***
Зеленое поместье считалось одним из старейших владений Пемброков. Издали напоминавшее крепость, утопающее в вечнозеленых хвойных лесах горного каньона, когда-то в прошлом оно горело не единожды, но всегда оказывалось непокоренным, поэтому сколько бы золотых не уходило на его содержание, какие бы слухи вокруг не витали, сколько бы омег в окрестностях не вешалось, не бросалось с крыш или не пропадало бесследно, Пемброки связывали себя нерушимыми узами брака именно здесь. Безусловно, только формальными. Свадьбу-то непременно играли в столице, закатывая всенародный пир. — Сострой приветливое лицо, скоро приедем, — Николас от этого резкого тона голоса аж вздрогнул. — Хотелось бы, — зачем-то огрызнулся он, вытянув ноги в карете. Они ужасно ныли, а все тело гудело после хорошей тряски. — Всего три дня, и ты уже расклеился? — коротко хохотнул герцог. — Как же ты поедешь со мной, если император позовет? Николас даже не сразу сообразил, куда мог позвать его прикованный к постели император. Впрочем, необязательно же самому пускаться в походы, чтобы их проводить. — Разве я обязан? — удивился он вполне искренне. — Мне? Безусловно, — с легкостью кивнул герцог и, пришпорив массивную кобылу, явно подобранную для того, чтобы выдержать хозяина в тяжелых доспехах, вернулся в строй. Все фильмы и романы оказались насквозь лживыми: столь венценосные особы, как герцоги Пемброки, не путешествовали в компании добрых друзей. Напротив, каждый его официальный выезд сопровождался миниатюрной версией полноценной армии. Парочка тяжелых конников для защиты кареты с драгоценным женихом, лучники для прячущихся в листве лучников, с десяток-другой легких конников для преследования негодяев и добрая сотня обученных ходить строем пеших рыцарей — чем не компания для веселой осады мятежных крепостей по дороге? К тому же за эти три самых долгих в жизни Николаса дня к ним прилипли несколько караванов, тройка крестьян с повозками и даже бродячие трубадуры. — Милорд! — Николас закатил глаза. К этому моменту он морально готовился с самого утра. — Для вас! Сочинил в ночи, думая о вашем прекрасном лике. Л-у-у-у-у-у-уч со-о-о-о-о-о-олнца-а-а золото-о-о-о-о-о-о-о-ого…. Не стадионный хит Тейлор Свифт, но лучше, чем трендовая рэпчина.***
— Приветствуем герцога Пемброка и его жениха, баронета Найтштайна, — дама преклонных лет в богато украшенном вышивкой и кружевами платье совершила настоящий, прям по-английски протокольный реверанс. — Милорд, все, что было приказано… исполнено. Николасу показалось, или она действительно посмотрела на него исподлобья? — Будет, Клавдия, — Робб махнул рукой, пожалуй, впервые за долгое время не оскалившись — мягко улыбнувшись. — Николас полностью твой. Подготовьте все к вечеру. А мне требуется отдых. Удивительно, как он вообще ходил после трехдневного марш-броска до каньона, когда даже у ничего не делающего Николаса, нервно трясущегося в богато украшенной карете, ныла каждая косточка и разваливалась на позвонки вся спина. Дорога подействовала ему на нервы, и он не остался впечатленным даже аллеей с возвышавшейся по обе стороны колоннадой деревьев, чьи хвойные ветви образовывали над мерно шагающей процессией будто бы церковный свод. — Будет исполнено, милорд, — дама протянула руку, изящную и удивительно моложавую. Николас поспешно ее поцеловал. — Баронесса Клавдия Августина. — Хранительница Зеленого поместья, — хохотнул позади нее Робб, милуясь с тощими гончими и вовсе не обращая внимания на собранную ради приветствия домашнюю прислугу, жавшуюся от столь почтенного господина подальше. — Всего лишь вассал Его Высочества, герцога Пемброка, — парировала женщина с легкой улыбкой. Клавдия. Клавдия Августина. Николас крепко задумался, нахмурившись. Наверняка, это как раз «та самая» Клавдия Августина, разведенная с мужем насильно под предлогом бесплодия и сосланная сюда, в глушь, по великой милости самого Роберта Пемброка, не давшего сжить ее со свету. В романе она олицетворяла собой архетип коварных слуг, готовых ради господина на самые гнусные прегрешения. Картонная злыдня, немножко глуповатая и алчная… Правда, столь пикантные подробности ее жизни, совершенно пропущенные в романе, Николас узнал от Эммы, как известно, большой любительницы посплетничать. Но чтобы измываться над Жозефиной и плести интриги под чутким руководством герцога, разве Клавдия не обязана была находиться в столице? — Очень рад, — через силу проговорил Николас. — Вверяю свою жизнь в Ваши руки. Ему оказали на удивление радушный прием: отскребли от дорожной пыли, приодели в чистое из тех самых пемброковских сундуков платье и даже накормили фруктами перед ужином, расставив кусочки сладких персиков и душистых абрикосов на подносе в родовой библиотеке, одной из немногих комнат в поместье с выходящими во внутренний двор окнами. — Пойдемте, милорд, — безучастно наблюдавшая за всем процессом Клавдия поднялась с кушетки и сложила руки за спину, будто заправский генерал. — Я бы хотела показать Вам окрестности, пока не сядет солнце. Вы готовы, — она оглядела баронета Найтштайна в парадном вечернем платье с головы до пят. — А значит, у нас есть время до праздничного приема. Николас валился с ног и предпочел бы провести эти несколько часов где-нибудь на пуховой перине, но боевой настрой Клавдии неожиданно передался и ему: — Надеюсь, я Вас не отвлекаю… — Вы — хозяин своего времени. Моя работа состоит в том, чтобы исполнять Ваши приказания. Сказано это было совершенно серьезно, без тени улыбки или намека на шутку, словно это она разрешала собой распоряжаться, как ему заблагорассудится.***
— Как Вам известно, ранее омеги, хранители домашнего очага, вместе с женщинами считались лишь развлечением для альф и мужчин, — Клавдия не шла, а плыла по длинному коридору с развешанными портретами и расставленными кушетками для отдыха. Редкая для такого огромного поместья домашняя прислуга, только завидев ее издали, прятала глаза в пол, пытаясь слиться с каменными стенами или притвориться канделябром. — Им не доверяли хозяйничать даже в поместьях, что и говорить про наше Зеленое поместье… все изменилось, когда войн стало меньше и появилась мода брать супругов с собой на службу. Так Зеленое поместье и стало именно таким, — рука ее изящно указала на открытое окно. — Всюду видна хозяйская рука. Исчезла грязь. Было перестроено левое крыло. Николас сглотнул: изумрудные иголки гигантских сосен закрывали собой удивительно голубое небо, спасая ажурную летнюю беседку от излишних климатических бедствий. — Герцог распорядился заменить в Вашей спальне всю мебель, милорд, — Клавдия посмотрела на него с каким-то невысказанным ожиданием. — Времени практически не было. Столяр, слесарь, галантерейщик, гвоздарь, изготовитель сеток, чесальщик шерсти, — Николас старался не выдать собственного удивления, — и, наконец, обойщик — все они потрудились немало и без продыху. И хотя слово герцога — закон, я настоятельно, — подчеркнула она, вытянув длинную сухую шею, — прошу Вас об услуге. Выскажите им свое восхищение, если мебель придется Вам по вкусу, а также сердечно поблагодарите. Чернь любит, когда их работу замечает господин. А доброе слово приятно даже собаке. Несмотря на проведенное здесь время и здравый смысл, Николас до сих пор не отучился удивляться отношением к тем, кто имел несчастье родиться без золотой ложки во рту. Пренебрежение их жизнями, равнодушие к их проблемам, полное отсутствие желания считать их ровней себе — для любого аристократа это было столь естественно, как и отдать жизнь за императора. — Хорошо, — кивнул он. Резким движением губ Клавдия стерла едва проступившую улыбку. — Это левое крыло, окна его выходят на восток. Здесь не видно реку Аркад, оттого стоит умиротворение и покой. Ваша спальня находится здесь же, в самом конце, следуйте, пожалуйста, за мной. Спальня герцога в правом крыле. Он любит шум горного течения. Спать до свадьбы в одном помещении не приветствуется в этих краях. Герцог чтит традиции, поэтому не принимайте на свой счет. Удивительно, это она его так сейчас утешала? Впрочем, Николас бы предпочел с Пемброком не пересекаться и после свадьбы. Их раздельное существование являлось залогом счастливой супружеской жизни. — Ваша спальня, милорд, — Клавдия коротко кивнула и обеими руками толкнула массивные резные двери. Стены просторной и светлой комнаты были обтянуты либо шпалерами, либо расписными холстами с обязательным изображением герба Пемброков, а на каменном полу лежали «южные», как выражалась его мать, баронесса Найтштайн, ворсовые ковры ручной работы. — Гардеробная здесь, — Клавдия прошла чуть дальше и отворила дверцу, — Ваши вещи уже разложены. Николас заглянул внутрь маленькой комнатки и кивнул. Сундуки действительно оказались полупустыми. — Здесь разложены Ваши драгоценности, — баронесса провела рукой по резному кабинету. Работа оказалась достойной — Николас уже на глаз определял халтуру благодаря матери, имевшей слабость к дорогим безделушкам. — «Зелень Ущелья» герцог распорядился оставить у себя. Это фамильная реликвия, пожалуйста, не поймите неправильно. — Я все понимаю, — Николас равнодушно пожал плечами, рассматривая кровать. В отличие от многих омег и женщин, населявших исковерканное «Сердце зверя», он оставался равнодушен к драгоценным побрякушкам. Мебели действительно оказалось мало — кровать, кабинет, шкаф, комод да тумбочка, эдакий японский минимализм — но вся она являла собой квинтэссенцию искусства резьбы по дереву. Да и комната, собиравшая на всех гобеленах по-зимнему ярких солнечных зайчиков, производила в целом наиприятнейшее впечатление. — Очень красиво, — решился он наконец. — Правда, мне очень нравится. — Завтра вы сможете лично встретиться с этими… лентяями, — усмехнувшись, проговорила Клавдия, и Николас машинально улыбнулся в ответ. Она позволила шутку в его присутствии, значит, лед тронулся. — Что же, прошу за мной. До захода солнца я обязана познакомить Вас с поместьем в полной мере.***
— Как женился?! — ахнули собравшиеся на бридж вокруг Анны дамы. Кто-то, не выдержав неожиданной новости, даже опрокинул на себя душистый чай. — Боже, — поморщилась графиня, раскрыв веер. Нерях она не жаловала, — аккуратнее, прошу, иначе обивка новой тканью моего любимого дивана окажется за Ваш счет, маркиза. — Плевать! — выплюнула та с досады, оттирая шелковым платком пятно на своей голубой юбке. — Кто он? — Кто? — Анна притворилась сущей идиоткой. — Жених герцога! — взвизгнула другая. — Как? Вам до сих пор неизвестно? — графиня заговорщицки сощурилась, наклонившись к столу так, чтобы вырез ее платья оказался непозволительно вульгарным для любого, кто имел бы неосторожность посмотреть в их сторону. — Это баронет Найтштайн. Николас, старший сын барона. — Так он же разорился! — маркиза, отбросив от себя шелковый платочек, стоящий, как годовое жалование одной из ее служанок, скрестила руки на груди. Она и без того проигрывалась в хлам, поэтому была готова ухватиться за любую новость, лишь бы избежать позорного поражения. — Его мать, эта сука, не приезжает уже который сезон! — Разве деньги в вопросах любви имеют значения? Особенно, когда ты герцог Пемброк? — подала голос еще одна. — Удивительно, — хмыкнула маркиза, едва сдерживая гнев. Непонятно на что она злилась: на сто золотых, проигранных так просто, или на баронета Найтштайна. — Герцог женился… Наверняка, это божественно красивая омега… Черт! — Прошу, не сквернословьте, — графиня откинулась на спинку стула, вздохнув полной грудью и обмахиваясь веером. — А Вы его видели? Анна молча улыбнулась. — Видели же! — вскричали они все хором. — Расскажите! Умоляем! — Омега, как омега, — она подмигнула. — Они явятся к началу сезона. Вы сами сможете оценить его с головы до ног. — Так… получается, что герцог влюблен? — маркиза нахмурилась. — Прошу, Жозефина, Вы уже увели у нас будущего кронпринца, — всплеснула руками графиня Анна, и подруги поддержали ее короткими смешками. — Не мог же Вам достаться и второй человек в империи! Это было бы несправедливо. Природа, как известно, любит равновесие…***
«Некие обстоятельства»… «Некие обстоятельства»… Николас нахмурился пуще прежнего. Даже если его сошлют на Север в статусе супруга опального герцога, жизнь его не скатится до жалкого существования. Но быть в центре политических распрей женского любовного романа было бы гораздо приятнее, нежели находиться между реальными молотом и наковальней — графиней Анной Элиш с ее цепным псом, герцогом Робертом Пемброком, и будущим императором с его возлюбленной, прекрасной и находчивой Жозефиной. Черт, он даже не мог вспомнить поначалу имени этого гребанного главного героя! Генрих? Нет, это из «Ночи страсти». Людвиг? Нет, это откуда-то из реальной Франции. Может, Карлайл? И снова мимо, опять из другого романа… Погодите, а откуда же Карлайл? Что-то знакомое… А, точно! Из азиатского «Как выйти замуж за тирана и остаться в живых». Какую же тонну мусора он прочитал? Надо было читать энциклопедии! Энциклопедии! Сейчас бы придумал электричество, унитазы, акведуки… Нет, акведуки уже здесь были. Примитивные, «римские», но все же были. А он-то что, разве только в таблицах годовые планы с KPI сводить умеет. Говорила мама, надо было на инженера идти! Вот попади в этот мир Дерек, то точно бы все придумал и космическую ракету бы сконструировал. К тому же, он вряд ли бы оказался в теле омеги. Такие, как Дерек, по словам мамы, рождались только у ее подруг. — Увидел кого-то забавного? — герцог опалил горячим дыханием его щеку, и Николас с неожиданности дернулся, неистово покраснев. — Нет, просто размышлял, — твердым голосом ответил он, чувствуя, как нечто внутри него поднимает голову и довольно облизывается. — О чем же? В зале становилось душно: сначала стеснявшаяся танцев местная знать легко пересилила себя с помощью алкоголя и теперь криками, угрозами и мольбами заставляла играть несчастных музыкантов золотой фонд местного фольклора по второму или даже третьему кругу. Николас исподлобья оглядел герцога повнимательнее: роскошный дублет, парадная сапфировая звезда с изумрудными вставками, довольная хитрая морда. В любом из измерений он считался бы красавцем. Девушки не любили мужчин, осознающих собственную привлекательность, как и мужчины никогда не вились вокруг женщин, выставляющих это знание напоказ, но герцог был иной породы. Прекрасно понимая, кто он по праву рождения, Роберт Пемброк не имел привычки скрываться за показушной скромностью. Наоборот, он кичился всем, что имел. И, как полагается обаятельным мудакам, был любим. — Сколько Вам лет, милорд? — Николас не решился ему «тыкать». — Тридцать один, — совершенно не смутившись странного вопроса, ответил альфа. — А тебе? Николас едва не брякнул: «Тоже». — Двадцать один. — Десять лет… — протянул он, хватаясь за бокал вина. — Значит, когда я впервые отправился на поле боя, ты даже ходить толком не умел. Забавно, действительно. — Вы женитесь на мне, даже не зная, сколько мне лет, — Николас решил влезть на любимого конька. — То же можно сказать и про тебя. Ты с радостью повелся на мои деньги и титул. — Когда руку и сердце предлагает такой человек, как Вы… — все же стоило сыграть на его самолюбии, и Николас с тяжелым сердцем, словно декламировал без выражения заученную в школе поэму, продолжил. — Трудно ответить отказом. — Но ты бы хотел, — вновь весело взглянул на него Роберт. — Что странно, — поднял он руку, перебивая спохватившегося было жениха, — потому что в ином случае ты никогда бы не нашел партию лучше. Ты не выглядишь, как омега, — Николас ненавидел омежью моду, уж лучше было бы напялить на себя тряпки матери, чем облачаться в непонятное нечто, — ты не ведешь себя, как омега, — он, проникшись за это время собственным статусом, даже можно сказать, отравившись титулом баронета, всегда смотрел прямо, не лебезил и не вилял, — ты не пахнешь, как омега, — сколько раз на дню он воздавал хвалу небесам за этот кислый феромон, который можно было услышать только во время течек? — Ты будто бы бета. Николас не отказался бы побыть бетой. В конце концов, он именно ею и был до своего чудеснейшего попадания в сюжет романа. — Не оскорблен? — с удивлением спросил герцог. — Нет, — мотнул тот головой. — Я слышал такое уже десятки раз. Было бы безумием реагировать, как в первый. Взгляд Роберта ему не понравился. Слишком уж подозрительный, изучающий, будто на него глядел не человек, а змея, готовая в любой момент броситься на жертву. — Ты танцуешь? — настала пара неожиданных вопросов уже от герцога. Николас кинул взгляд в центр богато украшенного зала. — Танцую, — разочарованно выдохнул он. — Тогда, — Роберт подал ему руку, встав с кресла с высоченной резной спинкой, больше походившего на трон, — пойдемте, мой дорогой будущий супруг? Музыканты, замершие было на мгновение, вновь пустились в мелизмы, а Николас, опустив голову, поплелся вслед за будущим супругом, словно на эшафот.***
«Дорогой Робб, Лес расцветает нарядный, Ласточки в небе поют, Листья лозы виноградной Слезы весенние льют. Горы всё краше да краше, Луг разноцветный пригож… Милая родина наша, Ты-то когда расцветешь? Твоя Анна».***
«Моя Анна, Мне в бескрайнем пространстве глубокая бездна открылась, Ада черная мгла над бездонным провалом клубилась; В этой яме всемирной, в огромной вселенской могиле, Царств погибших осколки, как в котле, перемешаны были. И услышал я хор из проклятий, и жалоб, и стонов, Вопли тысяч страдальцев, на вечную казнь обреченных; Там светила всходили словно дымно-кровавые чаши, Вид погасших планет был в том небе воистину страшен; Там Землей и Луной были прежние тропы забыты, И они, как слепые, блуждали, покинув орбиты; Там на Солнце порой натыкалась Луна — и, оставив багряные пятна, С гулким громом и скрежетом откатывалась обратно. Дорогой Робб»***
— Барон Найтштайн уже ожидает Вас внизу, в столовой, — Клавдия приняла из рук Робба лично им запечатанный конверт. — И прошу за наглость… Он, наконец, поднял на нее растрепанную после сна голову. Обыкновенно, герцог брал пару омег или молодых девок к себе в постель, дабы утолить пьяную похоть, однако сегодняшнюю ночь провел в гордом одиночестве. — Когда состоится церемония и консумация брака? Пусть он Ваш жених, но незамужняя омега не может столь долго находится в поместье без сопровождения. Роберт нахмурился, он сам об этом думал, укрываясь под утро холодной простыней: — Мы приехали только вчера, право же… — Милорд, — она посмотрела на него со всей строгостью, на которую была способна. — Я молю теб… — Вас могут услышать! — шикнула она, едва не ударив его по протянутым в молитвенном жесте ладоням. — Через неделю. Я с ним и часу не проговорил, дай привыкнуть… — к чему было привыкать, Роберт и сам не понимал. Омега оставалась омегой, какой бы нехорошенькой она ему не казалась, но с Николасом явно что-то было не так. Анна совершенно точно подложила ему наихудшую из свиней. А говорила, что простила за тот случай! — Неделя слишком долгий срок. — Пять дней? — с робкой надеждой он заглянул ей в глаза. — Три. — Четыре, Клавдия, я здесь герцог. — Милорд, — словно только этого и хотела, она сделала легкий реверанс, и исчезла за дверью со скоростью лисицы. Роберт посмотрел на тлеющие в камине угли. Николас танцевал вполне сносно и выглядел в новых тряпках тоже вполне сносно, однако животного желания не вызывал. Он вообще ничего не вызывал, кроме досады — моль молью, а герцог Пемброк не считал себя отчаявшимся настолько, чтобы брать кого-то, пусть даже и принадлежащего ему по праву, кто не мог возбудить в нем хоть каплю вожделения. Вся надежда на течку.