blugri

      Утро настигло их солнцем из щели шторы. Комната, как успел разглядеть Юнги в ожидании пробуждения Хосока, не была заполнена беспорядком, а чужое тело всё ещё греет и лежит очень близко. Ему трепетно от спокойного дыхания, что отпечатывается на позвонках и ребрах теплом даже сквозь кожу, а там достигает и сердца, бьющегося, на удивление, спокойно. Тревожность от прикосновений с момента их знакомства уменьшилась до таких размеров, что даже не чувствуется, как и прочие гадости. Юнги чувствует только тепло и счастье, нотки волнения и предвкушения от мыслей о том, что они в будущем будут просыпаться так ежедневно. Юнги с удовольствием забрал бы его с этого давящего на Хосока всем существованием и воспоминанием дома, выделил пол шкафа на яркую одежду и поставил новые полки на входе для прекрасного и изобилия обуви. Он бы оборудовал кухню, были бы только деньги, чтобы Хосок мог готовить множество вкусностей, Мин бы купил полок для мелочей Хосока, новый рабочий стол для его особенностей и хобби, он бы сделал так много, сколько бы мир и судьба позволили. Юнги обещает себе это, когда кладёт ладонь поверх чужой, лежащей на талии, и выдыхает, после поджимая губы и сжимаясь изнутри, ведь Хосок берет ладонь в свою тёплую и закидывает ногу на чужие для большего удобства.       Он очерчивает линию по коже шеи носом и тепло улыбается сам себе. Противный солнечный свет не мешает, злость на него перекрывается приторностью обстановки: Юнги слишком тёплый, одеяло слишком мягкое, на душе слишком спокойно и нет противности от наступления утра и нужды работать; ничего не снилось, даже маленький кошмар не зашёл в гости, а неодиночество окутало под одеялом общими касаниями, чтобы в голове не было ничего, кроме счастья. Общего счастья, от которого Хосок ластится и жмётся сильнее, отчего Юнги ложится на живот и тянется за телефоном, что станет способом разряжения обстановки внутри него, схожей с волнующимся морем. Чон же от чужих действий мягко выдыхает и обвивает чужую талию обеими руками, утягивая парня от края.       — Ещё только девять, — шепча, оглаживает прядки. — Тебе же никуда не нужно?       — Нет, — пожав плечами, прикрывает глаза, — тебе?       — Всё на Сокджине, так что я свободен. Ты выспался?       — Вполне, но вставать сразу же не хочу, — он переворачивается на спину из желания заглянуть в чужие глаза. Волосы хаотично торчат, лицо слегка опухло, а губы потрескались то ли от зимы, то ли от нервов. На них Юнги волнительно и нагло смотреть, оттого он возвращается к глазам — серо-голубым, чистым и прекрасным. — Может быть, через час? Дома есть кое-какие дела, но на завтрак я останусь.       — Как ты захочешь, — последнее слово Хосок протягивает, а Юнги выжидает и не понимает причины. Ведя губой, осматривает комнату и возвращается взглядом на Юнги. Поняв, что озадачил, поясняет: — Просто задумался, как тебя стоит звать.       — Звать? — после вопроса ложится на спину, имитируя мыслительную деятельность, однако, на самом деле, в голове катится перекати поле и вопрос «зачем?».       — Ну, — заминается он, тоже ложась на спину и почти приходит к выводу, что это бред, но чужой интерес к мелочи не даёт забраковать желание, — по-милому, что ли. Ну, или просто как-то особенно. Папа всегда называл меня Хоби, но больше я не хочу это слышать и давать кому-то разрешение использовать, — глянув на внимательно слушающего, опять теряется. — Я подумал, что, раз уж у нас что-то есть или будет, да и просто потому, что мы друзья, можно дать их друг другу. Бред, да? Я перебарщиваю? Ты только скажи, просто мои размытые границы наглеют.       — Всё хорошо, Хосок, — повернувшись на бок, подпирает голову рукой. — Я не против и даже за. Хотелось бы, чтобы мы называли друг друга как-то по-особенному.       — Правда? — в глазах вспыхивает искринка, а на душе становится тепло и счастливо. — Хотел бы, да? — после кивка растягивается в улыбке. — Может быть, я с чем-то у тебя ассоциируюсь?       — Наверное, — Юнги ведёт пальцем по одеялу. Ему становится робко, — с солнцем? Ты как только пришёл в квартиру, так сразу стало светло. Озарил моё тёмное царство и забрал себе, — он улыбается. — Спасибо за это. И за то, что стал солнцем в моем маленьком мирке, — подняв взгляд от постели, продолжает: — А я? Есть ассоциации?       — Их так много, Юнги, что я теряюсь. Они все слишком длинные: ты и заполненная холстами комната, и посиделки на кухне с выпечкой, и робкие признания в значимости, и важная частичка рутины, и желание просыпаться. Ты слишком много значишь, — глянув на Юнги, на Хосока вновь накатывает смущение. — В тебе будто все важности собрались, от которых я без ума и ради которых хочу жить, а не существовать.       — У меня есть идея, — загорается художник, отчего еле сдерживает улыбку, что просится раньше нужного момента. — Смотри: ты для меня солнце, из-за которого я сам начал светиться, да? А что у нас отражает солнце и светится только благодаря этому? — голос становится тише: — луна. Я могу быть твоим месяцем, Хосок, а ты — моим солнцем, — изучая взглядом руки, лежащие на животе, он тянется к свободным запястьям и касается их пальцами, осмеливаясь не только на это, но и на поднятие глаз к чужим.       — Месяцем? — шёпот еле слышен. Хосок закусывает нижнюю губу.       — А ты моим солнцем. Чудесно же?       — Очень чудесно, — от незнания, куда себя деть, поворачивается к парню и крепко обнимает его, уткнувшись лицом в грудную клетку. Щеки горят от такой прекрасности, он поджимает губы, ибо хочет улыбаться, как идиот. — Люблю тебя.       — И я тебя люблю, — шепчет в ответ, поглаживая волосы, в которых смелеет оставить о себе память касаниями губ.       Проведя по ним, Юнги осматривает себя в зеркале. Губы помнят касания волос, тело помнит прикосновения, однако ничего особо внешне и не поменялось. Вроде всё те же мешки под глазами, все та же квартира, все те же холсты и запах одиночества, но ощущается иначе. Где-то поодаль скользит мысль о желании встретится вновь и в этот раз утянуть Хосока сюда, а не к нему в пекарню, как было неделю назад, за которую он нарисовал десяток миниатюрных кусочков города и отдал Чжи, что договорилась о заказе. Эта мысль, как и многие другие желания, и отличает Юнги нового от старого.       — Чёрт, что ж тебя так к жизни вернуло, — обняв себя, вздыхает. На самом деле, не смотря на негодование о себе счастливом, он рад. Пальцы цепляются за синюю футболку. Свою он выкинул после заливания рабочей комнаты чёрной краской, а эту разрешил оставить на себе Хосок. Юнги улыбается.       Снежный покров сомнительно и негусто лежит на тротуарах и крыше, Юнги зависает взглядом на нем из-за ожидания ответа на предложение о встречи. Прошло много времени и рабочая рутина закончилась, а скука не глушится видео или играми. Вздох, Мин подходит к окну и убирает персиковую тюль в сторону, чтобы впустить в комнату немного свежего воздуха и оставить десяток следов в белом покрывале. С крыши падают капли и помогают Юнги в работе, а еще насмехаются над желанием снега на Новый год. Его хотелось бы встретить с Хосоком, сообщение от которого выводит Юнги из мыслей и он закрывает окно, с которого в комнату просочилась мягкая прохлада, ложится на кровать и берёт телефон в руки.       На его «Привет, у меня чёт настроение появилось, да и работа закончилась, не хочешь прогуляться?» приходит «приветик, юни, конечно я согласен!» и «я заеду за тобой, хорошо?», на что Юнги печатает «да», а после довольно улыбается и потягивается в кровати, что еле ощутимо окутывает дневной свет солнца, из-за которого на улице слишком душно для зимней верхней одежды.       Хосок освободится ближе к вечеру из-за помощи Джину и уборке сугробов во внутреннем дворе. Благодаря сильному ветру их надуло чрезмерно много около гаража, а таять снег и не планировал, так как территория находилась в тени дома. Сегодня утром Сокджин сказал, что погода над ними смеется и намекает на празднование ухода года в непонятщине. Ещё со вздохом добавил, что настроения особого и нет. Хосок лишь кивнул. Планы и настроение у него имеются только из-за Юнги.       По возвращению в квартиру в духовке уже доготавливается манник и с кухни тянется его насыщенный аромат с нотками корицы. За час откалывания застывшего снега Хосок очистил только выезд, а на остальное не хватило сил и он весь промок. В спальне одежда меняется на теплый спортивный комплект. В кухне, шурша тапочками, Чон ставит на поднос три силиконовые формы в виде елочек — одна большая и две размером с булочки — и садится на подоконник. Написав, что приедет в течение сорока минут, начинает рыться в ящике для нахождения подходящего контейнера, в который переместит все ёлочки, а себя вместе с ними — в прихожую, где надевает жилет и скрывается за дверью,поспешно закрывает ту и спускается по лестнице, откуда идёт мимо Сокджина, убирающегося на прилавке.       — Я сегодня буду поздно, поэтому прошу простить, что опять оставляю всё на тебе. Мама сказала, что сделает надбавку к зарплате.       — Спасибо. Она всё-таки вернулась к работе? Вроде бы не собиралась, — Сокджин садится на стул, стоящий перед прилавком, и подпирает голову рукой.       — Да. Сказала, что будет заниматься финансами и, зачастую, только зарплатой и систематизацией всех договоров и поставок, которые я совершаю. Ну, хоть что-то, — вздохнув, ведёт губой.       — Думаю, что ты научишься всему и привыкнешь к обязанностям. Их не так много, тем более все поставки и оплата на госпоже Чон, а ты просто иногда решаешь вопросы и любезно помогаешь мне.       — Ты прав, Джин, — кивнув, смотрит на тёплый контейнер. — Ну, я пойду. Закроешь все сам, да?       — Да, конечно. Удачи.       — И тебе.       Солнечный свет слепит и заставляет зажмуриться. Выйдя во внутренний двор через чёрный выход, Хосок осторожно обходит оставшийся снежный покров и счастливо следует по чистому участку вокруг гаража, в котором машина уже поставлена на прогрев. В ней он ставит контейнер на соседнее с водительским сиденье, которое негласно принадлежит Юнги, и убирает крышку, дабы выпечка не запотела, а после в приложении по управлению открывает ворота у гаража.       На дорогах колеса разгоняют слякоть, время на светофорах тянется слишком долго, оттого волнение давит на разум и заставляет бегать глазами по салону, и на выдохе опускать головы на руль. Он так хочет встретить Юнги, ему так тяжело проживать промежутки в одиночестве. Чон редко говорит о том, что нуждается в физическом контакте постоянно, что ему тяжело в пустой квартире без художника, уединившегося в соседней комнате. Отвлечься вполне получается, он помогает Сокджину в течении дня и почти от него не уходит. Хосок зажмуривается, когда в голове скользит то самое «прижмусь, буду как дурак стоять на пороге и не отпускать», и улыбается.       Так и происходит: он выходит из машины, спешит на нужный этаж и звонит в дверь, после открытия которой мягко хватается за грудную клетку и прижимается, забыв напрочь про выпечку в машине.       — Я соскучился, — шепчет в ткань синей футболки и мягкими касаниями дополняет тепло сказанных слов. В теле растекается тепло, сердце одновременно бьёт удары спокойствия и безумного счастья, от которого хочется прыгать до потолка и утянуть с собой Юнги, ладони которого робко кладутся на плечи. Они молчат с минуту, стоя окутанными неловкостью и счастьем, дыша друг другом.       — Я тоже соскучился, — шепчет и запускает пальцы в волосы парня, улыбаясь. Хосок сцепляет замок из рук и выпрямляется. Благодаря росту и обуви, он слегка приподнимает Юнги в воздухе и тот широко открытыми глазами смотрит в чужие, совсем близко находящиеся, которые светятся от радости, как и весь Хосок, как и его мягкие касания, дополненные дутым жилетом и толстовкой. От неловкости художник опускает ладони с волос на плечи и не находит ничего лучше, кроме как обнять за шею. — Не надорвись только, а то я не такой лёгкий, каким был до твоей выпечки, — смеётся.       — Я столько в пекарни всего таскаю и делаю, что мне ничего не страшно, — опустив на землю, всё-таки отлипает, но не до конца — руки остаются на талии. — Ты стал лучше выглядеть, так что не наговаривай.       — Да я не в этом смысле, это я с заботой о тебе, — переместив ладони на грудную клетку, чтобы обнять, кладёт голову на плечо. — Ничего, что я внезапно позвал тебя? Не помешал?       — Всё хорошо, месяц, я только быстрее дела сделал, — оставив поцелуй в волосах, расцепляет чужие руки и снимает обувь.       — Месяц, — хмыкает, наблюдая за чужими действиями. — Это так приятно звучит.       — А то! — Хосок выпрямляется. — Когда пойдём прогуляться? А расскажешь, над чем работал? Может, покажешь? Можно я останусь у тебя? Посмотрим что-нибудь?       — Слишком много вопросов для тебя на пороге, — смеётся Юнги и ведёт Хосока в спальню.       — Я слишком соскучился, — дуя губы, прижимается со спины и крепко обнимает, положив голову на плечо.       — Я тоже, солнце, — не отстраняясь, ищет глазами по комнате нужные вещи.       — Это так звучит круто, я растаю скоро, — протягивает Хосок.       — Ты не замерзнешь? Я хотел пройтись, а не ехать. Там настолько тепло?       — Да, там тепло, — Хосок садится на кровать, наблюдая за парнем. Юнги идёт к шкафу и вынимает пару вещей.       — Возьми телефон, там одни из первых фото — то, с чем я работал, — художник снимает футболку, после чего берет водолазку и худи с полки. — Знаешь, — оборачивается со слабой улыбкой, держа вещи в руках и забыв, что на нём отсутствует одежда выше пояса, — заказ такой прибыльный, что я могу не париться этот месяц о деньгах.       — У тебя есть с этим проблемы? — Хосок смотрит на чужое лицо.       — Ну, как сказать, — глянув в сторону, собирается мыслями. — Есть проблемы, но не постоянные. Я скажу правильнее, дай пару секунд, — щёлкнув языком, продолжает изучать глазами комнату, словно это — помещение в его разуме, откуда с полок нужно вытянуть информацию. — У меня есть копейки, приходящие с какого-то вклада мастера, которые мне перешли, потом с картин, монетизация с соцсети, иногда там же реклама, и с продажи оригиналов и рисованию на заказ. Вроде, правильно называется прожиточным минимумом, да? Вот у меня выше этого числа, иногда меньше, но как месяц пройдёт. Я не трачу ни на себя, ни на это место, только на материалы, на таблетки иногда уходит много, но Джун часто разрешает взять их просто так. Иногда я ему доношу позже, но он часто их не берет. Из доброты или из жалости, не знаю, — жмёт плечами и с изучаемого пола переводит глаза на парня. — Камера, ноут и телефон оплатились благодаря накоплениям мастера, который он оставил мне. Сам денег не тратил, а приходило ему много, особенно когда я соцсети ему завёл и продавал рекламу, вот и откладывал в банке. Я стараюсь эти деньги не трогать, потому что страшно, но на что-то да тратился в какие-то периоды жизни. Всё, наверное.       — А почему ты не рассказывал? — по сердцу болезненно укалывают деньги, которые Юнги не взял как плату за портрет. — Почему ты не взял денег за то, что ты рисовал мой портрет? Мы потратили время на это и ты только на мне сфокусировался, значит, больше таким суммам неоткуда было взяться и ты отказался. Зачем, Юнги?       — Я тогда сказал, что не могу взять деньги, потому что ты слишком красивый человек. И тогда я уже начал что-то чувствовать к тебе и ещё сильнее не хотел их брать. Ты - мой подарок, и я должен делать тебе всё просто так. Ещё я не хотел принимать, потому что до этого гадко сделал нам обоим, помнишь? — поджав губы, надевает водолазку. — В тот месяц особо проблем не было финансовых, да и голова была тобой занята, так что не заметил. Сейчас всё очень хорошо, не волнуйся.       — Ну почему ты не говорил об этом?       — Зачем совать в наше общение ещё и деньги? — жмёт плечами. — Не хотел портить этой гадостью хоть что-то хорошее в моей жизни.       — Я ведь даже не задумался ни на минуту, что у тебя могут быть проблемы с деньгами.       — Я их игнорирую, в этом и прикол, — Юнги проходит к кровати. — Сейчас я не хочу об этом думать, потому что в ближайшие дней 30 я буду жить в комфорте.       — Месяц, ты можешь в любой момент сказать о проблемах и я помогу, — заправив отросшие пряди художника за ухо, подсаживается ближе. Опустив ладонь на бедро Юнги, оглаживает, смотрит в глаза. — Если всё хорошо сложится, то тебе придётся думать только о трате на материалы, потому что я пополам с мамой владею пекарней и финансовых проблемам негде зародиться.       — Ох, Хосок, ты слишком хороший, — поджав губы, вздыхает и кладёт ладонь поверх чужой. — Но это правда последнее, о чём я думаю. И я не с этой целью с тобой сближался…       — Я даже не это в виду имею, так что не продолжай, — Хосок подносит палец к чужим губам, чтобы тот не говорил. — Я не думаю о таком даже, поэтому и ты не думай. Нам же должно быть комфортно, так что говори о каких-то проблемах и я сразу помогу. Плюс ты живёшь за счёт творчества, а в наше время это сложновато.       — Что я такого сделал, что мне мир тебя подсунул? — свободной рукой он убирает палец от губ и улыбается. — Сейчас нет причины об этом беспокоиться, так что пойдём погуляем, затем вкусно поужинаем и останемся у меня на ночь, м? Потом обсудим эту фигню и будем думать, что и как.       — Хорошо, — на лице растекается улыбка, как он сам течёт в душе от Юнги. Положив ладони на щеки, улыбается ещё шире: — надеюсь ты помнишь, как сильно я тебя люблю, м?       — Конечно помню, — приподняв уголки губ, кивает. — Чуть слабее, чем я, да? — и смеётся, роняясь на кровать вместе с Хосоком.       — Я сильнее, — найдя края водолазки, забирается под неё и легонько щекочет, отчего смех становится ещё громче. — Даже не спорь!       — Хорошо, хорошо! Только пальцы убери, — Юнги одной ладонью затыкает рот, ведь скулы ну очень болят, а второй — пытается остановить чужие действия. — И мы хотели идти гулять, а не валяться как идиоты!       — Ты забыл приставку «влюблённые», — протягивает довольно Хосок, прекратив щекотку, после чего легонько целует в щёку и падает на кровать рядом.       — Очень влюблённые, — Юнги поднимается с кровати и ищет худи, которое упало с кровати. — Солнц, там на улице слишком холодно?       — Ветровки и водолазки хватит, — поднявшись, находит снятый по приходе сюда жилет. — Мы же не на очень долго, да? Чтобы не замёрзнуть.       — Меня надолго не хватит. И ты так и не посмотрел фото, — Юнги кивает на телефон. — Посмотри, я приду через пару минут.       Хосок кивает, берёт телефон с кровати. Заходит в галерею и кликает на последнее сделанное фото: на полу спальни трёмя рядочками лежат маленькие холсты с кусочками крыш, окон со струящимися шторами, стен с потрескавшейся краской, кое-где даже есть котенок, деревья с крупной листвой и небо. В меру проработанная, с особенностью стиля Юнги, из-за которого кажется, что каждый элемент имеет свой тонкий контур темнее основного цвета и наполнен лёгкостью акварели. Рассмотрев за короткий срок, Хосок берёт телефон с собой и находит Юнги в ванной комнате за мытьем рук.       —Мне очень понравилось, — с улыбкой протягивает телефон. — Мне так нравится твои стилистические особенности, я не могу просто, а в акварели — особенно.       — Спасибо, — Юнги берёт гаджет и уходит к ветровке, в карман которой складывает телефон после того, как надевает её. Хосок обувает ботинки и выходит вместе с парнем за пределы квартиры.       По ступеням они достигают первого этажа, выходят из подъезда и следуют идти в сторону моста. На улице уже не так светло, но это даже на руку: так комфортнее, ведь чужие взгляды и фигуры теряются в темноте, и мир сужается до них двоих, идущих по одинокой улице и обочине дороги, боковым зрением пытаясь прочитать эмоции. Хосок сует руки в карманы жилета, Юнги следит за этим действием и закусывает губу, считая про себя до пяти, чтобы взять под руку и расслабиться.       — У тебя ладонь холодная, я аж сквозь худи чувствую, — негромко говорит Хосок и берётся за запястье Юнги, чтобы переплести пальцы и сунуть их в карман. — Всё хорошо? Не замёрз? — Пропустив машину на перекрестке, переходят дорогу в неположенном месте и практически достигают моста.       — Может быть, тревожно, я не знаю, — пожав плечами, сжимает чужую тёплую ладонь сильнее. — Но не из-за тебя, не волнуйся. Может быть потому, что я хотел бы поговорить немного о важном.       — О чём?       — О ситуации в рабочей комнате. Не подумай, что я хочу забыть или типо того, нет, — он вынимает ладонь из чужой и берет вновь под руку, направляя Хосока к тому месту, где они стояли в пошлый раз. Кажется, что это было так недавно, хотя на деле произошло очень много всего, что в голове не укладывается. Вода покрылась коркой льда и растаяла на следующее утро. Погода такая непонятная и скачущая, как и Юнги внутри себя. Помолчав, поворачивает голову к Хосоку, вставшему рядом и рассматривающему воду.       — Знаешь, я не хочу, чтобы наши встречи часто имели такие вот диалоги, как обычно: со смыслом и прочим, с проработкой чего-то, поэтому и хочу закрыть все волнующие меня моменты как можно скорее. А то не пропадает ощущение, будто мы только ради серьёзных разговоров встречаемся.       — Ну, люди ходят на свидания, чтобы узнать друг друга получше, а мы пропустили этап и разбираем важности сейчас. Хотя и отличаемся очень.       — Это плохо?       — Не сказал бы, — стряхнув снег с камня балюстрады, он опирается о поверхность руками. — Мне больше нравится, что у нас чувства развилась не на фоне общения в интернете в каком-то форуме и банального «пойдём на свиданку?», то есть из-за осознанного поиска партнёра, потому что каждый человек, с кем начинается общение, получает ярлык возможного партнёра.       — Мне тоже это нравится. Всё получилось так сказочно, что вот мы, оба не хотевшие чего-то, сошлись. Для меня это огромное достижение, да ты и сам знаешь. Ну, или почти сошлись, я ещё не знаю.       — Главное, что все встаёт на свои полочки, да?       — Да.       — Это прекрасно, — притянув к себе, целует в висок. — О чём ты хотел поговорить?       — О той ситуации в рабочей комнате. Про поцелуй, — жест немного расслабляет, но Юнги этого недостаточно. Ладошки слегка вспотели, холодный воздух подсушит и остудит кожу к концу прогулки. Потерев их друг о друга, ведет губой и переводит взгляд на Хосока, а потом вновь на воду. — В квартире слишком тесно и сложновато говорить, а тут с прошлого раза осталась комфортная обстановка. Понимаешь примерно, да? — глянув, получает кивок и со спокойной душой продолжает: — Я мог бы оставить это просто так, но мне сложновато: нужно дотошно разобрать и разложить по полочкам. Правда, раньше это получалось у меня в голове, но поцелуй касается не только меня, поэтому сам я не смог. А еще хочу пооткровенничать и поговорить про ощущения. Это так непривычно и приятно, — не сдерживая улыбку, глядит на Хосока. — И немного волнительно и сложновато. Но хочется, потому что ты для меня очень важен.       — Главное, что ты этому постепенно учишься, — зеркалит теплую улыбку.       — Да, ты прав, — кивает и отворачивается к воде. Помолчав с минуту, продолжает. — Я примерно помню, когда именно начал говорить на приеме у Намджуна о влюбленности, но это очень сильно засело у меня в голове, а в последствии засело и желание поцеловать. Я мучался сначала, потом пытался оставить идею, это было как скачки настроения — то я хочу, то хочется закрыться от мира и больше никогда с тобой не связываться, потому что из-за тебя у меня появились новые эмоции. А потом мы отдыхали неделю друг от друга и я пытался добиться чего-то определённого. Как видишь, поцелуй состоялся, значит не особо я смог откинуть свои желания куда подальше и жить без поцелуя. Это как важнейший пункт в квесте, из-за которого не сможешь продолжить проходить сюжет: я не смог бы жить, если бы не поцеловал и не получил бы ответ. Даже отрицательный. Я о нем думал, но Намджун тонко намекал, что от тебя плохого ничего не будет. Вера в хорошее, оказывается, осталась во мне. Мне самому в это не верится.       — Надеюсь, что постепенно тебе будет всё сильнее вериться. Тогда и жить станет совсем легко.       — С тобой уже так живется, — Юнги натягивает рукава худи на пальцы и возвращается к основной теме диалога. — О поцелуе… Когда я понял, что не смогу просто поцеловать в рандомный момент или тем более там вывести на разговор об этом, то начал придумывать сюжеты, когда смелости хватило бы поцеловать: когда ты спал, но это глупо, ведь об этом буду знать только я и вообще идея ужасная, или же когда мы находились в малюсеньком месте и не было возможности сбежать. Тогда вспыхнула идея о том, чтобы создать эстетичный и контролируемый мной момент в комнате с картинами. Я оставил дорожку, выложил картины на пол, открыл шторы, отрепетировал и каждый раз закрывал лицо ладонями от кринжа. Потом ещё ночью вспоминал, какую же дичь я планирую, и становилось ещё более неловко. А потом ты пришел и я рискнул. И так рад, хоть и сказал тебе, что разрешаю рушить картины и меня ударами. Это не в попытке вызвать жалость: я разрешил отплатить мне, если я сделал то, что не стоило.       — Даже если бы ты мне не был интересен в любовном плане, то я никогда не сделал что-то ужасное, — глянув на смотрящего на него, понимает желание Юнги послушать чужие откровения, роется в памяти по самой важной полке и взглядом по воде. — Когда я пришел к тебе, то мысли не возникло о поцелуе. Я думал, что тебе понадобится больше времени. Твое еле заметное напряжение к месту, а именно такой порядок в комнате ощущался очень естественным, кроме открытых штор, но о шторах я понял только потом. Поцелуй был неожиданным, но в тот момент, когда мы стояли и тебя солнце освещало как ангела, я подумал, что момент для поцелуя ну очень подходит. Я, если честно, часто думаю о том, какой момент подошёл бы для поцелуя. Я совсем на секунду задумался и ты коснулся губами моих. Это было неожиданно, поэтому внутри всё сжалось и стало пусто. Я растерялся и не знал, что вообще сказать и сделать, а когда ты позволить все разрушить, то стало больно. Я решил тебя обнять, чтобы хотя бы так дать понять, что всё хорошо. Внешне не скажешь, что мне тогда, ну, очень тяжело было. Ночью особенно: ты уткнулся лбом в плечо, я лежал на спине, ты уснул и сопел, а я пялился в потолок и ловил дереализацию, потому что всё, по моим предположениям, быстро случилось и неожиданно. Я был счастлив, но напуган внезапностью, так как от тебя я не особо это ожидал. И ожидаю. Это не плохо: просто ты не легкомысленный. Я чуть-чуть легкомысленней тебя, но держу себя в руках до момента, пока не буду уверен, что тебе будет норм. Сейчас поцелуй я воспринимаю как самый важный момент в нашем общении, из-за которого мы стали ближе.       — Меня немного расстраивает, что ты осторожничаешь со мной, но и понимаю, что без этого хер комфорта нам. А сейчас ты стал более смелым, как и я. Мне очень греет душу прогресс.       — Это можно расценить как намек на то, что я могу быть более наглым? — хихикает Хосок и делает шаг назад, чтобы обнять за талию и поцеловать за ушком.       — Да, — смеется Юнги и берется за запястья Хосока. От поцелуя по холодной коже растеклось тепло.       — Месяц? — получает в ответ мычание. — Знаешь, я вспомнил, что оставил в машине вкуснейший манник, который я запек в форме в виде елочки. А еще я понял, что очень проголодался.       — Пойдем домой? Мне не особо нравится, что стало холоднее, и я уже хочу под плед.       — Я согласен, — отстранившись, берётся уверенно за запястье, чтобы подарить и получить улыбку и пойти с замком из рук в квартиру, перед этим не забыв забрать выпечку с пассажирского сиденья.