километров пять. Так что если устанешь тащить инструменты — скажи, я понесу все сам.       – Мне несложно.       – Ты еле свои ноги переставляешь от недоедания, а я и так собирался тащить все сам, но на обморочное тело, пусть и тощее, как ветка, не рассчитывал. Поэтому, как только выдохнешься, отдавай чемоданчик, – объяснил я.       – Я, если честно... уже, – чуть слышно прошелестел Эрен, и я вздохнул и протянул руку. Он виновато улыбнулся, отдавая чемоданчик, но я только покачал головой.       – Жуй орехи, малахольный. Набирайся сил. Откормлю тебя, и будешь таскать за четверых, – предупредил я. – Отрабатывать еду.       – Я запросто, – пообещал он. – Я до всего этого легкой атлетикой занимался — я выносливый.       Я глянул на него, и он тут же горделиво выпятил костлявую грудь, заставив меня усмехнуться.       – Понял-принял.       Хер с ним, у меня столько кладовых по лесу, что как-нибудь, да выживем. Да и вообще, в четыре руки скворечники строить быстрей — можно будет и перебраться куда-нибудь, если здесь не останется домов для мародерства, наладить какой-никакой быт на двоих, а там... будем выживать.