***
Майлза разбудила рука, которая глубоко впилась ему в бок, вытряхивая из него сон. — Я проснулся, — он бормочет почти бессвязно и вытягивает спину. — Окей, чувак, напиши мне, если тебе что-нибудь понадобится. Я пошел, — Ганке спрыгнул с лестницы двухъярусной кровати и захватил рюкзак. Дверь позади него со щелчком закрылась, и Майлз почувствовал, как сон тяжестью сковывает его кости, он подумывал о том, чтобы пропустить занятия. Он был умен и, вероятно, мог прогулять еще несколько дней, прежде чем это отобразится в его табеле успеваемости, но он передумал. Он стер корку с глаз и спустился по ступенькам. Его тело было необычайно вялым, он изо всех сил пытался надеть форму. Майлз разблокировал свой телефон и увидел сообщение от мамы, в котором были пожелания хорошего дня и вопрос нужно ли его забрать. Но даже если бы ему было нужно, он знал, что не ответит ей. Ей было о чем беспокоиться, он не мог ее обременять. Он поставил пустой рюкзак на пол и положил туда учебники. Когда он поднял сумку, она отягощала его плечи, и он чувствовал, как боль уже проникла в его тело. Коридоры школы были забиты людьми, тела бились и толкались друг о друга, как сардины. Больше раза Майлз думал о том, чтобы сбежать из школы, он уже был настолько перегружен, а день еще даже не начался. — О, Майлз! Ты вернулся, — радостно присвистнул учитель на первом уроке, когда они начали проверять имена присутствующих. Он заставил себя ухмыльнуться и опустил голову. — Сегодня у нас нет нового материала, так что вы можете потратить это время на повторение, — класс мгновенно зашевелился, разбиваясь на группы. Майлза всегда оставляли в покое — статус «душнилы» и «ботана» давал о себе знать. В комнате воцарилась тишина, приглушенный шепот и смех. Майлз достал альбом для рисования и механический карандаш. В течение первых нескольких месяцев в школе, отсутствие друзей сопровождалось болезненной неуверенностью. Он сомневался в себе: проводил ночи под утешениями Ганке или заглушая рыдания в подушке. После того, как Гвен и остальные ушли, его бросили, оставив наедине с голодом по наличию людей, которые действительно понимали его и прошли через те же испытания, что и он. Он начал причинять себе вред. Это стало единственной вещью в его жизни, которую он мог контролировать. Он не мог контролировать направленный на него смех или обеды, проведенные на краю длинных столов кафетерия, но он мог контролировать, насколько глубоко он делает надрез. Майлз грубо потер карандашом бумагу. Он обрисовал форму надкушенного яблока, а затем добавил к нему текстуру. Большим шрифтом сбоку страницы он написал «БОРЬБА» и сунул альбом для рисования в рюкзак. Он не слышал звонка, пока кто-то не похлопал его по плечу и не сказал, что пора идти. Он быстро поблагодарил и направился к следующему кабинету. Наступил обед, и он почувствовал, как в желудке укоренился комок тошноты. Он проверил карман, когда почувствовал жужжание, и проверил сообщения. ганке: твой любимый обед закончился, но я тебя спас для тебя часть!!( ￣ ▽ ￣ ) майлз: нет, спасибо, я пропущу в арт классе. ганке: че не так, чувак? ты никогда не пропускаешь обед майлз: ничего ганке: щас приду. Майлз сунул телефон в карман и резко свернул за угол, направляясь в арт-класс. В кампусе их было несколько, но для занятий использовалась только одна. Остальные были пусты, потому что студенты предпочитали тратить время на учебу, а не на рисование. Он закрыл за собой дверь и прислонился спиной к холодной стене. В последнее время Майлз всегда чувствовал головокружение, но оно усиливалось, когда он не отвлекался. Он просунул голову между колен и обнял их. Он почувствовал, как его голова раскалывалась пополам. Боль была тошнотворной, и он знал, что, если бы он мог просто поесть, неприятная головная боль прошла бы, но было что-то вызывающее привыкание в таком плохом самочувствии. Это заставило его почувствовать, что его страдания реальны – как будто они не были только в его голове. Когда он бежал слишком быстро или слишком резко размахивался, боль, разрывавшая его сердце, была похожа на ту, которую он чувствовал, когда хотел умереть. Симптомы отказа от еды подпитывали его. Может быть, если бы его недуг усилился, он, наконец, почувствовал бы себя немного лучше после того, как он опоздал, не сумев спасти своего отца. Он заслужил это. В поле зрения появились черные точки, и он сморгнул их, крепко зажмурив глаза, поскольку это всегда заодно помогало заглушить пульсацию в голове. — Майлз… Майлз! — Ганке вошел, но тот не засек его. В последние несколько дней его паучье чутье подводило. Он хмыкнул и наклонился, чтобы освободить место для Ганке, когда тот сел. Когда он высунул голову из коленей, он почувствовал запах жареной курицы, залитой пикантным соусом, и его желудок дрогнул. — Принес тебе обед, подумал, что ты, возможно, голоден. О нет, он почувствовал, как тошнотворный страх подступил к его горлу, и его разум перегрузился в поисках оправданий. — Нет, чувак, я не голоден, — он откинул голову, чтобы не обращать внимания на сильное сомнение на лице Ганке. — Я не видел, чтобы ты ел с тех пор, как вернулся вчера, чувак. Все в порядке? — он выдавил смех и похлопал Ганке по спине. — Да, просто… дай мне, я съем позже, — он выхватил у Ганке коробку и поставил ее возле своей ноги. Они сидели молча, Майлз каждые несколько минут ёрзал и смотрел на Ганке так, как будто хотел что-то сказать, но делал паузу и возвращался к рисованию. Майлзу было так трудно держать себя в руках. Он привык к тому, что над ним смеялись, когда он входил в класс, но это было до смерти его отца. Поддразнивания утихли, но, похоже, когда он вернулся в школу, они снова возобновились. Казалось, что люди приближались к нему только для того, чтобы упомянуть что-нибудь о своих отцах. Они знали. — Пойдем в общежитие, — Ганке, казалось, читал тревогу на лице Майлза, и когда он вскочил на ноги, сочетание благодарности и одурманенного чувства в его теле заставило его сломаться. Он заглушил всхлипывание плечом и пошел за Ганке. Дорога до общежития, казалось, длилась вечность. Возможно, это было из-за беспокойства от того, что его поймают на пропуске последних четырех уроков, или от отсутствия еды в его теле, но все это было причиной того, что он несколько раз покачивался и натыкался на стену. В какой-то момент Ганке оказался рядом с ним, вероятно, что-то спрашивал, но единственное, на чем он мог сосредоточиться, это идти прямо и не блевать на обувь, которую Ганке снова украл у него. Его друг ходил в спортзал, поэтому он легко перенес лишний вес, который добавлял Майлз, прислонившись к нему для поддержки. Когда Ганке открыл дверь в общежитие, Майлз рухнул в нескольких футах от нее. Ганке сел рядом с ним, спрашивая, в порядке ли Майлз и нужно ли ему что-нибудь. — Нет, просто… мне нужно отдышаться, — Майлз почувствовал, как его сердце выпрыгивает из груди. Он схватился за грудь и откинул голову назад, чтобы глубоко вдохнуть воздух. Он сморгнул, пытаясь избавиться от черных пятен и размытия перед глазами. Затем он оттолкнулся ногами, опираясь спиной на стену. Ему стоило бы встать и сесть за стол, но усталость начала давить на него. Ганке достал бутылку с холодной водой из мини-холодильника, который им удалось спасти до того, как его выбросили, и бросил ее Майлзу на колени. — Ну… ты собираешься сказать мне, почему ты запыхался после 6-минутной прогулки? Обычно после школы ты первым бежишь в общежитие, — он не мог придумать оправдания в перерывах между тяжелыми вздохами, поэтому промолчал. Тишина укрепила подозрения Ганке, и он лег рядом с Майлзом, используя его ноги как подушки. — Знаешь, ты можешь рассказать мне все, что тебя беспокоит, — Майлз подавился сухим смешком, в последнее время он часто слышал эту фразу. — Мм. Просто устал, — его фразы были прерывистыми, он делал паузы, чтобы еще раз вдохнуть воздух. Лицо Ганке всегда было забавным, особенно когда он волновался, а Майлз смеялся. Он почувствовал, как его друг кивнул ему в ноги, а рюкзак начал становиться неудобным, впиваясь в лопатки. Он слышал стук ботинок на платформе о пол, хриплый смех и слабую смесь сигарет и одеколона. Волнующей дрожи в его сердце было достаточно, чтобы сказать ему, что прибыл Хоби. — Майлз, my boy! — Хоби всегда ловил худший тайминг. Майлз почувствовал желание сбросить голову Ганке с ног, но оставил её там, и когда Хоби уловил ужасно скрытое беспокойство в выражении Майлза, его лицо омрачилось. — Что тебя измотало, а? Ты прямо как скелет, — Хоби потребовалось время, чтобы развязать обувь на платформах и поставить её у окна. Майлз хмыкнул, слишком уставший, чтобы дать остроумный ответ, и прислонился головой к стене. Он обнял себя за туловище, и из треснувшего окна хлынул холодный воздух. Волосы на его руках встали дыбом, и он почувствовал тревогу. — Хотел тебя дождаться, но, похоже, уже не нужно, — Хоби продолжил, бросая на Ганке ядовитый взгляд, как будто он говорил тому «отступить». Хоби прислонился к стене рядом с Майлзом, и тот почувствовал, как холодные металлические шпильки и шипы прижались к его спине через униформу, он понял, что Хоби обвил руку вокруг него. Было комфортно. Он чувствовал, как его бушующее сердце успокаивается, просто находясь рядом с Хоби. От прикосновения его лицо покраснело, а чувство распространилось по конечностям, вплоть до пальцев ног. Сердце его порхало, как нуждающиеся в любви бабочки. Он не заметил выражения собственничества, промелькнувшего в глазах Хоби, поэтому был сбит с толку, когда Ганке поднял голову с ног. Он наклонил голову в сторону Ганке и прищурился. Свет вызвал острую боль в затылке. Он закрыл глаза так же быстро, как открыл их. — Я вернусь в класс, надеюсь, ты чувствуешь себя лучше, чувак, — Майлз кивнул. Было такое ощущение, будто его мозг вышибли, но он приглушил шипение от боли. Когда Ганке закрыл за собой дверь, лицо Хоби тут же исказилось от отчаяния. — Любимый, почему ты такой бледный? — Майлз просто проигнорировал его вопрос, прислонившись головой к стене. Пульсация снова нарастала, как будто кто-то ударял его молотком по голове, потом еще и еще. — Ответь мне, — голос Хоби был твердым, лишенным своей обычной игривости. Майлз почувствовал, как тревога поднимается вверх по его шее. Ему нечего было скрывать — пока что. Но ощущалось будто уже было. — Хоби, я в порядке, правда, — он застонал и потер воспаленные глаза. — Нет. И когда я выясню причину, я не отпущу тебя с крючка, — он почувствовал, как его тело напряглось, слова и дрожащий смех выдали его. Его ладони начали потеть, и он потер их о форменные брюки. В комнате на несколько минут воцарилась тишина. Хоби не сводил взгляда с Майлза, но тот игнорировал это, крутя ремень рюкзака между пальцев. Он начал думать о том, как перевести разговор в другое русло, и прочистил горло. — Пойдем полетаем, — он прикусил внутреннюю часть рта, понимая, что его тело слишком утомлено, чтобы даже пошевелиться. Но привычка патрулировать, когда приходил кто-то из его друзей, игнорировала это и слова вылетели из его рта только чтобы сменить тему. — Конечно, если ты сможешь встать, а? — голосе Хоби была некоторая горечь, но все же преобладала обида, которая ранила. Он был расстроен тем, что Майлз не доверял ему настолько, чтобы открыться. И когда Майлз уклонился от его вопросов, жало пронзило его сердце. Майлз молился тому, кто бы ни был на этом небе и хихикал над его извращенной историей, чтобы он позволил ему встать и позволил полетать по городу с Хоби, выкрикивать игривые оскорбления друг другу под шум разъяренных таксистов и оживленных улиц. Его молитва была услышана, но он заплатил потерей зрения от белой ослепляющей вспышки. Было жарко и тяжело — головная боль пронзала затылок. Он почувствовал, как его желудок снова скрутило, и ему пришлось сделать резкий вдох, чтобы контролировать кислоту. Хоби наблюдал сидя на полу, сохраняя молчание. Лжецом он не был, поэтому сдержал свое обещание и вскочил следом за Майлзом. — Сначала схожу в уборную, а потом пойдем. — Подожду здесь, пока ты сходишь в туалет, — пробормотал он и начал возиться с неожиданно интересно выглядящей фигурой. Напряжение было сильным и поднялось до шеи, так же, как и тревога, поэтому Майлз выбежал из комнаты, схватившись за запястье. Когда он шел, освещение дразнило его головную боль вспышками яркого света. Чем ближе он приближался к уборной, тем сильнее усиливалось желание засунуть пальцы в горло и вызвать рвоту. Люминесцентные лампы, казалось, заставляли блестеть унитаз, маня его ближе. И он знал, что уже сдался, он едва мог удержаться прямо. Ему хотелось прижаться к потолку и выбить каждую лампочку, потому что мерцание начало ускоряться, а его головная боль пульсировала в том же темпе, что и свет. Он сделал свои дела быстро, сожаление легло на его плечи тяжелым бременем. Ему следовало просто переодеться в комнате. Когда он вернулся, Хоби прислонился к стене и снова завязывал шнурки на ботинках на платформе. Майлз смотрел на него с удовольствием, когда он был сосредоточен на чем-то, будь то борьба со злодеем или что-то столь незначительное, как завязывание шнурков, он сосредоточенно высовывал язык. — Ты в порядке? — Хоби натянул маску на голову и высунул нижнюю часть тела из окна. Майлзу хотелось кричать от того, что на его лице всегда можно прочитать линии и морщины, говорящие о том, что он в беде. Вместо этого он ухмыльнулся и показал большой палец вверх. Хоби уперся руками в стену и вылетел из окна. Майлз лениво переоделся в костюм, следуя за Хоби.***
Мальчик бежал исключительно благодаря силе воли. Он чувствовал себя так, будто попал на чертовы американские горки. Оживление, которое он обычно испытывал, прошло, и он почувствовал, как к горлу подступает паника. Он едва мог контролировать свое тело, его движения были нерешительными и нервными, и он не раз чуть не врезался в здания или машины. Хоби зацепил свою паутину к дому и двинулся вперед. Каждые несколько секунд он оглядывался назад, замечая, как Майлз изо всех сил старался не отставать, хотя обычно он был впереди и возглавлял погони. — Приятель, ты в порядке? — Майлз был благодарен, что маска закрывала его лицо, потому что в противном случае он был уверен, что его раскусили бы в считанные секунды. — Ага! Просто... — его прервали звуки криков и выстрелов, доносившиеся из банковских этажей под ними. Прежде чем из здания вырвался еще один крик, он выпустил паутину с целью приземлиться на банк сверху. Сигнал тревоги пронзил кончики его пальцев, когда его тело застыло в воздухе. Усталость настигла его, оставив вялым. Он был таким же бессильным, как и больше года назад, когда его впервые укусили. Его паучьи чувства начали кричать, бросая в вены адреналин. Он приказал своему телу выпустить паутину или подготовиться к падению, но приближающаяся земля показала, что он не сможет этого сделать. Он увидел, как Хоби протянул руку, глаза на его маске расширились, становясь размерами с блюдца. Майлз на секунду подумал, что, возможно, он не заслуживает того, чтобы брать эту руку. Так что он не взял. Он знал, что не умрет — он был Человеком-Пауком. Но почему-то мысль о спасении была ему отвратительна, потому что он не сделал ничего, чтобы заслужить его. Его тело взорвалось вспышками боли, когда его спина ударилась о край крыши банка, заставив его упасть на твердый, холодный бетон. — Майлз! Голова закружилась, зрение пошатнулось. Воздух был полностью выбит из его легких, и он прохрипел, требуя кислорода. Он не чувствовал ничего, кроме пульсирующих судорог, пробегающих по его телу. Он вскрикнул и свернулся калачиком, скопления боли впились в его кожу. Майлз почувствовал, как густая прохладная жидкость стекает по его лбу, как вода, когда он особенно долго мылся или ему было лень смывать весь кондиционер. Когда он заметил, что это кровь, он осознал, сколько ее сочится из верхней части его лба. — Давай, Майлз! — он услышал глубокий, настойчивый голос Хоби и громкие хлопки. Каждый раз, когда ладони Хоби встречались, Майлз чувствовал, как его голова идет кругом. Хлопки звучали как выстрелы, каждый из которых пронзал ему голову. Он почувствовал спазм правой ноги, а затем онемение. Не обращая на это внимания, он прикусил язык, затем заставил себя встать на ноги, и боль пронзила его спину. Хоби поддержал его, обняв Майлза за плечи. Майлз заставил свои тяжелые веки открыться. Он не мог разобрать ничего из того, что говорил Хоби, из-за звона в ушах. — Хоби… Я не чувствую свою ногу. Адреналин прошел, и Майлз потерял сознание. Его тело обмякло, оставив Хоби в панике. Он не знал, насколько серьезными были травмы Майлза, поэтому не стал поднимать его на руки, оставив у кирпичной стены. — Черт дери! — Хоби щелкнул языком. Он даже не успел моргнуть, как Майлз рухнул на бетон, ужас запечатлелся в его глазах. Он мог побеспокоиться о том, почему Майлз не попытался поймать его за руку позже, сейчас ему нужно было быстро доставить его куда-нибудь в безопасное место. Особенно помогли собственный межпространственные часы. Он включил их и зашел в сообщения. хоби: Майлз отрубился. чмд гвен: чмд??? хоби: ГЕНВ, ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ? павитр: есть только одно место куда мы можем его отвезти и где его личность не будет раскрыта… ＿ | ￣ | ○ Σ ( - ᷅ _- ᷄ ๑ ) гвен: Боже. я действительно не хочу видеть его лицо. хоби: я тоже, будем игнорить его при любых условиях. хоби: НЕ хоби: ДАВАЙТЕ хоби: Майлзу увидеть его хоби: я забираю его, встретимся там через 2 минуты. Хоби перевел внимание на лежащего парня. Ему хотелось ударить себя от того, что он думал о том, как красиво выглядит Майлз, даже когда по его голове бежало вызывающее тревогу количество крови. Он осторожно взял Майлза на руки, стараясь не передвигать его голову или ноги, так как не знал, где именно тот ранен. Хоби кипел от ярости. Раздражен тем, что позволил Майлзу пострадать, находясь рядом с ним. Он чувствовал вину, наполняющую его сердце сожалением. Хоби установил часы на штаб-квартиру людей-пауков. Одетый в тяжелое одеяло кипящего волнения, он вошел в портал.***
Подобно краскам, время, казалось, смешалось, оставив Майлза в трансе, из которого он не мог выбраться. Все накопленные переживания заставляли его оставаться вялым. На чем бы он ни лежал, оно было так удобно, что он чувствовал, что чем дольше он отдыхал, тем больше погружался в это. Его конечности были как желе, он не мог пошевелить ни ими, ни какой-либо другой частью тела. Затем откуда-то из глубины сна подкрался шквал боли, заставив его молча корчиться. Полностью проснувшись, он схватил себя за икру, и на его лбу выступили легкие капли пота. — Майлз! — глаза его все еще были закрыты, он боялся открыть их перед ослепляющим светом. Впервые за этот день– или ночь в его голове стало спокойно. Он мог думать, не стесненный тяжестью мучившей его мигрени. — Майлз! Ты слышишь меня? — голос был мрачным, Майлз хотел, чтобы он замолчал, потому что боль в ноге была невыносимой, и, если бы он мог сосредоточиться на ней, она бы исчезла. Он почувствовал мягкую руку, прижавшуюся к его горящему лбу. Руки украшены мозолями, не такими, как у Хоби. Их было меньше, и он знал, что они, должно быть принадлежат Гвен, играющей на барабанах. Рука дрожала, задевая линию роста волос Майлза. — Гвен, — голос Майлза был не чем иным, как грубым шепотом. Он знал, как плохо это звучало, поэтому, когда Гвен хихикнула, он не винил ее. Он почувствовал, как ее руки обвили его шею, и наклонился к успокаивающему прикосновению. Гвен разорвала объятия и стащила с его головы бинты. Он услышал, как открылась дверь, а затем послышался звук босых ног по полу. — Знаешь, ты можешь открыть глаза. Здесь темно!— этот певучий голос, принадлежавший Павитру, расслабил напряжённые нервы Майлза, и он медленно открыл глаза, склеенные сном. Пульсация в ноге все еще была, но теперь, когда он полностью проснулся, она притупилась. Он зевнул и потянул спину, ноющую от удара о стену. — Какие раны? — Гвен замерла, не привыкшая к тому, насколько прямолинейным он был, но продолжила, перечисляя, какие травмы он получил. Выделились перелом ноги и легкое сотрясение головы. Но он мог с этим справиться. Он прикусил внутреннюю часть рта, голова трещала от вопросов. — Как долго я отсутствовал? — Со вчерашнего дня! К счастью, из меня получается идеальный актер! — воскликнул Пав с самодовольной улыбкой на лице. — Что правда, то правда. Он убедил твою маму, что ты не вернешься до сегодняшнего дня, потому что… Пав, что ты ей еще раз сказал? — Это неважно! Где Хоби? Я должен поблагодарить его за то, что он помог мне, — Майлз ухмыльнулся, его лицо покраснело от имени, слетевшего с его рта. Его улыбка исчезла, когда Гвен и Пав переглянулись с тревогой. Он почувствовал, как его губа слегка дрожит от страха перед тем, что произошло. — Он пострадал? Где он– — Мы… не можем тебе сказать, — Пав выдохнул это предложение, как будто желая вернуть свои слова, и Гвен кивнула в знак согласия, хотя и нерешительно. Она скрестила руки на груди и прислонилась к стене. Майлз был уверен, что, если бы они были в ее измерении, стены и пол комнаты стали бы темно-синими, как и его боль. — Что? — он усмехнулся и попытался встать с кровати. Когда это не сработало, он откинулся обратно на подушки. Он едва мог видеть их лица и чувство вины на них. Гнев захлестнул его грудь, он не знал, что такого сделал, что разозлило Хоби, но если бы ему сказали, где он находится, он мог бы извиниться. — Почему? Что я сделал? Скажи ему, что мне жаль. Вообще-то, нет. Просто скажи мне, где он, я пойду… — Гвен оборвала его легкими постукиваниями по каркасу кровати, привлекая его внимание. Майлз был уверен, что если бы разговор был другим, если бы они просто неторопливо говорили о вещах, о которых говорят подростки, он бы поразился ее красоте. Потому что свет лампы, стоящей на краю кровати, освещал ее лицо, отбрасывая красивую тень. Ее светлые волосы, казалось, светились, от них отражался свет. Слова, которые она произнесла, разрушили его последнюю надежду. — Почему ты не взял его за руку? — Что? Он был в шоке, его рот был открыт. Итак, Хоби знал, что Майлз выбрал не брать его за руку, даже когда мог. Он схватился за одеяло, плотно закрывавшее его ноги, и отвернулся. — Что ты имеешь в виду? — у Майлза была привычка отводить взгляд, когда он лгал. Горечь, которая обжигала его горло, была сродни пиву, которое он когда-то украл, пытаясь сродниться с преступниками. Отвратительно, горько, и во рту остается ужасный привкус. Он трясся, он был ошеломлен. Часы тикали высоко на стене, и каждую секунду он видел, как надвигающаяся тень Пава становилась все больше, приближаясь к Майлзу. Он протянул руку, чтобы успокоить Майлза, с виноватым выражением на лице. Майлз отбросил его руку. — Передай Хоби, чтобы он отвалил. Он мудак. Я ненавижу его, — он был мелочным и устраивал истерику, но его чувства были так сильно задеты, что ему было все равно. Он не обращал внимания на то, как их лица исказились, как будто он был глуп, от того, что не мог сказать или понять, почему Хоби не хотел его видеть. —Просто…уходите, — он жестко выделил свои слова, не оставляя места для споров. Пав вышел первым, видимо, обиженный тем, как Майлз быстро отбросил его руку. Гвен постояла еще несколько секунд. Она раскачивалась взад и вперед на пятках, жонглируя словами во рту. — Майлз, нам действительно ж… — Вам очень жаль. Конечно, да, Гвен. Но если мне придется услышать это еще раз, особенно от тебя, я сойду с ума, — он прорычал и резко повернул голову к стене, откинувшись всем телом от двери, давая понять, что закончил с ней разговор. Он услышал, как ее туфли еще несколько раз качнулись по полу, а затем она неохотно со щелчком закрыла дверь. Он не будет плакать, не снова. Не потому, что Хоби хотел оставить его, когда он нуждался в нем больше всего. Он заметил, что люди, которых он любил больше всего, приближались к нему, а затем бросали. Возможно, он это заслужил. Стук в дверь отвлек его от самоуничижительных мыслей. Часть его была благодарна, что это остановило его от скатывания по спирали, другая — нет. — Малыш!— этот успокаивающий голос – это все, что Майлзу нужно было услышать, прежде чем он повернул голову. — Питер? — Я оставляю тебя в покое ненадолго, и в конечном итоге ты всегда возвращаешься в ранах, — стресс Майлза улетучился, спор, который у них был в прошлом, был отброшен в сторону. Прямо сейчас ему просто нужен был кто-то, кто обнял бы его и сказал, что все будет хорошо. Бонусные баллы, поскольку он видел в Питере фигуру отца. Питер сжал его в медвежьих объятиях, прежде чем он успел попросить об этом, и Майлз вздрогнул. Это выдавило из него всю тревогу, и он снова смог дышать. Даже после расставания, они догнали друг друга. Щелкнули, словно кусочки пазла, и Майлз, словно между ними никогда не вставал клин, мог смеяться, как раньше. Он знал, что ему следует вскоре предстоит разговор с мамой, поскольку независимо от того, что сказал ей Павитр, она все равно будет волноваться. Но аура Питера вытолкнула эти мысли. Расслабление, которое он чувствовал, действовало на его напряженные нервы, вызывая привыкание. — Где Мэйдей? Вы двое вроде как идете в комплекте. — Ой! Она с Мигелем. Вот что скажу, рядом с ней этот мужчина превращается в настоящего святого, — Майлз увидел, как глаза Питера смягчились. Должно быть, он сошел с ума. Возможно, он ударился головой сильнее, чем думал. — Мэйдэй… и Мигель? Ты… ты позволил ей быть с ним? После того, что он со мной сделал? — он оттолкнулся. О том, что он сможет просто простить Питера, не могло быть и речи. То, как он так небрежно упомянул Мигеля, заставило его кровь закипеть. Майлз понял, что не может доверять никому из этих людей-пауков. Ему следовало просто довериться своим инстинктам и дистанцироваться от них. — Отойди от меня, чувак! — зрение его было затуманено, искажено непролитыми слезами. Предательство всегда ранит сильнее, чем физический удар. Он чувствовал, как у него бьется сердце. Он оттолкнул Питера от кровати, хотя не очень сильно, потому что он все еще был слаб. Это была его вина, что он впустил Питера обратно в сердце еще до того, как тот извинился, он даже не знал, чувствует ли тот себя виноватым за то, что случилось с Майлзом. — У меня все… всегда идет не так. Я не могу иметь ничего, никого! — его тело выдавало его мысли, толстые слезы катились по его лицу. Прежде чем он успел стереть их, он закричал от разочарования. — Майлз, успокойся! — Ты не можешь мне ничего говорить! Просто…иди и умри, мне уже все равно! — Майлз заревел из горла. Он был убит горем и говорил то, что не имел в виду. Он постучал по часам и открыл портал в свою комнату. Он сбросил с себя руку Питера и оторвал ноги от кровати. — Я не хочу тебя больше видеть, Питер, — он видел, как лицо Питера сморщилось, как будто он прожевал что-то кислое. Портал отразился в его карих глазах, полных слез. Но Майлза это не волновало, потому что его ноги уже бежали через портал, спасаясь от хаоса.***
Прошло пять дней с тех пор, как Майлз практически нападал на всех, кто мог хоть в какой-то степени понять, через что ему пришлось пройти. Первый день был адски медленным, часы казались днями, а голова шла кругом. Его желудок замолчал, желание есть угасло так же, как и его воля к жизни. Он лишь оболочка того, кем был раньше, блуждал повсюду, как потерянный призрак. Его мама знала, что что-то не так, по тому, как безжизненно он говорил по телефону, из его голоса исчезли дрожь и радость. Ганке знал это по тому, как Майлз выходил из кампуса и падал на кровать, не двигаясь до утра. На второй день Майлз наконец-то съел банку супа. Это было иронично, потому что это была та же марка, которой Хоби кормил его с ложечки. От этих нежных воспоминаний у него заболело сердце, но он проглотил их так же, как и суп. Он не мог ощутить ни бульон, ни приправу, несмотря на то что он был полезен для желудка, калории его пугали. На четвертый день его тело болело при каждом движении, каждый резкий толчок в его теле ощущался так, будто его разделили на две части. Он избегал навещать маму, потому что, когда он один раз сделал это, она посмотрела на него, а затем разрыдалась, бормоча извинения и ругательства по-испански. Когда он приходил, это был единственный раз, когда он ел, большая часть еды была пережевана и выплюнута в бумажную салфетку, спрятанную под обеденным столом. Кошмары стали часто повторяться. Майлз больше не мог сосчитать на пальцах, сколько раз он просыпался в полночь, выкрикивая имена своего дяди, папы или друзей. Все всегда заканчивалось тем, что они уходили, оставляя его одного. Недостаток сна был очевиден на его лице: тяжелые мешки под глазами и страх перед зеркалом. Его волосы начали редеть, выпадать небольшими клочьями, а живот стал твердым и раздутым. Но для него это было лучше, чем смотреть в те лица. Те взгляды, обиженные или задетые предательством, были намного хуже, чем то, через что ему пришлось пройти. К пятому дню Майлз окончательно сломался.