если спросят — не знаешь меня, скажи.

– два месяца уже прошло.. и что? ты даже не открыла тогда? – рыжеволосая с нескрываемым интересом хлопала глазами, потягивая красное полусладкое из идеально начищенного бокала. – а что бы я ей сказала? – хрипло, с комом в горле, почти шёпотом отвечает юна, глядя на свою подругу напротив. рукава рубашки голубого насыщенного цвета помялись от резких эмоциональных движений за несколько минут до, тёмные волосы, заплетённые в косу распрепались, а фуражка была откинута в угол комнаты, – правильно. я бы ничего не сказала. мы бы потрахались и до утра признавались друг другу в любви. а на утро меня бы накрыл трезвяк, я бы поняла, что капитану полиции не то что нежелательно - вообще нельзя встречаться с наркобаронкой, которую мы всем отделом найти не можем, и я бы опять её выгнала. и так по кругу, – ком из горла плавно перетёк к глазам, став самыми солёными и горячими каплями слёз. руки тряслись так, что пепел тлевшей сигареты сам опадал на стеклянный стол, – она не могла разве пойти работать по профессии? она разбирается в питоне и этой цифровой хероте лучше, чем наш штатный програмист с двумя образованиями. это пиздец, это просто полный пиздец, – последняя нервная затяжка, шин сбивчиво выдыхает дым и лихорадочно быстро тушит сигарету. после закрывает лицо руками, шепча что-то неразборчивое себе под нос. – родная моя, успокойся, везде найдётся выход. слышишь? – девушка растерянно подсаживается к темноволосой, пытаясь приобнять ту за плечи, – безвыходных ситуаций не бы... – бывает! – кричит, стряхивая чужие руки со своих плеч, резко выпрямляется и одновременно растерянно и агрессивно смотрит на подругу бегающими глазами, – мне нужно выбирать между любимой работой и сдать рюджин властям, чтобы самой не попасть за решётку, и между любимой девушкой и сесть из-за неё же. за укрывательство. ты понимаешь? – по мере монолога голос успокаивается, громкость уменьшается, и в конце юна становится похожа на бездомную собаку, хозяева которой переехали и оставили ту на улице. размазанная тушь, потрёпанные волосы, мокрое бледное лицо, сжатые руки на чужих плечах и огромные жалостливые влажные глаза. в комнате неприятно пахнет спиртом, дешёвыми сигаретами без кнопки и сухим городским запахом тусклой москвы. скоро рассвет. выхода и вправду нет? обещали бабье лето – соврали. к пяти часам утра на улице противно холодно, хоть все сделки на квартире проводи. но опасно. рюджин закуривает очередную сигарету, стоя на отдалённом пустыре в каком-то промышленном районе за мкадом. слабо понимает то, где находится; впрочем, это задача её водителя – понимать то, куда она едет. по двум сторонам от неё двое крепких короткостриженных парней, у одного в руках чёрная сумка на молнии, второй же стоит в закрытой позе со скрещёнными руками на груди. из-под расстёгнутой куртки можно увидеть две явно не пустые кобуры на обоих бёдрах. шин же обезоружена, стоит практически голая – даже без любимой бабочки. напротив троицы, в паре метрах, стоит идентичная. правда, обезоруженная и с серебрянным чемоданом на багажнике машины. различие второй троицы – три мужчины, без девушек – стандартно для подобных встреч. напарники рюджин сами говорили ец, что она первая особа женского пола в наркобизнесе на их веку. она почему-то гордилась этим. – пересчитаем? – выдыхая дым спрашивает девушка басистым голосом у мужчины напротив. – ну что вы, милая шин, не верите мне? – тот наивно надеется на то, что она падка на таких, как он – накаченных, одетых с иголочки, с дорогими часами на руках и в идеально начищенных кожаных туфлях, – я своими руками перед отъездом пересчитывал каждую купюру, – противно улыбается, рассчитывая на своё несуществующее обояние. от его перекошенного лица рюджин еле заметно съёживается и нахмуривает брови. – ты меня не понял, родной, – с наездом обращается девушка, бросая скуренный бычок на холодную землю, размазывая его носком ступни, – это был риторический вопрос. мы пересчитаем, – барыга хмурится, но в ответ молчит и молча кивает пареньку справа, мол, отнеси кейс. наличности там, естественно, хватало, но время – деньги, и ждать пересчёта особо не хотелось. зависимые клиенты с уже земельным цветом кожи, невнятной речью, последними деньгами и другими средствами оплаты уже с трясущимися руками ждали того с новой дозой, по их мнению, жизни. и каждый месяц их количество вырастало с ужасной скоростью. рюджин, пока напарники пересчитывали купюры, на секунду задумалась о тягости бытия наркомана – они же ничего не видят в своих глазах, кроме дозы. эти чудики настолько загнали себя в тупик, что видят смысл жизни только в мефедроне и коксе – её товаре. так противно, до слёз. она съёжилась и повернула голову к парням, приподняв вопросительно бровь. – всё ровно, передавайте товар, – произносит вооружённый и девушка кивает парню с чёрной сумкой. очередная удачная сделка. девушка, подбирая подол чёрного пальто, усаживается на заднее сиденье тонированной четырки и надевает тёмные солнечные очки. – я нас поздравляю. по домам? – оборачивается водитель и обращается ко всем членам 'экипажа'. – отвезите меня к шин, – хриплым от сигарет голосом произносит девушка, откидываясь на спинку сиденья, все трое смотрят на нее осуждающим взглядом. все знают об их отношениях, о должности юны, об обречённости всего этого. – костелло*, – тихо обращается к ней напарник, сидящий на сиденье рядом. это странное погоняло ей присвоили после того, как она самолично пристрелила неугодного клиента. дело не разлетелось ‐ мужчина был без родственников, а его 'напарники' не захотели лишних проблем в бизнес-сети, потому молча и тихо, пользуясь связями, похоронили бедняка, – может хватит? она столько раз слала тебя нахуй из-за нашей... твоей, – делая акцент на местоимении, говорил мужчина, – работы. да и всё может полететь под откос от вашего общения. она же мусорская. – и? – равнодушно спрашивает шин, не меняя позы, – вези, бомбила*. они доехали до центра молча. засунув руки в карманы, старшая неспеша дошла до подъезда, дождалась, пока кто-то выйдет и без лишних звонков в домофон дошла до этажа юны. дзынь. получасовое тихое ожидание. всё это время они стояли по обе стороны двери. первая не решалась заговорить, вторая – провернуть замок. и всё таки вторая была сильнее. – два месяца тебя не видела. рекорд, – уставшим голосом произносит младшая, делая пару шагов назад, мол, заходи. она не снимала форму, как пришла с работы. брюки, некогда идеально наглаженные, были нелепо помяты, рубашка была небрежно заправлена, две первые пуговицы расстёгнуты. на щеках светятся чёрные волосочки потёкшей туши и волосы по-обыкновенному растрёпанны после очередной истерики. от неё веет приторно сладким парфюмом, коньяком и всё теми же дешёвыми сигаретами поштучно из ларька за домом. – я думала, что скажешь о том, что ты соскучилась, – перешагивает пород квартиры, закрывая за собой тяжёлую дверь, – менты у нас нынче такие заёбанные. кто довёл? генерал? – ты, – чётко говорит темноволосая и прожигающе смотрит на девушку. она со сделки - понимает сразу. только на такие мероприятия она надевает исключительно чёрные вещи, кожаные перчатки, хлопковую рубашку, очки и пальто в пол. в кармане не видно телефона - ещё один признак, чтоб не отследили. в отличии от младшей, она аккуратная – волосы пахнут её любимыми чапман, рубашка нисколько не помялась, а ботинки всё такие же лаковые без единой потёртости. она сама немного холодная с улицы, чуть взъерошенная от ветра и бледная, как снег. от стыда и растрянности, – сколько в этот раз получила? – я не помню, этой информацией обычно владеет руслан, – после первой реплики девушки рюджин чуть подтряхивает, и та не сразу воспринимает вопрос, отвечает чуть позже. 'руслан' - лишь кличка её приближённого напарника. его настоящее имя она сама плохо помнит. но то даже лучше. – руслан красивый, наверное. и не мусор, правда? – сколько бы не клялась девушка о том, что не ревнует и не любит старшую – всё бред. сущий. она ненавидела три вещи в жизни - своего начальника, работу рюджин и руслана, который вечно хочет отдалить возлюбленную от юны. – помолчи уже, – чуть раздражённо произносит шин и заключает лицо младшей между своих двух холодных ладоней. мгновенно прислоняется нежно алыми губами к её – по-естественному ярко-красным, тёплым от сигарет и влажным устам, которые вне зависимости от той дряни, которую она курит, всегда сладкие. чуть сминает их, сразу же получая ответ. юна целуется жадно, сжимает из последних сил худые руки на талии возлюбленной, всем телом прислоняется к ней. чувствует, как по-обыкновенному холодные чужие (впрочем, ложь. они уже давно стали родными) ладони теплеют на щеках. из глаз неконтролируемо катятся бусины слёз. слёз потерянности от незаконной любви. от того, что вся та буря и взрывы между ними – минутная слабость, которой вообще быть не должно. и всё это нужно остановить как можно скорее. 'не хочу, не хочу, не хочу!' – отвечает сердце на вопли мозга о том, что пора выгонять рюджин из квартиры. внутри всё кипит, как в раскалённом ядре земли. младшая сквозь закрытые глаза чувствует, как её легко подхватывают на руки и куда-то несут. не открывает глаза, только ещё сильнее, до ломки в костях, сжимает плечи любимой. сколько бы брани не было бы брошено в её сторону, как бы сильно она хотела бы её не любить – не получается. рюджин остаётся той, кому она доверяет, кого она любит, кому она отдаст всё, что имеет. – давай полежим? просто полежим, – говорит юна, раскрывая глаза и устремляя их на рюджин, которая укладывает ее на аккуратно застеленную кровать, – у меня выходной сегодня. и если я скажу, что по тебе не скучала - я грязно совру. а ты знала, что ложь - это статья? – ты не перестаёшь быть ментом даже в такой обстановке, – улыбаясь, произносит старшая, подходя к окну и задёргивая шторы. в комнате мгновенно становится по-особенному мрачно и тускло. стараясь разбавить это тёмное царство, брюнетка зажигает стоящий в углу комнаты торшер. после стягивает с себя пальто, оставляя его на спинке стула около торшера, туда же отправляется томиться чёрная рубашка. оставляет очки на тумбочке и укладывается рядом с юной. в одном топе и брюках. – мне тоже тесно, – по-детски тянет длинноволосая. вторая всё понимает и помогает той снять служебную рубашку, оголяя верхнюю часть тела. юна ненавидела бесформенные топы, поэтому носила исключительно неудобные бюстгалтеры с косточками. рюджин их не любила, но на этой девушке они смотрелись до неприличия сексуально и горячо. но нарушать просьбу она не смела – лежать, так лежать. да и не особо против была. с юной любая близость – редкость, самая сладкая часть торта, которую отдают младшему любимому ребёнку. рюджин скрепляет руки на талии девушки, пододвигая ту к себе. оставляет пару смазанных, нежных поцелуев на бархатной шее и мокрой щеке. после большим пальцем одной руки вытирает чёрные следы туши с щёк. – тушь потекла, – шёпчет с небольшой улыбкой старшая. – говорят водостойкая... – растерянно отвечает шин. – врут, – убирая руку с лица и возвращая её на талию, говорит девушка, – отнеси завра в летуаль – пусть вернут.* юна чуть слышно смеётся, утыкается в плечо возлюбленной и закрывает глаза. 'зачем я когда-то влюбилась именно в тебя – идиотку с нелегальным достатком?' – последние мысли пробегают в голове, после чего она мгновенно засыпает в обьятиях незаконной, но такой любимой девушки. до смерти любимой. до решётки.