Пять золотых хризантем

Эшли с трудом сохраняла спокойствие. Они ворвались в гримерную, в ту самую, где впервые встретились. Щелкнул засов на двери, защищая парочку от непрошенных или случайных гостей, вздумавшим посреди ночи шататься по студии. Адриан вдруг поднял голову, оторвавшись от поцелуев, и посмотрел Эшли прямо в лицо: примечал каждую мелочь. И словно дитя малое растерялся, когда запутался руками в легких завязках на открытой спине спутницы. Благо, не было бюстгальтера, потому что крой шелкового платья не предполагал дополнительной опоры для груди. Девушка криво усмехнулась, будто хмыкнула. Ее глаза были подернутые пьяной дымкой, вряд ли она вообще осознавала, к чему все шло. При каждом ударе ее сердца парень задавал себе такой до боли знакомый вопрос: в курсе ли Эшли, сколько он о ней мечтал? Непривычны оказались для нее его ласки, но Адриан обращался с ней очень осторожно: она дрожала под ним, предаваясь страсти, его прохладные ладони легли ей на задницу. Он влюбился в Эшли давно, но ничем себя не выдавал. Отчасти из-за трусости, отчасти — из-за того, что у Эшли есть Лука, а у него — Маринетт, с которой они вместе уже три года. Происходящее — это неизбежный результат высвобождения глубоко желаемого, претворения в жизнь замыслов, извлечение глубоко запрятанных чувств. Появился шанс и вытянул на свет божий истину: их голые переплетенные тела, дыхание не в унисон, потому что единый ритм в первый раз всегда сложно найти, наслаждение и… Дурацкие предательские мысли Адриана, которые даже в такой момент мешали ему полностью отпустить контроль над ситуацией, как это сделала Эшли… Ей не больно? Значит, уже с кем-то спала? Для нее я лишь развлечение на один раз? Она хорошо знает свое тело… Хотелось бы ему обладать Эшли Майлз: не только ее телом, но и сердцем. Мука адская! Теряться в догадках — есть ли ответные чувства? Но нет худа без добра: и секс по-пьяному дарил маленькую радость. И это так в подростковом стиле. Когда же началась эта бешеная одержимость Майлс? В сентябре? В октябре?

Если оглянуться назад…

Эшли открыла калитку, выводившую к черному входу в студию, и затем увидела на парковке черный ситроен — машину матери, — выглядевший меж роскошных лексусов и мерсов как сорняк среди роз. Материальное положение семьи на фоне окружения Майлсов приводило девочку в ярость, но маме Эшли никогда ничего не говорила, боясь обидеть. А в сердце засела острая неприязнь к бедности и нищете. Даже переезд в плешивую и дождливую столицу Франции не улучшило их положение. Когда она зашла в здание, ее встретил хмурый охранник, который курил вейп прямо в фойе помещения. Эшли сообщила ему свое имя, и тот нехотя доложил мадам Майлс о прибытии дочери. Пока Эшли ждала мать, мимо нее проходили разные люди в дорогих одеждах, словно боги из другого мира: вкусовые предпочтения данного слоя общества часто поражали воображение. Какой же изящный и красивый мир, для нее недоступный. — Эшли! На лестнице стояла женщина лет сорока, со светлыми волосами и яркими голубыми глазами. На ее тощей фигуре болтался зеленый халат клининговой фирмы, где и работала госпожа Майлз. Внешний вид мадам как-то не соответствовал лоску здешнего интерьера. Девочка вскочила с места и бросилась обнимать маму. Полгода разлуки, казалось, растянулись на столетия. Мадам поинтересовалась, все ли хорошо и повела Эшли в место, где та могла бы дождаться, пока мама закончит с работой. — Как ты добралась? — спросила мадам у дочери, щурясь от скупого луча осеннего солнца. — Устала, должно быть? — Нет, все восемь часов в автобусе я спала, — ответила девочка. — А от автовокзала до тебя я добралась на такси. Папа дал денег. — Ну хорошо, я верну ему эти деньги, — мрачно кивнула женщина. — Как тебе Париж? Видела, какой большой и красивый? — Не впечатлена. Конечно, это была наглая ложь. После Леж-Кап-Ферре с населением в семь тысяч человек и его низенькими рыбацкими домами Париж выглядел как пугающий викторианский замок: шумный, многолюдный, неприветливый и фантастически мощный. В его серых стенах таилось нечто таинственное и первозданное. На светлых волосах мамы заиграло еще больше неярких солнечных лучей, когда она открыла дверь в небольшую гримерку с панорамными окнами, а на круглом и осунувшемся лице легла печать непроницаемости. Вот такую маму Эшли и помнила всю жизнь. А ее наигранные улыбки чаще были фальшивыми, чем искренними. Не умела или не хотела мадам Майлс радоваться. — Подожди меня здесь. Я управлюсь и мы поедем домой. Это займет не больше полутора часов. В детстве Эшли часто ждала вот так маму с работы. Наверное, с той поры в ней поселилось то недюжинное терпение, которое впечатляло других людей. А сейчас удивило, насколько обезличено и абстрактно была тоска мамы по родной дочери. Это уже не обижало, потому что смысла обижаться не было, да и сама Эшли перестала придавать значение ролям «мама-дочка». А разве важно то, на что обеим все равно? Особенно на те связи, которые держатся не духом, а плотью? Эшли сидела на пуфике и тупо пялилась в окно. После пробуждения в автобусе ее не покидало странное чувство горечи и тревоги, словно приезд в Париж разбил в пух и прах еще не начавшуюся пресловутую «жизнь с чистого листа». Сон был пустой, только чернота кругом и запах земли, и вполне осознанная мысль, что это не реальность, а какой-то иной уровень. С горем пополам Эшли смогла вспомнить собственное имя. И всё. Больше ничего не было: ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Она долго бродила в темной прострации, в котором присутствовало только голое «Я». Чей-то глухой крик разрезал растяжимое пространство, потом плач нескольких голосов, раздраженный шепот. Гул нарастал с немыслимой скоростью, и пространство стало искажаться подобно тому, как миллиарды капель оставляют след на водной глади океана и будоражат его. Чудесное спокойствие сменилось нарастающей паникой, ужасом и болью. То ли физической, то ли душевной. Они буквально разрывали ее и так бестелесное существование. Хотелось кричать, но нечем. Черный цвет исказился молниеобразными белыми вспышками, и когда казалось, что сознание вот-вот потухнет от пыток, неожиданно ворвался дневной свет, и Эшли открыла глаза. Она инстинктивно схватилась за горло, на котором еще была удавка паники. Ей показалось, что она на доли секунд заглянула в лицо смерти, а проснувшись, Эшли приняла жизнь как бесценный и чудесный дар. Этот сон что-то надломил в душе, какие-то чувства безвозвратно исчезли. Опустошенность и безразличие легли на грохочущее сердце. Случилось нечто непоправимое, дикое. Инстинкты кричали, что пройдена точка невозврата. Все естество кричало, что произошла катастрофа. Невидимая, неизвестная, неощутимая. Что-то случилось… Воспоминания, как и личность, сразу же вернулись к телу. Эшли прежде не видела кошмаров. Сызмальства сновидения избегали Майлс, отдавая в распоряжение просто видеоряд с черным экраном. Поэтому эту выходку она списала на стресс-реакцию от переезда в столицу. К тому же, как только она вышла из автобуса и села в такси, все плохие мысли и тревоги растворились. Дверь в гримерку быстро и неслышно открылась, вперед выступил человек в синем деловом костюме. Светловолосый подросток решительно направился сначала к трюмо, но, завидев названную гостью, остановился. Он на миг даже испугался, так внезапно застать кого-то еще в таком помещении. Эшли ему кивнула и сказала: — Здравствуйте, простите за беспокойство. Меня зовут Эшли Майлс, моя мама тут работает. Я только сегодня приехала, и она попросила меня здесь ее немного подождать. Вы не против? — Все в порядке, — парень растерянно сел на диван и на автомате достал телефон, краем глаза заметив несколько сообщений от друзей и девушки. — Я тоже скоротаю время тут. — Хорошо. Эшли перекинула сумку и неловко, по-кошачьи мягко, без суеты, пересела подальше от соседа, чтобы не нарушать личных границ. Хотелось бы ей остаться неслышимой и невидимой. Но новый знакомый уткнулся в телефон и больше не проявлял никакого к ней интереса. Ростом он был чуть выше среднего, сухощавый по-спортивному, и, очевидно, немногословный. На девушку он так и не взглянул, обратив все внимание на диван. — Вы здесь работаете? — Угу, — бесстрастно отрезал он. — Я видела плакаты в городе с вашим лицом. Вы вроде рекламировали духи, — Эшли обычно не была столь решительной, чтобы заводить разговоры с малознакомыми людьми, но этот парень чем-то ей сильно приглянулся. — Да, рекламировал, — наконец парень посмотрел в глаза Майлс. Но во взгляде не было ни любопытства, ни робости, словно он просто оценивал ее внешность. — Вы модель? — Ага. Эшли смутилась, чуть склонила голову, потому как односложные ответы джентльмена прямым текстом говорили, чтобы она отвязалась со своими вопросами. Ну и ладно. Девушка не любила снобов, а парень рядом им вполне мог оказаться. День поскучнел: на Париж наползла серая дымка и Эшли почудилось, что она даже немного задремала, прислонившись к окну. Последний лоскут голубого неба скрылся за тучей. А в душе пробудилось все то же непонятное скорбное томление и тоска. Мадам Майлс вернулась, как и обещала, ровно через полтора часа. Она быстро поздоровалась с парнем, назвав того по имени — Адриан, и позвала Эшли. — Несчастный этот Адриан, — покачала головой мама, когда они уже сели в машину. — Судьбу такую даже врагу не пожелаешь. Рос без внимания, матери нет, у отца вечно нет времени… Эшли предусмотрительно промолчала.