Дожить до рассвета

— Мне очень жаль. — Чт... Нет! Ты этого не сделаешь! — Я должна. Покончим с этим раз и навсегда. — Нет! Дай мне шанс! — Прости, — Катя со скорбным видом выложила карту с командой сопернику набрать ещё четыре и прошептала. — Uno.       Рома засопел и взялся тасовать колоду. Катя откинулась на спину и прищурилась, вглядываясь в крошечный кусочек неба, пробивший себе место среди хвойных зарослей. — Поздравляю, что ли, — сказал Петя. Сам он участия в последней партии не принимал. Вместо этого сидел на углу покрывала возле сумки с едой, смешивая в бутылке какой-то коктейль из мяты, газированной воды и собственной фантазии. — Счёт 2:1 в пользу Кати. Ли пока по нулям. — А ничьи? — Ничья не считается. Никто ж типа не выиграл. Все сдались. — Разве это не значит, что все выиграли? - Рома уже раздавал новую партию. — Ну, сейчас-то вы проиграли, — Катя перекатилась на живот и подперла руками подбородок. — Так, вопросы. Ну, про Рому… Пит спрашивал, пусть теперь Ли спросит.       Я задумалась. Знали мы друг о друге совсем мало, несмотря на то, что шла уже вторая неделя практик в Мольвактене. Кое-какими сведениями снабдила Катя, но тут нужно было быть осторожнее, вряд ли о некоторых вещах мне действительно полагалось знать. — Хм...ну...скажи, допустим... Какая у тебя мечта? — Водить машину, — сразу ответил он. — Как представлю: закат, окна открыты, ветер, музыка в колонках орет, ревет мотор, трасса..., — его взгляд устремился куда-то далеко. — Один поедешь? — спросила Катя. Старательно подкрашенный ноготок кокетливым жестом убрал прядь за ухо. — А зачем мне кто-то еще? Люди приходят и уходят, а я себе лучшая компания. — Ну так, типа, сдай на права и вперёд, — сказал Петя. Катя шикнула на него и посмотрела на Рому так, будто тот сейчас включит газ или захватит Польшу. Ни того, ни другого не произошло — он только пожал плечами. — Не могу. С психикой проблемы. Ну, точнее, как, — тот откусил заусенец и потер подбородок. — Старшие говорили, что со струнами. Иногда бывает такое, знаете, как приступ. Тогда, товарищ, за лишней жизнью в карман не тянись. Лучше валить. — Это из-за чего так? — Да леший его знает. Говорят, струна какая-то мелкая погнулась. Восприятие у меня хромает или что-то такое. Сложно. Не объясню. Не разбираюсь. Можешь опекунов спросить. Я обычно отмахиваюсь мол, проклятие родовое или ещё какой бред. Но вам, думаю, можно, правду сказать. Вот только жалеть меня не надо, — запротестовал он, видя, что, Катя собирается что-то сказать. — Ты знаешь, я это не люблю. Аж противно. Другим хуже бывает. И вообще...       Мы посидели в траурном молчании, прерываемом разве что плеском напитка в бутылке Пети. Наконец он встряхнул ее последний раз и протянул Роме. Тот отхлебнул и благодарно качнул головой. Катя будто очнулась: — Ладно. Теперь Ли. Так... Какую супер-способность ты бы хотела иметь? — Способностей вактаре недостаточно? — Это другое. Я имею ввиду что-то более традиционное, простенькое. Типа летать, лазерами из глаз стреляться... — Уклоняться от налогов, — вставил Рома. Потом подумал и добавил: — Без последствий.       Я задумалась. Последний вариант звучал, безусловно, отлично. Но толку от него на данный момент особого не было. Полет и лазеры — детские игрушки. Вот если бы выбрать что-то действительно достойное, что-то, что помогло бы в жизни. Знать будущее? Но, если мыслить здраво, знание становится оружием, только если закрыть глаза на парадоксы. Да и успокоительное от такой способности сомнительное. Будущее творят люди, значит лучше знать, о чем они думают, что чувствуют на самом деле. Да, этот вариант казался самым подходящим. Я поделилась им с остальными. — А если узнаешь что-то такое, чего не хотела знать? Правда бывает горькой. — Лучше съесть горькую таблетку правды и запить ее принятием, чем закидываться сладкой ложью, пока болезнь не возьмёт свое. — Цитата в стиле сиаре, — сказал Рома. — Ты у него тогда не заболела? Осторожнее, мудрость — это заразно. Особенно среди друзей. Берегитесь, товарищи. — Кстати о сиаре, — вспомнила Катя. — Ты его не навещала ещё? — А должна? — Ну, это вопрос вежливости. У них принято заглядывать к друг другу после знакомства. А учитывая, что он тебя ещё и спас...       Мне стало неловко. Соблюдать общий этикет не то что вошло в привычку, это текло по венам с самого рождения по праву кровных уз, от которых я не могла просто так откреститься, хотя очень хотелось. Следовать обычаям каждой встречаемой расы раньше тоже не составляло труда — перед приемом я всегда дотошно изучала их правила. Не будучи подготовленным легко попасть впросак. Думаю, здесь, за пределами светской жизни, все это понимали и не осуждали других, но сейчас от стыда и тревоги хотелось провалиться на дно листа и не вылезать оттуда до великого суда-туда-чего-нибудь.       Катя согласилась проводить до общины после практик. Оставалось надеяться, что нас с Петей не загоняют до полуобморочного состояния, как бывало обычно. Впрочем, оно того стоило. Результаты стали гораздо лучше. Петя под моим контролем подтягивал теорию, я наловчилась подавать энергию чуть чище, хотя Хальпарен продолжал недовольно фыркать. Меня это не обижало. Даже смешило. От Ромы поступила идея записывать самые гениальные и едкие афоризмы магистра в тетрадочку, снабдить комментариями насчет фольклора и издать в приличный ураган. Правда, в таком случае Мойрам пришлось бы обрезать наши нити гораздо раньше запланированного. Так что пока ограничились жалобами за домашними делами или во время пикников в узком кругу великолепной четверки.       Занятие посвятили блокирующим фигурам. Полезная вещь, особенно когда бить самому не особо получается. Мои щиты не имели ничего общего с аккуратной вязью мастера, но работали, так что я осталась собой довольна. Катя застала меня с полотенцем в руках возле общего деревянного душа, устало вздохнула и принесла расчёску. А лучше бы приволокла бойлер – вода в бочке за день так и не прогрелась.       Вообще о цивилизации здесь говорить не приходилось. Территория, отведенная Братству на несколько избушек, от остального леса отличалась только привезенной человеческой мебелью. Даже электричества провести не разрешили – сиди на батарейках, смекалке и воспоминаниях о прогрессе.       Поселения сиаре занимали западную, самую заросшую и темную часть Мольвактена. Мне объяснили, что видящим, как их по-простому называют вактаре, много света не нужно. К тому же их услуги провидцев были нужны и тем, кто жил за границей реки. Мы шли, окутанные золотистым облаком свечи, спрятанной от ветра в небольшой череп. Тот зубами белыми, конечно, сверкал, но смеяться уже все-таки не мог. Чей – неважно, здесь иногда находились ненужные прежним хозяевам. Главное, что заряжать не требуется. Хотя в кармане на всякий случай лежал старый электрический фонарик.       Влажный воздух пропитал одежду холодной пленкой. Каждый шаг отдавался хриплым хрустом хвороста под ногами. Среди неприступного зелёного моря то и дело мелькали тусклые огоньки любопытных глаз. Но стоило свету подобраться ближе, как они исчезали за пушистыми волнами мха. Иногда подруга останавливалась у какого-нибудь дерева, касалась его ладонью, к чему-то прислушивалась к глухому уханью и снова возвращалась на тропинку. Один раз она замерла прямо посреди дороги, рассматривая тени ветвей, которые отчего-то удивительно походили на слова или стрелки. Затем кивнула в пустоту, оттащила меня в сторону и повела дальше.       Говоря откровенно, ходьбой наше передвижение мог назвать разве что плохой шутник. Местами это больше походило на игру в твистер или лимбо. Каждый сучок приходилось отодвигать с должной осторожностью. Повредишь ненароком хоть один мелкий отросток – вэксты сломают тебе шею. Или жизнь, зависит от ситуации.       Каблук стукнул о каменную ступень. Лишайник расступился в стороны. Лестница явно стояла здесь ещё до первого договора. Кривая, грубо выбитая прямо в породе, похороненная под тонким налетом еловых веток. Здесь Катя проверила свечу в Йорике, щелкнула языком и, оставив меня на пару с фонариком, скрылась в дымчатой сырости - сиаре не любят лишние лица. Я вздохнула, поежилась и, ощупывая подошвой каждый срез, только бы не оступиться, стала подниматься на холм.       Поляна походила на смятый, расшитый бисером кусок темно-зеленого бархата. Неаккуратные, прибитые плоскими булыжниками землянки набухли над ровной площадкой дворов. К каждому жилищу прирастал небольшой с виду, но, если верить исследователям, очень глубокий колодец. Заборы здесь были не в почете, зато место для костра отведено даже около самых крошечных и невзрачных строений.       К одному из таких я и направилась. Некоторые прохожие подозрительно косились на незнакомку, разгуливавшую по их территории в такое время, но, разглядев голубую радужку, тут же без лишних вопросов возвращались к своим делам. Все, кто был на улице, бродили несколько сонно, точно околдованные, невесомо переставляя тонкие длинные ноги. Один из местных едва не задел меня узким коромыслом без единого ведра. Хорошая ли примета? Обернулся на извинение, мигнул поочередно слезящимися глазами и тут же отвлекся на что-то во мраке леса. Этим чем-то оказалась группа других таких же вытянутых фигур, блуждающих меж деревьев. Окликнули его. Собрали что-то. Грибы или траву. Может, камни, кости. Не мое дело.       Стены нужного дома ласкали синие отблески пламени. Хозяин возился у костра с тонкой веткой в руках. Он размеренно водил ею по краю котла, в котором бурлила темная жидкость. Рядом в корзине лежал одинокий пучок травы с бусинками ягод. Сиаре махнул рукой, отгоняя назойливый дым, взглянул на меня и склонил голову в качестве приветствия. — Видел, что ты покажешься. Но не смотрел, когда. — Приятно, что Вы ждали.       Сиаре взял чашку, начертил прутиком на дне невидимый символ и зачерпнул воды. — Посмотришь? Черника.       Я с благодарностью приняла напиток. Темно-фиолетовое варево кружилось ленивым водоворотом, растворяя в воздухе горячий пар. Сиаре опустился на корточки и похлопал по полу, приглашая сесть рядом.       Земля давно отдала тепло. Вдобавок со всех сторон точно шелковая вуаль на верёвках в прачечной развесилось полотно тумана. Я снова поежилась и отпила чай. Ягодный вкус едва угадывался, но шанс согреться остался. Видящий сдул призрачное облачко над чашкой и проводил его глазами. На минутку он уставился в темноту, а затем ткнул пальцем туда, где за густым переплетением веток скрывалось небо. — Смотрят, — сообщил он. — Долго уже смотрят. Спрятать надо. Посмотреть, как вактаре.       Я проследила за его взглядом, но ничего не заметила. Отвечая на недоумение, сиаре помотал головой и постучал по ушам. С минуту я смотрела на него как на формулу основного логарифмического тождества — Роме пришлось объяснять ее восемь раз, на девятый он сдался и продолжил разбирать кучки зверобоя в безопасном молчании, пока Петя вешал ружье на место, — а затем хлопнула себя по лбу и спросила: — Гудит?       Ну как можно было не догадаться? Второй том по теории уровней, страница пятьдесят три, низкочастотный гул или тиннитус — первый признак листового беспорядка. Скорее всего, здесь давно не заказывали чистку, и без того тонкая граница прохудилась, и теперь струны вибрируют и мучают особо восприимчивых жителей деревни. Надо бы ее руной нарастить, восстановить. — Гу-дит? — он подумал. — Да. Смотрят. — Как долго? — Долго, — сиаре сложил из пальцев римскую цифру пять, показал и продолжил. — Не все видят. Но те, кто видят, не хотят, — он снова стукнул себя по ушам. — Гу-удит. — Могу провести Вам чистку, если хотите, — предложила я. Очень хотелось как-нибудь отблагодарить нового знакомого. — В качестве подарка от Братства вактаре. — Ты не вактаре, это вижу. И ты видишь. Они не видят, но ты сама покажешь.       Ощущение от такого заявления было сравнимо с внезапным и не слишком заслуженным ударом бейсбольной биты по лицу. Чашка едва не вывалилась в костер. Захотелось вскрикнуть, расплакаться, услышать, а если не услышать, то выбить слова силой, что это "всего лишь шутка", "предсказание не точное", "будущее зависит от действий в настоящем и восприятия прошлого", "всё ещё можно исправить" или что-то в этом духе. Но сиаре молчал. Я сглотнула и спросила, стараясь звучать спокойно и вежливо: — А если не покажу? Если буду осторожна? Если смогу сохранить все в секрете? Они же мне верят? — Покажешь. Сама покажешь. Увидишь и покажешь.       В голове не осталось ни одной мысли. Нужно было продолжать уточнять, но отчего-то сил хватало только на безмолвное созерцание беспокойной воды. Сиаре, не мигая, наблюдал за самозванкой. Потом всё-таки моргнул и коснулся пальцем моего носа. — Не смотри в будущее. Глаза дрожат. Ух показал то, что видел. Но ты смотришь, а не видишь. Посмотрим.       Я улыбнулась. Нет, не от успокоительных речей и даже не в истерическом припадке. Просто у сиаре такие прелестные ушки. Пока он говорил, они складывались и обвисали к плечам. Когда же замолкал — вздрагивали и снова поднимались. Интересно, смог бы он закрыть ими глазки, если бы захотел? — Пусть так. Но всё-таки я учусь в Братстве и провести чистку первого уровня труда не составит. Вы позволите? — Буду болгараден, — сказал он. Последнее слово явно далось с трудом. Он послушал несуществующее эхо фразы, подумал и поправился: — Балгедарен.       Мы допили чай. Как ненормальные, да-да. Время чаще не заулыбалось, а просто прошло мимо нее, поэтому не обиделось, не замерло, и пора было приниматься за работу. Сиаре одолжил нож. Я выровняла площадку, нанесла рисунок и сложила жест.       Пара мучительно долгих мгновений и наконец свежий шрам на лесном теле вспыхнул зеленью, не такой яркой как у мастера, но энергия прошла ровно по границе. Я почувствовала, как вздрогнула и пропустила лекарство пленка листа. Неужели получилось? Да, точно — земля вокруг чуть потемнела. Ну и кто из нас не настоящий вактаре?       Только теперь я заметила собравшуюся вокруг толпу. Сиаре с любопытством наблюдали за моими махинациями. Кольнула тревога, что, если им не понравилось, как я разрыхлила дорогу у всех на виду, объясняться ещё. Но, походу, местным не было особого дела до аккуратности, все смотрели на меня. Смотрели и перешептывались. Мой знакомый провидец выскочил из общей массы, схватил за рукав и потянул за собой к лестнице. Один из видящих что-то спросил у него, но в ответ получил только раздраженный возглас. Ещё какое-то время он оглядывался на своих. Потом провел до подножия холма, где догадался отпустить мой рукав, все ещё блуждая в чащобе мыслей. Я попрощалась и собралась было уходить, когда услышала вслед тихое: — Меч в руках носят. А спичку зажигают о коробок.       Я обернулась, но сиаре и след простыл.       Сумрак вступил в законные права. Батарейка фонарика не менялась уже больше месяца и работала на одной только вере в чудеса. Я шла, не разбирая дороги, все дальше и дальше уходя в пучины тошнотворной тревоги и никуда не ведущих размышлений. Насчёт советов, видящих меня уже просветили, они считались надёжнее швейцарского банка и часов вместе взятых. Что до непрошеных предсказаний, здесь мнения разнились. С одной стороны, получить подобное предупреждение означало сворачивать планы и возвращаться домой пока секрет не раскроют. С другой, как раз такое поведение означало бы "показать" свою суть. Пускай для Братства я была бы бесследно потеряна, но старшие сняли слепок струн при первом входе на лист и теперь наложить его на полную картину труда не составит. Да и способа сбежать я не знала - захватить запасной портал мозгов не хватило. Однако, сиаре ничего не советовал. Значило ли это, что ситуации ничто не поможет или наоборот выход найдется сам? А может, вся проблема в том, что я не продолжила спрашивать? Что бы он сказал? Нет, одно напутствие все же прозвучало, но смысл, как оно обычно бывает, пока оставался подернут завесой нечеткости слов и недогадливости слушателя.       Электрический луч лизнул траву и отыскал что-то блестящее. Я не обратила внимания на его находку, мало ли какие "сокровища" завалялись в лесной глуши. Остановиться заставил хруст картона под ногой. Вэксты очень трепетно относились к чистоте. Любая брошенная обёртка обращалась скандалом и запретом на возвращение в Мольвактен.       Я почувствовала себя на месте преступления. Кто бы не устроил этот кошмар – скоро пожалеет. Утром, а то и сегодня ночью, если совсем не повезло. А если еще никто ничего не заметил и обвинения падут на меня, как на единственного свидетеля без четкого алиби? Нужно было срочно убрать улики.       На земле, укрытая папоротником и иглами во влажном пластилине земли покоилась примятая коробочка из-под валерьянки. К нетронутому подошвой куску корпуса прижалось бледное, почти стертое алое пятно. Рядом лежала маленькая баночка. Очень похожая на ту, что хранил в кабинете Хальпарен. Этикетку кто-то содрал, зато сквозь коричневое стекло виднелось содержимое. Внутри блестела серебром тонкая палочка с надломанными концами. Открутить крышку не получилось, так что я просто отправила обе вещицы в карман. Свет предательски дрогнул. Стоило поторопиться.       Петя уже во всю храпел. А может только разминался перед концертом, кот его знает. Кузька лежал у него на груди, то ли охраняя от сонного паралича, то ли провоцируя, на радость мастеру. Беруши домовой не признавал и явно сходил по ночам с ума. Не удивлюсь, если уже припрятал под печью вырванный лист с надписью «ч.1 ст. 21 ук РФ». Я забралась под одеяло, свернулась комком и закрыла глаза.       Гулкий вой пронзает Мольвактен острой стрелой. Следом за ним с хрустящими выстрелами рвутся корни, крошатся ветки, а может и чьи-то кости. Больные деревья с беспорядочным плеском падают в черную реку. Местные умеют развлекаться. Странно. До закрытия человеческого сезона еще достаточно времени, нас бы успели выпроводить. Один вэкст выскакивает из дупла, хватает за шиворот, отдает мятую коробку и с диким хохотом уносится прочь. По картону расползается красное пятно. Надо бы бежать, но ноги не слушаются. Пульс настолько громкий, что давит на уши. По запястьям стекает кровь. Щекотно и горячо. Внутри баночки в ритм сердца бьется о стекло серебряный мотылек.       Размашистый стук по дверям. Неразборчивый клекот на улице. Кто-то стиснул плечо. Петя стоял надо мной. Через футболку протянулась полоска ремня, за спиной красовался черный ствол ружья. На подоконнике, сверкая парой зеленых фонарей, сидел взъерошенный Кузя.       Шустрый топот по крыше разбудил окончательно. Ребята тоже взбодрились. Один плотно прижал приклад к плечу, ворочая корпусом как сломанный аниматроник, второй выгнул спину и завыл - не перепутайте.       Доски потолка натужно застонали. Скрип. Глухой удар в стену. Пушистый Алан Скотт юркнул под лавку и ругнулся по-английски, а, может, просто зашипел. По лунному ковру на полу поползла кривая тень. За окном, растопырив сучковатые длинные пальцы, показалась рука. Проскользила мимо, вцепилась ногтями в край рамы. Следом за ней подтянулся острый, вывернутый локоть, впалая ключица, голо-       Щелкнул спусковой крючок. Выстрел. Запах пороха. Стекло звякнуло и пошло трещинами. Из укрытия с яростным воплем выскочил кот и вцепился в Петины джинсы. Отчаянное мяуканье перебил сумасшедший визг гостя. Тощая кисть собралась в кулак, под оглушительный звон влетела в комнату. Часть осколков осталась на обвисшей коже. Свет заслонила скрюченная фигура. Тело обвивали лохматые лоскуты. С них на подоконник спрыгивали крупные капли.       Я пнула дверь, вывалилась в мастерскую. Из нее на улицу. Прочь. Куда-нибудь, лишь бы дальше от дома. Следом, чуть прихрамывая, бежал Петя. Ружье он не выпустил. А домовой не выпустил его. Тот болтался на голени, невольно подметая следы хвостом. Лес принял нас под сень деревьев. Покров темноты разрешил отдышаться. Со стороны избушки долетали клекот, треск и жужжащее трение мебели об пол. — Сними эту паскуду, чтоб вас всех отодрали! — заорал Петя, потрясая ногой. Глаза каким-то чудом еще оставались в пределах орбит. — Отраву распылять, типа, не? Типа, никак? Мрази! Паразиты! Чтоб вы…       Я встала на цыпочки и хлестнула ладонью по конопатой щеке. — Что надо делать? Делать, спрашиваю, что? Еще ударить? — допытывалась я и для виду еще раз замахнулась. Ответ тем временем постучался сам. — Мастер. Мастер где живет, знаешь? — Не надо нам никто. Сам уберу. Щас только… — Не можешь! — я встала на пути. — Мастер разберется лучше и быстрее. Что сложного попросить?       Петя стиснул зубы, и, потирая щеку, потянул за собой. Кот общими усилиями отцепился от джинсов и теперь сидел у меня на руках, ворча и хрюкая, как старые жигули. Мы побежали вдоль кромки леса, сшибая по пути ледяную росу. Пижама намокла и зябко прислонилась к телу. Разноцветные огоньки соседних хижин с удивлением мигали вслед.       Избушка показалась призраком. Слепой, бездушной имитацией того, что называют жилищем. Вроде все как положено, застеленная кровать у стены, белоснежная печь, кухонная утварь на полках. Да только на покрывале с порога виден пушистый слой пыли, посуда увита паутиной, а вместо дров потрескивают сжатые холодом челюсти. Не встреть я хозяина, принесла бы в гостинец четное количество цветов.       Хальпарен сидел в кресле. Забавно узнать, что неизменный плащ не приклеен к спине. Вместо него сегодня дежурила старомодная пышная рубашка. Руки сложены перед собой, пальцы уперлись в подбородок, взгляд буравит в стене пару круглых дыр. При нашем появлении он даже не шевельнулся, только из вежливости спросил: — Кто здесь? — Да здравствует король! – заявила я и глянула на Петю: - Ты сведущ – обратись к нему, Гораций. — Магистр Хальпарен, там эти твари опять полезли, - отрапортовал он и, не встретив отклика, продолжил: - Богинка. Влезла на крышу, разбила окно и засела в доме. Чего делать, а? — Вернуться и выпроводить, — сказал мастер. Встал, стянул с печи плащ, накинул на плечи. — Сначала по-хорошему. — Я в нее… - Петя замялся, ковыряя дырку на ремне. — Ну, в общем, мы, типа, в ссоре теперь. Да и мелкую стремно тащить, мешаться будет и, типа, вообще, ребенок, сами понимаете. И еще напугается там, девчонка все-таки. — А старика вам пугать не жалко, - бросил Хальпарен, закалывая серебристую брошь-застежку. — У меня, быть может, в последнее время давление ни к черту, - он без лишней спешки поправил рукава. — А за «девчонку» даже в моей молодости некоторым claque au visage доставалась. Итак, мне понаблюдать или в сторонке посидите? — Ма-астер, — захныкал кто-то. Надеюсь, это была не я. — Мы спать хотим. — Так спите. Ныть к чему? — магистр повернул ручку. В комнату протиснулась промозглая влажность. — Постель не тронута, за собой не тяну. Вактаре спустились во мрак. Оставаться наедине с призраком убитого уюта не захотелось. Я догнала Хальпарена и спряталась в его тень от любопытных отражений звезд среди мокрой травы. Ступал он как-то непривычно грузно, то и дело слегка заваливаясь в сторону. Может и правда нездоровится? Разве леший умеет болеть?       К нашему возвращению дом уцелел. Более того, гостья присмирела. Даже не поприветствовала нас летящим в лоб стулом. Петя опять взялся за ружье, но дуло пока опустил. Мастер отстегнул брошь, протянул мне, велел приколоть. Пошел впереди. В первой комнате снял с потолка связку сухого зверобоя, повесил над замочной скважиной спальни. За стеной застонали пружины матраса. Кузя перестал урчать.       Дверь отворилась. На кровати сидела богинка. Теперь ее можно было рассмотреть получше. Голые груди свисали на вздутый живот. Длинные распущенные волосы почти прикрывали скрюченное истощенное тело. В подбородок упиралась пара свиных клыков. Она, сощурившись, глядела на нас. — Мадам, будьте так добры покинуть помещение, — Хальпарен указал на остатки окна приглашающим жестом лакея. — Здесь нет того, что Вам нужно.       «Мадам» всосала слюну с зубов, замычала. Трехпалые лапы захрустели, сжимаясь в кулаки. Поросячьи глазки вперились в желтые сухоцветы. — Выход там, — подсказал магистр, вновь вывернув кисть в сторону противоположной стены.       Богинка тряхнула головой и перевела взгляд на меня. Кузя зашипел. Шерсть встала дыбом. Петя поднял дуло автомата. В ответ навья осклабилась. Хальпарен загородил нас рукой. — Здесь нет того, что Вам нужно, — повторил он. — Вас обманули.       Все это походило на какой-то спектакль. Мастер знал, что общего местные не понимают, и все же продолжал вещать с любезной улыбкой. То ли забавлялся, то ли забылся, то ли просто выпендривался. Каждый из пунктов богинка, судя по всему, сочла за личное оскорбление. Морда исказилась. Глаза сузились пуще прежнего. Она схватила подушку, швырнула в нас. Тут же вскочила на стену, оттолкнулась, прыгнула. Брошь похолодела. Выстрел. Крик кота. Зеленый свет. Навья наткнулась на щит, вздрогнула и упала на кровать. Тело скрутила судорога. Пуля прошла сквозь лапу. На одеяло брызнула темная жидкость.       Хальпарен зацокал языком, изображая искреннее сожаление. Я поджала губы, сунула ему домового и подошла к кровати. Из кривой слюнявой пасти выскальзывали и били по сердцу жалобные стоны. Кровь толчками струилась на постель. Стоило поторопиться. Кусок простыни оторвался легко, пусть и неровно. Я поймала пострадавшую за локоть. Та оскалилась сквозь липкие слезы и зарычала. От боли желания драться поубавилось.             Серебро снова укололо морозом. Минута настойчивых стараний и повязка перекрыла рану.       Богинка вырвала лапу, лизнула ткань. Оглядела нас, обнажила десны. Затем что-то тявкнула, вскочила на изголовье, с него к столу, на раму и прочь в кусты. Ни здрасте, ни до свидания, как говорится. Только ветки хрустнули. Просить отзыв за обслуживание никто не стал. Дар речи в принципе на минуту взял отпуск.       По полу рассеялись блестящие льдинки стекла. Петя откинул их подошвой и всмотрелся в дыру окна. Нахмурил брови, перевесился через перекладину. Тут же вынырнул назад и позвал магистра.       Сквозь траву поблескивали два желтых огонька. Я приложила пальцы к переносице. Хальпарен закрыл глаза, потер веки и произнес: — Люты. Перадай братку, яшчэ раз маіх кране — кару аддзяру. Огоньки мигнули. Послышалось неразборчивое ворчание. — Усе пытанні вырашаюцца праз мяне, - ответил Хальпарен. — Не ён тут гаспадар. Не яму псаваць … — он на мгновение сомкнул губы, глядя в никуда, а затем закончил. — Mitt rykte.       Ветки качнулись и замерли, скрывая за собой отплывающие огоньки. Шелест листвы приглушил мягкий топот.       Кузе надоело сидеть на руках. Он спрыгнул, отряхнулся и важным шагом направился к порогу. Дом был чист. Спать у разбитого окна под шепот сквозняка — штука для романтиков. Я же вскарабкалась на печь в мастерской. Петя постелил себе на полу и занялся дровами. Хальпарен прошелся по комнате, поправил обереги, выудил из раковины миску, поставил ее у стены, налил молока. Цветы тоже не остались без внимания. Похозяйничал на славу. Все, лишь бы не дать подзатыльника за эксплуатацию деревьев.       Из топки тем временем приятно затрещало. Взвизгнула задвижка. Петя наконец стянул ружье, положил рядом с подушкой и повернулся на бок. Мастер выждал пару минут и задул свечу.       Ни стук двери, ни лишний шорох не выдали бы его уход. За них справился лес. Вдалеке, сперва робко, а затем с наглой угрозой завыла стая голосов. Домовой, как и я, с интересом наблюдал за лешим из окна. Хальпарен встряхнул рогами и вышел на середину поляны. Иллюзия это или уставшее воображение, но он будто стал выше ростом. Макушка теперь могла бы коснуться соседних крыш.       Луна на миг показалась из-за туч. Серебристый свет приласкал узкие пальцы над поднятой ладонью. Изящный знак, требующий заткнуться сию минуту к чертям собачьим. Мольвактен понял его правильно. Всю следующую ночь тревожить нас никто не осмелился.