***
— Какое премилое создание, — в который раз за утро заключила Анна, аккуратно влезая в карету, запряженную четверкой. Ей не нравилось, что в этом платье невозможно было нормально сидеть и даже двигаться, но тем не менее оно было единственной приличной тряпкой из всего того, что она смогла взять с собой в трех кованых сундуках. — А ты… неужто напился? С утра? Робб посмотрел на нее исподлобья, слегка оскалившись и сложив руки на груди: — Не каждый день тебя пытаются окольцевать нищие побирушки. — Нищие? — она выглянула из окна, рассматривая покосившиеся колья забора и неожиданно заскулившую собаку, поджавшую хвост. — Временно бедствующие. Вот выйдет за тебя, — вновь весело подмигнула Анна, — станет богачом. — Дохляцкая рожа. Кости да кожа. — А по-моему, очень гармоничное личико. — Воспитания — никакого. Здравого смысла — тоже. — Ох, прошу тебя, чего-чего, а уж здравого смысла у баронета хоть отбавляй. Иначе зачем ему выходить замуж за столь мрачного негодяя, как ты? — Я? — удивился Роберт. — Ну, негодяй, — она ткнула его веером, — сумасшедшая стерва, — ее ладонь вновь легла на грудь. — Теперь в нашу компанию добавился еще и аленький цветочек, премилый баронет-омежечка прямиком из глухой деревни. Трое из ларца. — По-моему, из ларца были только двое. — Вы будете отличной парой, — хищно улыбнулась Анна. Робб нервно закатил глаза. — Почему я, а не ты? — Я уже была у алтаря, — она пожала легко плечами. — Не беспокойся, я научу тебя всему тому, что знаю о замужней жизни сама. — Ты и года в статусе принцессы не провела, а хвастовства от тебя порой наслушаешься, как от какой-то старухи, отметившей свою золотую свадьбу. Анна раздраженно цокнула языком, вмиг теряя к другу всякий интерес: — Твой характер — наказание для любого, не иначе. — Как и твой, как и твой… получается, — взглянул он на нее с искренней веселой усмешкой. — Мы с тобой — двое из ларца? — она ничего не ответила, и это молчание герцог расценил по-своему. — Жаль паренька все-таки. Знал бы он, что ты задумала, бежал бы не оглядываясь.***
Николас никогда прежде не падал в обмороки — за ним не водилось столь сентиментальных привычек великосветских омег. Да и нельзя было сказать, что у него вообще водились эти самые сентиментальные привычки. По словам собственной матери, в нем от альфы было гораздо больше, нежели от омеги или женщины. Он любил прогуливаться верхом, слыл самым образованным молодым человеком в городе и интересовался военным искусством ровно в той степени, в которой дозволено было омегам его положения. Словом, было трудно вообразить, чтобы он взял и потерял сознание, а потому баронесса Найтштайн пришла в такой неописуемый ужас, что даже посмела выпроводить дорогих гостей прочь. — Николас, — шептала она, схватив его за руку, пока он медленно приходил в себя, — Николас, сыночек… Мой любимый сыночек! Как же я рада! — кажется, баронесса действительно плакала. — Это чудо! Чудо! Подарок небес! Дар свыше! Николас, мы баснословно богаты! Он тут же пришел в себя, резко сев на кровати. — Кто? Мы? — ужаснулся он. — Мы, мы! — закивала со всем рвением мать. — Герцог Пемброк и графиня Элиш… боже! У меня… здесь… сама графиня! Императорская дочка! Вдовствующая принцесса! Боже… я… я! В таком волнении! Николас… ты войдешь в одну из самых могущественных семе… — Мама, Вы согласились? — прошептал он, глядя на нее выпученными глазами. Баронесса Найтштайн аж смутилась: — Н-ну… безусловно. Я была бы сумасшедшей, если бы отвергла предложение герцога… Тем более, когда посредником выступила графиня Элиш… — тут она разозлилась. — Николас! В самом деле! Ты хотел бы отказать? — Отказать? — глупо переспросил он и сощурился. — А Вы, матушка, не хотели бы сначала поинтересоваться моим мнением? — Мнением? Какое же тут может быть мнение! Сам герцог Пемброк попросил твоей руки! — А Вас не смутило, что он не произнес ни слова, да?! Вам лишь бы… — Негодный мальчишка! — в край рассвирепела баронесса. — Герцог Пемброк — наш благодетель. Не знаю, чем ты ему так приглянулся на балу, но благодари небеса, что он обратил на тебя внимание! Завтра он пришлет экипаж и всех необходимых слуг, дабы собрать тебя в дорогу! — Дорогу? — и снова Николас впал в оцепенение. — Дорогу! — всплеснула мать руками, передразнив его писклявым голосом. — Ты отправляешься в столицу! Сам император благословит этот брак! А ты будешь блистать в золоте и изумруде! Иного я не потерплю! — Ч-что за… Но баронесса хлопнула дверью так сильно, что еще с пару мгновений сыпалась штукатурка.***
— Какой абсурд! — вскричал Робб, стоило им вернуться назад и отведать травяного чаю, заботливо привезенного Анной из столицы. — И что за гадость ты мне плеснула! — Почему же абсурд? — оскорбилась притворно графиня и только подала знак принести десерт, коротко взмахнув кистью, как перед ней тут же возникли лимонные пирожные. — И почему гадость? Успокаивает нервы. Вполне приятный вкус. Немного ноток жасмина, шиповника… Роберт нахмурился, откинувшись на стуле, и, недолго думая, швырнул фарфоровую чашку на пол, едва не разбив ее в пыль. Прислуга, больше походящая на живую мебель, чем на людей из плоти из крови, даже не вздрогнула. О показном бешенстве хозяина здесь шептались по углам. — Жуть какая, — беспристрастно проговорила Анна. — Бунтуешь? — Хочу вина, — он практически зарычал, окончательно теряя контроль и выпуская феромоны. — А не эти помои. Карету, говоришь, ему прикупить? Может, ему еще ковровую дорогу до столицы постелить? Не слишком ли много забот… — О ком? — приподняла она брови. — О твоем будущем супруге? Надо, чтобы свет поверил в твою безумную любовь, иначе его сожрут с костями. — Пусть жрут, может, кости поперек горла встанут. Подавятся да сдохнут, как псины. — Не подавятся. И не сдохнут. Если не помочь, — Анна коротко улыбнулась, продолжая поедать пирожное. — Ему нужен новый гардероб. Слуги. Та служанка, что у них ошивается дома, безрукая идиотка. Мать — дочь торгаша, тоже идиотка, но из идиоток опасных. Сам он тоже невесть какого большого ума. Отдали его от семьи для начала. Научи, обучи и выпускай в свет. И пока… отправляйся-ка в родовое поместье, в то, что в ущелье. В столицу приедешь к весне. Я наведу там страху и пущу пару остроумных сплетен, войдешь в новый сезон с триумфом. Он посмотрел на нее исподлобья, сжимая в руках поднесенный безмолвными слугами кубок вина: — Это приказ? — Дружеский совет, — пожала плечами графиня, словно не замечая его прескверного настроения. — Ах… и еще одно. До тех пор, пока не отправишься в столицу, постарайся сдержать свой узел в штанах, Роберт. Не думаю, что баронет Найтштайн столь глуп, чтобы ограничивать тебя в постельных утехах, но по себе знаю… перед свадьбой неприятно получать известия о неверности мужа. Продержись, пожалуйста, всего пару месяцев. — На подножный корм сажаешь? — усмехнулся он, обнажая удлинившиеся клыки. — Твои похождения не раз оборачивались проблемой. — Вечно ты вспоминаешь старое… — Роберт отвел глаза. — Три месяца назад тебя вызывал на дуэль граф Валлентайн — это старое? Роберт, в самом деле… Ты не только его мужа опозорил, но и за сына взялся. Хоть бы тут о совести вспомнил. — А сама? — решил напасть он. — А что я? — графиня с достоинством приосанилась. — На моей репутации только пятно «бешенной суки», которое никак не зависит от моих постельных предпочтений. На это Роббу было нечего возразить, и он, с досады цокнув языком, опрокинул в себя четвертый за утро кубок вина. — Будь хорошим женихом, — тягуче продолжала Анна. — Пошли своей омеге парочку платьев и карету. Подготовь ее к жизни с бешеными псами в одной клетке и продолжай гулять. Я тебе ни слова не скажу. Если так противно… — она с сомнением поморщилась. Как вообще Роббу могла быть противна хоть одна мало-мальски симпатичная омега? — можешь даже с ней не спать. — Еще чего! — неожиданно выпалил он. От взорвавшихся искрами феромонов на пол осел рецессивный альфа, один из поваров. Его мигом, подхватив под руки, увели прочь. — Я соглашусь на брак и рамки приличия, даже к нему ни разу не прикоснувшись? Ты меня за идиота Валлентайна держишь? — Помилуй, Робб. Хоть до потери чувств его трахай. Главное… оставь в живых.***
Николас до сих пор не мог поверить. Значит, вчерашнее оскорбление было вовсе не оскорблением, а замысловатой попыткой отвесить низкий, недостойный даже проститутки комплимент? Кто бы мог подумать! Герцог, получающий ежегодный доход в сто тысяч золотых! Его! Хоть и барона Найтштайна, но все же разорившегося дворянина! Замуж! Николас погляделся в зеркало. Что же в нем рассмотрел герцог Пемброк? Он никогда не отличался выдающейся красотой даже здесь, у себя в городе. Вряд ли пресыщенный красотою столичных омег альфа соблазнился, глядя на выпирающие от недоедания кости или небрежно уложенную прическу. Так же Николас не мог припомнить, чтобы он поражал кого-либо своей манерой излагать мысли: напротив, и матушка, и этот негодяй Вернер изо дня в день советовали ему держать язык за зубами, дабы не портить о себе первое, не особо скверное впечатление. Не знал альфа и о его феромонах, кислых, будто лимон, заставляющих каждого случайного свидетеля ежиться от мгновенно копившейся слюны во рту. Вряд ли герцога впечатлили слухи о его начитанности, грамотности или познаниях в военном деле, когда он сам вернулся абсолютным героем войны, равным самому императору. Что же тогда Роберт Пемброк разглядел в омеге, дрожащем перед ним в тщетной надежде вымолить спасение для своей семьи? Поддался альтруистическому порыву души? Позволил сентиментальности заполонить сердце? — Бред какой, — мотнул головой Николас. Герцог Пемброк не казался, а главное — не был человеком, неспособным контролировать себя в вопросах брака. Он тридцать лет проходил в бобылях, ему приписывали романы с каждым омегой-красавцем, из-за него бросались под кареты, пили яды и летали из окон, ему посвящали романсы, ему назначали дуэли, а он возьми да за один вечер воспылай чувствами к ничего непредставляющему баронету из сельской глуши? — Бред, — согласился с самим собой Николас, кивнув. И графиня… Эта Анна Элиш вела себя самым подозрительным образом. Если слухи не врали, а они никогда не появлялись на пустом месте, Роберт Пемброк был влюблен в подругу детства с самых юных лет. Их браку помешала ее помолвка и дальнейшая свадьба с сыном императора, который неожиданно загадочно скончался на охоте. На деле его подрали кабаны, и он умер в страшных муках, оплакиваемый своей молодой женой, до сих пор не снимавшей по нему траура, но свету нравилась история, в которой злодеем выставлялись вовсе не парнокопытные предки домашних свиней, а графиня с герцогом. Правда, Николас всегда на этой части при размышлениях натыкался на странность. Если его будущий муж так сходил с ума по подруге детства, что даже замахнулся на голубую кровь, и замахнулся вполне успешно, то почему до сих пор не женился на ней? Да, она женщина. И да, с ней невозможно провести гон. Но он ее любил, разве одного этого было недостаточно для свадьбы? Да и кто бы возразил? Император? Ха! Он не вставал с постели и вполне был готов умереть к следующему лету. Знать? Герцог богат, к тому же любим простым народом, герой походов и легенд, сама Элиш может запросто выставить многотысячную тяжелую конницу из своих вассалов — только безумец бы встал у них на пути. Тем более союз альфы и женщины не редкость, пусть и не в высшем свете. Взять хотя бы собственную семью Николаса: отец имел привычку во время гона наведываться в публичный дом с молчаливого согласия супруги. И ничего! — Нет… что-то тут не так, — Николас закусил губы. Герцог приехал свататься по собственной воле, силком его никт… Силком? Да, совершенно точно силком! Пемброк заявился к нему на порог с такой кислой миной, словно пытался справиться с ужасным похмельем. Глядел волком, едва не рычал, как если бы ему была противна одна только мысль о браке. Но почему? Графиня, напротив, показалась Николасу веселой, даже чем-то будто бы довольной. — Небеса… — осел он, наконец, на край постели. — Во что меня втянули…***
Роберт Пемброк любил и приветствовал в омегах покорность. Особенно в тех, на кого падала и задерживалась дольше обычного его милость в виде драгоценного внимания и уж тем более денег. От тех же, с кем он проводил едва ли несколько часов, он вообще ничего не ждал, кроме разведенных ног да тугой дырки. И все же в постоянных любовниках не задерживался никто, сезоны он открывал с одной доморощенной фиалкой, закрывал — с другой. Сколько омег он испробовал, за сколькими женскими юбками приударил, через сколько гонов прошел, упиваясь сладостью течных проституток, чтобы… Резко мотнув головой, прогоняя воспоминания, он распечатал присланный вдогонку баронессой Найтштайн дорожный портрет ее ненаглядной моли. Анна, конечно, молодец, удружила. Могла бы выбрать кого другого, немного ярче и желаннее. От беты Николаса Найтштайна было практически не отличить: высокий, жилистый, с умными зелеными глазами и чересчур надменно нахмуренными бровями. Такие Роберту нравились редко, только и годились, что для утоления жажды и разрядки, если никого иного под рукой не находилось. Да и вообще, до этой ночи он мало думал о женитьбе как таковой. Всего себя он уже отдал общему делу и ясной цели, супругу бы не досталось ничего: ни преданности, ни любви, ни страсти. Брак для Роберта существовал исключительно в плоскости политики или, на худой край, доверия, и Анна часто пугала его свадьбой с кошмарными сыновьями маркизов, герцогов и графов, глумясь над его перекошенной от отвращения рожей. Конечно, ни одного из них бы он не погнал из собственной постели с тумаками, но также ни одному из них он бы не доверился в той мере, в коей доверял подруге. А тут… он повертел в руках портретик. Обучать, трахать, нянчиться… Он вернулся с войны не для того, чтобы приглядывать за сопливым омегой-переростком и учить того выживанию в столице. — Любуешься? — по сколько раз на дню она меняла платья и сколько же торговцев шелком оставила без единого оттенка черного? — Пытаюсь сосредоточиться и проснуться от кошмара. — Боже, Робб, кто тебя услышит, подумает, ты ноешь, — Анна присела поодаль от его рабочего стола, обитого зеленым бархатом. На сей раз на ней было домашнее платье, простое и лаконичное, оно не стесняло ее в движениях и подчеркивало узкую талию. — Карету я подготовила… послала уже от твоего имени. Где бы ты нашел еще такую сваху, как я? — Прелестно. Графиня Элиш — сватья будущего герцога Пемброка. — Звучит неплохо, — пожала она оголенными острыми плечами. — К слову, тебе придется завтра же навестить его. Самым первым делом. — Для чего? — сощурился Робб. Он бы предпочел не встречаться с женихом до первой брачной ночи. То ли в нем гордость взыграла, то ли действительно омега не по душе пришелся — альфа разобрать не мог. — Не прикидывайся, — графиня фыркнула. — Вечером я отправляюсь в столицу. А ты, будь добр, преподнеси своему драгоценному жениху фамильное кольцо Пемброков. — Не рановато ли? — Боишься, потеряет? — Соскользнет с пальца, а мне потом его искать? — Не сам же на коленях по полям будешь ползать, — Анна звонко рассмеялась. — Право, Робб! Что за капризы? Что за глупости? На тебя это совершенно не похоже. — Что-то не помню радости на твоем лице, когда ты-то за муженька своего выходила. — К алтарю я шла с подбитым глазом, улыбаться было сложновато, признаю, — согласилась, как ни в чем не бывало, графиня, — но когда мне сделали предложение… Ты разве не помнишь, как я смеялась от счастья? — Вряд ли он… — с сомнением скосил глаза на портретик Робб и, гаденько усмехнувшись, продолжил, — летает по своему сараю от счастья. — А с чего ему не летать? Долг его семьи погашен. Ему не надо выходить замуж за того идиота. Он приобретет статус, имя, положение и богатство, — Анна, наконец, поднялась с кушетки. Рубиновое колье на ней зазвенело воздушными колокольчиками. — Повторяй это, как мантру. И первым же делом навести его с утра. Возможно, ты просто не знаешь, какой он прекрасный собеседник. Красивое лицо надоедает, а красивая душа — отнюдь.***
Николас бродил вдоль палисадника словно привидение, пока баронесса Найтштайн, разъяренная недостаточным проявлением счастья на его лице, не оттаскала его за ухо на глазах уже ко всему привыкшей Эммы: — Негодник! Любой другой на твоем бы месте радовался, из штанов бы выпрыгивал! А ты! — Ай-ай! Матушка! — Посмотрите-ка на него! — она схватилась за розги, но лупить ими не решилась из-за предстоящего визита герцога. Будущий зять мог неправильно истолковать ее порыв научить сына уму-разуму. — Такое чудо на нас свалилось! Такая радость! А ты? Что за рожа вечно недовольная! Николас ловко вырвался из цепких рук матери, потирая раскрасневшееся ухо. — А Вам самой не странно? — воскликнул он удивленно. — Мы виделись с герцогом всего пару мгновений, а наутро я получаю от него предложение руки и сердца... — Никто тебе руку и сердце не предлагал! — на удивление мудро рассудила баронесса Найтштайн. — Тебе предложили брак! Верно, Эмма? Служанка, занятая дровами, вздрогнула с неожиданности, но усердно закивала головой: — Верно-верно… — Подумать только, получается, что брак со мной — это какой дар свыше. Но что-то я не вижу, что может выиграть герцог Пемброк от союза с бароном Найтштайном, — Николас оглянулся, будто в подтверждении собственных слов, и тут же почувствовал, как на мгновение сердце сдавило тисками. Что-то было не так, но он никак не мог слету понять, что именно. — Ты… — сквозь зубы процедила баронесса и уже сделала шаг вперед, как он остановил ее взмахом руки. Чересчур резким и твердым, чтобы быть проигнорированным. — Мама… — прошептал он, испуганно оглядываясь. — Стойте… Почему… так тихо? Где все? И едва она решила наброситься на него с очередной бранью, как посмотрела под ноги. На всякий случай, уж слишком бледным было лицо Николаса. Внизу, на едва припорошенной снегом земле, лежал свежий труп огромного черного ворона, еще вчера так любившего доедать за ней крошки орехового пирога.