Расшифрованная стенография вопросов зала после выступления ректора с первой частью собственной монографии «Культ Хлидскьяльва: величайшие деяния» на перекрестных открытых лекциях в честь 500-летия с момента основания Королевского колледжа.
Если бы Анне Элиш когда-нибудь сказали, что у нее могла быть совершенно другая жизнь, непохожая на ту, которая была у нее сейчас со всеми прыжками в порталы, долгими изматывающими марш-бросками в надежде уйти от погони магов-ренегатов или рыцарей-следопытов, жертвоприношениями животных и вызовом самых мерзких тварей, которые когда-либо ходили по этой земле, она бы не смогла ее представить. Привыкнув к вечным лишениям и частым странствиям в компании с Роббом, она не могла мыслить своей жизни ни без этих мерзких тварей, ни без вечного ожидания казни очередной из сестер, ни без извечных лишений и уж тем более ни без самого Пемброка. — А, — проговорила Анна разочарованно, не замечая, как к ее юбке жмется Регинлейв, — Бая собакой называешь, а сам баем хочешь стать? Наберешь батраков и нагайкой их лупить будешь, — она подняла ладонь, видя, как хотят ей возразить, — Будешь. Это наука. Жизнь. — Но… — мулат поднял на нее глаза, осмелев и разозлившись из-за ее высокомерного тона. — Сука! Зачем оно тебе надо, шлюха графская?! Да тебя ж убьют! Убьют! Сгинешь на костре, как еще одна из тысячи! Уходи, пока не поздно, уходи, сволочь! Зачем оно тебе надо? Вот объясни мне! Давай разделим, — он подполз к ней на коленях, не обращая внимания на сделавшую обеспокоенный шаг вперед служанку. — Разделим! Забирай половину! Нет, все! Я оставлю себе только магичку, — он ткнул пальцем в ребенка, и та совсем позеленела от страха. Анна коротко улыбнулась. Ничего нового за последние десять лет. — Все «себе» да «я». Ведь даже император когда-то велел делиться. А ты жадный, — она отцепила руки Регинлейв от своей юбки, взяла ее маленькую ладошку и повела к разукрашенной восточными письменами и цветами карете. — Это наше золото, — она подняла ее на руки, показала кивком на окованный черным сундук внутри, — Наше, потому что этот человек украл его у тех, кто в нас верит, от нашего имени. А у всех, кто своих братьев на этой земле грабит, рога на голове вырастут и превратятся они в василисков и варгов. Регинлейв неотрывно смотрела на сундук, легонько сжимая шею Анны. — Клевета на нас — старый прием врага. Он — паразит, а такими, как он, мы только козыри императору кидаем прямо в руки. — Паразит не паразит, а чудовища пока что тебе подчиняются! — выкрикнул мулат. Анна резко повернулась, смерила его тяжелым взглядом, начала бледнеть: — За наше дело самый цвет людской погибает, а ты, дерьмо собачье, сгоришь в бесславии. Говори, сукин сын, — она поставила девочку рядом и надавила каблуком сапога на его истерзанную варгами ногу, — где эта цапля прячет моих сестер? И как ее мерзкий ублюдок узнал о наших планах сегодня?***
Гигантский член. Просто гигантский. Николас никогда не страдал по собственным размерам, даже переместившись в это холеное омежье тело, не придавал значения жалким сантиметрам — не в порнухе же снимался, но гигантские члены он определять все-таки умел. — А я не знаю как, — тут же наивно признался он, отчего-то переползая на другую сторону кровати и стараясь смотреть герцогу в глаза. Николас вообще никогда и никому не отсасывал и даже девушек-то не баловал. Не то, чтобы считал такие «утехи» ниже собственного достоинства, просто как-то случая подходящего не было, никто и не просил. Он предпочитал классический, дедовский метод секса. — Было бы странно, будь по-иному, — герцог неумолимо наступал, а Николас все продолжал отползать. Благо кровать, показавшаяся ему подозрительно огромной еще в самый первый день, позволяла отсрочить неизбежное хотя бы на пару мгновений. — Ну, как тебе нравится? На полу? Или на кровати? — А без этого никак? — глаза его забегали по балдахину в поисках отступления. Герцог беззастенчиво хохотнул, обнажив острые клыки: — Как же без этого оставить свой феромон? И что за… встреча будущего мужа? Как ты под меня ляжешь? Уж сегодня-то Николас ложиться ни под кого не планировал, поэтому и оказался застигнутым врасплох. — Ну? — нетерпеливо проговорил Роберт, возвышаясь над кроватью древнегреческой статуей. — Выбирай. Пол? Или здесь? — Я… Ай! Его схватили за лодыжку, крепко, как хватают только тогда, когда не намерены шутить, и потянули на себя. — Я не в настроении. Отвечай прямо, когда спрашивают. — Я… — Николас даже не мог припомнить, чтобы он дрался хоть с кем-то в своей жизни. Многочисленные вербальные перепалки — не в счет. — Я… Словно прочитав его мысли, Робб усмехнулся, ослабляя хватку, но из рук все же не выпустил: — Бить не стану. Николас посчитал это оскорблением. Да, он не дрался и никогда не нарывался, но в случае чего мог защитить кого угодно, даже не себя одного. Конечно, все эти убеждения в собственной силе имели мало общего с реальностью, вряд ли он выдержал хотя бы один удар герцога. — Ну? — спросил Робб устало. — Я сегодня великодушен донельзя. Если будешь мешкать, таким меня больше не увидишь. Поморщившись, Николас все же скосил глаза на пуховые перина, едва слышно прошептав: — Не хочу сидеть на полу… — Тогда, — герцог одним движением руки крутанул его за лодыжку, оказавшись сверху, навалившись всем своим телом и придавив все мыслимые пуховые перины. — Прошу, подвинься и сделай уже свое дело, как следует. Кончить я обязан, как и ты… проглотить. Николас побелел в тон свежих простыней, молча наблюдая, как герцог поудобнее устраивается на подушках, пошире расставляя ноги и медленно надрачивая себе рукой, будто попутно лениво выбирая порно среди сотни тысяч видео. — Ты, конечно, не урод, но от одного твоего вида я вряд ли кончу, — проговорил Роберт, сверля нетерпеливым взглядом. Легкая усмешка, чересчур уж снисходительная для всей ситуации, а именно поэтому и оскорбительная, тронула его губы. — Мне до рассвета что ли ждать? Николас не спешил. — А мы… — он почувствовал, как краснеет против воли, — не можем… — едва не вырвалось «выключить свет»! — потушить свечи?... Альфа покачал головой: — Лень. — Я м… — Тебе тоже, — пробасил Робб и похлопал себя по бедру. — Иди сюда. Нас ждут увлекательные ночи… чего стесняться раньше времени? М? Едва не зажмурившись, с видом осужденного на казнь, Николас рванул вперед, наклонился, отклянчив задницу, и, даже не давая себе времени подумать, лизнул первый в своей жизни чужой член. Хотя, почему «первый чужой»? Свой он тоже никогда не лизал, только трогал. Его короткие волосы для омеги тут же были схвачены в кулак, но герцог словно просто обозначал собственную власть, как бы ни к чему не принуждая, создавая иллюзию выбора: можешь в любой момент остановиться, никто тебя насильничать не собирается. Неумело скользя языком по полувставшему члену, Николас силился понять собственные чувства: он уже стал пидором, он всегда был пидором или все-таки ни тем, ни другим он не стал и не был. Ведь если от минета доминантному альфе зависит собственная судьба и еще горстка судеб помладше, то как тут вспоминать о гордости? Остался бы Джейсон Стетхем, отсосавший кому-либо на необитаемом острове, дабы сохранить себе жизнь, Джейсоном Стетхемом? Конечно, ведь никто бы не узнал! Не было бы доказательств! Волосы, наконец, крепко сжали. — Целиком возьми в рот, — Николас даже попытался поднять глаза, чтобы точно удостовериться — этот хриплый голос принадлежит именно Роберту Пемброку, и он случайным образом не сосет кому-либо еще. — Расслабь горло, — вторая ладонь надавила затылок, — да… вот так… И спрячь зубы, черт! Будучи мужчиной, пусть и в этом теле, Николас прекрасно его понимал и скорее всего из солидарности уж слишком легко, без задней мысли и особых рассуждений следовал всем инструкциям, как неожиданно его схватили обеими руками за голову и резко, одним движением натянули на свой член, заставив заглотить до основания, а затем, не давая привыкнуть, потянули обратно, выходя из нежного рта и проводя головкой по упругим губам, лишь для того, чтобы в следующее же мгновение повторить движение. Из глаз брызнули слезы. Горло саднило и все время тошнило, но Робб продолжал вколачиваться в его широко раскрытый рот. — Черт! — рыкнули над ухом, и кто-то внутри Николаса, но не он сам, задрожал от предвкушения, чувствуя, как рот заполняется вязкой спермой. Герцог вздохнул, отпуская его голову. — Глотай и только посмей выплюнуть.***
Он глаз не сомкнул целую ночь, не веря в произошедшее и вычисляя проценты собственного пидорства, воображая, как Джейсон Стетхем или Аль Пачино, оказываясь в теле омеги тоже идет на сделку с совестью, а это животное, этот герцог-тиран, поверженный по итогу красотой главной героини, заливисто смеялся, сидя на белоснежной кобыле в яблоках. Его волосы — растрепанное воронье гнездо. Глаза — ледяные глыбы в океане. И тем не менее выглядел Роберт Пемброк поразительно величественно: подбитый мехом горностая плащ развевался на ветру, руки в белых перчатках сжимали поводья. Не хватало последнего штриха. Императорской короны. Так, получается, все-таки Николас теперь пидор? Нет, что за бред! От отсоса никто пидором еще не становился. — Герцог Пемброк, выдвигаемся? — подала голос Клавдия, закутанная в соболиную шубу. Роберт, оторвавшись от увлекательной беседы, посмотрел на него, словно впервые видел: — Ты… — он осекся, нахмурившись, и неожиданно протянул ладонь, — поедешь со мной. Это был не вопрос — приказ. — Я м-мог бы сам… Прикасаться к нему отчего-то не хотелось, но игнорировать взгляды окружающей знати, воодушевленной проявлением столь галантной нежности от самого герцога Пемброка, Николас все же не посмел: — Благодарю. Его резко, словно он ничего не весил, втащили в седло и прижали к собственной груди. — Хорошо пахнешь, — прошептал Робб, зарываясь носом в его макушку. — Мной. Судя по довольной улыбке Клавдии, баронет Найтштайн действительно провонял феромонами герцога Пемброка с ног до головы. — Пожалуйста, не так откровенно… — прошептал из последних сил Николас, жмурясь от завертевшейся перед глазами земли. Но хватка стала сильнее. — Держись крепче, я знаю эти леса, как свои пять пальцев. Николас уже приготовился проснуться в это же утро, распрощавшись с жизнью из-за инфаркта, как вдруг лошадь переступила ногами, фыркнула и раздался громогласный бас герцога: — Предлагаю пари! Чья дичь окажется больше, тот станет Королем Охоты, который сможет назвать свою омегу… — одна рука крепко сжала Николаса за талию, и он едва не взвизгнул, как какая-то малолетняя нецелованная школьница, — или даму сердца. Столь глупое пари, впрочем, было встречено всеобщим ликованием.***
— Говорят, — с видом заправской сплетницы прошептала одна из собравшихся баронесс, — что герцог влюбился в Вас с первого взгляда, это правда? Николас уже битый час, едва отойдя от галопа по извилистой тропе ущелья, сидел и слушал всевозможные россказни знати, составившей ему компанию у разбитых на время охоты шатров. Обещали уложиться до захода солнца, не растягивая все на несколько дней, как было принято в столице. — Мы не разговаривали об этом, — ответил он сухо. — Герцог никогда таким довольным не выглядел, правда, Флавия? — О, да, — с чувством выполненного долга поддакнула та, делая глоток горячего чая. — К слову, — к Николасу наклонился единственный, помимо него самого, омега, князь, чей род издревле служил герцогу Пемброку. Он так и представился поначалу: «Мой род издревле служил одному лишь сюзерену, герцогу Пемброку». Видимо, гордился сиим фактом непомерно. Было удивительным слышать нотки гордости за герцога и нотки восхищения самим герцогом не только в качестве альфы или обыкновенного богача. В романе хоть он и описывался талантливым полководцем, однако собственную власть строил в первую очередь на страхе. А тут… Робба не боялись, о нет. Робба уважали и почитали вполне искренне. — Вы уже виделись с Анной Элиш? Графиней Трех Замков? Николас нахмурился. Такого прозвища он не помнил. — Почему трех? — спросил он. — Потому что она правит своим фамильным, унаследовала от мужа его родовое гнездо, а еще и хозяйничает в императорском, — эта баронесса от волнения аж вся раскраснелась. Заядлая сплетница, значит. — Так вы виделись, значит! И как она Вам? — Очень красива, — честно признался Николас. Графиня и вправду показалась ему классической красавицей: столь выразительные лица не выходят из памяти вплоть до самой смерти. — И все? — словно оскорбилась та, что звалась Флавией. — Да уж, — поддержал ее князь. Они остались недовольны — к гадалке не ходи. — А что не так? — разговор, наконец, его увлек. Всяко приятнее обсуждать кого-то, чем себя самого. — Вам не показалась… она… грустной? — Пф! Из-за чего ей грустить? — возмутилась баронесса. — Как? Вы разве не слышали? Скандал, что случился у нее на приеме, говорят, Жозефина Карнейская испортила платье, которое стоило, как казна Аргоса! — Казна Аргоса? Небеса, на эту пигалицу Его Высочество тратит так много… и где только они берут деньги после всех этих войн? — нахмурилась Флавия. Николасу даже встревать не надо было: разговор пошел в то самое русло, в которое он все пытался его направить. Но правильно ли он расслышал про Жозефину? Что она, пропащая нищенка, могла забыть на приеме у вдовствующей принцессы? — Разве она пигалица? Вылитая цапля! Ее так и зовут при дворе за глаза, цаплей. — Высоченная, с нашего герцога ростом, — зачем-то пояснил князь лично Николасу. Он кивнул. — Да, говорят, графиня достает ей до плеча. — Если бы не Его Высочество, все-таки, я думаю, она уже давным-давно бы плавилась на костре… — Ах! — Небеса! — Помилуйте, баронесса… Что Вы такое себе позволяете! А если Вас услышат! — Флавия, помилуй, разве ты так не думаешь, дорогая? Она чистая ведьма! С таким лицом и соблазнила Его Высочество! Николас, кажется, и дышать-то перестал, превратившись в слух. На мгновение он даже перестал терзать себя дилеммой: пидор он или все-таки нет. — У Его Высочества дрянной вкус на женщин и омег, — прикидываясь знатоком женщин и омег, подтвердил князь и пригубил вино. — Если бы сейчас принимали доносы на ведьм, я бы написала с десяток-другой на эту несносную… Как жаль, — несмотря на холод, Флавия решила достать веер. — Я думаю, тогда бы нашелся с десяток тех, кто бы не преминул и графиню Элиш уличить в колдовстве… — Все из-за этой Карнейской суки! — Согласна, я бы на ее месте и глаз показать бы не смела. Сидела бы, запершись дома. Николас решил уточнить: — А из-за… чего? Флавия замерла с веером в руках: — Как? Вы разве не слышали о Танталовских Сестрах? Черт, гребанный роман «Сердце зверя»! Реальность этого места была в стократ интереснее любой главы этого чтива! Если автор из этого мира, какого хрена ей не хватило ума передать все происходящее пусть даже и канцелярским языком. Вместо того, чтобы читать, как перед умнейшей героиней падают на колени цари и императоры, герцоги и принцы, она могла бы рассказать что-то более правдоподобное, но от этого еще более увлекательное! Николас натянуто улыбнулся, проскрежетав сквозь зубы: — Нет… — Как такое возможно? Вы действительно не знаете? Эти Танталовы Сестры — аналог семьи Кардашьян? Николас ни одной серии их шоу не посмотрел, но знал перипетии их жизни, будто бы жил от них через дорогу. — Я… — Семь лет назад! Танталовы сестры! — удивиленно воскликнула баронесса, подавая вперед. — Я… был болен. Очень сильно. Боролся за жизнь, — хотел умереть, если быть честным. — Мне стало лучше только год назад. Может, два. Я не интересовался происходящим… Был оберегаем матерью и отцом... Из-за болезни. Оправдание работало всегда безотказно. — Ах! Какая жалость… однако впервые встречаю человека, который бы не знал о Танталовых Сестрах… — Да, а как же выражение «танталовские костры»? Блядь, если он попадет обратно в свой мир, он эту школьницу из-под земли достанет и в бараний рог скрутит. — Впервые… слышу. — Это значит, что что-то ложно, — совершенно беззлобно проговорила Флавия, будто бы ребенку втолковывала. — Вам говорят: «Ох, сегодня такая погода!». А на дворе, например, гроза. И Вы отвечаете: «Что за танталовские костры ты сейчас зажигаешь передо мной?». — Боже, Флавия, — расхохоталась баронесса. — Уроки словесности от Флавии поистине лучшие! — Браво-браво, госпожа Флавия, — она коротко поклонилась на аплодисменты князя. — Так вот… Танталовские Сестры — это три женщины, сожженные за колдовство. Николас нахмурился. Никаких костров в «Сердце Зверя» никогда не горело. — Говорят, — наклонилась баронесса, — что по науськиванию Жозефины Карнейской. Она обвинила их в колдовстве, они были замучены, признали свою вину, а в конце… не превратились в прах, как ведьмы. — Ходят слухи, что на спине у одной вырезали «нет магам», — Николас аж побелел. Он точно не мог припомнить таких ужасов в романе. — Проблема состояла в том, что они признали себя ведьмами, но на деле ими не оказались. — А одна из них была дочкой герцога Эпафского. Конечно, отец обезумел от потери. — Да-да, — с усердием поддакнула Флавия. — Говорят, он безумно любил собственную дочь. — Неудивительно, — фыркнула баронесса, — из всех детей в живых осталась только она. Остальных унесла чума. Он и без того поднял шум, когда ее схватили, а тут еще и по ложному обвинению… — Чего ему только император не предлагал, — махнул рукой князь, словно там присутствовал. — И землю, — с удовольствием начала расписывать баронесса, — и деньги. Даже породниться, если у того вновь появятся дети. — Эпафа это только разозлило. — Он, конечно, поднял мятеж. — Да-да, занял без сопротивления крупнейший порт на юге и стал требовать головы Жозефины Карнейской, императора и его сына. — Разве тогда кронпринц уже не скончался? — Разве? — удивленно нахмурилась Флавия. — По-моему, он был еще жив. — Цыц! Не в кронпринце дело, — баронесса за долгое время сумела присесть кому-то на уши и теперь вовсю получала удовольствие. — Император планировал третий, последний, поход. Времени на войну не было, и он послал нашего герцога Пемброка усмирить мятежника. — Конечно, герцог Пемброк сравнял портовый город с землей, а голову Эпафа кинул в ноги императору. — Какая там была резня! — Герцог Пемброк потерял так много людей… — Все же стоило заморить их голодом. — Он выполнял, что велено. Все трое понимающе покачали головами. — Так вот! — встрепенулась неожиданно Флавия, наклонившись еще ближе. — Император рассорился с одним из верных вассалов, сжег портовый город — и это все накануне похода! А Жозефине хоть бы что! — Если бы не Его Высочество — она была бы повешена. — Да-да… — Не будь за ее спиной Его Высочества, она была бы повешена, а потом еще и обезглавлена, — казалось, они действительно жаждали ее крови, но Николас решился дослушать до конца. — Не будь за спиной графини нашего герцога, ее бы тоже кинули в костер. — Пф! Графиня может быть магом, а эта… — Ходят слухи, что Жозефина если и маг, то маг талантливый… — И что? — повела плечом баронесса, поправив подбитый соболиным мехом плащ. — Она не смогла избавиться от графини ни разу. Ни изгнать ее из высшего общества, ни обвинить в колдовстве. — Если кто-то из них начнет открыто враждовать, гражданской войны не миновать, — вздохнул князь. — Ее и без того не миновать, — твердо проговорила Флавия. — Император болен. У престола два наследника, чьи дамы готовы порвать друг другу глотки. Ой, — она прикрыла рот рукой в перчатке, искренне испугавшись своих собственных слов, — я не имела в виду, баронет, что графиня — дама сердца. Нет, ни в коем случае! Просто… графиня и герцог — старые друзья, они как брат и сестра… Но Николас ее уже не слушал. Ведь ему стоило осознать совершенно неожиданный факт. Факт того, что этот сюжет с невинно убиенными женщинами и гонениями на магов был взят из совершенно другого романа. «Тиран по контракту».