Пыль мертвых слов пристала к тебе. Омой свою душу молчанием.
Поглотившая пустынные улочки тьма въедалась под кожу и оставляла неприятный скользкий след. Небо, сплошь затянутое тучами, не являло никому сейчас ни красивого перелива серебристого остроконечного месяца, ни мерцающих звезд, наверняка подмигивающих смертным. Сейчас все замерло в этом городе, даже ветер, казалось бы, оставил пыльные мрачные улочки, позволяя им утонуть в духоте июльской ночи. И только на окраине города вовсю царила жизнь в одном из местных баров. Этот бар отличался от других. Полумрак помещения надежно укутывал нежелательные для большинства сотрудников полиции лица, и те никогда не спешили заглядывать сюда. А все-таки, мрачная атмосфера не накаляла, и наоборот приводила некоторых в экстаз или его подобие. Громкая музыка грохотала из мощных колонок, а отдыхающие так и жаждали увидеть у микрофона ту, которой из раза в раз спешили кидать крупные купюры за одну лишь песню. И сладок был мир за этими стенами, оттого и название соответствующее «Honey and Wine». Мед и Вино. Владелец бара был человеком, полнящимся огромным буйством красок, что в какой-то момент своей обыденной до определенного времени жизни ощутил, что, если он как можно скорее не выплеснет куда-то те самые пёстро раскрашенные эмоции, то просто-напросто лопнет, точно мыльный пузырь. Вот так, фактически в один вечер, когда Дэвид Уоррес наклюкался до состояния «Кажется, я чем-то не тем в жизни занимаюсь», на ум и прилетела весьма удачная, как потом оказалось, идея об открытии собственного заведения. Дэвид чересчур рано женился и обзавёлся детьми, строил бизнес, позволяющий его семье избежать проблем с финансами, однако не приносящий своему хозяину и толики радостных ощущений. Всю свою жизнь он тайно мечтал об одном лишь слове, значение которого заключило в себе миллионы душ тех людей, что отдали себя без остатка пленившему их ремеслу и ни капельки не пожалели об этом. Это слово — «музыка». Накопив достаточно финансов, он собрал нужную сумму для открытия какого-никакого бара на самой окраине города между парком и лесом. Заведение «Honey and Wine» постепенно обросло клиентами и самыми разными, от грабителей до обычных пятничных выпивох-завсегдатаев, желающих отдохнуть от семей и работы. Так Уоррес и осуществил свою мечту и поначалу даже сам играл на гитаре, пока не приобрел музыкальную аппаратуру и колонки, да пел зрителям за отдельную плату. Теперь же было много желающих исполнить что-то свое, но не каждому дозволялось, ибо хозяин Меда и Вина слыл человеком жадным до хорошей музыки, а всякое дерьмо, по его мнению, можно исполнять и за стенами заведения. Сейчас, в столь поздний час в баре собралось немало народу, и многие жаждали развлечений и зрелища. Шикарные дамы в не менее обворожительных коротких платьях ютились на коленках мужчин, а те переговаривались между собой, обсуждая дела насущные, да грандиозные и не очень планы. Дэвид снисходительно покачал головой, разливая очередной шот в стакан и поглядывая на вход в заведение. Он явно ждал и уже сам хотел что-то спеть, но официантка слишком долго флиртует с каким-то посетителем в углу. «Эх, молодежь, — с полуулыбкой подумал он, — Мне бы их годы! Сейчас бы зажег на сцене, как старина Боуи, да уединился в компании хорошенькой девушки, а этим все ни по чем, не знают себе цену…» В этом плане Уоррес исходился чистой белой завистью к своей сердечной знакомой — Дженнифер Райт, с которой они познакомились восемью годами ранее, и с тех самых пор старались видеться еженедельно, ведь Дэвиду уж очень по душе пришлись музыкальные данные Дженни (он сам ее так называл, будучи хорошим другом и наставником). Оба безмерно тяготели к музыке, находя в ней неизменную отдушину, позволяющую унестись от удручающих реалий, по крайней мере, каждую пятницу. Завидовал Уоррес, потому что Дженни откровенно хохотала над многими проблемами людей, показывая неприличный жест каждой насупившейся грустной мордашке и говоря, что ничего в бедности и проблемах плохого нет. И не согласиться с этим было просто глупо — с годами эта бестия становилась лишь только более притягательной своей дуростью и обманчивой внешностью, утаивая глубоко внутри личные тяжбы. Он знал ее слишком давно, чтобы понять, что у нее на душе. Сиротка, рано лишившаяся родителей и оставленная на выживание органами опеки вместе с двумя младшими братьями. Дэвид искренне ненавидел этот паршивый городок, не имеющий к таким детям должного сострадания. Бедность здесь прогрессировала, как неизлечимый вирус, передающийся воздушно-капельным путем, и поглощающий каждую букашку, утягивая в мир безвременья и потерь. Уоррес с тоской подумал о Райтах, Баккетах, Уильямс и многих других, потерпевших заражение. Зачастую Дженни приводила и братьев, неугомонных сорванцов девяти лет, к Уорресу, чтобы его жена приглядела за мелкими, пока бестия занимается очередной «работкой». А под «работкой» он подразумевал не только выдающиеся таланты в пении, но и умело проворачиваемые ограбления некоторых посетителей. С малолетства ей пришлось зарабатывать любыми путями, чтобы оплачивать квартиру и покупать еду и одежду. Она благоразумно отказалась от «легких» способов заработка, решив, что может продать лишь свой голос, но никак не тело. А потому Дэвид научил ее игре в карты, а затем и заметил, как девчонка обчищает многих клиентов. Он даже поставил в отдельном помещении несколько столов для карточных игр и бильярдный стол (чего уж мелочиться, думал он). А девчонка просто спаивает посетителей и дает деру, а те в невероятно пьяном состоянии ничего и не помнили. Конечно, много раз она попадалась полиции, и даже бросила школу, но реакция ее всегда оставалась неизменной: «Да плевать, я все-равно или сяду или буду путешествовать», — как-то сказала она. «Чтоб меня черти взяли, голос один в один, как у мадам Джетт* в молодости!» — открыто восхищался Уоррес, когда заканчивалось их очередное общее выступление на широкой матовой сцене бара. Стоило вспомнить о чертовке, как та появилась, предвосхищая его ожидание. Буквально выплывая из-за угла, Дженни угрюмо кивнула паре знакомых лиц. Многие, кто ее не знал, были против этой соплячки с, по их мнению, слишком короткими ножками, а вот те, кто остаточно узнал девчонку, как один говорили — подающая надежды. Блеснул в полутьме лиф, исполненный стразами, привлекая внимание мужчин к небольшой, но округлой груди молодой дамы. Она изящно перекинула черную сумочку из правой руки в левую, отчего массивные браслеты заскользили по коже, а затем смелой походкой, покачивая бедрами, прошла к бару. Уоррес приветливо улыбнулся, подметив, как в синем свете сверкнули ее идеально белые зубы. Он всегда поражался этой девчонке, которая при всей своей бедности выглядела безукоризненно. Не яркий, но достаточно красивый макияж с длинными стрелками, тронутые розовым губы. Копна буйных шоколадных волос перекинута на спину, и только две прядки вились возле лица, обрамляя острый подбородок. Ее прямой нос был задран куда выше положения всех этих бизнесменов, таящихся по углам, и будто показывал им, что они не заслуживают эту цыпу. Недорогая, но со вкусом подобранная одежда выгодно подчеркивала самые аппетитные места молодой леди. Да и манерами она отличалась, несмотря на то, что якшалась здесь со всяким сбродом алкоголиков, и братьев своих учила уму-разуму, чем не могла не восхищать все того же Дэвида. — Доброго вечера, мистер Уоррес, — приветливо сказала она, сверкнув глазами и растворив мысли хозяина одним лишь своим видом. На дне ее зрачков, как ему показалось, плескалась неутомимая жажда и тревожность. Он мягко улыбнулся этому чуду, подметив про себя, что сегодня Дженни слишком дерзкая, а значит что-то случилось, и ей нужен куш. Она никогда не пила, а потому попросила яблочный сок и отвернулась в сторону, в поисках потенциальной жертвы. Но клубы дыма от сигарет приглушали поле видимости, и Райт толком не могла разобрать какие люди здесь сегодня собрались. Огибающие танцпол диваны и кресла, приставленные к матовым столикам, сверкали обилием добротной чёрной кожи, впитывающей в себя неоновые блики. У громоздкого деревянного бара, за стойкой которого слишком высокий Дэвид едва успевал метаться от одного его края к другому, ловко подхватывая новые стаканы и бутылки, расположился вечно занятый ряд высоких стульев, за которым очертила свои границы яркая неоновая лента, определяя границы танцпола. Сегодня бар был полон по самый не балуй, и толпа эта без устали дежурила у самой сцены с холодными шоттами во вспотевших ладонях. Кто-то завалился сюда уже пьяным, как сам чёрт, а кто-то лишь только нацелился нагнать своих куда более весёлых товарищей. Слишком молода для такого места, но слишком сообразительна, чтобы попасться на чью-то удочку. Не найдя пока ничего интересного, с задумчивым видом девица бросила взгляд на правую стену, где располагались по задумке Уорреса знаменитые пластинки и плакаты именитых рок-певцов. Она криво усмехнулась, с почтением кивнув застывшему на плакате группы Black Sabbath Тони, держащего черную увесистую гитару в руках. Старики Deep Purple улыбались совсем рядом, Дженни подумала, что именно они вдохновляли Уорреса на еженедельные выступления. Помнится, и у нее дома завалялась пластинка их дебютного альбома Shades of Deep Purple, оставленная еще родителями. На своеобразной «стене героев» также являли лица и The Rolling Stones, со своим знаменитым логотипом, Led Zeppelin и The Clash, рок-группы, основанные в Лондоне и горячо любимые своими фанатами. Она более грустно перевела взгляд и на других не менее знаменитых музыкантов, на долгие секунды задержавшись на разукрашенном лице Стардаста, который казался ей вовсе не человеком, а пришельцем с Марса. Его разномастные глаза будто подсказывали ей, что все еще будет. Хотела бы и она так пробиться куда выше этой помойной дыры-города. Уехать и забыть это место, как страшный сон, и может у нее бы действительно что-то да вышло, не будь маленьких братьев и ответственности, что порой накидывала на ее шею жгут. Уоррес, проследив за ее задумчивым взглядом, недовольно цокнул языком и промолвил: — Знаешь, подруга, почему-то мне всё чаще кажется, будто здесь, чёрт возьми, не хватает твоего лица. — Господь, Дэв, глазу некуда упасть, а ты сыплешь лестью, — прошипела она, едва не столкнувшись локтями с рядом сидящим мужчиной. А тот будто и не заметил, продолжив неумело подкатывать к хохочущей после ядреной водки даме напротив. Дженни знала Дэвида с детства, и как ей помнилось, он никогда не оставлял ее в трудную минуту. И даже сейчас его меткий взор лукаво указал в левый дальний угол, объятый дымом от сигарет, как бы намекая, что «добыча» может быть там. Это их негласный уговор, она так зарабатывает и изредка поет, а он берет процент себе и в случае чего защищает. А кто, если не он? Друзей у девчонки нет, да родственников тоже. А город сплошь кишит такими, как она, и пробиться в жизни не представляется возможным, особенно без должного образования и даже без корочки об окончании школы. И чтобы хоть как-то ей помочь, Уоррес и решился зазывать сюда девчонку. Ей прибыль, и у него под глазами. А сама Райт выросла сообразительней своих сверстниц, пусть и не окончила школу, бросив на последнем году обучения из-за проблем с братьями и безденежьем. Так что порой вполне оправданно возмущалась на Уорреса за чрезмерную опеку и попытки контроля, словно бы тот возомнил себя ее отцом. Колючий взгляд Дженни уловил два движущихся ярких пятна на лестнице уж очень быстро — несмотря на разношёрстность собравшейся публики, она могла отличить новеньких от завсегдатаев. И один из уходивших, явно фрик, не был похож на ей знакомых. «Кажется, касса сегодня будет отменная!», — подумал Дэвид с лицом, полным довольства оглядывая сверкающий неоном зал. «Кажется, там прошел мой куш», — подумала Дженни, поднимаясь с места и тенью прошмыгнув меж силуэтов танцующих людей. Рост позволял ей оставаться незаметной во многих ситуациях, и так она быстро вышла из душного, прокуренного помещения на веранду, где также были столики, за которыми сидели пьяные компании. В нос ударил запах леса и свежести, едва не выбив почву из-под ее ног от резкого контраста с сигаретами и потом. Метнув взгляд вправо, где стоял тот самый фрик в компании молодой женщины-официантки (покинувшей свое место в зале), Райт на мгновение помедлила. Она оценила в полутьме, освещенной тусклым светом круглых оранжевых фонариков свисающих с козырька, высокий силуэт, рост которого прибавлялся и за счет старомодного цилиндра. Экая экстравагантность даже для буйной моды нулевых. Темное, как сама ночь, пальто незнакомца от порыва ветра явило взгляду Дженни усыпанный будто мелкими звездами подбой. Мужчина казался худым в узких джинсах и лакированных туфлях. Из-под шляпы выбивалось строгое каре, так что на мгновение Райт усомнилась в гендерной предрасположенности незнакомца. «Богатенький чудик» — с явным удивлением подумала она и прислонилась к стене совсем рядом с его широкой спиной. — Вы такой чудный, мистер, — промурлыкала его спутница, с которой они стояли лицом к лицу и выкуривали ядрёные сигареты, от запаха которых у Райт засвербело в носу. — Кстати, что мы все обо мне и обо мне? Я вот вас здесь раньше не наблюдала… Райт не пришлось унимать сердцебиение, ведь раньше такое случалось довольно часто, стоило руку протянуть к чужому карману, из которого так призывно торчал туго набитый портмоне. Она лишь затаила дыхание, поглядывая вбок на остальных посетителей, но те были заняты разговорами и хохотом, так что не замечали развернувшейся сцены прямо у них под носом. В этом вся суть людей, и ею-то Дженни пользовалась с особым удовольствием. — О, я нечасто захожу в подобные заведения, миледи, потому не удивительно, что мы раньше не встречались, — глубокий властный голос немного отвлек Дженни, и та неосознанно вздрогнула, с дурости прихватив что-то еще из его кармана. Она мысленно пнула этого человека под зад, и только потом с еле сдерживаемым смешком осознала, что не ей сейчас язвить и думать о его словах. — И как же вас зовут? Дженни не расслышала имени господина, потому что дело было уже сделано. Рысью прошмыгнув обратно в бар, она попутно считала купюры, вытащенные из портмоне. Никто в густой толпе не обратил на нее внимания, а потому она приземлилась на свободный стул за баром, без стеснения положив перед Дэвидом пятьдесят фунтов стерлингов, за тонкий намек в какую сторону двигаться. Уоррес без зазрения совести убрал в карман деньги и налил девчонке еще сока, пока та пересчитывала оставшиеся купюры. — Пусть меня раздерут, если я не права, но этот чудик чертов миллионер, — присвистнула Райт, насчитав не много ни мало три тысячи фунтов, а на эти деньги ей с братьями можно прожить не один месяц. — Убери, он возвращается, — шикнул на нее Дэвид, и девчонка с выпученными глазами повернулась ко входу, попутно бросив пустое портмоне без идентификационных карточек в мусорку за баром. В руке остался только небольшой черный блокнот, совсем исхудалый на вид, а довольно внушительную пачку денег она запихнула в глубокий карман джинс. Гость тем временем остался один, присаживаясь за столик в самом углу бара, пока его спутница поплелась за новой порцией выпивки. Ночь была в самом разгаре, и шум толпы достиг своего апогея. Но даже сквозь этот пьяный грохочущий хохот и несомненно великолепный голос Билли Армстронга, льющегося из колонок, Райт почувствовала себя под прицелом. Она в который раз вздрогнула от странного ощущения и нахмурилась, все-таки раскрыв блокнот и пробежав глазами по строчкам:200 г сахара,
2 ст. л. меда,
30 г сливочного масла,
желатин ванилин
200 мл топленого молока
гормон роста волос?